В разрушенной квартире у зеркала на задних лапах стояла собака. Натянутая кожа животного лоснилась в местах изгибов. Головой псина упиралась в потолок. Согнутые задние лапы топорщились налитыми мышцами, рельеф которых напоминал человеческий. Передние конечности существа, подушечками лап нежно гладили грудь и нижнюю часть живота.
Набухшие молочные железы блестели. Внезапно животное поджало хвост, запрокинуло голову, и резко запустив лапу в пах, задрожало. Натужный рев вырвался из сучьей пасти. Слюна твари двумя ручьями стекла на рыжий подшерсток холки.Обессилев, сука развалилась на ковровой дорожке, свесив хвост с обрушенного пола.
Фасад девятиэтажки, обезображенный вакуумными снарядами, обнажал убранство квартир. В одной из комнат висела треснутая плазменная панель. В другой с кирпичной кладки свисал ковер, персидские узоры которого плавно перетекали в обойный рисунок соседа.
Диваны, кресла, люстры, унитаз, кусок чугунной ванны, детская лошадка все замерло, словно в игрушечном домике у Барби. Повсюду стоял запах гари. Дым серым облаком стелился по верхним этажам. Селедочными костями торчала арматура.
Осенний ветер раскачивал рваную тюль, повисшую на подъездном козырьке. Рядом с домом валялись оконные рамы, кирпичи, матрацы, рваные подушки. Белые перья сугробом покрывали разбитый кухонный гарнитур.
В верхнем углу запотевшего зеркала висела фотография брюнета, лет тридцати. За свернутым углом фото отражалась часть фразы «Любимой…» и ниже «от Али…».
Мысль зверя хаотично носилась в лабиринтах памяти. Детские качели и порванные босоножки, накрахмаленный халат и голые спины пациентов, белый потолок, приветливое лицо в марлевой повязке, приятный голос: «У вас девочка».
Собака вздрогнула. Шерсть на загривке встала дыбом. Странное чувство вызвало в собачьей голове слово «дочь». Мою маленькую девочку, родившуюся среди обветшалых бараков, труб, натыканных, как ворс на грязной половой щетке, окружали заборы с колючей проволокой.
Нежные звериные порывы перемешивались с брезгливостью к людям.
Послышался хруст разбитого стекла. Каждый мускул собаки напрягся. Она уловила запах плоти. Внезапный звуковой сигнал заставил зверя сгруппироваться. Загремели духовые, мужской хор низким баритоном превращал утренний воздух в тягучий клейстер.
Ретранслятор хрипел гимном. Из всех коммуникаций дома работала только радиоточка. На лежавшем в прихожей будильнике, отлитым в виде красного петуха, светились зеленые цифры «06:00».
Осторожно двигаясь по коридору, трех метровое чудовище открыло дверцу шкафа. Вытащив детскую варежку, псина, оставляя на ней сгустки пузырившейся слюны, втянула ноздрями запах вязаной шерсти. Не выпуская из лап варежку, она прыгнула к лестничному пролету. Обитая дерматином дверь, висела на одной петле. Шахта лифта зияла дырой. За стенкой мусоропровода кто-то хрустел сломанной кафельной плиткой.
Тварь выглянула из-за стены. Рядом с обрушенной кирпичной кладкой в коляске раскачивалась девочка. На ее грушевидной голове, не имевшей признаков растительности, блестели глаза. Немытое, грязное лицо напоминало лисью морду. В покрытых рыжей шерстью лапах она держала тряпичную куклу.
– Теть Лен, это я. Кристина,– приоткрыв пасть, прошипела малышка.
Старое детское платьице, торчавшие волосы сквозь дыры в колготках и голос, заставили взрослую тварь забыть обо всем. В голове собаки повернулся рычажок, что-то щелкнуло, застучало.
– Сердце,– вспомнила Лена.– Так может биться только сердце. У меня есть сердце, Господи!
Огромный монстр в обличии пса опустился на четыре конечности перед коляской. «Лисенок» высунул язык. Серьги на острых ушках заиграли светом.
Лена вспомнила день рождение у Елистратовых. Пять лет она прожила на одной площадке с Любой и Женей. О такой взаимной любви, как у соседей ей приходилось только мечтать.
Она подарила соседской дочке на день рождение золотые серьги. Знала, дареное не дарят, но ничего не могла поделать. Эти украшения Лене преподнес любимый, в годовщину их встречи. К тому моменту от любимого остался только подарок. Не простившись, он уехал в свою далекую Сирию.
– Моя маленькая девочка,– вспомнила свою речь на празднике Лена,– желаю тебе в жизни сбывшейся мечты.
Странное чувство вызвал ребенок в душе зверя Лены. Низ живота заболел, к горлу подкатил комок. Лену стошнило. Она раскрыла пасть и срыгнула кусок не переваренного желудком мяса. Девочка не удивилась. Напротив, она лапкой толкнула выпавший из Лены комочек в сторону, рассматривая его. Поверх обгрызенного человеческого запястья блестел циферблат наручных часов. Кожа на костях съежилась и побелела.
– Три часа,– улыбнулась Кристина.– Отстают.
Смотря на безмятежное спокойствие маленького зверька, Лена не могла отделаться от ощущения нелепости. Такой легкости во взгляде и действиях животных, она не видела с момента возведения купола. Новое поколение мутантов рождалось с иммунитетом к страху. От которого у Лены, и таких же чудовищ как она, сводило судорогой тело.
Лена пыталась выдавить из себя хоть слово. Буквы давались с трудом.
– К-к-к-х-х-христина,– прохрипела собака.
Последний год Елена Ивановна жила в затопленном метро. Минута, прожитая среди зверей, для любящей души казалась адской вечностью. Двенадцать особей только на время охоты собирались вместе. Жесткое подчинение вожаку и невосполнимая потеря человеческого облика сделали из женщины – демона. Для общения между собой монстрам хватало двух понятий: хорошо и плохо.
Положительные эмоции выражались движением хвоста, отрицательные – агрессией.
На стене Лена увидела накарябанные ножом слова. Снова кольнуло в груди. Она вспомнила свои именины, жаркие объятия Али у мусоропровода, нож, куски отвалившейся побелки и фразу «Лена + Али = Любовь». Собака хотела улыбнуться, но вместо улыбки из пасти донеслось рычание. Лисенок смиренно сложил на груди лапки.
– Откуда взялась Крися? – тревожно промелькнуло в голове у Лены.– Я не видела ее больше двух лет. Сколько ей сейчас? За год жизни под куполом человек необратимо превращался в монстра, теряя память и навыки разговорной речи. Странно все это.
Кристина с железным спокойствием держала взгляд зверя. Не каждый мог справиться со страхом, смотря в глаза чудовищу. Словно под мощным давлением Лена насыщалась материнским чувством, которое отметало все подозрения. Она нагнулась к ребенку, чтобы вдохнуть аромат любви и нежности забытый за несколько лет. Кристина напряглась и потянула лапку к детскому ранцу в ногах.
– Странно,– Лена лизнула Кристину в щеку,– у нее вкус тротила и ружейной смазки, а не ребенка. Слюна из пасти Лены веревкой повисла до пола. Словно бивни угрожающе сверкнули клыки.
На лестнице раздался звон разбитого стекла. Мелькнула тень в доме напротив. Не успела Лена оттолкнуть коляску, как стену прошила пулеметная очередь. Пласты штукатурки с пылью покрыли неровным слоем площадку у окна. В бетонном перекрытии образовалась дыра. Кристина исчезла. Медленно вращалось колесо на перевернутой коляске. Вокруг, густым туманом висела пыль.
Чувства обострились. Лена снова становилась тварью. Перепрыгнув сорванную с петель дверь, она оказалась в жилище соседей. За спиной снова ударил пулемет. Круша лапами валявшийся гарнитур в прихожей, Лена устремилась на балкон. Слева с семейного фото на нее смотрели Люба с Женей. Выпотрошенная кровать, разбитое бра, на трюмо губная помада, тени для ресниц. Сзади послышался нарастающий топот армейских ботинок. Заветный балкон.
– Что это? – Лена вцепилась в кованую решетку зубами.– Решетки не было! – она ударила всем своим мощным телом в стальную преграду.
Крепления застонали, но выдержали. Собака в отчаянии билась о железную стену, разрывая и без того израненное тело. Истекая кровью, Лена решилась на последний прыжок. Мышцы напряглись, из шейной артерии тоненькой струйкой била кровь. Лапы резали осколки разбитого аквариума. Шерсть по всему телу блестела багровыми пятнами. В голове пульсировала терзающая сердце мысль:
– Это западня! Как же так? Ведь вчера на балконе не было даже рамы!
– Здравствуй Лена,– словно выстрел донеслось из спальни.
Лапы подкосились. Решетка поползла вверх. Перед глазами раскачивалась лампочка. Обессилев, собака упала на пол. В куске закопченного стекла Лена увидела свою уродскую морду. По-девичьи попыталась закрыть лапами глаза, когда неожиданно вспомнила кто она. Взгляд ее оживился, стал жестче, мышцы вошли в тонус. Она встала на две конечности и медленно повернулась. Под лапами захрустели куски стекла с засохшими аквариумными рыбками.
Перед ней в камуфляже с автоматом наперевес стоял её Али. На заросшем черной бородой лице горели глаза. Любимые глаза. В руках он держал пакет с потертой надписью «H&M». В нем Лена хранила не отправленные письма…
Милый мой любимый Али! Уединилась в комнате, обложилась твоими фотографиями и пишу тебе. Мама спит. За окном рассвет. Смотрю на багровеющее небо и думаю: может, и ты сейчас любуешься рассветом? Нашей Сонечке почти девять месяцев. Непоседа, когда она толкает ножками и ручками меня в животе, я остро ощущаю – мы единое целое.
Только подумаю вот сейчас, здесь и сразу с левого бока толчок. Разговариваю с ней. Читаю ей письма, написанные тебе, и она успокаивается. Так хочется чтобы ты подошел сзади, обнял и поцеловал в ушко. Чтобы мы лежали с тобой на кровати а наша девочка рисовала на моих ногтях разные рожицы, как я в детстве.
Помнишь наше место в лесопосадке возле дома? Мы часто бываем там. Я рассказываю девочке о нашем счастье, о молодой корявой березке, растущей рядом с огромным пнем. О которой ты пошутил, что она похожа на твою совесть: такая же неказистая и никому не нужная, кроме ее самой. Однажды кто-то забил в нее гвоздь. Когда ты его выдирал, из раны полился сок. Ты прильнул губами к стволу, и я тебя приревновала к дереву.
Лёва Бретель хотел положить меня на сохранение, но я отказалась. Не знаю почему, мне он не нравится. Мама же напротив, советует подчиниться. До родов осталось около двух недель.
Помнишь Машу, из нашей группы? Мы с ней когда-то поругались из-за тебя. Глупые, не поделили мужчину. Её сбила машина. В тот день дежурило наше хирургическое отделение. Я была на вскрытии. Мои мысли покажутся тебе кощунственными: в конгломерате её разорванных органов я искала тот, который отвечал за любовь к тебе. Это грех, что простить ее до сих пор не могу. Дорогой мой, Сонечка проснулась. До встречи. Целую тебя, ненаглядный мой.
Стряхнув налет воспоминаний, собака пришла в себя. Приступ удушья прошел. В абсолютной тишине сквозняк раскачивал дверцу стенного шкафа. В спальне из кучи одежды виднелось знакомое красное платье. На покрывале лежали золотые серьги и три упаковки «шкварок».