Так уж сложилось, что Инка воспитывала сына одна. Отец о нём не вспоминал. Инка хотела, чтобы Тимка тоже о нём забыл, и воспитывала сына достаточно сурово, чтобы он чувствовал себя мужчиной. Без поцелуев, объятий и заверений типа «ты моё солнышко и зайчик». Вместо этого мальчик слышал: «Ты у нас с бабушкой единственный мужчина в доме, защитник, наша надежда, наша гордость. Ты должен быть хорошим сыном и слушаться меня и бабушку. Бабушка тебе плохого не посоветует, только хорошее. Будешь слушаться – вырастешь настоящим мужчиной".
Тимка слушался, и старался их всех сил «стать мужчиной», помогал бабушке лепить пельмени, сам подметал свою комнату и никогда не забывал дарить «своим женщинам» подарки: нарисованный акварелью кувшин с яркими маками – на восьмое марта, модель самолёта, сделанную на уроке труда – на Новый год. И конечно, отметки. Бабушка просто расцветала от радости, увидев в Тимкином дневнике очередную пятёрку: им в детском саду тоже ставили отметки, у Тимки были одни пятёрки, чем он страшно гордился.
Тимке нравилось дарить маме и бабушке подарки – самые дорогие, потому что они сделаны своими руками. Нравилось и то, как они восхищались, радовались, как бабушка его обнимала и звонко целовала в щеку (если Инки не было поблизости): «Ты мой золотой! Ты мой дорогой!». Поэтому когда он услышал, как бабушка говорила соседке, что вот – вербное воскресенье, а вербы у неё нет, подошёл поближе к двери и навострил уши.
Оказывается, сегодня праздник – Вербное воскресенье, все пойдут в церковь – освятить святой водой веточки вербы, которые потом поставят в вазу, и целый год веточки будут защищать дом от бед. Тимки ещё не было на свете, когда к ним в дом пришла беда – умер Тимкин дедушка. Если бы он сейчас был – у них было бы двое мужчин, и было бы с кем посоветоваться, и вообще – вдвоём намного веселей.
В годовщину смерти дедушки мама плакала и весь день была грустная, и бабушка её утешала… Это тоже была беда. Может, если бабушке принести вербу, беды больше не будет? Может, и дедушка – возьмёт и вернётся, придёт и скажет: «Где тут мой Тимофей, я так по нему соскучился!». Знать бы ещё, какая она – эта самая верба…
- Ба, а верба это что?
- Верба-то? Да ты её видел, зимой на санках катался у речки, только она ещё спала. Деревья ведь тоже спят. А весной просыпаются, почки раскрывают, а верба – самая красивая, вся в пушистых серёжках стоит… Ты слышал, что ли, как мы тут говорили? Не повезло, заболела я, до рынка не доеду, купить бы, хоть бы одну веточку… Да чего уж теперь…
- Ба, я пойду погуляю? – Иди, милок, только валенки надень, и рейтузы тёплые, ветер холодный на улице, заболеешь – как мы с мамой без тебя будем? Давай я тебе шарф завяжу.
Отделавшись наконец от бабушки, Тимка пулей помчался к реке. Там, на крутом берегу, у самой воды росла бабушкина верба, Тимка помнил. Он нарвёт её много –много и отнесёт бабушке, чтобы в их дом не пришла беда, и тёте Лиле отнесёт, чтобы к ним с Наденькой тоже не пришла беда.
Его ожидала неприятность – верба росла на крутом обрыве, внизу, у самой воды. То есть воды ещё не было, был лёд – серый, ненадёжный, истаянный солнцем. Но делать нечего, придётся спускаться. Тимка поскользнулся, кубарем скатился по склону и плюхнулся в ледяную воду. У берега было мелко, но Тимке "повезло" - набрал полные валенки воды, намочил пальтишко и штаны. Вылез, клацая зубами, и полез наверх, где подрагивали на ветру пушистые ветки – верба!
Ветки вырывались из рук и никак не хотели ломаться, и Тимка отгрызал их зубами. Во рту было горько, в валенках плескалась ледяная вода, Тимка несколько раз срывался вниз, не удержавшись на скользкой крутизне, пальто намокло, и свитер под ним тоже, и валенки… Его колотила дрожь, а он всё рвал и рвал отводящую беду волшебную вербу – пусть будет много, на всех!
Домой он явился, не чувствуя ног, в обледенелом пальтишке и насквозь промокших валенках. Протянул бабушке охапку вербы, хотел сказать «На,бабушка, это тебе!» но у него получилось: «На-ааа, вва-ааа-эээ» Бабушка ахнула и, стянув с него валенки и прикоснувшись рукой к его ногам, кинулась опрометью во двор. Набрала полный таз снега, налила туда холодной воды и, посадив внука на табурет, заставила его опустить в таз ноги. Тимка заорал благим матом, но бабушка его остановила: «Не ори. Терпи. Осс-поди, спаси и сохрани окаянного этого, чтобы жив остался, чтобы ноги… остались!».
Тимка подумал, что бабушка сошла с ума, ему было холодно и больно, и неприятно, оттого, что бабушка надела ему на голое тело шерстяной свитер, и что в тазу холодная вода, Тимке хотелось, чтобы была горячая. Он пошевелил ногами и испугался: ноги не слушались и были как деревянные. – «Ба-ааа! – заревел Тимка. – Неси скорее вербу в церковь, пусть беду отведёт!»
- Тьфу, тебе бы задницу надрать этой вербой, ведь утонуть мог, леший тебя понёс… Отошли ноги? – Куда отошли? – Дурашка ты мой, бабушка сейчас тебя согреет, чаем напоит, и всё у тебя пройдёт, - запричитала бабушка, покрывая поцелуями холодные Тимкины щёки… Какая к чёртям церковь, не до неё!
Когда приехала с работы Инка (сверхурочная работа, двойная оплата плюс отгул, упустить такой случай Инка не могла), последствия «вербного экстрима» были ликвидированы: счастливый Тимка, напившись горячего чаю и «уговорив» полбанки малинового варенья с хлебом, лежал укрытый двумя одеялами и завернутый в бабушкин оренбургский платок, ему было тепло и хорошо.
Бабушка читала Тимке его любимую сказку про принцессу и её братьев-лебедей, Тимка воображал себя лебедем, а принцессой была тёти Лилина Наденька. Тимка уже спал - летел над обрывом, а к нему тянула ветки пушистая верба. Сегодня он поступил как настоящий мужчина. Бабушка была довольна, так обрадовалась, целовала его и утешала, когда он ревел, и ноги сама ему вымыла, и варенья дала целую банку. Половину он съел, больше не смог, половину завтра съест. Тимка сладко улыбнулся во сне.
Инка вошла в дом и ощутила нездешний, волшебный запах. Пахло словно – весной. Счастьем. Праздником. Инка прошла в комнату и обомлела - на столе, на подоконнике, на журнальном столике, на тумбочке у кровати – стояла верба, в кувшинах, вазах, вазочках, банках,бутылках… Инка улыбнулась: «Мам, сколько вербы! И вся святая, освящённая? Ты в церковь-то ходила, мам?»
- Святая, святая, святее не бывает, - со вздохом сказала Варвара Петровна. О том, что в церкви она не была, как и о том, откуда в доме столько «святой» вербы, Инке знать не обязательно. Меньше знаешь – крепче спишь.
Начало цикла - http://www.proza.ru/2015/10/11/2067