Юджин Дайгон Ниргнэол
(легенда об Элоизе из Династии Единорогов и основании Династии Гофринов-утопленников)
Белый единорог – посланец Света, а черный единорог – посланец Зла, но об этом мало кто знает. Единороги герои и хранители легенд. Единорог может быть какой угодно масти. Но рог его витой – из серебра или из золота, или из зеркальной стали. Стальнорогие единороги – механизмы, а перламутророгие единороги не обладают волшебной силой.
Кто скачет в колеснице, запряженной единорогом?
Ладья еще не выплыла за речной поворот, а я вижу:
…берег у стен. Большой богатый город. Зубчатые стены, шатровые крыши башен острятся шпилями. На шпилях вьются узкие длинные флаги с раздвоенными концами – белые с черным единорогом. Некогда на этих землях, в густых лесах, на зеленых лугах паслись бесчисленные стада единорогов. Благородные звери сражались на дуэлях и пронзали насквозь вековые дубы. По ним и герцогство назвали. Ничего себе герцогство – не чета иным королевствам. Голубое небо и только белые гряды облаков напоминают мне…
Прекрасное место, эта речная долина, заросшая липами и садарами. Но не все здесь так прекрасно – иначе я бы не спешил сюда.
Король Эльф Драконобор призвал сюда своих вассалов, прося себе помощи. Могучий враг надвигается на южные пределы королевства. А помощь можно привести только отсюда, с Севера. Вот у городских ворот его шатер – красный, шелковый, расшитый золотом. На прибрежном песке разбили свои палатки вельможи и простые рыцари, собравшиеся со всего Севера. Вход в королевский шатер расширен настолько, что вся его сторона, обращенная к берегу, открыта. Сейчас шатер – лишь полог над королевским троном, походным троном Эльфа. Сам он, как ему и пристало, восседает на своем престоле, привезенном к могущественным подданным. Перед троном стоит Фридрих, владетель соседнего графства и регент герцогства. За его спиной выстроились бароны, а за баронами, полукругом – вся любопытствующая знать. Граф взывает к Его Величеству, к королевскому правосудию, к Небесам. Старый герцог, находясь при смерти, поручил ему опекать будущих сироток – красавицу Эльзу и малыша Гофрина. И вот Гофрин неожиданно пропал. Его никто не видел, его нигде не могут найти. А ведь мальчик был наследником герцогства! Наследники герцогств просто так не исчезают, пропажа таких наследников всегда кому-то выгодна, чаще всего – другим наследникам.
Развеваются алые, желтые, синие и черные плащи. Трепыхаются на ветру пышные перья плюмажей шлемов. Покачиваются у бедер подвешенные к поясу мечи. Колыхается королевский шатер. Шумит листва прибрежных зарослей. Плывут по небу облака. Блестят кольчуги с золотой насечкой. Молчит спокойная река. Молчит и задумчивый король. Фридрих самый влиятельный феодал Севера, его примеру последуют другие графы, князья и бароны, по крайней мере, большинство из них.
-Эльза – единственная, кому выгодна смерть ее брата, - обвиняет Фридрих. – Его похитили! Если он мертв, то, несомненно, она подослала убийц. Я требую суда. Убийство – грех, но братоубийство – еще больший грех. Мы обязаны спасти ее душу, иначе с годами она испортится еще сильнее. Надо покарать ее, пока она еще способна раскаиваться.
Как неприятно казнить прелестных юных принцесс, подумал Эльф. Ну почему для того, чтобы заставить вассалов выполнить их долг, необходимо казнить красавицу Эльзу?
Фридрих призывает в свидетели свою жену Герту. Герта немедленно появляется, цепляясь за носки сапог и шпоры подолом длинного коричневого платья. Она училась в Академии Святой Инквизиции и получила там степень доктора демонологии. Герта присовокупляет обвинение в колдовстве, но костра не требует.
Король, качнув головой и поправив корону, велит привести Эльзу. Пока пажи бегут в город, рыцари болтают о арабских скакунах, бароны – о охоте на кабанов, графы – о пытках, евреях и иезуитских трактатах, придворные – о настроении монарха.
Фридрих шепчется с Гертой.
…Я открываю глаза. Лебедь влечет мою ладью, и белый парус слегка натянут за моей спиной. Мой светлый парус хлопает о парус. Лебедь влечет мою ладью, и облака напоминают мне… Закрываю глаза, хотя я опять не сомкнул век, но для того, чтобы закрыть глаза необязательно опускать веки.
Сквозь речную гладь и песок берега проступает призраком собрание у королевского шатра, видение становится ярче, реальнее, а прежний пейзаж растворяется в сменяющей его картине – ближнее сменяется дальним, и я вижу не то, что может увидеть любой человек, а то, чего он увидеть не может…
…Привели Эльзу. Фридрих злобно переглядывается с женой и повторяет обвинения. Но Эльза не отвечает. На ней голубое, шитое серебром платье, бледно-серый бархатный плащ. Она голубоглаза, белокожа, тонка в талии. Светлые волосы собраны в сетку. Она отстранена, она не здесь. Вид ее мечтателен, взор устремлен вдаль. Она не может видеть меня, но обращается в мою сторону.
-Мне приснился лебедь. Лебедь, белый, как снег, впряженный в челн. В челне стоял рыцарь в блистающих доспехах, белокурый и прекрасный. Он опирался на меч. Мне неведомо, кто он. Он приплыл утром, на восходе. И большое красное солнце, наяву я никогда не видела такого огромного солнца, светило ему в спину, этот розовый круг был размером с парус. Потом круг уменьшился, словно солнце, едва родившись, отдалилось, а верхний его край алел за шлемом, а нижний – за сапогами. Уйдя еще дальше, солнце сделалось ореолом, будто нимбом пришельца. Такое большое солнце можно увидеть только на восходе, и только во сне. Рыцарь обещал защитить меня. И он придет.
Эльза умолкла.
Эльфу все больше не нравилось затеянное регентом.
Такое дивное, восторженное создание не могло подослать похитителей или убийц. Принцесса не виновна.
Фридрих:
-Если так, то что ж, пусть Бог рассудит. Если она действительно не виновна, а не притворщица, то это легко проверить. Я готов доказать свою правоту в поединке с тем, кто вступится за ее честь.
Король хватается за спасительное предложение.
-Герольд, труби, - велит он.
Среди приехавших с монархом немало доблестных воинов. Кто-нибудь из первоблагородных должен защитить Эльзу. Жива ведь рыцарская честь.
Герольд трубит. Ответа нет. Молчат вояки, молчат придворные, молчат бароны, не говоря уже о графах и князьях, молчат, потупившись…
Клич достигает моего ближнего слуха. Еще немного, и я явлюсь им.
Фридрих торжествует. Герта рада.
-Мы обратились к Господу, - вещает регент. – Господь нам дал ответ, молчание его согласно с нашими речами.
Они и не заметили, как я подплыл к их берегу. Заметив же, остолбенели.
Шепнула Эльза:
-Это он, я видела его во сне. Все точно так!
Никто ее не услышал, кроме меня. Я сошел с ладьи и погладил вылезшего на песок и вытянувшего вслед за собой нос моего корабля, лебедя.
-Прощай, белый Вселд, - сказал я ему.
-Нет, не прощай, - возразил он.
Я посмотрел в будущее. Грядущее печально, и я согласился с лебедем. Он столкнул ладью в реку, вошел в нее сам и уплыл. Никто, кроме меня не заметил почти прозрачную переливчатую сферу, охранявшую лебедя на земле, как воздух охраняет мира шар.
Я смотрю ему вслед, пока он не теряется за камышовым островком.
За все это время собрание не вымолвило ни слова. Что-то сам себе бормотал Фридрих, но это не было речью, и делал он это беззвучно. Стоя к нему спиной, я, тем не менее, все видел.
Эльф поражен, герольд в недоумении, и все удивлены: придворные, бароны, слуги, не говоря уже о графах и князьях. Змеей шипит побледневшая Герта. А Эльза смотрит так, как смотрит тот, кто видит чудо, желанное и званное в мечтах.
Я говорю:
-Я принимаю вызов.
-Кто ты такой? – кричит регент.
Король ему велит замолкнуть.
-Ты сам себе противника просил. Готовься к бою.
Никто ведь не посмеет встать за труса, все отвернутся от него, тем более, если к трусости присовокупить хвастовство.
Фридрих отходит в сторону. Ему несут шлем, щит, доспехи. Он требует ристалища, коня. Коль ему отказывает в этом. Мало ли, что там придумает граф, пока подготовят ристалище. Счастливая возможность подвернулась, грех упустить ее. Эльф смотрит на меня, и опыт ему подсказывает, что регент будет побежден. А это королю и надо, иначе Фридрих, став еще и герцогом, получит власть и силу, чрезмерно великие. Такой вассал будет опасен. Он и сейчас опасен, что же будет дальше? Где остановится подлец?
Я подхожу к притихшей и смущенной Эльзе.
-Я буду биться за тебя, за честь твою, я назову тебя супругой.
-Да, - шепчет Эльза.
-Но ты не спросишь ни имени моего, ни моего рода, ни моей родины.
-Да, - шепчет Эльза. Она чуть покраснела – так всегда бывает, когда мечта приходит к мечтателю, тем более – к мечтательнице. Она трепещет, но не от дурных предчувствий. Наши глаза встречаются. Ее очи чуть темнее моих и менее ярки. Но в них я читаю клятву, ни больше, ни меньше – в вечной верности. Принцессы любят давать такие клятвы избавителям, но почему-то никогда не произносят этих клятв вслух.
Король смотрел на меня. Я обернулся к нему. Он желал мне победы, и не только потому, что ему это выгодно, нет, тут что-то другое. В детстве король очень любил героические легенды и волшебные сказки. Конечно, если я убью Фридриха, Драконобор приберет весь Север к рукам. Но даже если бы не было никакой выгоды, он все равно желал бы мне победы. Ведь он Эльф Девятый. Его предки (или предки его предков) на самом деле являлись настоящими эльфами, знатными эльфами. Но вдруг у них стали рождаться очень крупные дети – постепенно потомки этого рода все укрупнялись и укрупнялись, сохраняя при этом все признаки происхождения – стрекозиные крылышки о доброе волшебнотворство. Однажды эльф-великан повстречал принцессу. Они полюбили друг друга. Она пожелала выйти за него замуж – только за него, и ни за кого больше. После долгих препирательств и споров так оно и вышло, но когда отец принцессы (а был он, естественно, королем) умер, короновали ее, а эльф остался ее супругом – не более того. Ведь он не принадлежал к знатным фамилиям королевства, тем более – ни к какому королевскому, или хотя бы герцогскому дому. Все равно, он помогал ей править и приобрел за годы правления своей возлюбленной немало сторонников. Случалось так, что королева умерла. Эльф не имел прав на престол, но подданные желали такого доброго, умного и справедливого короля, и друзья поддержали вдовца. Непродолжительное соперничество с братьями усопшей – и эльф получил корону, положив начало династии Эльфов. Став монархом, Его Величество Эльф Первый утратил и волшебные чары, и крылья, все чудесное. Кроме, разумеется, характера, нрава и других личных качеств, коими в состоянии обладать человек. Таковыми же оказались и все последующие Эльфы – примерные государи, но ни у кого из них не обнаруживалось и намека на чародейство или склонность к полетам. Так уж видно устроено, что носящий бремя власти не может беспечно порхать и творить чудеса для всеобщего развлечения, зато способен вести дела для всеобщего блага. Внешне короли, королевы, принцы и принцессы, все выходцы из династии Эльфов походили на своих сказочных прародителей – тончайшая кожа и белые от рождения пышные волосы. Еще – густые ресницы, таинственные изумрудные глаза и полное отсутствие растительности на лице, никаких бород и усов, никакой щетины, одно изящество и легкость, не хрупкое изящество, а совершенство гармоничной силы. На Востоке их прозвали Вечноюными Королями. Все они не старели, и в больших годах и выглядели, и чувствовали себя юными. Ни один их них не умер своей смертью, они все погибли на поле брани, или от яда, поднесенного врагами. Место погибшего Эльфа занимал другой Эльф, и претенденты на корону бесились от бессилия, напрасно готовя вероломные убийства и убийства законные, на турнирных состязаниях. Порча Эльфов не брала. Эльф Драконобор мог и сам принять вызов Фридриха и выиграть в схватке, но феодалы могли возмутиться, заявив, что король, использовав сомнительный предлог, лишил их вождя, свел с графом счеты. Погибший регент стал бы героем, пострадавшим от бешенного нрава властителя, все недовольные выплеснули бы свою строптивость. Неведомый рыцарь появился очень кстати. Незнакомец нравится Эльфу, и уж конечно, проявит себя отлично, как герцог. А ведь совсем неплохо, когда в одном из лучших герцогств королевства отличный герцог. Ему доверить можно и бедную сиротку, и судьбы жителей этой части государства.
Сейчас никто не помнит одного старинного предания, и так и не вспомнят о нем, пока все не закончится, а потом станут удивляться, как это они так вовремя забыли про известное сказание. И ничего в этом странного нет – таково удивительное свойство всех легенд.
Что мне еще известно об этом короле? Он неудачно женился, и жена устроила против него заговор. Волей-неволей ему пришлось ее казнить. И это недобрый знак. До Эльфа Девятого все предшествующие Эльфы имели удачные семьи. Видно, скоро прервется династия Эльфов.
Драконобор жаждет обрести подругу жизни, но судьба уготовила ему одиночество. Ведь сделать ему предстоит столько, сколько не делал ни один из его предшественников. Он, вероятно, станет последним в своем роду, фамилия прервется на самом прославленном своем представителе, и в истории не останется ничего дурного об этих королях, каждый последующий из которых был лучше предыдущего. Прозвище свое он заслужил в юности, на турнирах рыцарей с драконами (тоже рыцарями, но не людьми, а закованными в доспехи и вооруженными ящерами). Никто не победил стольких хвостатых противников, некому было сравниться с Эльфом, тогда еще принцем, но уже наследным, будущим королем, уже изучавшим науку и премудрость правления страной и сохранения благ ее подданных. И все это – в честном бою один на один, при многочисленных свидетелях. С прекрасными дамами у славного юноши обстояло сложнее, чем с подвигами. В конце концов, ведь он являлся не совсем обычным мужчиной, он больше являлся Эльфом, чем человеком. Он был романтичен, бурные и низменные страсти не трогали его почти сосем.
Таков сей благородный муж. Среди людей обычных таких примерных хранителей долга сыскать почти что не возможно. Пусть Эльфы стали королями, но свойства их чудесные, хоть изменились, но остались.
Регент готов, спесив и дышит уверенностью и осознанием собственной силы. Он рубака хоть куда. Сперва он замешался, он не ожидал противника, теперь же он пришел в себя. Я же готов всегда и всюду. Нас окружают кольцом представители благородных семейств королевства, и наступает граф. Его удары тяжелы, но слишком. Я даже не парирую их. Я просто ухожу. Но вот клинки скрестились, раз. Другой. На нас устремлены все взгляды – оценивают опытно, или просто прожигают, воздают дань уважения, или молят, а то и просто воззревают, зная наперед исход. Я снова приседаю, граф меня теряет, мой шаг на согнутых ногах – и вот я за его спиной. Он не успевает развернуться до конца – я разрубаю его перчатку, раня железом моего меча скрытую (как думалось, надежно) руку. Граф роняет меч. Я разбиваю его щит – в назидание всем, кто берет этот предмет в схватку, бесполезный против истинного мастерства. Я рассекаю гребень шлема, и мой соперник, без особого увечья падает, теряя на секунду сознание и ощущение мира вокруг нас. Кровь на забрале, кровь на предплечье, открытом развалившимся металлом.
-Добей его! Проткни насквозь! – кричат придворные, бароны, не говоря уже о графах и князьях.
Молчит король. Такую просьбу он не в силах произнести (да я бы и не выполнил ее), но смерть регента ему нужна. Кипит от ярости разочарованная Герта.
И Эльзы восхищенные глаза.
Я говорю:
-Я никогда не добиваю павших.
Король со мною внутренне согласен, но тревожен. У Герты злость уже разлилась по лицу. Все благородное собрание обсуждает подробности, и с видом знатоков удары судит, все соглашаются, что и Фридрих сильный боец, но против сверхъестественных приемов никто не устоит. Часть собравшихся недовольна исходом, часть торопится принять нейтралитет. Из недовольных кто-то говорит, что, мол, добить бы было лучше. Осторожные, не желая совсем рвать отношения с Фридрихом, превозносят мое благородство. Эльза сияет – нам скоро в собор.
Эльф мне взглядом повелевает и я говорю:
-Нас рассудили Небеса. Граф – клеветник, доказано, не опровергнуть. За клевету должны его изгнать вы.
-Что ж. воля победителя – закон, - условие мое печатью королевских уст скрепляет Эльф. – Пришелец, ты великолепный воин. И твой клинок тебе под стать. Какие колдуны его ковали? Ведь это вовсе невозможно – взять сталь кудесников восточных. Не они ли изготовили твой меч?
-Нет, - говорю. – Оружие мое творили оружейники намного поискусней, так же, как и латы. Если бы я имел два таких меча, один из них тебе отдал бы. Ты этого достоин.
-Жаль, - улыбается король, - что у тебя не два меча.
Фридрих в бешенстве успел взгромоздиться на коня и ускакать в свое графство. Герта, верно, последует за ним попозже. Ей надо собираться. Последнее время она жила в герцогском дворце.
Между первым обрядом и свадьбой пройдет неделя. Эльза берет меня под руку и, шепча обычные девичьи глупости, ведет во дворец. Эльф остается в своем шатре – он и ночует там. Завтра – обряд, занедельное венчание и Эльф сам поведет нас к алтарю, чтобы передать наши судьбы в руки епископу герцогства.
Эльза мне ничего не говорила про себя, но я и так все знал о ней, еще когда ее не видел. В пять лет она лишилась матери, а в восемь и отца. Любила сказки, пение менестрелей и сны. В мечтах и грезах она проводила времени больше, чем в яви. Обожала пушистых серых кошек и попугаев. Что-то ей нагадал проезжий чародей, не очень ладное. И уж наверняка гадатель был не шарлатан – его сожгли, а шарлатанов не сжигают. Как все принцессы разных возрастов, она не пропускала мимо ни нарядов, ни зеркал, ни кобылиц армарских, ни пудр, ни мазей, ни духов. Она бы верно не упустила бы и женихов, но регент все сватовства сердито пресекал, а на приданное и красоту охотников не мало находилось. С детства она предпочитала истории о герцогстве своем рассказам о дальних краях, повествования о летах старинных и волшебных, о единорогах. Единороги для нее стояли впереди всех сказочных чудес, да, право, в герцогстве без зверя этого не обходилась ни одна сказка.
И род ее шел от Рагольфа – вождя объединившего сарпальские народы. Про него рассказывали, что он рожден единорожихой от колдуна, который самку единорога околдовал, внушив ей, что он – единорог. Колдун и вырастил Рагольфа. Рагольф мог превращаться в это волшебное копытное, он оборотнем был, но белым , и дар его проявлялся лишь в свете солнца, ясным днем. Когда кочевники пришли с Востока, из степей и пустошей бескрайних, Рагольф повел с вторгнувшимися врагами войну. Они шли не в набег, их гнала засуха. В суровой яростной борьбе ни одна из сторон победы так и не одержала. Идти же дальше степняки не смели – там хозяйничали их прежние соседи. И тогда дочь ветра и огня, имевшая среди предков и царей, и предводителей восстаний, ханша Амсур решила предложить свою руку Рагольфу. Оборотень дал свое согласие. Пир свадебный продлился девять дней. Рагольф назвался князем, а Амсур – княгиней. Тотчас вожди племен обоих враждовавших до того сторон переженили с недавними врагами всех своих детей. И княжество приобрело невиданную силу. Правнук Рагольфа выступил на стороне Карла Великого, за что его и пожаловали герцогским титулом. При Рагольфе, в бою вид зверя принимавшем, единорогов развелось неисчислимое количество. Охоту на них князь запретил под страхом смерти. При правнуке многих единорогов перебили. Оставшиеся вымерли всего-то в течении трех поколений. И опустели дубовые леса. Из лесных чащей эти сказочные существа переселились на флаги и гербы. Они вернулись в сказки. Правда. При четвертом герцоге, когда хотели казнить за ведьмовство молодую вдовствующую герцогиню (она пошла за старика, а он через полгода умер), из самого глухого леса выбежал огромный белоснежный златорогий сереброкопытый и голубоглазый легендарный зверь. Когда-то именно в таком обличьи часто находился Рагольф. Это был последний единорог, из виденных в этих землях. А больше единороги нигде и не водились никогда. Он расшвырял толпу, проткнул насквозь беднягу-палача и криком вызвал на битву герцога. Но герцог спрятался, на зов не вышел. Обреченная на казнь села на спину гиганту, и он с ней ускакал обратно в самый глухой и дикий лес.
Как только символ попадает в герб, его носитель тут же пропадает из жизни настоящей навсегда.
Я прекрасно помню наш первовенчальный обряд. В соборе, заполненном толпою, роскошно (в крайнем случае – богато) разодетой, мы шли, ступая по белым розам, оба – в тончайших кружевах (все из кружев – плащи и обувь, мой камзол и ее платье). Нас за руки вел Эльф Девятый. У алтаря епископ спросил о имени моем, но наш король ответил:
-Сей благородный незнакомец дал обет о имени своем не вспоминать.
Епископ уважал обеты, обеты – признак почитания Небес и скромности в земном существовании. Но, тем не менее, он недоумевал:
-А как его запишем в нашей книге?
-Пришелец, - заявил король. – В моих владениях он будет носить прозванье это, так его и запиши.
Так и записали, что Эльза первовенчана с Пришельцем.
-Что? – вопросил король. – Ведь ты наш герцог?
-О, нет, Ваше Величество, еще не герцог я. И не стремлюсь им стать. Я клятву дал, что Эльзу я не дам в обиду и мужем буду ей хорошим, но не обещал, что герцогство себе возьму.
-Ну, так и так, она-то будет герцогиней. Коль ты почти ее супруг – почти ты герцог. Я хотел епископа продвинуть в кардиналы. Ведь у нас их три, и главный – герцогский епископ. Так пусть главою церкви в этой части страны моей пребудет кардинал, и пусть всегда так будет. С папским престолом я договорюсь, и вашего избранника, коль я согласен буду, в кардиналы произведут, пожизненно. Ты не против?
-Как можно против быть, если король желает этого.
Не в каждом королевстве есть кардинал, тем более – как предводитель церкви, а не то. Что в герцогстве. Впрочем, эти земли и эти люди, несомненно, достойны кардинала.
До вечера продлилось пьяное веселое застолье.
До полного венчанья будущим супругам не полагалось друг к другу прикасаться, венчальная неделя – дань уважения романтике, любви небесной, возвышенной, не плотской. Но если и нарушили супруги это правило, то к греху поступок их не относился. Ведь в случае таком их направляют Небеса.
Эльза оказалась нежна и ласкова, страстна и пуглива, ловка, гибка, самозабвенна и несравненна в услаждении моем. Я постарался ей ответить тем же и кажется, довольно преуспел.
Эльза меня зовет Пришельцем.
-Пришелец, расскажи мне сказку.
-Изволь, звезда ночей прекрасных настолько, что хочется, чтобы каждая из них продлилась жизнь, не меньше. Изволь, моя полулюбовница, полужена.
В одной стране, изящной и причудливой, но сильной и природою любимой, правил принц. Из-за интриг и длительных церковных распрей его никто не короновал. Власть же принц держал вполне королевскую, исполнял государственные обязанности и являл собой образец достойного монарха. Но его государственные обязанности вступали в неразрешимый конфликт с супружескими и не давали их выполнять. Принцесса скучала, хоть и понимала, что у ее мужа серьезные дела. Так в скуке и скончалась. И уже ни одна мысль не отвлекала принца от политики. Раньше-то ему было слегка неудобно из-за принцессы. Так что вдовствовал он серьезно, он не смог бы нарушить верности покойной, даже если бы захотел, но у него такого желания не возникало и при ее жизни. Однажды, проезжая мимо старого, но крепкого замка, он услышал пение. Голос, прекрасный девичий голос поразил его и что-то разбудил в его душе. На его расспросы самый ветхий придворный ответствовал – в этом замке живет бедная, но знатная княжна. И ее дядя. Многие дворяне, едва услышав пение, хотят взять в жены певицу. Но дядя всем отказывает. А тем немногим, кто проявил настойчивость, устраивает чудовищное испытание. После которого жених лишается речи и рассудка. Не настойчивые же до старости вспоминают однажды слышанный голос, вспоминают со слезами и тоской. Услышав все это, принц тут же. Немедленно захотел жениться. И, не приняв отказа, напросился на испытание. Дядя зловеще повел принца вглубь замка, оставив свиту и охрану за воротами. Чем дальше они шли, чем выше поднимались по лестнице, тем громче делался голос, обладавший не только поразительным совершенством, но и силой, для человека немыслимой. И вот, у последней двери, дядя княжны остановился. А принц вошел. Княжна сидела у окна. Над высокой резной спинкой кресла виднелись только тщательно уложенные в башню черные волосы. Она замолчала, встала и вышла из-за кресла, обратив свое лицо к принцу. Принц остолбенел – перед ним стояла уродливая, с горбом на груди, с кривым морщинистым носом, с перекошенным ртом, покрытая коричневыми пятнами и бородавками карлица. Она смотрела зло и рычала. Кожа ее имела бледный оттенок и множество редких щетин.
Принц не помнил, как оказался на дороге. В глазах его, беспомощных и жалких, стояла ужасная картина. Паж заглянул в глаза принца, увидел оставшуюся в зрачках княжну и упал без чувств, а когда его привели в чувство, он оказался немым.
Принц же никак не пострадал. Вот только удача отвернулась от его страны, когда-то, еще совсем недавно, изящной и причудливой, сильной и природою любимой. Враги пошли один за другим завоевывать державу принца, из-за войн она пришла в упадок, обнищала и вскоре соседи растащили его по кускам. Как волки рвут исчерпавшего все свои силы оленя.
Да, Эльза счастлива, Эльза неотразима, Эльза трогательна. Жаль того, чем все это закончится.
Она задумалась и наконец сказала:
-Какая сказка у тебя. Сперва смешно, а после страшно. Причудливо. Не для забавы сказки у тебя, Пришелец.
-Причудливо, - я соглашаюсь. – Но менее причудливо, чем жизнь.
Мы позавтракали сластями и фруктами, легким табарским вином запивая халву, Эльза подошла к окну и раздвинула шторы, висевшие, словно занавес из вишневого бархата. В ажурном и высоком, широком, в треть стены, оконном переплете, плавно закругленном наверху, царил рассвет. Облака и башни порозовели. В раму окна заключено сейчас по меньшей мере сотни две поочередно полотен гениальных мастеров.
Во времена таких восходов мне любит являться Ланселот. Но на закате он всегда уходит. Так же, впрочем, как и я. Я знаю. Он уже подходит к дому, носящему гордое звание дворца. Все здание наряжено в соответствии с титулом. Я вижу дальним зрением, как Ланселот проник внутрь через полуоткрытое окно первого этажа. Встаю с постели и иду ему навстречу. На лестнице мы с ним встречаемся.
Он тоже знал, куда идти, и знал, что встретимся с ним мы не в спальне, а на ступенях.
Ланселот одет, словно бедный школяр, еще к тому же беглый. Он снова прячется от лишней славы и огласки.
Мы смотрим друг на друга. Он узнает подробности моих событий, а я – его. Так и есть, он прячется. Ему необходимо где-то укрыться до вечера. В покоях наших его искать никто не станет. Так тому и быть.
Ланселот является на защиту угнетенных и убивает драконов, свергает тиранов, вешает палачей. Он даже инквизиторов пытает. К всеобщей радости, расцвет эпохи этих старцев (хоть средних лет они, хоть молоды – все старцы или дьяволовы слуги) изволил миновать. Но до того немало Ланселот разворошил костров, спасая обреченных, и пыточных станков переломал. Вот странно – при святых отцах, карающих за отклонения в вере, станков печатных делали намного меньше, чем пыточных станков. Однажды Ланселот проник к жестокому царю и притворился при дворе шутом. На требование потешить, пошутил: «Знавал я одного владыку, жадней которого не видел свет. Призвал владыка мага. Маг имел отвар. Потребовал владыка, чтобы маг дал ему отвару от жадобы, да погуще». Царь прогневался, но мнимый шут мгновенно выпрыгнул в окно. А через две недели народ четвертовал царя. Ланселот метался по всем мирам, но приходя через сто лет в город, им посещенный раньше, он заставал все тот же гнет, дракона, казни невинных и бесстыдный, прощенный индульгенциями, шабаш, разврат, растление, грабеж, насилие, злобу. Исправит – через сотню лет опять все то же. В видениях он дрался и с чумой-старухой, а наяву спасал от адской напасти города и замки. Раз бился Ланселот с трехглавым змеем. Отрубит голову – из головы еще один змей трехголовый вырастает. Рыцарь бросил меч и из рук огонь волшебный вызвал, направил пламя на змея. Змей издох. Все больше убеждался Ланселот: из каждой отрубленной головы вырастает по дракону, и не такому же, а еще более страшному и могучему. Спасая местность от напастей за три столетия ровно три раза, в четвертый раз он приходил на пепелище, и из соседей никто не помнил, кто тут сгорел. Пару раз герой на трон садился, и оба раза его правление завершалось ужаснейшей войной с врагами из бывших своих подданных и из наемных полчищ.
Да, он отважен, спору нет. Но извести драконов там, где их сама земля рожает, невозможно. И постепенно неустрашимый Ланселот стал меняться. Другая ярость, другое безрассудство, другая страсть овладевали им. Он убил столько драконов, что чем-то заразился от их трупов. Не всем известен яд из черной драконьей крови – попадая в кровь человека, этот яд, он постепенно ее всю в драконью превращает. А человек с драконьей черной кровью в жилах уже не человек. Он не совсем дракон, но от этого он еще безжалостней, неотвратимей его месть. Он одержим – он знает человека, как может знать лишь тот, кто был когда-то человеком сам.
Внешне с Ланселотом мы похожи, хоть и не братья. Я запер его в одной из комнат и вернулся к Эльзе. И еще одно предание поведал ей.
…В одной из западных провинций королевства, посреди полей, высятся руины замка. Они там издревле. При Рагольфе их уже знали – тогда развалины имели римский вид. При первом герцоге строения описали с обличьем Рагольфа эпохи. При Эльфе-основателе они встречали путников архитектурой карловских времен. Никто не знал, когда они менялись. Привидения обитали в разрушенных стенах. И в каждый век считалась крепость остатком века предыдущего, и всегда в ней жили призраки. Люди, попав случайно в это место, торопились поскорей убраться. И в этом стремлении, несомненно, правы оказывались те, кто уцелел. Немало ведь и сгинуло бесследно. Кое-кто, имея от рождения (по роду ли, по звездам – все равно) нечистое начало, шли в этот малодобрый уголок, в сознании здравом, по велению зова, по предначертанию, или в одержимости злым духом – и обратно из них не возвратился ни один. Монастырь, располагавшийся рядом, минутах в ста ходьбы от клятых злочудесных камней, в которых жизнь не ночевала, также пользовался дурною славой. Все монахи в нем были или вампиры, или оборотни, или колдуны. Тогда немало по стране бродило вурдалаков – эпидемии губили земли, часть областей, болезнью покоренных, все население из упырей имело. Им не у кого было пить кровь, они друг друга ели. Король тогдашний, Эльф Второй, те области разумно сплошным кольцом войск оцепил. Меж областями попался город, бедствием не тронутый. Горожане держались, сколько могли, но у них стали кончаться припасы. Вампиры на стены полезли приступом, разбили ветхие ворота, и ворвались вовнутрь. Среди осажденных до штурма расплодилось множество вервольфов, человеко-кошек, быколюдей и человеко-псов. Каким-то образом вампиры появлялись, но их, едва распознанных, тот час же убивали. Город этот стал пробой страшного суда.
В монастырь приехал новый настоятель. Монахами он был растерзан на третью ночь. Но до того увидел он немало – и блудниц, и всевозможных извращений, и оргий, и различных проявлений ведьмовства. Посланца он отправил к королю – сам вырваться не смог. Три дня он в ужасе прожил и страхе. По Закону Тьмы три дня его не смели тронуть ведьмаки и остальная нечисть – пугали только, ворожили, превращались в страшилищ и морочили его. Король, едва прознав о страшной смерти несчастного, разрушил монастырь, и всех монахов в святой воде собственноручно утопил – ведь настоятель с королем дружил, а в монастырь отправился на время. Эльф Второй создал из воинов и прочих твердых верой, особую, могущество обретшую и силу, службу – для пресечения моров и козней дьявольских в своей стране. Заразные селенья окружали и сжигали. Исключали из жизни земли на десятилетия, и в результате упорной и ожесточенной борьбы при Эльфе этом всем страстям конец положен был.
Но замок вечностарый, никогда никем не строенный, все время приписанный к сооружениям то тех, то этих предков, остался. И поныне он влияет на Запад – хуже части в стране не сыщешь, сколько ни трудись. Мертвецы там бродят по темным тропам и по узким переулкам, закутавшись в плащи. Покойников там вовсе не хоронят – семь дней лежит в гробу, потом встает и начинает вторую жизнь земную в том же теле, гниющем и синеющем неделя за неделей. Он помнит о себе досмертном, но имеет после смерти иную суть, веками может жить, пока совсем не развалится в прах, или не исчезнет с яркой вспышкой.
-Я не знала, - сказала Эльза, - что на Западе у Эльфов земли есть.
-Есть, но фактически весь Запад Эльфу Девятому уже не принадлежит.
-Кому же он принадлежит тогда?
-Силам Зла. Наместник Князя Тьмы там правит. И с Западом через четыре года ударит беспощадная война – для Эльфа она внезапностью начнется. Полки наместника захватят почти все королевство, но еще лет через пять откатятся в свои проклятые болота и ущелья.
-Эльф победит их?
-Да, ему помогут. Прежде всего, конечно, сами люди, но не только. Запад Эльф вернет. И развалины, ничем, кроме развалин, никогда не бывшие, сотрет с гранита – и тем проклятье снимет.
Я знаю, этой ночью в своей столице Фридрих с женой ругался. Ее он гневно корил и упрекал за то, что разбудила в нем честолюбивые мечты о власти и подучила утопить наследника-мальчишку, сестру его обвинив в смерти брата. Герта мужа стыдит, высмеивает, объявляет бесполезным трусом. Если Фридрих отомстить не может за себя, то это сделает она, ведь его позор и на нее ложится. Искусно вот сумеет притвориться и обманет девчонку глупую – ведь ничего тяжелого здесь нет. Ведь Эльза спасителю давала клятву? Давала, что с того? Ее заставить нужно нарушить эту клятву и вопрос задать. Фридрих кричит, что он убьет меня. Герта мужу усмехается в ответ.
Бывший регент слепо верит в распятого сына Бога. Древние же боги надежней, мстительней, коварней и верней. Их больше, это значит, что они сильнее. Ведь семеро сильнее одного, с толпой не справиться обычно одиночке. Распятый сын Бога прям и прямодушен – то же дает и верящим в него. Глупый, зачем ты Сатану сюда приплел? Древние, испытанные боги меж собой не враждовали – их сила в единстве, добро и зло у них равно, ни света нет, ни тьмы.
На всякий случай Герта все же решает колдовством бедняжку Эльзу подавить, похитить тень ее и волю. В своем подвале, в каменном котле Герта варит ящериц и пауков, мокриц и змей, сушеных раков и маринованных котов, зелье приправляя заклинанием. Ее намеренье разбилось о мои невидимые стены. Бессильна ведьма, у нее осталась одна лишь хитрость, но и этим орудием хрупким можно причинить немало бед.
Потомственного мага от костра спасти одно сумеет – если он возглавит разжигание костров. Настоящих чародеев в пламя затащить не так-то просто, не то что невиновного, о ведовстве не помышлявшем.
Герта околдовала Фридриха из-за того, что граф нес в себе наследственные силы, не имея, правда, способности распорядиться ими. Герта же добавила те силы к своим и возросла по мощи. Прапрадед Фридриха был тенью Граста, великого искусника по части волшебства и всевозможных оккультных наук. Граст свой грех не принимал, а складывал, но не в мешок и не в сундук, а в собственную тень. Возносясь на Небеса, он не посмел отправить свою тень, носителя грехов, в жестокий Ад. Ведь тень его была не по своей вине греховна. И он ее оставил на земле, не просто так, а оживив и дав ей тело. Пусть тень таскает небожителя грехи. К чему в Раю нам тени? В Раю теням не место. Все тени отправляются в Ад, пусть черти из них кроят плащи, штаны и рукавицы, чтобы было чем пощеголять. Волшебные грехи передавались и потомкам. Граст наделил покинутую тень личностью, о роке и не помышлявшей, во сне же несчастный вновь становился тенью чародея, и больше снов ему не снилось никаких.
Почему-то считают, что Ад жесток. Но Рай жесток не меньше. И неизвестно, кто ужасней, тот, кто вверху, или тот, кто в пропасти сидит (даже не в пропасти, а в пропастях Ада, да в каждой пропасти таится Дьявол). Что Небеса? Они – как твердыня, суровая и строгая всегда. А Ад – при Небесах, как карцер, как подвал, в котором Сатана – всего лишь сторож. И потом, любой властитель должен иметь под рукой козла отпущения, для удовлетворения гнева и неприязни своей толпы. Вот и сейчас – отправлен я с заданием, в общем, бесполезным. Исход ведь ясен наперед, да и устроено все так, что ничего иного случиться не должно. А все зачем? Спасти прелестную бедняжку? Нет, исправить ошибку Граста, тень его убрать. Зачем тогда легенда и прикрытие – спасение принцессы? О, это очень тонкая игра. Интриги. Небесный купол от интриг скрипит и трескается временами. Консерватор-отец в конфликте вечном с отпрыском негодным. Сын-радикал грозит расколом. Архангелы пишут доносы и предлагают инквизицию ввести для жителей Небес. Люцифер (одна из сутей которого является вассалом Небес) качает качели вовсе поперек. И каждый обещает перевоплотиться и тогда задать противникам хорошенького жару. Недолго нам дойти и до пожара в Небесах. Пожар, если ему доведется случиться поглотит все – и житие, и нежитие, и жизнь и нежить – всех подряд.
А Хаос? Хаос будет рад.
Герта тщательно скрывает все свое прошлое – и не напрасно – она из захудалейших дворян, и это неважное дворянство весьма сомнительно: никто не знает первого в роду, откуда род этот произошел, также не добиться, но каждый уверен, что Герта из дворян. Ее дворянство пахнет серой и морокой, да и то ни серы, ни мороки на что-либо достойное, как видно, не хватило. Многих красавиц эта ведьма пытала за приворот, не странно ли, как ей самой то удалось взять в мужья графа – ни расчета, ни любви нет и в помине для Фридриха в этом браке.. А деться от жены бедняга Фридрих никуда не может – некуда ему деваться от жены и не избавиться никак от нелюбимой коварной супруги. Временами с ним случаются припадки и в ярости с секирой он носится по замку, или по улицам и переулкам своей столицы и рубит тех, кто попадет ему под руку. Однажды он пастора убил, а после порешили, что тот вознесся при стечении народа, среди бела дня, в объятия Марии-Магдалины. Графство от сеньора в страхе пребывает, чуть что не так – лишишься головы. Но налоги граф не дерет, зато все воры, перекупщики, убийцы на землях графа – жданные друзья. Плати, и здесь тебя никто не тронет.
В его столице самый крупный в этой части света воровской базар: рабы и кони, золото и камни, оружие, заложники, наемники (бойцы, шпионы) – все купить на рынке можно, по большей части краденного, награбленного или произведенного в людской несовершенный мир неправедным, обманным, злокозненным и злочудесным образом. В его столице собираются цеха фальшивщиков – ювелиров-поддельщиков, гильдии работорговцев, наемных убийц, отравителей и прочих нечестивцев. Пираты именно к границам Фридриха, а не куда-либо еще пригоняют отобранные у купцов суда и подло угнанные корабли различных военных флотов. Три часа езды в карете от базара – и вы у моря, где на волнах качаются волчьи стаи пиратских флотилий.
Город, первый в герцогстве, град столичный – один из лучших в королевстве и отличается от графской столицы так, как может отличаться только день от ночи. Порядки регента под флагами с единорогом не прижились. Народу в стенах, да и в предместьях обитает много. Все честные купцы, негоцианты, издалека достигшие этих земель ученые мужи. Последние прибыли с целью изучения Ойкумены, да и надолго задержались в славном месте. Конечно, много в городе водилось и обычных горожан. Среди них встречалось немало искусных мастеров: портных, обувщиков, механиков, кузнецов и многих других. Город славен своими экипажами и мебелью, тканями и платьем, часами, книгами, картинами. Особо – всевозможными строителями, точными устройствами, тугими луками и арбалетами, пистолями, пищалями и даже искусственными слугами (андроидами). Отменные в нем музыканты и мало ли, чем он еще известен.
Город красив. В центре города стоит герцогский дворец из четырех фасадов-крыльев, окруживших частично под крышей скрытый не то что дворик внутренний, а целый парк. От каждого наружного угла , словно лучи звезды, отходят флигели, оканчивающиеся башенками. По башне высится также над каждым из углов. Четыре шпиля, четыре флага, и на каждом – единорог. Черный единорог, зверь волшебный, покровитель и города, и окрестных земель, и покровитель, в целом, неплохой.
Дворец стоит на возвышении, на холме и обнесен не то чтобы стеной, а стенкой, изящной, но способной дворец от штурма защитить. Между ней и дворцом – наружный парк.
Все остальное расположено на ровном месте. Вокруг дворца раскинулось широкое кольцо из площадей. Одна площадь перед собором, другая площадь перед ратушей, третья – перед крытым рынком, многоярусным и каменным, единственным таким в стране, четвертая – перед домами пяти знатнейших фамилий герцогства.
За рынком – еще одна, не то, чтобы площадь даже, а площадка, куда выходят фасады разных торговых домов и магазинов, банкирских контор, лавок ростовщиков и гостиниц. В стороне от центра – площадь школяров, на ней с десяток школ, где невозможно найти того, чему в них не научат, и недавно построенный университет.
Город возник из лагеря Черты военной планировки сохранились в широких и прямых, вечерами освещающихся фонарями улиц. В городе есть колодцы и клоаки, выходящие наружу, склады, мастерские, казармы герцогских гвардейцев и дома в два, в три, в четыре этажа, не считая башен, громоздящихся по углам строений. Дома из камня, крыши большей частью крыты черепицей, но встречаются и крытые железом. На шпилях многих башен – единороги золотые, серебряные, бронзовые, стальные, жестяные. А у ратуши – чугунный памятник этому животному, отлитый в настоящую величину. Этот черный единорог как будто сошел на улицу прямо с флага над герцогским дворцом.
День свадьбы. Венчание назначено на полдень. Утром Эльза, гуляя в саду, встретила Герту. Куда девалась прежняя Герта? Где гордость и надменность? Одета бедно для графини и смиренна, прощения просит у той, кого недавно обвиняла в братоубийстве и кому желала смерти. Влюбленная принцесса, уже успевшая вкусить своего будущего мужа, за несколько часов до полного венчания простит кого угодно. Эльза все прощает ведьме и приглашает ее на церемонию. Герта всячески благодарит полужену-полуневесту и заботливо стремится предостеречь ту от беды. Ведь незнакомец не соизволил открыть ни имени, ни рода своего, кто он таков вообще? Как камень с неба – точно так свалился. Вдруг столь же неожиданно исчезнет? Эльза бестревожна, как утреннее солнце, сердце ее полностью свободно от подозрений. Сомнений нет и тени. Эльза женщину желает успокоить, но все ее старанья тщетны. Будущая герцогиня идет готовиться к будущему долгожданному событию, с которым ничто по важности в ее жизни не идет в сравнение. Принцесса не чувствует ног – она порхает и так и входит во дворец, словно влетает, ощущая крылья за спиной.
Я чую завтрашнюю ночь. Позже всех в городе уснет врачеватель средних лет, И я поймаю его последние мысли: «Сартанная судорога по Тору – это не то же самое, что бульчатое мерцание по Сабарету, а у нас это излияние синей кости. Если по Тору прописали Садабру, то я должен дать Мафуреж. Да, пожалуй, я так и сделаю». И почтенный эскулап отправится спать. А мне останется смотреть на полную луну и выть, заставляя сжиматься от страха привидений и дрожать от ужаса духов – люди и звери не услышат воя моего, так же, как и не увидят моей луны, для них сейчас новолуние. И для меня вчера было новолуние, а завтра появится золотая луна безо всяких гор и морей. Много тысяч лет назад, в одну из первых моих материализаций, случилось так, что день людей я воспринял, как ночь, а ночь людей – как день. Луну я видел солнцем, солнце же – луной. И в полдень звезды наблюдал, ведь мне казалось небо черным в полдень. Странно было видеть кипящую ночную жизнь, заполненные людьми и повозками темные улицы, все в кромешном мраке – нигде ни свечки, ни огарка, и пустые, будто вымершие, полуденные площади и сонных тварей и людей. Одни лишь хищники ночные компанию тогда мне составляли. Они меня любили – если угодно, сам я тоже хищник.
Я знаю, что будет дальше. И мне не хочется, чтобы все произошло именно так. Там, откуда я прибыл, я уловил легкую проекцию чьего-то озарения:
«…все действия, пусть даже мимолетные, определяются силой Его. Он всеведущ, потому что сам рассчитывает, как все произойдет. Его сила распространяется на все события, а стоящим у ног Его остается претворить предначертанное. Основа – в планировании. Зная, что запланированное осуществится, нетрудно быть пророком. А оно, запланированное, непременно осуществится, ведь все силы – в Его власти. Других сил, не принадлежащих Ему, просто нет, ничто и никогда не помешает реализации Его планов. Его сила распространяется на все события, питает их, и по их прохождении питается отних, опирается на них. Заоблачные храмы стоят на колоннах, начинающихся от земли. Сила зависит от событий, и если предрешенное не сбудется, то сила дрогнет, как дрогнут своды из-за сломанной колонны. Этот момент будет неустойчивым для Него, удобным для удара в Его спину. А сломавшуюся колонну чинить не станут – никто не захочет ради этого спускаться вниз. И один из нас освободится, если его параллельные Я во всех мирах сделают то же самое, и..»
Ангел, у которого нет теперь имени, по-своему прав. Имя его сгорело вместе с ним. Нет ничего, ни в одной из вселенных, что горело бы ярче крыльев ангела. Монахи в черных капюшонах, веры псы добрались и до Небес. Миллионов шесть десятилетий тому назад случилась битва, часть небожителей низвергнута была. А после, из адских пропастей, они сбивали противников, над ними пролетавших. И ангелы со страшным ревом на землю падали, взрываясь. Двух из них все же сохранными в свой плен заполучили черти. С тех пор вожди противных сторон сменили немало сущностей, раза три они даже обменялись своими владениями, и не поймешь, кто где теперь из них.
А сверху спуститься все же могут – не чинить сломавшуюся колонну, а забрать сломавшего ее.
Как бы там ни было, свою колонну я сломаю.
Полное венчание похоже на первое, с той разницей, что первообряд спокойно обходится без драгоценных украшений, а завершение обряда без драгоценных камней обойтись никак не может. И если семь дней назад мы в храм вступили в розовых, то сегодня – в белых кружевах. Сначала – цвет надежды, затем – цвет святости и долга.
Шествие обходит вокруг дворца, по трем из площадей, но всех гостей я вижу отражением в преданных глазах. Сегодня Эльза торжественна, погружена в грядущее. Увы, она его не видит. Иначе весь ее счастливый трепет испарился бы, печали уступив. Все приглашенные и остальные, толпу составившие, благородные, купцы и горожане одеты празднично. Воины одели ажурные парадные доспехи, непригодные в бою, щедро посеребренные или позолоченные, с вкраплениями драгоценных камней и жемчужин, расписанные эмалью, свисают складки тончайших амальгамных сеточек, а полностью решетки шлемов и панцирей, щитов и лошадиных доспехов покрыть себе зеркальной гладью позволили далеко не все князья. На паре придворных резные, покрытые узорами латы, но носить такие слишком тяжело. Переплет герольда воронен, а у Эльфа переплет сверкает всеми цветами радуги, да, всеми девятью.
Я же выбрал решетье, невиданное в этом мире – из стекла. Оно прозрачно, потом вдруг наполняется мерцанием то одного, то вовсе другого, нет, не цвета даже, а оттенка. То в стекле переливаются необъяснимо блики, то вспыхивают огоньки, то молнии сверкают.
Под решетьем – камзолы, их подбирают, кто под отделку переплета, кто – по контрасту. Горожане – в расшитом платье, купцы – в своих традиционных одеяниях.
Мы едем на лошадях. Впрочем, латы превращают их в других, неизвестных зверей. Знать герцогства облачает своих лошадей под священный герб, добавляя им единорожий рог.
Эльза, сняв перчатку, сквозь решето предплечья дотрагивается до моей руки. Сейчас появится и Герта.
И впрямь. Колдунья нам наперерез из переулка вылетает, на черном жеребце, вся в бело-сером и дорогу нам к собору преграждает. Вид Фридриха жены безумен, дергается ведьма, но слова сорваться с губ не могут – я их держу невидимой рукой.
Зычный глас герольда выражает всеобщее недоумение.
Держу я ведьмы губы из последних сил. Сама она не может так сопротивляться, но зубы наконец разжать ей удается. Где ее смирение?
Герта издевается над Эльзой, не знающей о будущем супруге ничего. И наши гости, и толпа в великом замешательстве. Меня же Герта обвиняет в колдовстве и призывает устроить надо мной церковный суд. На это предложение герольд кричит:
-Король накладывает вето!
И начинает официальный текст:
-Именем короля Эльфа Девятого, божьей милостью властвующего…
Герта изливает столь постыдно свои превратные и злые измышления, что нет смысла передавать их суть.
-…сеньора герцогства…
Герольд не умолкает.
Из толпы доносится гнусаво:
-Пусть жених откроет нам имя, род и титул. Мы это знать должны – нам быть под ним!
Эльф щелкает пальцем, пажи ныряют в толпу. И рыцарь ни один так не владеет кинжалом, как паж. Пажи ловки и лат не носят. Но гнусавый тип исчезает. Зачинщика простыл и след.
Толпа (не очень-то единодушно, но значительной частью своей) требует, чтобы ей все обо мне открыли. Большинству из них довольно только вида моего для полного спокойствия, но толпа желает удовлетворить свое любопытство. Отдельно каждого возьми – претензий никаких не будет, но если вместе их собрать, они меняются и то, что никому из них в отдельности не нужно, всем вместе нужно позарез.
Это все пустое – для меня. Но не для Эльзы. Яд Герты ей душу отравил, принцесса в смущении. Нет, ей самой, конечно, все равно, в чем тайна, каков я, видно ей и так. Другое дело – подданные, им-то надо знать. Ведь мало ли кого принцесса приведет на герцогский престол.
-Я тебя люблю, Пришелец. И ни о чем я спрашивать не буду.
Я не сумел заставить ведьму замолчать. Но Эльзу-то я должен постараться убедить. Иначе из моей затеи ничего не выйдет – мне придется возвратиться, в плане возвращение увязано с вопросом, и если Эльза задаст его, я никак остаться не смогу.
За спинами в толпе слышны пересуды и шепот. Тревожна Эльза, мрачен Эльф. В молчании сошли мы с лошадей у храма, и в тишине вся церемония прошла. Нет. Он вовсе не на стороне ведьмы, Он просто использует ее. Как знать, быть может, моя попытка все изменить Им также предусмотрена – неведомо ни мне, ни Ланселоту, насколько наши души и сознания – наши, а насколько – подвластны нитям сил, протянувшихся от пальцев Его руки. Если Он в меня и бунт мой заложил, то что Он, сам с собой играет? И сам одновременно испытывает чувства Эльзы ко мне, мои – к принцессе, Герты – к нам обоим, Эльфа – к Фридриху и графа – королю? И ощущает, как я ласкаю Эльзу и за меня, и за нее? И то же – когда принцесса обратно ласки возвращает мне?
Я не помню, как мы с Эльзой оказались в наших богато убранных покоях. Только чья-то мысль: «На молодом супруге нет лица, он сам не свой, знать. Что-то будет». Моя жена в таком же состоянии. Едва закрылись двери и мы остались с ней наедине, как она (про себя, конечно) удивилась, и понять не сразу смогла, где мы находимся. Видимо, мои размышления и ей передались – наши души свободно сообщаются друг с другом, хоть я и отделил часть своего духа , что смежен с духом Эльзы, от остальных частей себя.
Пир отменили по поводу отбытия вельмож и рыцарей в поход. По возвращении Эльф пообещал нам небывалый пир.
Не будет пира – так предрешено. Если изменить предначертание, то неизвестно, что произойдет. Что-то может и выйти, если все другие Я во всех единорожьих герцогствах меня поддержат.
Из-за чего мое внимание переключилось на довольно незначительное последующее событие? Не знаю Нет для меня загадки большей, чем я сам. Познавание внутренних миров не менее безгранично, чем постижение внешних. Но если внешние миры – круги и сферы, то внутренние – квадратуры и кубатуры. Как бы то ни было, брат Эльзы выйдет из воды ближайшим утром. В присутствии всех сильных мира сего. Сперва покажется лиловая, черная, полуразложившаяся голова, но постепенно живоподобность станет возвращаться. Утопленник из вод по плечи выйдет – неделя разложения долой, и точно так же дальше. На берег выйдет он в том виде, в каком он был до утопления его, как будто он не труп, как если бы он вовсе не тонул. Смерть, взятое случайно, возвратит. Она, как и Дьявол, подчиняется Ему. То, что весь месяц шло, ползло, тянулось – обратно быстро отмоталось за несколько жалких мгновений. На песок, живой и невредимый, ступит Гофрин, красивый мальчик герцогских кровей, потомок деятелей славных, достойный продолжатель дел благих.
Там, на дне – долина, выходящая на Землю Нижнюю, на равнины подводных стран. Как будто ближе к Аду, и власть Нечистого в том мире должна быть сильнее власти Небес, настолько, насколько власть Небес сильнее над Верхней Землей, в мире воздуха, над которым близко висят Небеса. И за грехи перед Сатаной души обитателей Земли Нижней отправляют в наш Рай (он для них – как Ад для жителей Верхней Земли). И в самом деле, мир воды мрачней, в нем меньше света, но свет для праведников дна – среда и признак проклятого места, их Ада (Рая нашего – увы!). Рыбы для этих праведников – что птицы для людей, вода – как воздух, плавать им – что нам летать. Они наполнены не влагой, как мы, а тягостным металлом.
Маленькое племя, покровительствуемое одним из Первых Демонов, переселилось с наших гор в их впадины. И, через семь поколений, потомки беженцев, вступавшие в браки только с себе подобными, постепенно стали неотличимы от праведников дна.
Многие из наших утопленников, приходя в Землю Нижнюю, остаются там навсегда, умирая для нас и по нашим понятиям. На самом деле они меняют плоть на ту, которая под стать причудливому подводному миру, они летают в воде, а когда им надоедает беспечный образ жизни, выбрасываются к нам на берег, умирая уже окончательно. В темных же глубинах они живут, питаясь рыбами, и служа для подводных праведников тем же, чем для нас служат рогатые хвостатые копытные (черти). Как нечистую силу почитают обитатели Земли Нижней и русалок, делящихся на два подобия: истинное и людское. Истинные русалки – драконы с рыбьими хвостами, гроза акул, китов и осьминогов, живут лишь в глубочайших океанах, имеют по зубастой пасти, паре лап, а ниже пояса они на рыб похожи, птиц подводных.. Из ртов их вырывается огонь ( и в нижнем мире есть огонь, иной, чем наш, он там, в воде горит, а в нашем воздухе погас бы сразу, по цвету же они неотличимы). Подобие людское обретается на отмелях и в реках, по пояс – женщины, а ниже – исполинская селедка. Имеют все, чем обладают их двуногие сестрицы, умеют человечески дышать. Хотя недолго. Если с бедер немного чешую приотогнуть, то можно обнаружить еще одно со слабым полом сходство, которым многие мужи не преминули насладиться. Дети от этого ужасны – червеобразные подобия отцов, бескостные, хищные, ядовитые выродки, изверги, преследующие и род отцов, и род матерей, и все живое. Их не принял под свою защиту даже Нечистый, но они нашли себе все-таки бога. Раньше водным миром правили другие существа: Покровитель Осьминогов, Покровитель Раков И Крабов, Покровитель Праведников (напоминающих исполненные в полный рост статуи королей), Покровитель Акул, Покровитель Подводный Гадов и Покровитель Змеев. Все они были похожи на своих детей и только великими размерами немного отличались от них. Над ними стояли: Бог Мельчайших (длиною с трех китов), Бог Водорослей (росший в лучшей долине – нет под водой растения, превосходящего его длиной) и Бог Невидимых Непобедимых (бивших своих врагов незримым пламенем, и даже поджигавших им великие империи – по нашему, моря). Но все они передрались и уничтожились взаимно. Пустое место занял Повелитель Тьмы.
Пока я пребывал в глубоком погружении в воспоминания и тайны наших миров, прошло немало часов в земном, сиюминутном мире. Очнулся я ночью.
Я восседаю в кресле. Напротив – Эльза, бледная и мертвая наполовину. Сейчас она задаст вопрос. Если бы я сам себе не подверг тягучему и колдовскому наваждение, то принцесса вопрос бы задать так бы и не собралась. Теперь же у меня нет сил не дать ее губам разжаться.
Эльза роль свою играет, думая, что это жизнь, не зная даже о том, что существует пьеса ее жизни и автор, что эту пьесу написал. Пока и мне не удалось от текста отойти – а ведь достаточно одной несчастной фразы, чтобы сорвалось представление, которое шарманщик устроил в чреве собственном, и, голову склонив, на танец кукол смотрит, в боку своем вращая рукоять. Внутри себя устроил театр: задник – спина, а вместо брюха – сцена. В этом балагане каждый день премьера, повторов нет, спектакль все один и нет ему конца. Казалось бы – один нелепый жест, любая самовольность – и все, гармонии конец, не заменить ее импровизацией актеров… Но этот театр – театр марионеток, кукол заводных, шкатулка, что сама себя в движение приводит, заводит для развлечения… Чьего? Как же тут ответить, если во всей вселенной нет ничего, кроме этой шкатулки, если вся вселенная – эта шкатулка.
Но все же я попробую, хоть это все равно, что часовой фигуре, вертящейся с курантным боем, разум и свободу обрести.
Шум. Треск. В покои ворвался Фридрих, с ним – немало палачей.
Довольно. Хватит. Я сижу. Сижу! Сижу!!
Сознание вцепилось мертвой хваткой в это желание – я чувствую себя сидящим в кресле, но вдруг, через мгновение, я удивленно понимаю, чтоя стою, хоть я не шевелился, чтобы встать, сжимая свой прекрасный меч, клинок наполовину в груди у Фридриха. Пришедшие с проклятым графом в ужасе бегут, но очень медленно передвигаясь, зависая над ковром в нелепых позах. И Эльза выплыла из кресла.
Я – убийца?! Я приказал себе не шевелиться! Мой рассудок мне повиновался, я не хотел убить и я не убивал! Сигнал из мозга в руки не стремился, я решил сидеть и тело мое должно бы было сидеть, раз я так рассудил. Но тело обнажило меч, раз я не управлял им, то ведь кто то же направил мастерский удар в грудь Фридриха?
Щелчок – я выключен. Как лампочка, хоть здесь о них не знают. Сознание погасло. Что вытворить успеет тело дальше, неизвестно.
Щелчок – меня включили.
То ли восход, то ли закат. Берег тот же.
Шатер, король, султаны. Войско собирается в поход. Толпа ликует. Герольд на ухо Эльфу что-то шепнул. Король мрачнеет. Из ворот выходят четверо баронов, несут носилки с плащом покрытым трупом. Безусловно, Фридрих. Если мое тело еще кого-то без меня из знати не прикончило. За четверкой с трупом плетется Эльза – безмолвная, измученная, выцветшая. Я удивляюсь. Рот мой внезапно раскрывается. Я не могу его закрыть и даже в смысл слов особо не вдаюсь.
…Эльза не сдержала клятвы, покинуть должен герцогство Единорога… сын Парсифаля, посланный на землю Братством Грааля… защитить обиженных и несправедливо… также угнетенных… Люди должны верить в посланца Святых Небес… сомнения убивают силу – сила исчезает и рыцарь Грааля не может оставаться на земле…
Я потерял нить речи, льющейся из уст и, оставив тщетные попытки вернуть власть над своим языком, принялся исследовать потрепанную перенапряженную свою основу. Колесо вселенной сдвинуть невозможно усилиями бестелесной мысли, все могущество твое, все силы остаются в этом колесе.
…Эльза на коленях… плачет… просит поверить в искренность раскаяния.
…Я что-то прорицаю, обещаю, что Гофрин вернется…
Приплывает жестокий лебедь, запряженный в белую ладью. Едва вернемся, он примется меня пытать, железным клювом рвать на части, а куски на кости станут прирастать обратно, и тоже с болью. Но до того он сбросит меня в воду, привяжет клювом к носу челнока, а сам развалится на ложе кормовом, подхлестывая меня проникающим во все участки организма жгучим кнутом, несуществующим для зрячих (да и слепые этот кнут на ощупь не найдут).
Что там с Эльзой? Падает она и умирает?
Ноги мои уже ступили на ненавистный борт. Все видят с берега, как лебедь кроток, изящен и неотразим, но много ли они понять способны в выражении лица у лебедя? Он усмехается злорадно.
Гофрин, утопленник, выходит из воды. Все так, как я предвидел – чем ближе к берегу, тем меньше в нем от трупа и больше от наследника престола. Последний шаг его – и он, сухой, вернулся из реки. Он вовсе не подменыш, не копия мальчишки, он – обрат, полученный из мертвеца, которому все возвратили, что забрали, и отняли все то, что дали в перемену.
Я уплываю. Он остается.
Прелестен, и сестру напоминает.
Забыв, что можно видеть и затылком, я обернулся. Лебедь зашипел.
Возвращенный Гофрин стоит ко мне спиной, но я его улыбку вижу. Так может улыбаться только зверь. Так скоро будет улыбаться победитель всех драконов – Ланселот.
Добро пожаловать в неотвратимость Королевства Покоя. Если я – часть Его (а так оно и есть), то Он, похоже, явный мазохист.
Кому же знать это, как не мне?
Если не я, то кто же расскажет об этом?
Я знаю и говорю, потому что я растворен в Этом…
Потому что я – Лоэнгрин.