ВОТ МОЯ ДЕРЕВНЯ…
Мне 76. Пора подумать о душе. Вот и решил я съездить на свою малую родину в село Алтат Назаровского района, Красноярского края. Пока здоровье еще позволяет просидеть за рулем расстояние в 400 километров, съездить, может быть в последний раз, посмотреть на родные детству места, повидаться с живыми еще родственниками и знакомыми. Звал своих братьев такого же возраста, но не смог их вытащить из Красноярска.
Сказали: «Здоровье уже не то!» А можно было устроить встречу на родной земле, как устроили бывшие жители соседней с Алтатом бывшей деревни Поперечка, в количестве около двухсот человек со столами на месте бывшей улицы, среди природы, с песнями и музыкой.
Попереченцы даже книгу об этом написали. Но, увы, не оказалось таких энтузиастов среди бывших алтатцев.
Поехал я не один, а с супругой, Галиной Серафимовной, не очень-то надеясь на свое самочувствие, и ещё для того, чтобы и она смогла окунуться в мир моего детства.
Село открылось сразу. С горы со стороны Назарово, оно как бы внизу, в пойме речки Алтатки. Когда подъезжаешь к селу, сначала открываются остовы бывших коровников. Я остановился там, где, в мое время, стояла мангазина. Так мы её называли.
Это такое большое, высокое строение в виде амбара, в котором при царизме, хранились общинные семена, когда село жило общиной. Общиной же до 1917-го решались и все значимые для села вопросы. Мангазины, конечно, давно уже нет, но я-то помню!
Остановился, гляжу на село. Господи! Что от него осталось! Нет улицы Захаринской, Кунаевки, Иннокентьевки, Пролетарской, от Соломенной остались лишь несколько домов. Нет церкви, которую при мне использовали как зернохранилище. Нет моих школ. Было две.
Для начальных классов и для тех, кто постарше. Вместо двух школ стоит двухквартирка, какие строились по всей стране во время брежневского «застоя». «Господи! – подумалось мне, - Что с тобой, моя милая родина, сталось!?» «Но не сам ли я в этом виноват?! - тут же откликнулся мой внутренний голос. - Я же сбежал! Вот и другие сбежали. Кого винить?»
Когда-то, еще до меня в селе было четыре колхоза. При мне было два. Я, будучи мальчишкой девяти лет, возил на быках копны, потом на лошадях зеленую массу на силос. Оглядываю окрестности. Вдалеке гора Маяк. Поля до Маяка засеяны. «Значит, есть в селе еще жизнь!» - подумалось мне. Но, как потом пояснили, землей вокруг села занимаются вовсе не жители с
Спускаюсь по крутой улице Заречной к мосту через Алтатку, а моста-то и нет! Просто насыпана дамба и в неё вложена труба. А я-то помню красивый мост на «быках», с арками, похожий на железнодорожный, построенный еще при царе-батюшке. Под ним я вылавливал из нагромождения валунов налимов.
Его снесло вешними водами. В 1952-м построили мост на сваях, с перилами, на которых я оставил свой автограф. И его, вероятно, снесло. Вот теперь все упростили, запрудили. Перед дамбой образовался пруд. «Как же весной-то? Куда вода течет?» - снова размышляю я. Оказывается, просто напросто переливается через дамбу … «Речка сохнет, жизнь упрощается, село гибнет!» - грустно думалось мне.
Но что это? В середине улицы Школьной возвышается двухэтажный коттедж? Значит не все так грустно? Но мне потом прояснили ситуацию. Это назаровские богачи устраивают в селе такие роскошные дачи.
Заросла тальниками Алтатка но все такая же, по наполненности водой, но нет уже тех перекатов, заводей, где когда-то я ловил пескарей и ельчиков, колол вилкой под камнями вьюнов и налимчиков. Сворачиваю на родную улицу «Белятию». Так называли её при мне. Еду по разбитой машинами дороге.
Когда-то, при заселении этого места, и именно этой улицы, здесь селились все родственники, и не родственники под фамилией Тихоновы. Отец мне рассказывал, что все переселенцы были из междуречья Чала и Дона, вот их и прозвали чалдонами. Все Тихоновы были белолицыми и белокожими, потому-то их прозвали ещё и Белятами. Отсюда и название улицы. Вижу таблички на домах. Она теперь, оказывается, названа Партизанской.
Улица сохранилась на всю протяженность, но пустых домов много. Пуст наш родовой дом, где родился и вырос мой отец. В нем до шестидесятых годов жил мой дядя Александр Иванович, потерявший на войне ногу, прекрасный гармонист, человек партийный, к которому мы частенько, ребятней, наведывались послушать гармонь и рассказы о войне. Однажды, в хорошем подпитии, он раскрыл нам «страшную» политическую тайну.
«Вы, ребятишки, думаете, что все у нас наверху хорошо? Нет, там есть предатели, и первый из них Берия». Что и подтвердилось впоследствии. Мы благоговели перед дядюшкой: все-таки человек партийный, и, наверное, знает больше, чем простые смертные. Ищу взглядом дом двоюродного брата Лёньчи, по прозвищу Симон, и не нахожу. Нет дома! Сгорел.
В том доме я уже бывал. Здесь жила моя тетушка, Лёньчина мать, приютившая нас с сестренкой во время войны, когда мы остались сиротами. Еду в конец улицы. Дом моих друзей Притыкиных пуст, Вербшиных пуст и завалился, от красивого когда-то дома Петра Тихонова остались обгорелые головешки. Дом дяди Ильи, отца Петра, пуст. Дом Язухиных пуст.
Подъезжаю к своему дому, где я родился. Он перестроен, но плохо обихожен, а в палисаднике возится с цветами женщина. Останавливаюсь, спрашиваю:
---- Здравствуйте, Вы здесь давно живете?
---- Шесть лет, - отвечает женщина уже в возрасте, видимо, пенсионерка.
---- Значит должны знать всех жителей улицы?
---- Нет, я никого не знаю.
---- Как так? Шесть лет живете, и никого не знаете?
---- Я здесь только летом бываю наездами из Назарово. Этот дом для меня - дача.
Я понял, что ничего от неё не узнаю. А улица пуста. Ни теленка, ни куриц, ни собачьего лая, ни петушиного крика. «Господи, живут в селе и никакой животины не держат!? - возмущаюсь я. – Кругом такая природа! Огороды заброшены, а в них трава наросла! Скоси - будет первосортное сено!»
Потихоньку еду, объезжая колдобины. Наконец выходит из ворот женщина. Дом и двор обихожен, возле ворот трактор с телегой, грузовик. Значит, местные живут, и живут, видимо, неплохо. Здороваюсь, спрашиваю про своих родных и знакомых.
---- Да никого в улице, да и, пожалуй, в селе людей вашего возраста уже не осталось, - отвечает она. – Кто-то уехал, а кто оставался, те уже на погосте.
Я перечислил с десяток имен.
---- У, у, у... – разочаровала меня женщина. – Никого уже нет!
Удрученный печальным известием, поворачиваю на улицу Школьную. Еду по окончательно разбитой дороге мимо своего второго дома, из которого в 1953-м я покинул село навсегда. Дом тоже пуст, но на замке. Кто-то его еще сохраняет, хотя сохранять особо и нечего. Гляжу печально на покосившиеся ворота, свалившиеся заборы, на заколоченные крест-накрест окна. В душе печаль, да такая, что защемило сердце.
Но в конце улицы спускаемся к речушке, Гузномойке, подъезжаем к дому Слепцовых, и что мы видим! Нас встречают хлебом-солью две моих племянницы, проживающие в городе Назарово в 25 километрах, Татьяна Николаевна и Зинаида Геннадьевна, дочери моих двоюродных братьев.
Печаль сменяется восторгом! По интернету, а потом и по телефону, мы, перед поездкой, договорились о встрече. Вот они и расстарались! Обнимаемся, целуемся, отщипываем от каравая краешек, макаем в соль. Ах, как приятно, когда тебя вот так встречают! На время забываются только что полученные грустные впечатления.
----- Здравствуйте, гости дорогие! – Сквозь смех нараспев дуэтом приветствуют нас племянницы.
Племянницы, сами уже пенсионерки, но выглядят по сравнению с нами, молоденькими девочками. Зинаида полненькая, симпатичная, Татьяна тоненькая, восхитительная. Нам кажется, что им не более как по тридцати.
---- Здравствуйте, мои дорогие! Какие вы молоденькие! – восклицаю я. – Спасибо за столь приятный прием. Познакомьтесь – моя супруга, Галина Серафимовна.
Племянниц я видел всего однажды, два года назад, когда поправлял здоровье в назаровском санатории «Тонус». Тогда я и наведывался с однодневным визитом в Алтат. Через племянника Дмитрия, живущего рядом, они узнали о моем визите, и нашли меня в санатории. Там мы и познакомились, обменялись телефонами. И вот теперь предстоит знакомство основательное. Покинул я родное село, когда племянниц и на свете-то не было.
---- Проходите, проходите в дом, – приглашает Татьяна.
Но я сначала оглядываю дом. В этом доме Татьяна родилась и выросла. В этом доме жили её родители и дедушка с бабушкой. В этом доме я сам, в годы сиротства, во время войны, на какое-то время был привечен и обогрет.
Не единожды он был перестроен и сейчас сохранил величественную осанку. Татьяна теперь старается сохранить его в идеальном состоянии как мемориал, как музей старины, как память детства, используя его и усадьбу вокруг под дачу, частенько приезжая сюда на собственном автомобиле. Родителей уже давненько нет, но она сохраняет в доме и усадьбе все так, как было при ней, и все то, чем жили и пользовались её родители.
Входим во двор. Он обихожен. Видно, что здесь похозяйничала газонокосилка. Чистота! Огородик под окнами, который когда-то использовался как сад. Большой огород, спускающийся к речке Гузномойке, зарос такой мощной травой, что у меня руки зачесались: покосить бы!!! Хозяйственные постройки, как были при родителях, так и сохраняются.
Банька, столярка, гараж – все под одной крышей. Омшаник в глубине двора, колодец с воротом. Качели для внуков, гамак в тени, два аиста деревянных с детьми в гнездах «поселились» на высоко спиленных стволах берез, флаг российский на высоком флагштоке. Все совсем не то, что мы наблюдали, проезжая по улицам. Никакого запустения, никакого развала, вызывающих в душах уныние.
---- Ну, ты, Татьяна, на высоте!!! – восклицаю я. – У тебя тут все О, кей!
---- Стараемся! Пойдемте в дом. Там прохлада и не так наседают комары.
Снимаем на высоком крыльце обувь. Паласы, половики ручной вязки и ткачества. Кухня со всеми необходимыми атрибутами, отделана уже в стиле «модерн» березой.
---- Это уже, наверное, твое творчество? – спрашиваю, впервые увидев такое оформление.
---- Нет, не мое, Это мне мастер назаровский помог.
---- Красиво! – восхищается Галина Серафимовна.
---- Здесь я готовлю, Здесь обедаем. Сейчас зажжем дымокур. Без него жить невозможно!
---- Комары заедают, - возмущается Зинаида. – И откуда их столько!? Вроде бы в детстве нашем их столько не было.
---- А в моем, - соглашаюсь я, – кажется, и вовсе не было. Были в поле, на реке, а в селе не было.
---- Природа не терпит пустоты! Уходят люди, исчезает скот. Она заполняет образовавшуюся пустоту, зарастают брошенные поля, огороды, лес наступает, отсюда и комары, – Татьяна, образованный человек, находит объяснение. – Вы проходите в дом, - приглашает она.
---- А это что? – спрашивает супруга.
---- Это бывшие сени. Я сделала из них кухню. А дом оставила так, как и было при родителях.
Входим в дом. Кухня. Обстановка такая, что невольно ждешь – вот сейчас выйдут из зала Николай и его жена Миля. Сепаратор ручной в углу на лавке, маслобойка деревянная, чугуны, кринки, сковороды, стол посередине застелен скатертью. Паласы на полу, ковры на стенах. Вся утварь расставлена по своим местам. Все так, как прежде, когда в доме было тесно от детворы, а во дворе от живности.
---- Знакомьтесь! Отдыхайте. Вон там спальня. А мы с Зиной приготовим ужин, протопим баньку. С дальней дорожки надо обязательно сходить в баньку.
И Татьяна оставила нас. Мы прошли в зал, заглянули в спальню - такая же музейная чистота, как и в кухне. Ковры на стенах, паласы на полу, старинные комоды, диваны, кровати, шифоньеры. Не хватало только старинных окованных сундуков и деревянных чемоданов.
Мы сходили в баньку, где были еще раз приятно удивлены. Банька обустроена уже на современный манер. Стены обиты обожженной дощечкой, топится железная красиво сваренная печь, полок, лавки, пол гладко построганы и покрашены, в просторном предбаннике два дивана, кресла для отдыха.
---- Ну, Татьяна! – в очередной раз восклицаю я за ужином. – Ну, ведь можно же содержать даже покинутое родительское гнездо в полном порядке! Почему же село вымирает?!
---- Это длинный разговор.
Я и сам понимаю, что длинный, и даже причины знаю, но ведь обидно же за родное село. Я гляжу на Татьяну. Она совсем не похожа на пенсионерку. Экстравагантная, привлекательная, как сказал бы известный кавказский персонаж: «Комсомолка, спортсменка и просто красавица».
О Зине этого не скажешь. Она «Простая женщина, простая!» Все в ней и на ней просто. Но Зина замужем, а Татьяна одинока. Меня заинтересовал этот вопрос
---- Характерами не сошлись! – Татьяна не захотела раскрывать все карты. – Дети, внуки есть, чего еще надо?
---- И не пыталась найти по характеру?
----- Пыталась, да не получилось.
---- А ты, Зина?
---- У меня есть спутник. Тоже не первый. Чтобы не остаться одной, видимо, надо вести себя проще.
Татьяна уловила намек, посмотрела на сестру неодобрительно.
---- У меня случился курортный роман. Ухлестнул он за мной. Раз позвал на танец, два позвал. Ну, думаю, «А что?! Он одинокий, я тоже одинока. Была, ни была, можно попробовать». Вот живем уже пять лет. Ничего, жить можно…
---- А у меня Галина Серафимовна уже шестая проба.
--- Ого! И как это случилось? Тоже курортный роман?
Вопрос Зина адресовала моей супруге.
---- Нет, - вступает в разговор Галина Серафимовна. – «Я не виновата. Он сам пришел!»
---- Как?
---- Да очень просто! Встретились в Соцзащите. Оказались в одной компании. Я дала согласие познакомиться ближе. Он приехал из деревни, и на следующий день вещи перевез. Вот живем уже восьмой год…
---- Как интересно!!!
---- У тебя разве не интересно. Привезла с курорта. Дети-то не возражали?
---- А куда им было деваться?
---- Ну, вы, девчонки даете! – нарочито удивляюсь я.
---- А ты-то, дядюшка! Мы на второй пробе остановились, а у тебя шестая…
---- Зато удачная!
---- Мы видим, какую красавицу отхватил! Вон, несмотря на возраст, все при ней.
---- Ну, она же молодая! На шесть месяцев меня моложе…
Посмеялись. Татьяна рассказала, как она съездила в Тайланд на заработки.
---- Я вам, дядюшка сюрприз устрою! – с загадкой в улыбке пообещала Татьяна.
---- Какой? – заинтересовался я.
---- Завтра увидите! - Татьяна не хотела раскрывать секрета.
---- Приятный или не очень? – переспросил я.
---- Разве гостям устраивают «не очень»?
---- Завтра мы планируем проехать по знакомым местам.
---- И мы с вами! – Зина даже в ладоши захлопала. – Мы тоже хотим посмотреть. Мы хоть и живем недалеко, но бываем здесь не часто и только в селе.
---- Завтра к нам приедут гости из Назаровского района. Творческие люди, – не удержала секрета Татьяна.
---- Это специально для нас?
---- Да, специально для вас.
---- Ну, Татьяна!!! – в очередной раз восклицаю я.
---- Я ведь тоже немножко творческая личность….
Так за шутками и прибаутками, под «маленькую» и прошел вечер.
Второй алтатский день опять разделился на две половины: половину разочарований и половину восторгов. С утра мы поехали по селу и окрестностям, проехали все сохранившиеся улицы, встретили всего-навсего одного петуха с двумя курочками и барана с тремя овечками.
Ни коровы, ни теленка, ни поросенка, ни лошади. Не отсыпанные улицы окончательно разбиты автотранспортом. Возле сельского магазина сидели несколько бездельников, в том числе и алкоголик, навестивший нас вчера вечером с просьбой одолжить на бутылку.
Я взял с собой фотоаппарат, но фотографировать ничего не хотелось. Сделали лишь несколько снимков на речке, да на «Старом Чулыме» в котором мы с отцом немало выловили рыбы для колхоза. Проехать на реку Чулым, что в трех километрах, мы не смогли, так заросли и заболотились дороги, когда-то хорошо накатанные и сухие.
На Гузномойке в мое время был пруд, где купалась вся деревенская ребятня, а за речушкой животноводческий комплекс, от которого остались лишь завалы раскуроченных стен и столбы от электроподстанции. На всей территории бывшего комплекса буйствовали конопля и крапива. «Как знакома эта картина! – вздыхал я втайне. – Увы, такова современная деревня!»
---- Приехали!!! – Воскликнула Татьяна, услышав шум мотора за воротами, и побежала встречать.
Я, Галина Серафимовна и Зина стояли на крыльце и, устремив взгляды на калитку, ожидали появления гостей. Нам было очень интересно, ведь приехали творческие люди…
Вошли шесть человек, четыре женщины и двое мужчин, все примерно одного возраста, лет шестидесяти. Вошли деловито с сумками и коробками, прошли сразу к столам, расставленным под специальным навесом. ( Я ещё вчера присматривался к этим столам, но не решался спросить у Татьяны, зачем они).
---- Здравствуйте! - здоровались они, галантно откланиваясь, когда проходили мимо крыльца. Я догадался, что гости эти здесь уже не в первый раз.
Раскрывались сумки, открывались коробки. На столах появлялась закуска и выпивка. «Эх, русская традиция!!! Без застолья – никуда!» - думалось мне, когда я наблюдал эту немудреную процедуру приготовления.
Вокруг столов гомон, малозначащие разговоры. Меня назначили главным дымокурщиком. Я развел в двух ведрах из специально приготовленного талового корья костерки, прикрыл их свежескошенной тут же, в огороде, травой, направил дым в сторону готовящегося застолья, и комары отступили.
Когда уселись за столы, слово взяла хозяйка дома.
---- Здравствуйте, гости дорогие! Мы сегодня собрались здесь для встречи с писателем Александром Николаевичем Тихоновым, с нашим земляком, уроженцем села Алтат.
Меня словно током ударило! «Это я-то писатель!? Татьяна! Да что это она говорит?! Вот уж сюрприз, так сюрприз!!!».
---- Татьяна! – возмутился я. – Какой я писатель?! Так, балуюсь от нечего делать!
Но Татьяна продолжала:
---- Александр Николаевич мой дядюшка. У него есть изданная в Красноярске книга, есть странички на сайтах Проза ру и Стихи ру. Не скромничайте, дядюшка.
---- Татьяна, ты бы хоть предупредила меня заранее о такой встрече. Я бы приготовился. Хорошо, что я еще догадался прихватить с собой несколько экземпляров своей книги. Будет что подарить гостям.
---- Не скромничайте, дядюшка, - продолжала Татьяна. – Здесь Сегодня собрались люди творческие. Поговорим, пообщаемся, поделимся опытом и результатами труда. Знакомьтесь! Людмила Фёдоровна Глазунова – исполнительный редактор зонального издания «Экран-Информ», город Назарово.
- Татьяна показала на пышную, белолицую, солидную даму. - Справа от Людмилы Андронова Надежда Терентьевна, село Подсосное, поэтесса. Рядом муж Сергей. Слева от Людмилы Искоростинская Нина Ивановна, село Сереж, поэтесса, на страничке Стихи Ру она Анисья. И рядом с тобой, дядюшка, Дутко Татьяна, поэтесса, село Подсосное. А рядом с ней муж Александр.
А вот и наши, алтатские поэты подошли! Усаживайтесь, господа! Вот это Котов Виктор Николаевич, - положила она ласково руку на плечо белоголовому мужчине с рябоватым лицом в желтой рубашке. - А это Богданов Анатолий Николаевич, - указала Татьяна на солидного мужчину цыганского обличья с черной с проседью шевелюрой. - Они активные участники сельской художественной самодеятельности. Первое слово тебе, дядюшка. Представьтесь.
Пришлось мне рассказывать о себе. Не люблю я это дело, но уж если попал, как кур в ощип, надо «оправдываться».
---- Я предлагаю, дорогие коллеги, провести нашу встречу так: будем по кругу рассказывать о себе, читать свои произведения, критиковать друг друга или хвалить, если будет за что, конечно.
Простите, это шутка. Критики не будет, не для того мы собрались.. Давайте просто пообщаемся. О себе скажу только, что я пенсионер. Всё! Больше и рассказывать нечего! Живу в свое удовольствие, не работаю, пенсию получаю, что еще надо?! До пенсии работал и агрономом, и профоргом, и инспектором отдела кадров совхоза, бухгалтером, и даже скотником и трактористом. Специальность была одна, а профессий два десятка…
Женат. Вот рядом жена Галина Серафимовна. Писательством начал заниматься в первом классе. А что? Первоклассники ведь тоже пишут, значит они тоже писатели… Ну, баловался с молодых лет, а вышел на пенсию, стал баловаться «всерьез». Делать-то пенсионеру что ещё? Вот издал книгу за свой счет, - поднял я над столом экземпляр своей книги, -подарю вам по экземпляру. Читайте и давайте оценку.
Там, в конце есть мой электронный адрес. Есть материалов еще на одну, а может и на две, но издавать не собираюсь. Зачем? Я не пишу столь популярного сейчас криминала, не умею закручивать сюжеты. Пишу то, что есть в жизни, а это не очень-то интересно. Талант мой невелик. Книгу я издал, детям, внукам, правнукам раздал, память о себе оставлю. А в Союз писателей мне уже поздновато. Вот таков мой рассказ о себе.
---- Почитайте, пожалуйста, свои стихи или прозу, - попросила Татьяна.
Я напряг память, и понял, что наизусть я своих-то стихов и не помню.
--- Прошу прощения. В книге моей только проза, а стихов своих я с собой не прихватил. Наизусть не помню. Вот чужие, пожалуйста, могу продекламировать, а свои нет! - Тут в памяти возникла басня, написанная еще в советские времена. - Хотя, вот басня из социалистического прошлого. Называется «Волк в Лесторге».
В одном лесу, не очень-то далеком
Волк состоял при должности высокой
Лесторгом Серый заправлял
Признаться, чин не так уж мал
Но, несмотря на волчью прыть и силу
Дела в Лесторге шли не очень-то красиво.
План кое-как, в простое общепит
И под прилавками запрятан дефицит.
Лесной народ вздыхал, да охал
А Серому жилось неплохо.
Но вот пришел приказ из «Торгтайги»
«Исправить дело, предпринять шаги»
И Волк, окинув Торг хозяйским взором,
Назначил Зайца ревизором.
Зайчишка рад, не чуя под собою ног,
С ревизией к Лисе в продмаг побёг
Обследовав и магазин и склад
Представил Волку свой доклад.
«Лиса плутовка! Это все в Лесторге знают
И потому не все плутовке доверяют
В её я кладовой нашел запас
Она сказала: он для вас.
Волк в бешенстве, и знамо отчего
Запас-то был действительно его
Волк рвал, метал, клеймил Лису позором
И сделал вывод: скушал ревизора!
---- Да не из старого времени басня, - откликнулась Надежда Андронова. – Она актуальна всегда. Попробуй, скажи что-нибудь против хозяину-предпринимателю. Моментально полетишь с работы.
---- К сожалению, других стихов своих я не помню, - оправдывался я. – Их не так много. Я тяготею к прозе. Вот есть в книге рассказ про Алтат 1952-го года. Называется «Отец мой был природный хахаль». Он об отце, о его любовных проделках. Рассказ длинноват, но именно про Алтат 1952-го года.
---- Прочитайте, - попросила Любовь Фёдоровна.
Я начал читать, о том, как мой папа вернулся с войны молодцеватым лейтенантом, как закрутил он в селе один роман за другим, как его похождения привели к трагедии. Рассказ был довольно длинным, и, читать его при застолье, было в ущерб времени других авторов. Я закрыл книгу и уже своими словами коротко рассказал, как одна из его любовниц покончила с собой
К собственному сожалению, читал я торопливо и сбивчиво. Своим чтением я был недоволен.
---- Это было после Отечественной войны, - Искростинская тяжело вздохнула, - Слышала я рассказы о том, как женщины утром у колодца делили вернувшихся с войны мужиков. Сегодня он мой! Завтра твой!... Два мужика осталось на всю деревню…
---- Хотите, я прочитаю вам стихи моего любимого поэта Василия Фёдорова? Стихи очень хорошие. Прочитаю вам о женщине и смысле жизни.
---- Читайте, - согласилось застолье.
И я начал: О, женщина – краса земная!
Родня по линии прямой
Той, первой, изгнанной из рая
Ты носишь рай в себе самой
Я говорю библейским стилем
И возглашаю горячо:
Не Пётр-ключарь, а я Василий
Заветным наделён ключом
Мы любим по земным законам
И соблазняешь ты меня
Не яблочком одним, зелёным
А сразу спелыми двумя
О, женщина! Душа томится
И жажда мучит все сильней
Пить, пить мне, пить и не напиться
Бедовой радости твоей!
---- А вот о смысле жизни:
А жизни суть, она проста:
Её уста – его уста.
Она проста по главной сути
Лишь только грудь прильнет ко груди
Весь смысл её и мудр и прост
Как стебелька весенний рост
А кровь солдата, а боль солдатки?
А стронций в куще облаков?
То все ошибки и накладки
И заблуждения веков.
А жизни суть – она проста:
Её уста – его уста…
За столом раздались аплодисменты.
---- Всё! Передаю очередь. Хочется послушать гостей. Кто следующий?
---- Слово предоставляется самой старшей из нас по должности Глазуновой Людмиле Фёдоровне, - как на партийном собрании объявила Татьяна и рассмеялась.
Рассмеялась она заливисто, заразительно, как умеет смеяться только она. Получилось немного наигранно. Так, видимо, она общалась с детьми в детском саду, где потратила всю свою трудовую жизнь, где была заводилой, и не только среди детей, где играла снегурочку и комических персонажей на детских утренниках. Татьяна, фотогеничная женщина, подбоченилась, подперев рукой поясницу. Пенсионерка, а все как девочка, веселая и в спортивной форме.
---- Я приехала послушать вас, поэты и писатели. Сама я не пишу, только редактирую. Я уважаю пишущих людей, людей творческих, в какой бы сфере они ни творили. Они – двигатели прогресса. Кто-то двигает вперед науку и технику, а поэты и писатели работают над облагораживанием душ человеческих.
« Умеет говорить! – отметил я. – Ну, кому-то дан талант творить, а кому-то говорить! Красиво говорить – это ведь тоже творчество, влияющее на умы не менее, если не более, чем поэзия!»
---- Писательство – это дар божий или божье наказание? Спорный вопрос! Почему я назвала этот дар наказанием? Да потому, что творческие люди не стремятся к богатству и довольствию. Часто живут бедно и даже нищенствуют. Но мне, все-таки, думается - ДАР! Когда муки творчества заканчиваются удачным произведением, так приятно на душе у поэта! Вон даже Александр Сергеевич Пушкин после создания, кажется, «Бориса Годунова», воскликнул; «Ай да Пушкин, ай да, молодец!!»
---- Творческие люди, говорят, обречены на одиночество, а поэты в особенности. Они чаще всего находятся в оппозиции к власти, зачастую гонимы при жизни. Но мы здесь попытаемся опровергнуть этот миф об одиночестве. Пообщаемся, наберемся духу и сил на дальнейшее творчество.
Людмила Фёдоровна закончила речь, и провозгласила тост:
---- Предлагаю выпить за творческий дух, за то, чтобы он не иссякал в наших душах!
---- Нина Ивановна, - обратилась Татьяна к Искоростинской. – Ваша очередь…
Искоростинская, женщина под шестьдесят, живая, сохранившая девичью фигуру, с добрыми и внимательными глазами, улыбнулась, обвела аудиторию взглядом, остановила его на мне:
---- Вот Вы, Александр Николаевич, сейчас рассказывали о себе, как Вы уходили от одной жены, к другой… Вам, видимо, нравилось уходить?
---- Приходилось уходить. Не те попадали, или я не тот был для них.
---- Но шесть жен – это уже много!
---- Не спорю. Зато последняя именно та, какую я искал! Вот она рядышком со мной
---- Да! – с сарказмом произнес Котов. – Целый сериал!!!
---- Увы! - только и смог произнести я в свое оправдание.
Искоростинская этим и ограничилась на критике в мой адрес. Она продолжала:
---- Ребята, мы не профессионалы, не члены Союза, но поверьте, мы не хуже! Я присутствовала на семинарах профессионалов в прошлом году и нынче, и могу уверить вас: мы не хуже! Наши стихи так же полны философии и любви, так же поэтичны.
---- Почитайте, Нина Ивановна, - попросил я.
---- Меня упрекают в том, что я не пишу про любовь. Есть у меня и про любовь, просто мне сегодня читать их не хочется. Я недавно похоронила мужа. Над каждым стихотворением я работаю долго. Вот что-нибудь сделаю, потом много раз переделываю, и все, кажется, что не полностью высказалась. Потом надо читать наизусть, а я путаюсь, и читаю по первому варианту. Он лучше помнится.
Котов рассмеялся:
---- У меня так же! Вот у нас тут в пятницу был концерт. Я читаю со сцены и тоже путаюсь. А потом махнул рукой и давай по старому…
---- Вот в этом стихе всего четыре строчки, - продолжала Нина Ивановна, а я до сих пор над ним работаю:
Печалить Ваше сердце не хочу,
Но ложью во спасенье не согрею
Больны давно любовью Вы ко мне
Я нелюбовью к Вам давно болею…
---- И еще похожее:
Спасибо Вам, мои враги
Вы так мне в жизни помогли
Как не могли помочь друзья
Как вообще помочь нельзя
Друзья хвалили, говоря
Что времени не трачу зря
И что успех ко мне вот-вот
Через порог перешагнет
Была признательна друзьям
Но больше верила врагам
Враги покоя не давали
Куда-то вечно подгоняли
Спасибо Вам, мои враги
Вы очень в жизни помогли!
---- А вот семейное, хотя никогда и не собиралась уходить, но родилось такое стихотворение. Оно как разговор между мужем и женой:
- Что, уходишь?
- Не ухожу…
- Ведь не любишь?!
- И что?
- Жалеешь?
- Просто знаю. Что накажу
- Не тебя, а себя скорее…
- Это как же? Позволь узнать!
- До сих пор ты не понял это?
Я не просто детей твоих мать,
За которых всегда в ответе.
Я еще и с тобой в родстве
Пусть не в кровном, но бесконечном
Наши дети и внуки – все
Повторять нас с тобой будут вечно.
Ну, а если сейчас уйду
Раздвоятся семейные корни.
- Брось ты эту свою ерунду!
Вечно чудными притчами «кормишь».
- А ты хочешь, чтоб я ушла?
Может, станешь счастливым очень?
- Уходи, только знай, что я
Кинусь вслед – не пройдет и ночи!
---- Нина Ивановна, Вы – профессионал! – похвалил я Искоростинскую под общие аплодисменты. – А я вот написал грустное своей первой. Вспомнил:
Как могло случиться, дорогая,
Я никак осмыслить не могу
Что костер наш тихо догорает
На пустом, холодном берегу
И как прежде он уже не греет
От него исходит горький дым
Северным дыханьем ветер веет
Над остывшим именем твоим
Я ли не поддерживал горенья
Ты ли в огонь масла не лила,
Но тепла хватало на мгновенья
Нашей правдой холодность была.
Мы сидим так близко, дорогая
Почему нам рядом не тепло?
Улетело, словно птичек стая,
Убежало счастье, утекло.
Горько мне, но в чем наша ошибка?
Почему на сердце пустота?
Жизнь совместная нам обернулась пыткой
Все это, конечно, неспроста
Как одноименные заряды
Хоть давно пути наши сошлись
Были где-то близко, где-то рядом
Но в один мы так и не слились.
---- Это первой, от которой дети, внуки, теперь уже правнуки. А вот что написал я моей любимой, моей последней, которая стала для меня родной, которую нашел уже в 68 лет после длинного, как прокомментировал Виктор Николаевич, сериала. И я взглядом показал на сидящую рядом Галину Серафимовну. Она смущенно склонила голову.
Путь по жизни прошел я большой
С неспокойной, больною душой,
Не нашел свое счастье нигде,
Где же ты, моя милая, где?
Я бродил средь утесов и скал
По степям на коне я скакал
Звал тихонько и громко кричал
Но такую, как ты, не встречал
Понапрасну я тратил слова
Поседела моя голова
Я в пути притомился, устал
И тебя уж искать перестал
Ты нежданно возникла и вот
Я счастливый, как тот идиот.
Это надо же столько пройти
Чтоб тебя, наконец-то, найти!
После длинных и трудных дорог
Я обрел свой родной уголок
В восхищении выдохнул я:
«Ах, ты, Боже! Родная моя!»
Хоть года утекли как вода
Но и в семьдесят ты молода
И теперь я доволен судьбой
Потому, что я рядом с тобой
Видно Бог посмотрел на меня
И увидел, как мучаюсь я
И подвластных себе всех любя
Ниспослал мне в награду тебя!
Застолье рукоплескало, а Галина Серафимовна смущенно прятала взгляд.
---- И, слава богу, что нашли! – прокомментировала Нина Ивановна. – А могли ведь наткнуться на очередную неугодную… Первая-то читала ваше стихотворение?
---- Нет. Она вообще ничего не читала, начиная с пятого класса, на котором и закончила свое образование…
---- Повезло мне с Галиной Серафимовной, – Вы меня простите Нина Ивановна, я у Вас перехватил инициативу. Я сейчас прочитаю еще один стишок о моей любимой поре года, зиме. И я умолкаю, слушаю вас.
Мгла, морозом щиплет уши
Дым из труб идет свечой
Придавило толсто крыши
Белоснежною парчой
Как ажурные волокна
Ветви донизу висят
Из-под снежных бровей окна
На них с завистью глядят
Дед Мороз везде суется
Лезет в дверь, трещит в углах
И скрипуче так смеется
В колодезных журавлях
Солнца диск как сковородка
Тускло светит сквозь туман
Расчудесная погодка
Словно сказочный обман.
Детвора неугомонна,
Не взирая на мороз,
Заливаясь смехом звонким
В санках мчится под откос.
Трактор тянет сани с возом
Его песня весела
Спорит с дедушкой Морозом
Скромный труженик села.
--- Красивая картинка! – похвалила Любовь Фёдоровна.
И опять мне рукоплескали. Я же этим аплодисментам не очень верил, считая, что рукоплещут из солидарности.
---- У меня зима тоже любимая пора, и есть стихи ей посвящённые, - вступил в разговор Котов, - Можно, я прочитаю?
Одобрительным шумом застолье дало ему добро. Виктор Николаевич, прокашлялся в кулак, смущенно осмотрелся и начал:
Пришла Зима, засыпала все снегом
Покрылись инеем над речкой деревца
Запряг мужик буланого в телегу.
И едет, погоняя жеребца.
Пришла Зима, и сосны побелели
И зайцы уже скачут по полям
Под снежной тяжестью повисли ветви ели
И неуютно зябко тополям.
Пришла Зима, и ей все были рады
Она прикрыла осени грехи
И как тропинки заиндевелого сада
Серёжки перекрасила ольхи…
Пришла Зима…
--- Ой, простите, дальше запамятовал… - очень смущаясь, закончил Виктор Николаевич.
---- Таня, твоя очередь, - передала слово Татьяна Татьяне Дутко.
---- Я хочу сначала стихи о маме прочитать. Мамы, это, самое дорогое, что есть у каждого.
Как поздно мы понимаем
Что мамы нет на свете
Нуждаемся в маминой ласке
Хоть сами уже не дети
А что мы нуждаемся в этом
Мама всегда понимала
И что б ни случилось с нами
Мама всегда помогала
Приедешь к ней, сядешь рядом
Попьешь с ней горячего чаю
Спросит: «Что-то неладно?»
Она ведь все замечает
Расскажешь ей горести, боли
Поплачешь в платочек украдкой
И от теплой беседы
На сердце становится сладко
Теперь понимаем, что мало
Мы дали внимания мамам
Конечно расскажешь об этом
Своим детишкам упрямым
И если когда-нибудь ночью
Сердце у мамы забьется
«Наверное, что-нибудь с дочкой!»
Сердце эхом в ночи отзовется.
---- Все мы живем в селе и вот стихотворение о селе:
Мое село, оно мое, родное
Река и горы, пашни и поля
И я горжусь, что есть село такое
И я горжусь, что здесь родился я
Как хорошо на ранней зорьке с дедом
Закинув удочки сидеть на берегу
И слушать, как камыш шумит за речкой
А через час попробовать уху
Какие здесь места и перелески
Мы с дедом обходили их не раз
А сколько здесь грибов и ягод летом
Вы приезжайте. Хватит и для вас
Мое село, оно мое, родное
Здесь проживает вся моя родня
И я горжусь, что есть село такое
И я горжусь, что здесь родился я.
---- Это я сочинила для внука. Он попросил прочитать что-нибудь в школе. А вот серьезное, о войне:
Была война, на всех была одна
Суровая жестокая и злая
Не разбирала кто и что она
Косила всех, на возраст не взирая.
А женщина, казалось, слабый пол
Ей на войне не место несомненно
Её удел – детишки, хлебосол
И продолженье жизни во вселенной
Пришла война, перечеркнула всё
И белым ангелом на поле брани
Летальное кружило вороньё
Здесь милосердие не знало грани
Любовью женской и теплом души
И нежной и заботливой рукою
И добрым словом исцеляла ты
Как символ веры битвы под Москвою.
И в самом пекле и в глухом тылу
Тебе досталась непростая доля
С зарей вставала ты в отместку злу
И лес валила и спешила в поле
И на заводе у станка порой
Трудилась до изнеможенья
Все для победы Родины родной
Для светлого победного свершенья
А мужества тебе не занимать
Так дай же бог терпения и силы
Ведь женщина сама Отчизна-мать
Оплакивает братские могилы.
---- И вот еще одно о войне, раз уж завели разговор о ней:
Гул канонады, вой шрапнели
Война по воле «мудрецов»
Девчонка хрупкая в шинели
Спасала из огня бойцов
Собой от смерти закрывала
Что было выше её сил
В тот миг на бога уповала
Чтоб сохранил и воскресил
Летели пули ей вдогонку
Но позабыв про страх опять
Тащила раненых в воронку
Спешила помощь оказать
И за рывком рывок из пекла
Оттуда, где кромешный ад
Чтоб солнце в небе не померкло
Шептала: «Потерпи, солдат!»
Рвались шрапнельные снаряды
И ужас сеяла война
Не ради чести и награды
Спасала раненых она
Чтоб победить в войне жестокой
Кому-то смерть принять дано
В родную землю лечь до срока
Война всех косит под одно
Подбитою в полете птицей
Лишь на мгновенье в полный рост
Рванулась в небо, чтоб проститься
Оставив книжечку стихов
Смертельной оказалась рана
И крик как возглас журавля
Последний и прощальный: «Мама!»
И встала на дыбы земля
И смерть взяла в свои объятья
Когтистой лапой, да в распыл
И матерью уже не стать ей
В ней жизненный огонь застыл
Ей было только девятнадцать
Прекрасный возраст: жить да жить
И песни петь и улыбаться
Любить и жизнью дорожить
А где-то мама у иконы
Заздравную свечу зажжет
Молитвы шепчет, бьёт поклоны
Кровинку в дом родимый ждет
Овеяны победной славой
Под обелисками лежат
И под Орлом и под Полтавой
Могилы братские солдат
Цветут весною незабудки
И великаны тополя
Как будто шепчут: «Не забудьте,
Кем отвоевана земля!»
---- Я прочитаю вдогонку стих о войне, - втиснулся я в очередь. – Стих поэта из Крутояра Ужурского района Петра Павловича Коваленко. Он прошел всю войну рядовым солдатом. Видел её из окопов.
За боем бой и снова бой
Так всю неделю
Усталость черною змеёй
Пронзила мозг, сковала тело
Упал в горячую воронку
Лежу как дома на печи
А ротный, сжав в руке двухверстку
«Вперед!» - опухшим ртом кричит
Напрасно: мертвые не слышат
В атаку павших не поднять
Летят снаряды ниже, выше
И пули над тобой свистят
Но ты живой и значит должен
Идти за тех, кому не встать
Хоть страх когтями впился в тело
Не может сердце разорвать
Не дай же повод особистам
Тебя как зайца застрелить
Уж если смерть, так в схватке, чисто
Все может быть, все может быть
И ты, стряхнув как сон усталость
Встаешь на бруствер огневой
Разделим, что кому досталось
И снова бой! И снова бой!
----- Давайте ещё в завершении темы! – вмешался Виктор Николаевич, и, не дожидаясь разрешения, повышенным голосом начал:
У войны ужасное лицо
И всегда оно таким и будет
Её развяжет кучка подлецов
А гибнут-то невинные всё люди
И гибнут за металл и за идею
Что родилась в бредовой голове
За то, чья партия правее
И чей на небе бог главней
А богу что? Глядит на всё сквозь пальцы
Ему не важно, кого будут убивать
Детей, старух, за веру ли страдальцев
Ему на это, в общем-то, плевать
А если был бы бог на самом деле
Он бы не смог такого допустить
Чтоб смерти люди бы другим хотели
Вместо того чтоб попросту простить
Тут опять вмешиваюсь я:
----- Согласен с Виктором Николаевичем на все сто! Бога нет, есть только вера в него. Я хоть и крещеный в божьем храме, но крестик не ношу. Однако вера нужна. Считаю, что бог это все добродетели, провозглашенные в заповедях. Считаю, что бог должен находиться в человеке. Не зря же о плохом человеке говорят: «В тебе бога нет». Должен же человек кого-то бояться! Вера в Бога нужна, правда, не такая фанатичная, как в исламе.
---- И последнее! – поднялся Котов. – ещё вдогонку!
Я видел бой, в котором сын погиб
Сидел, смотрел, искал его глазами
Он где-то здесь! Увидеть хоть на миг
И не нашел, и залился слезами.
---- Так это ваш сын похоронен на сельском кладбище? – удивился я. – Сегодня мы проходили по кладбищу и видели, что там памятник еще не установлен, но фундамент уже залит.
---- Да, мой. Вчера приезжали от военкомата рабочие.
---- И как он погиб? Читал я в «Красноярском рабочем» заметку о нем, знал, что похоронили в Алтате.
---- На втором этаже Донецкого аэропорта засели украинцы. Долго не могли их оттуда выбить. В очередную атаку пошел и мой сын, он же добровольцем, без нашего благословения туда ушел. Украинцев не выбили, отступили, мой сын прикрывал отступление. Пулеметная очередь. И вот остался… За два дня до смерти мы разговаривали с ним по телефону. Он говорил, что там такие люди собрались! Как родные все! Все, кому обидно за Россию. Обидно за то, что её пинают со всех сторон, что вот и родные славяне тоже. А за одиннадцать дней до смерти он выложил в интернет стихотворение, в виде письма матери. Можно я прочитаю.
Здравствуй, мамочка, жизнь продолжается
Но я, представляешь, погиб
Так легко над землею летается
Будто выдали крылья и винт.
А Иван, ты же помнишь Ивана-то?
Крылья он надевать не хотел
Чуть не в драку кидался на ангела
А потом ничего, полетел
Породнились мы с ним под обстрелами
Так смешно, что смешно самому
А в руках у нас луки со стрелами
Чтобы не было свиста от пуль.
И стреляем мы только по яблокам
Ох, и сладкие яблоки тут
Кстати, мамочка, как вы там?
Что же там вам по телику врут?
Ты не верь телевизору, милая
Сверху нам, понимаешь, видней
Если б во время нас не убили бы
Мы б убили хороших парней.
Обошлось, это здорово, мамочка
Не видать бы нам крыльев тогда
А с Иваном мы хрумкаем яблоки
Вспоминаем тебя иногда.
Украинцы без нас постаралися
Так что ты их ни в чем не вини
Никакой между нами нет разницы
Не правы здесь ни мы, ни они.
Не печалься, родная, увидимся
Только ты не спеши, будь жива
А Машутке скажи, не обижусь я
Пусть другого полюбит она
Мне теперь все равно, это странно
Был бы жив, я бы точно, страдал
Понимаешь, как жалко мне стало всех
В тот момент, когда я умирал.
---- Репортер вел репортаж, сказали, кого-то убили, не сказали кого. Потом мне дочь звонит… Мы узнали об этом стихотворении уже после его смерти.
---- А как звали-то сына?
---- Олег. У меня это уже третий сын гибнет. Один утонул, другой сгорел.
---- Молодых жалко, гибнут за чужие интересы. Одним власть нужна, деньги, а гибнут молодые, невинные, - тихо проговорила Галина Серафимовна. В глазах у неё блестели слезы.
---- Вот слышу о героях, былых войн, войн сегодняшних. Оказывается и сейчас есть герои. Вот они здесь. Офицер закрыл собой гранату, спасая солдат, те же добровольцы в Донбасе, - при общем молчании говорю я. – Жива страна! Не все еще поклоняются рублю и доллару.
---- Есть герои! – добавляет Александр . – Вот когда я в Береше жил, помню, парня представили к награде Героя России. Это за Афган. Парень отстреливался до тех пор, пока пулемет не раскалился и не перестал стрелять. Отказал. Патроны есть, а пулемет не стреляет. Душманы вытащили двоих, головы им отрезали, врываются ко мне, как он сам рассказывает, я сунул руки в карманы, а там граната оказалась.
Душманы не подходят, кричат: Вынь руки из карманов! Вынаю, и граната в руке. Они попадали. Я за угол, кинул в них гранат и к пулемету, а он опять стреляет! Сорок душманов он тогда положил.
Правительство раздумывало: дать Героя или не дать, пока корреспондент не опубликовал репортаж этого боя.
---- Он в этот момент действовал уже инстиктивно. Он не думал в этот момент о геройстве. Ему надо было спасать свою жизнь, -комментирует Виктор Николаевич.
---- Да, скажу я вам, - вступил в полемику Богданов. – Восток – дело тонкое! Когда я жил в Казахстане, недалеко была авиабаза. Там стояли «вертушки». Я разговаривал со службистами.
Они говорили, что там, на Востоке, в Афгане, цивилизации больше чем в России. Они своей верой горды, и не стоило нам туда влезать. Их многие хотели покорить. Никто не смог! И не сможет! Другое дело турки, поляки, немцы, но вот Восток-то!!! Их разворошили.
Они ожесточились, поднялись! ИГИЛ организовали. Мстят! Бегут оттуда, кто не ожесточился. Европа платит за американскую глупость и наглость. Восток теперь и Европу втихую завоюет…
В этих категоричных его рассуждениях никто не захотел принять участие.
---- Я прочитаю стихотворение про Афган, - прерывает длинную тираду Богданова Дутко. – Я написала его к 25-летию Афгана, называется «Ожидание»:
Проводила и ждала
Долгих восемь лет
Писала письма и ждала,
А все твердили: «Его нет!»
Я все надеялась на чудо,
Он снился мне во снах
И вот пришел он ниоткуда
Когда кружился снег в садах
Вошел со шрамом на щеке
И с сединой в висках
С помятым рюкзаком в руках
Но с искоркой в глазах
Сказал на мой немой вопрос
«Все позади, мой БТР,
Траншеи в рост.
Лежу в слезах
И жуткий жар и жуткий вой
С вертушки нашей санитар
Склонился надо мной
Браток, там был пожар
И ты летишь домой
И темнота на долгий срок
Меня накрыла тишиной
И как в бреду идет повтор
То темнота, то жар, то боль
И тишина, но выжил я
И в этом помогла мне ты
Встречай, любовь моя!»
---- А я вот в подводниках служил, – вступает в разговор Сергей.- Семьдесят метров глубина. Меняли трубы отопления. Пятьдесят градусов жара в подлодке. Форма одежды: трусы, тапочки, пилотка.
Нас в отсеке двое. Товарищ от жары и духоты с ума сошел. Мне старшина приказал: «Не выпускай его! Люк охраняй!» Люк открыть, значит потопить лодку. Сижу у люка, не пускаю. Он один раз кинулся на меня, другой. Я не пускаю. Он кинулся в третий.
А жара, чувствую, что сам с ума сойду. Он в драку, схватывает трубу и ко мне. Я подпер люк собой и потерял сознание. Очнулся, а парень связан уже лежит. Подоспели. За это мне отпуск дали с посещением малой родины. Захожу в военкомат. Ставлю военкому коньяк: «Спасибо!» - говорю.
Я у него три раза просился на курсы шоферов. Он не брал. «В списках нет!» В четвертый попал я в списки, а я нарочито уперся: «Не пойду» Из принципа.
Он говорит: «Тогда пойдешь медведем служить!» «Как медведем?!», - говорю. «Ну не хочешь медведем, поедешь к белым медведям!» «Посылайте, - говорю, - дальше морфлота не пошлете!» Вот и служил в подводниках.
---- В тот отпуск-то мы и познакомились, - добавила Надежда, жена Александра.
---- И завязалась крепкая любовь?! – это Татьяна ( хозяйка двора) прокомментировала. – Или не только любовь?...
---- Нет! Тугой узелок завязался уже, когда он отслужил…
---- Когда я в армии служил, там считали, что самые крепкие духом парни из Сибири и еще, если из деревни, - добавил Богданов.
У Анатолия тоже много чего оказалось порассказать о службе и героях. Он много где побывал. И в Казахстане, и на Урале, и в Средней Азии, и в Сибири уже немало наколесил. Увлекающийся романтик, не терпящий диктатуры, он много скандалил с начальством, имеет резкое мнение о непонравившихся ему людях. Не совсем «адекватный», как сам о себе выразился. И стихи у него какие-то «не совсем адекватные».
Уеду я в заманчивые дали
Туда, где дымкою затянут горизонт
Уеду так, чтоб дома не узнали
Под знойный диск и неба яркий зонт.
Не знаю я, что ждет меня в том крае
Быть может рок, но все ж романтик я
И я хочу, чтоб дома не рыдали
И не печалилась бы вся моя родня
Уеду так, без слез и без рыданий
И чтоб не провожал меня никто нигде
Пусть претерплю я множество страданий
Но бог, и царь я буду сам себе!
Неоднозначными были его рассуждения о друзьях и врагах России: «Друзей нет, одни враги кругом!»
---- Не люблю людей правильных! – рассуждал Анатолий. – Моралистов! Евтушенко особенно! С одной стороны это, вроде бы правильно, морально, а с другой аморально.
--- Как может быть мораль аморальна? – интересуюсь я. – Ну вот разве аморально вот это?
Где оно, лицо лица?
Важно если все
Разберутся до конца
В собственном лице
Людям часто невдогад
Собственное я
Каждый лучший адвокат
Самого себя.
Скряга думает: «Я щедр»
Дурень: «Я глубок!»
Бог порой вздохнет: «Я червь!»
Червь шипит: «Я бог!»
Лезут гордо черви вверх
Трус быть в небе рад
Только смелый человек
Не кричит: «Я храбр!»
----- Или вот это?
Мальчик – лгальчик
Подлипала
Мальчик – спальчик с кем попало
Выпивальчик,
Жральчик
Хват
Мальчик, ты душою с пальчик
Хоть и ростом дылдоват…
----- Жена моя очень его не любит, – только и ответил Анатолий.
---- Давайте я прочитаю еще о поэтах из Фёдорова, - предложил я.
А соловей смелей:
Мол, мы поем
Чтоб радость пробудить
Построить мысли
Мы соловьи настойчиво зовем
Не к отдыху души,
А к лучшей жизни
Не развлекаем –
Помогаем жить
Страдать, любить
Сильней и полновесней
Вся наша жизнь
Должна красивой быть
Как наши песни
---- И вот еще.
Дерзайте – нам, поэтам говорят
Как спутники кружитесь по орбите
Мир познавая физики дробят
Природу косную
И вы дробите
Я признаю с учеными родство
Но признаю и разницу от века
Ученый расщепляет естество
Поэты собирают человека.
--- И еще о поэтах:
Все вижу, твой немой укор
Ты смотришь, будто ждешь ответа
Где живость, где горящий взор,
Где озарение поэта?
Глаза тусклы, почти что злы
Как у пропойцы до загула
О, ужас! На плебейских скулах
Застыли желваков узлы
Ты думала: Неотразимый
Ни в чем не знавшая потерь
Ты думала, что я красивый
Не отворачивайся, верь!
Красивы мы, светлей, чем зимы
Иконописнее, чем Спас
В том и беда, что мы красивы
Когда никто не видит нас…
----- Ну, разве это аморально? - переспрашиваю я.
---- Наверное, хватит о войне, о морали - остановила нашу перепалку Татьяна. - Надежда Терентьевна, Ваша очередь, - передала слово Татьяна Андроновой.
---- Давайте в завершение темы, последнее: - опять перебил хозяйку собрания Котов, и начал декламировать:
Когда политики не могут сговориться
Оружие вступает в разговор
И кровь людская льется как водица
Политики скрывают свой позор
Чтобы достичь какой-то своей цели
Политики используют солдат
И им неважно, что на самом деле
Их ни за что там будут убивать
И остаются крайними солдаты
А им бы еще долго жить, да жить
Работать, наживать богатство
Создать семью, любить, детей растить
И надо сделать так, чтоб детям этим
Не довелось оружие держать
Спортсмены лишь стреляли на планете
И мир царил на всех материках.
---- Я тоже хочу прочитать стихи о матери, - начала Надежда Терентьевна, после аплодисментов Котову.
Андронова – элегантная дама, в широкополой шляпе, красивых очках, достала самиздатовскую книжку и начала читать.
Получилось то же самое, что и у Дутко. Мама то, мама это, восхищение ею и восторг.
Татьяна, на правах председательствующей, перехватила инициативу:
---- Я тоже прочитаю стих о маме:
Намаялась за день, родная
Заветрили руки, лицо
Ужин - опять кружка чая
Да в сковородке яйцо.
На ночь зашторишь окошко
Снова ты в доме одна
В печку подбросишь немножко
Ночь для тебя так длинна!
С проседью прядь на подушке
Жалобно скрипнет кровать
Кот промурлычет под ушко
Не надо тебе горевать.
Грустные мысли о дочке
Об одинокой судьбе
Дочка же каждою ночкой
Тоже думает о тебе.
---- Я вот еще прочитаю об этом райском уголке, - сказала она и обвела рукою всю усадьбу:
Там, на улице, на крайней
Есть клочок моей земли
Сердцу милый, хоть и дальний
Детство, юность в нем прошли
Огород большой заросший
Тополь рвался в высоту
Уголок такой хороший
Жалко эту красоту.
Грустно, скучно отчего-то
Дом родной осиротел
Круты жизни повороты
Видно бог того хотел
Приезжаю, отдыхаю
В трудовом потоке дел
И опять я уезжаю
Вот такой вот беспредел!
Все откликнулись дружным смехом, а я еще вставил:
---- Огород заброшен, тополь спилен, можно с чистой совестью отдыхать…
---- Три тополя у нас в огороде было. Старые, уже сыпаться начали, пришлось спилить. Я здесь отдыхаю душой, а рукам дело всегда найдется. Собственно для этого сюда и приезжаю. Надо вот сохранить эту память о детстве, о родителях. Александр Николаевич, можно я почитаю ваши стихи, которые мне очень нравятся. Я Вас не предупредила о встрече, и Вы не подготовились.
---- Читай Татьяна, - разрешил я с удовольствием, так как сам я читал свои стихи плохо, прерывался, заикался, смущался.
Татьяна же читала громко «с чувством, с толком, с расстановкой» как на школьном уроке.
Кривой мир
Иду по городу, кругом все криво, криво
Все так испорчено и так все некрасиво
Навстречу толпы и кривых и прокаженных
И с явным признаком шутов умалишенных
Я удивлен, расстроен, недоволен
Ужели я такой же болью болен
Кричу: «Ребята, что с вами случилось?
С чего такое искаженье получилось?»
А мне в ответ: «Не вдруг-то и не сразу
Мы получили эту вот заразу
Мы с удовольствием и каждую неделю
Кривое зеркало по телику смотрели!»
Рассерженный плюясь и чертыхаясь
Как неприкаянный домой я возвращаюсь
Включаю ящик с голубым экраном
А там опять кривляются миряне
В сердцах я ящик говорящий выключаю
Иду попить успокоительного чаю
А там, на кухне зеркало прямое
В него я глянул: там лицо кривое.
Рукоплескали мне, конечно же. И опять я это принял не всерьез.
---- И еще одно прочитаю, - остановила Татьяна гул одобрения, - Гармонь моя называется:
Гармонь моя – говорушечка
Ты любовь моя, кума-душечка
Я люблю тебя всей своей душой
И я рад, что ты навсегда со мной
Ты наркотик мой, ты заразная
Каждый раз ты бываешь разная
То ивушкою плакучею
То картошечкой рассыпучею
Рябинушкой одинокою,
Степью вольною широкою
То песенкою задорною
То частушечкою подзаборною
Ты огонь в костре
Ты мой свет в окне
Ты как лучший врач
Душу лечишь мне
Ты красавица
Ты русалочка
Моя палочка-выручалочка.
Накатит хандра
С раннего утра
Как тяжелый пресс
Вдруг ударит стресс
Будто гроб доской
Опалит тоской
Мир покажется
И жесток и зол
Что во зле своем
Он в тупик зашел
Но возьму тебя я в руки
Разверну твои меха
Да услышу твои звуки –
Для меня все чепуха!
Мы поплачем,
Мы попляшем
Песню бодрую споем
И беде моей докажем:
Не один я! Мы вдвоем!
---- Так что у нас есть, и гармонь, и баян. Можно и спеть и сплясать.
----- Но, надо сначала выслушать всех, - предложил я. – Что у Вас еще есть Нина Ивановна? – попросил я Искоростинскую.
---- Ну, про Родину я вам уже читала, про маму тут без меня уже много читали, вот про любовь вам еще одно коротенькое расскажу:
Я – женщина. Ты ждешь, что протяну
Запретный плод в распахнутых ладонях
И словом или взглядом призову
Грех раздели, свою отведай долю.
Не будет слов, ни взгляда, ничего
И яблоко в распахнутой ладони
Я не тебе призывно протяну,
Ты чересчур мужской гордыней болен.
---- А я вот еще. Вы все о маме да о маме, а я про сыночка. Сильно скучаю я по нему. Колыбельная Ярославушке:
Спи, голубоглазый одуванчик
Все уснули зайчик и бельчонок
Поцелую нежно каждый пальчик
Загорелых маленьких ручонок
Им пришлось немало потрудиться
Целый день себе искали дело
Карандаш водили по страницам
Дом высокий строили умело
На канале возвели плотину
Собирали камешки цветные
Разобрали новую машину
Притомились к вечеру, родные
В завершенье дня по белой стенке
Эти ручки, не боясь ошибки
Начертили яркою помадой
Круг лучистый с маминой улыбкой.
---- Ребята, мы обидели Надежду, - вступаюсь я за Андронову. – Отобрали у неё слово. Надя читайте, я вижу у Вас изданная книга?
---- Нет, это самиздат. Наше объединение называется «Агатинские зори». Там мы печатаем на принтере и собираем книжки.
---- Какие, какие? – не расслышал я.
---- Агатинские. Есть в нашем районе такая речка Агата. Вот мы и назвали свое творческое объединение так. Вот и стихотворение о нас:
Среди гор, в глухомани таежной
Покоряет, слепит красота
И отвлечься уже невозможно
Так прекрасна моя Агата
Кто хоть раз прикоснулся рукой
К той живой родниковой кринице
Тот оставил душевный покой
Агата по ночам будет сниться
Ароматом ночного костра
Ароматом цыганского чая
На яру, где гуляют ветра
Наш сибирский простор величая
И белесый рассветный туман
Невесомой фатою колышется
Ароматный вдыхая дурман
Так свободно и радостно дышится
Вот рассвет над тайгою встает
И лучами цепляясь за кроны
Свой живительный свет разольет
По лугам и распадкам зеленым.
Как заветная сказка, мечта
Как не пройденный путь пилигрима
Воды Талая Агата
Льет в протоку родного Чулыма.
Надежда закончила, помолчала, пережидая редкие хлопки, и продолжила:
Святое слово, хлеб
В нем заключается любовь и вечность
О, хлебороб, твой благородный труд
Любовь к земле бесценны, безупречны
Твои поля и нивы благодатны
Ты их пахал и сеял и лелеял
И уродился колос знатный
Твой труд во славу не стареет
И на столе горбушка золотая
Ты щедрость и богатство человека
И цену хлеба чтишь, я знаю
И крошкой хлеба дорожишь от века
Детишкам, отрезая ломтик хлеба
За трапезой, как подобает дому
Ты подаешь, как будто завещая
Любовь и верность небу голубому…
Надежда опять полистала книжку:
Здесь надрывно кричат журавли
Над полями, над сжатою нивой
И на юг от родимой земли
Летит стая гусей говорливых…
---- Вот тут что-то есть! – прервала чтение Надежды Глазунова.
Весь процесс декламации стихов Любовь Фёдоровна скучала, лишь иногда вскидывая брови и чуть наклоняя голову в знак признательности. Чаще это случалось, когда читал свои стихи Котов.
Когда читала Надежда, Глазунова откровенно скучала. Но тут встрепенулась и даже пошевелила ладонями.
Надежда прервалась на секунды и дочитала стих, в котором говорила о прелестях осеннего отдыха у костра на опушке, о распитии чая в заброшенной избушке, о песнях под гармошку, и Глазунова опять заскучала. Но Надежде очень хотелось высказаться:
---- Осень – мое любимое время года. Я прочитаю еще одно про осень. Называется «Бабье лето» - заторопилась Андронова.
Осень словно чаровница
В дорогом цветном уборе
Своенравная царица
Правит балом на просторе
Закрома наполнив хлебом
Ради щедрого обряда
Золотой парчой укрыла
Чтоб душе была отрада
Изумруды и сапфиры
Позолотою багрянец
Восхищеньем мудрой лиры
Дарит свой осенний танец
Вольный ветер на свободе
И березки и рябины
Кружит в дивном хороводе
Сердцу милые куртины
Скоротечно бабье лето
Отгорит и отпылает
От нарядов горстку пепла
Матушке-зиме оставит.
Глазунова с трудом сдерживала скептическую улыбку.
---- Товарищи, давайте поговорим про любовь! – предложила она, когда Андронова закончила, – Вечная и неиссякаемая тема! Вот вам начало:
От страсти у мужчины кровь бурлила
Стремился он её расцеловать
А женщина сказала с улыбкой на устах
«Я б разрешила только в двух местах»
О, мужики, святая простота!
Он к женщине подвинулся поближе
«Прошу скорей назвать эти места!»
Она сказала: «В Риме и в Париже!»
---- Давайте, давайте! – встрепенулся Котов, – я прочитаю вам, как я познакомился со своей любимой:
Лесная тропка привела к ручью
Через него мосточек перекинут
Там встретил я любимую свою
Она прошла, на плечи шаль накинув
Её окликнул: «Погоди, постой!
Порадуй душу словом или взглядом
Позволь мне тропкою крутой
Пройти с тобой за руки взявшись рядом».
Так и пошли мы с ней в руке рука
Волна любви собою нас накрыла
И лишь плывущие по небу облака
Расскажут, что же с нами дальше было
Была трава примята и цветы
В том месте, где слились в любовной страсти
И нам всего хватило для души
Она сказала: «Милый, все прекрасно!»
---- И еще! – торопясь продолжил Виктор Николаевич. Было видно, что это его любимая тема:
Глухая ночь, на берегу туман
Под стогом ночевали двое
В сердцах любовь, а в голове дурман
Она лежит со сломанной ногою
Хотя не знает этого она
Считает, что ушиб иль легкий вывих
А с неба светит полная луна
Собаки на деревне вдруг завыли
Им было хорошо вдвоем
Слились они в любовной неге
И молодой травы побеги
Тихонько колыхались над жнивьем.
И, отдавая очередь другим, коротко добавил:
Любовь не ведает границ
Над ней ни время и ничто не властно
Ей посвятили тысячи страниц
Поэты. Так она прекрасна!
---- Ну, это про всех! Это про всех! – прокомментировала Татьяна.
------Я вот просто водитель, не пишу, но послушаешь и удивишься: сколько о ней уже написано, пишут, и будут писать!!! – Александр вступает в разговор о любви.
---- Я живу для тебя, для тебя, для тебя… - пропела Татьяна мужу.
Александр приобнял жену:
---- А я для тебя!
---- Прямо таки, идиллия! – воскликнул я и продекламировал:
Сам Павел Глоба, не переча
Мне путеводную зажег
Послал меня тебе навстречу
А может это сделал бог?
Высокой удостоен чести
Всевышнего благодарю
Чем дольше мы с тобою вместе
Тем крепче я тебя люблю
От счастья в облаках летаю
Несет меня любви волна
Наш возраст – осень золотая
А на душе моей весна
---- Этот стишок я написал Галине Серафимовне на её юбилей 75 лет. А она мне подарила красиво оформленную фотографию в рамочке с вышитыми ангелочками.
---- Павел Глоба, он из тюркских. Он афганец, взял себе фамилию Павел Глоба. – категорично заявляет Богданов. – Раскрутился здесь, в России.
---- Мне он счастливо расположил звезды, когда я написал ему. «Все, сказал он, Вам придет счастье!» Но пришла ещё одна стервозная жена. Серафимовну я нашел уже без помощи Глобы…
---- Джуна тоже такая же обманщица, - опять категорично заявляет Анатолий. – Сдохла!
---- Это почему сдохла? – вступился за Джуну Котов
---- А что она хорошего сделала?
---- Ну, если для тебя, то и плохого ничего, – урезонил Богданова Котов - Давай попроще. Умерла. Зачем так категорично?
---- А я поражаюсь Джуне, - продолжила тему Галина Серафимовна. Всех лечила, а сама не вылечилась.
---- Я так о ней к чему? – начал оправдываться Анатолий. – Не вызывай зависть людей, не ищи врагов и тогда у тебя все будет хорошо. А Джуна вон какая была сердитая недотрога…
---- Давайте помянем твоего Олега. Встанем и молча, не чокаясь, выпьем. И прекратим эти «кухонные» разговоры. Продолжим о любви, - предложил я.
---- Правда, хватит! – согласилась со мной Нина Ивановна. – Что мы можем сделать? Мы маленькие люди. Мы на кухне!
А кто-то в горнице… Нам хотя бы свой дух поддерживать в себе. Творить себе на радость. Но надо, все-таки, ребята, выходить на сцену, в интернет. Кто-то нас услышит, должен услышать. Выкладывайте все, что есть в интернет. Только старайтесь заинтересовать читателя и зрителя. Во всем, особенно в прозе, должна быть интрига, загадка. Чтобы читатель был заинтересован узнать: а что же дальше?
---- Да, да, - подхватила Татьяна, - Что из этого получится, и что из этого вышло…
---- Однако нам пора! – поднялась из-за стола Глазунова. Ей, наверняка, было довольно скучно. Пожалуй, она перечитала немало таких вот творений, таких вот авторов.
---- Да, нам пора, - согласилась с ней и Нина Ивановна.
---- Обещаем приехать к вам в Идринское в гости, - пообещала Любовь Фёдоровна. – Я поговорю с нашим руководством. Выделят автобус.
--- Приезжайте! – обрадовался я. – Наше литературное объединение называется «Вдохновение». Будем ждать!
---- Я, пожалуй, тоже поеду, - поднялась и Зина, молча просидевшая все застолье. Ей было совсем не интересна наша «творческая болтовня».
Зина посмотрела на меня, молча спрашивая разрешения.
----- Как хочешь, - согласился я. – А с Вами, Нина Ивановна я согласен. Вот я опубликовал книгу, разослал родне, детям внукам, раздаю потихоньку друзьям. А сколько у меня экземпляров еще дома лежит? Половина из ста! Значит, её прочтут не более. А сколько у меня читателей на Проза Ру и Стихи Ру? Более шести тысяч!
Так зачем публиковать еще книгу? Специалисты, редакторы читают и Проза Ру и Стихи Ру. Если заметят у Вас талант, вас найдут. Если и не заметят – не отчаивайтесь. Общайтесь, получайте критические оценки, не обижайтесь, совершенствуйтесь. Вон Нину Стоните, она, наверное, член вашего объединения, заметили, пригласили в Германию, где она читала свои стихи.
---- Прежде чем Вам уехать, должны мы спеть, сфотографироваться. Гармонь есть, баян есть фотоаппараты. Давай, дядюшка, бери баян.
Но баян взял Анатолий. Я взял гармонь. Но игры у Анатолия не получилось. Он замахнулся на романс «Ночь светла», но сбивался, заикался. Мелодия лишь угадывалась.
---- Давно играл, забыл все! – вздохнул он и отставил баян, - Он у тебя что? Золотой что ли? Тяжеленный!!! Как из свинца!
Я рассмеялся:
---- Не свинцовый, а на самом деле золотой! Я десять километров нес его по горам, когда, ещё в молодости, шел к жене. Вещи оставил, а баян нес.
Я заиграл самую мою любимую: «Берега» Малинина. Все вышли из-за стола, выстроились посреди двора как на сцене и спели.
Потом я заиграл народную «Пойдем Дуня», далее мы спели с Галиной Серафимовной «Миленький ты мой». Потом хором спели «Уральскую рябинушку», «Возвращайся». Пели бы еще, но Глазунова решительно настроилась уезжать. Долго еще фотографировались.
Сцены эти на фоне кринок и горшков, керосиновых ламп и чугунных утюгов, расставленных во дворе на столах и прямо на земле, наблюдали аисты из высоких своих гнезд, да воробьи, выстроившиеся в длинную шеренгу на коньке бани.
Наконец, после звонких поцелуев вместе с Глазуновой уехала Искоростинская, Зина и Андронова. Татьяне Дутко хотелось еще поснимать видео на телефон. Они с Александром остались.
---- Уехали? Ну и что?! Сядем, еще по сто грамм! Культурная программа не кончается! – утешал оставшихся Анатолий, – посидим, пообщаемся еще.
--- И о любви еще поговорим, - поддержал товарища Виктор Николаевич. – А то все про политику да про политику…
Весь мир сошел с ума
Повсюду деньги, деньги
Везде бардак и рушатся дома
И никому до этого нет дела
А здесь ведь тоже граждане живут
В стране большой могучей, величавой
Но не для них удобства и уют
А будто века прошлого начало
И все ж они работают, поют
Влюбляются, детей рожают
По праздникам великим водку пьют
И тоже Президента выбирают
Но он в Москве, она богата
А здесь свои законы и права
Там деньги загребаются лопатой
Нам достается лишь зеленая трава…
---- А ты опять про политику, - упрекнул друга Анатолий.
---- А вот про меня, - сразу же нашелся Котов:
Может быть обо мне и не вспомнят
Я живу в деревенской глуши
Нужен мне уголочек укромный
И немного еды для души
Поброжу по полям, перелескам
По грибы в лес ближайший уйду
На заре я порадуюсь плеску
Карасей в деревенском пруду
Вдохновенье черпаю в природе
И ложится строка на строку
Я как птица в полете свободен
А вокруг тишина и покой.
Лишь сорока трещит на опушке
Дятел долбит сухую ольху
Да кому-то вещает кукушка
На березе, на самом верху…
---- Давайте я вам прочитаю на тему алкоголя, про то, чем мы сейчас здесь занимаемся, - остановила поэтический поток из уст Котова Татьяна Дутко. – Я работаю сторожем. Ко мне в сторожку приходит один кочегар из котельной. Говорит: «Ну вот ты, Татьяна, все пишешь, пишешь… Обо мне что-нибудь написала бы?»
---- Я говорю: «Что про тебя можно написать? Ты вчера был пьян, сегодня пьян и завтра будешь пьян?»
--- А ты, говорит, напиши. Мне вот завтра будет пятьдесят. Родня юбилей собирается справлять. Ну, я и написала:
\
Я завтра полсотни справляю
Сегодня я пьяный уже
Гуляю, гуляю, гуляю
Живу будто весь в неглиже…
И так от рождения было
Так выпало в жизни моей
Что во время не остановили
Я пьяницей стал – хоть убей!
И жалко моих домочадцев
Соседей, родных и друзей
Хлебнут с таким мужем и батей
Чего не желаю врагам
И сам я того не желая
Я пьян – богатырь и боец
А трезвый себя проклинаю
Какой же я все же подлец!
Но, думаю, брошу однажды
Забуду про пьяный угар
Полтинник уже разменял я
А жизни хорошей видал?
Вся жизнь моя шла по наклонной
Пьянки, гулянки, дебош
Проспишься и снова похмелье
А годы, увы, не вернешь.
ПОСТСКРИПТУМ
Сейчас, за праздничным столом
Тебя поздравить очень рады
А через час ты под столом
И вот тебе уже не рады
Они старались для тебя
Ведь пятьдесят бывает редко
Но ты уж пьян и под столом
В салат попал ты носом метко.
Скажи нам как тебя унять
Наш ненаглядный юбиляр
Мы будем долго вспоминать
Твой пьяный и больной угар.
---- Чекушку не поставил за стих, - поинтересовался я.
---- Откуда у него чекушка для меня?! Он её сам скорее выпьет.
----- Не надо про пьяниц, - запротестовал Котов. – Мы же не пьем, а выпиваем… Давайте про любовь.
Куда ушло тех дней очарованье,
Когда была ты так близка ко мне,
Когда шептали мы друг другу обещанья
Любить друг друга до скончанья дней?
Теперь уж грусть тоска меня съедает
Теперь не вижу я тебя по многу дней
И дни мои бесцветно пролетают
А ты мне все нужней, нужней.
Нужны твои глаза – сплошная зелень
И ласковые руки и уста
И песни, что с тобой когда-то пели
И то, что под одеждою места…
Я так их целовал! Все было мало.
Готов был целовать все с головы до ног
А ты мне все твердила: «Вить, не балуй!
У нас все впереди, всему свой срок».
Теперь же наши встречи реже, реже
А раcтавнья все больней, больней
А в памяти еще все свежи
Очарования тех давних дней.
Дутко осталась недовольна, что её прервали и даже не похлопали за «пьяный» стих. У неё было еще много стихов в памяти, но она видела, что мужикам, уже немало «принявшим», не очень хочется выслушивать повторения об Афгане и тем более о «пьяном угаре». Она засобиралась уезжать, заторопила Александра:
---- Саша, наверное, и нам пора домой? Закругляться надо. Счастья вам, здоровья. Созваниваться будем.
Две Татьяны звонко целовались.
---- А ты, Александр, молодец! – похвалил Дутко Богданов. – держишься, не пьешь. Я бы не удержался…
---- При хорошей жене и мужу приходится быть хорошим, - смеясь, ответил Александр.
---- А я еще не умею держать себя в руках, не против посидеть с товарищами за четушечкой…
---- Что-то не похоже, чтобы ты сидел за четушечкой… - подтрунил над другом Котов.
---- До свидания, - попрощались Дутко. – У нас гости дома, и мне еще в ночь на работу.
---- Счастливой дороги! – вразнобой пожелали оставшиеся.
А за столом остались пятеро: я, Котов, Богданов, Татьяна и Галина Серафимовна. Пошли полупьяные разговоры о деревенских жителях, воспоминания о былом, было произнесено еще несколько тостов за знакомство, за поэзию, за сохранение духа, за сохранение деревни и всей России. «Заседание» длилось еще целый час.
Я сыграл на гармони, выдал попурри из двадцати военных песен. Виктор рассказал о том, как переживал перед уходом на пенсию
---- Боялся, что умру от безделья! Я ведь всю жизнь на ГРЭСе проработал сварщиком. Ничего, нашел себе занятие. Вот купил дом в Алтате. Не очень-то хочется в городе бездельничать. Хожу на рыбалку. Полдня дома, полдня на речке. И летом и зимой. Утречком побегу, поймаю пять-шесть карасиков, полдня в огороде. Летом пешочком, зимой на лыжах три километра. За бор езжу, на подергушку окуней ловлю.
--- На машине?
---- На велосипеде.
Серафимовна, видя, что мы готовы налить еще по «единой», тормознула:
---- Мужички, я думаю, хватит пить! Пора завязывать.
---- Однако пора уходить? Засиделись мы, – первым «одумался» Котов.
--- Да, да, пора закругляться! - откровенно обрадовалась Галина Серафимовна. – Нам завтра предстоит длинная дорога. Надо как следует отдохнуть.
---- Витя, спасибо за знакомство, - поблагодарил я Котова, крепко пожимая уму руку. – И тебе Анатолий тоже! Я не мог представить, что мне, в моем родном селе, предстоит вот такая интересная встреча с интересными людьми! Я рад, что познакомился с хорошим человеком!
---- Витя, я тоже благодарен тебе, - благодарил Котова и Богданов. – Спасибо тебе за наше знакомство.
---- Спасибо, Александр Николаевич! Признателен взаимно! – ответствовал Котов. – А ты-то, Толя, меня за что благодаришь? Мы-то с тобой всегда рядом.
---- Наливаем на посошок, - предлагает Татьяна. На что уж она гостеприимна, но и она, видимо, устала от наших пьяных разговоров.
---- Да, да, - давайте на посошок и разбегаемся, - согласился Котов, и не удержался от прощального стиха:
Пришла весна в наши края
На ветках почки набухают
Свет заструился из окна
И птички весело порхают..
Выпили. Проводили гостей.
---- Все, рыбка моя, золотая, - взяла меня под руку Галина Серафимовна. – Иди, отдыхай!
----- Пока! До утра! – помахал я с крыльца Татьяне, и ушел в тихую, прохладную спальню.
Покидал я родное гнездо с двояким чувством. И жалко было и одновременно радостно. Выехал я на гору, где стояла мангазина, где вчера останавливался, и долго стоял, оглядывал село и окрестности. Не хотелось принимать и понимать то, что я видел.
---- Знаешь, не хочется верить, что, когда-то зажиточное чалдонское село, превратилось в нищенскую погибающую деревню! – тихо произнес я
---- А чего ты хотел!? – любимым своим выражением, так же тихо ответила Галина Серафимовна, – Не уезжал бы, не давал ему разваливаться. При царе оно держалось на энтузиазме, на укладе, на трудолюбии. Люди другими были. Ты вот сбежал и тоже другим стал…
---- Да, вернувшийся в село капитализм, оказался совсем не таким, каким он был до Великой Октябрьской. Вернуться-то он вернулся, да не к тем людям, - Выбил социализм из крестьянина дух трудолюбия, дух предпринимательства, дух авантюризма, дух ответственности за свое существование!
---- Вот! – неопределенно откликнулась Серафимовна.
Смотрел я на Алтат и не хотел видеть то, что было перед глазами. Не хотелось видеть то, что осталось от села. Внутренним зрением видел я высокую мангазину, рядом с собой, видел улицы Кунаевку, Захаринскую, Иннокентьевку, церковь с тремя высоченными елями у крыльца, две школы, битком набитые школьниками, мост через Алтатку, похожий на железнодорожный, себя, размахивающим ботом на Старом Чулыме.
«Где былое величие села? Где два колхоза, соперничающие между собой в урожайности? Где люди, едущие на покос с песнями? Где стада коров и овец, кудахтанье кур, пение петухов? Где все это? Ах, время, время, как ты безжалостно! Как ты жестоко!» – думалось мне.
А радостно было от того, что жив еще в людях моральный дух.