ПРОЛОГ
Ещё в школьные годы меня постоянно преследовала мысль написать книгу о своей жизни. Я не мог предсказать ход событий моей жизни, но теперь, в возрасте cемидесяти девяти лет, смею утверждать, что она была трудной, но интересной. Думаю, что если не для всех, то во всяком случае для моих близких, будет любопытным почитать нечто вроде семейной хроники или воспоминаний их предка. Идея опубликовать эти воспоминания кажется дерзкой, технически я ещё не знаю, как это сделать, всё надо тщательно подготовить, напечатать, согласовать с редакцией. Пока всё это будет выглядеть в виде рукописи. Если хватит моей жизни и терпения, доведу дело до конца, если нет, рукопись будет храниться в семейном архиве, пока она будет представлять для кого-нибудь определённый интерес, если же она никому не будет нужна, её выбросят и будет вычеркнута страница жизни обыкновенного человека с его собственной историей.
Повествование веду я от третьего лица. Все события, имена и фамилии героев подлинные.
Глава 1 НЕМНОГО О РОДОСЛОВНОЙ ИЛЬИ
В небольшом русском хуторе Тульской области, в глуши провинции, в одном из деревенских домов, стоящем на пригорке, под Ильин день родился мальчик, которого назвали Ильёй. Это произошло в 1936 году. Роженица, по имени Мария Дудинова, после трудных родов простудилась и через пять месяцев умерла от крупозного воспаления лёгких, оставив полу-сиротами четверых детей: трёх девочек и пятимесячного мальчика.
Отец детей Илья Никитович, неграмотный, но умный от природы мужчина, не стал заниматься воспитанием детей, отдав их на попечение своей матери. Он, как это тогда было принято, укатил в Донбасс в поисках заработка. Но никаких денег он не привозил, всё пропивал и приезжал к родителям гол и бос. Дети были почти беспризорными. Старшую семилетнюю Настю родственники заставляли нянчится с детьми или пасти гусей. Пятилетняя Зина ходила возле бабушки, а трёхлетняя Вера вскоре после смерти матери тоже умерла. Илья с еле державшейся на тонкой шее головой карабкался в жизнь. Муж бабушки Кати Никита Петрович был тоже горьким пьяницей, он частенько колотил её, гонялся за ней по хутору с топором, сквернословил и курил махорку.
Кроме Ильи Никитовича 1907 года рождения, у Никиты и Екатерины было ещё пятеро детей: Анна Никитична (Нюра) 1903 года рождения, Иван Никитович 1910 года рождения, Александра Никитична (Шура) 1921 года рождения, Николай Никитович 1924 года рождения и Павел Никитович 1929 года рождения.
Старшая Нюра жила с семьёй в шахтёрском посёлке Голубовка Ворошиловградской ( ныне Луганской) области. Иван с молодой женой Ольгой жил в Ленинграде.
Шура, Николай и Павел оставались с родителями.
Покойная Мария, мать детей, была сиротой. Старшие — её сестра Варя и брат Яков — почти не знались с ней. Она жила в бедности и от безысходности вынуждена была выйти замуж за пьяницу Илью Никитовича, который ещё был и косоглазым от перенесённого в детстве менингита.
До семи лет он сидел сиднем, не мог ходить из-за осложнения после болезни , а в один прекрасный день встал и пошёл. Он окончил всего 3 класса. Мария тоже была малограмотной.
В 1939 году две семьи - Никита Петрович с женой и тремя детьми и его сын Илья Никитович с тремя детьми - вместе уехали на переселение в Омскую область. Там на две семьи им дали большой двухэтажный деревянный дом на опушке леса, две коровы по кличке Сима и Маруська и участок земли.
Глава 2 ЖИЗНЬ В СИБИРИ
Илье было всего три года, но он хорошо запомнил, как обе семьи со скарбом на больших санях уезжали из хутора. Зима была морозной, и дети были укутаны в тулупы. Их провожали Иван и его жена Ольга.
В Сибири жизнь казалась мальчику очень интересной , а природа невероятно живописной: зелёные лужайки прямо возле дома, ягоды, грибы. По вечерам дети смотрели самодельное кино, которое показывали дяди Коля и Павел. В большой коробке устанавливали свечи, в комнате гасили свет, перед свечами манипулировали различными вырезанными из картона фигурками; из коробки на противоположной стене прыгали всевозможные тени.
Дети разделили коров. Смирная Сима, дававшая много молока, принадлежала Зине и Насте, а боязливая, ленивая Маруська, дававшая гораздо меньше молока, — Илье. В памяти Ильи на всю жизнь запечатлелась следующая картина: он лежит на спине и смотрит в лазурное небо, вокруг тишина, нет никого взрослых, они занимаются прополкой картофеля.
Жизнь в Сибири длилась недолго. В 1941 году на семейном совете было решено всем семьям соединится с Нюрой, то есть уехать в Донбасс. Коров продали, приобрели билеты в мягкий вагон.
Маленькому Илье купили синий матросский костюмчик, и мальчик запомнил, как он ел вкусное сливочное мороженое на палочке, сидя в вагоне. Илья очень сожалел, что Симу и Маруську не привязали к поезду, ведь любимые коровы, по его мнению, могли бы тоже поехать с ними в Донбасс.
Глава 3 ГОЛУБОВКА, ДОНБАСС
И вот приехали они все в Донбасс. Жили по очереди: то у Нюры, то у Варвары, жены брата Никиты Петровича по имени Афанасий. Муж Нюры Кузьма был пьяницей и бил её чем попадя. Жить у них было невозможно, перебрались к Афанасию. Вечерами было многолюдно в большой комнате, лузгали семечки. Варвара выплёвывала скорлупу одну за другой себе на бороду, отчего через минуту у неё с бороды свисала длинная дорожка из скорлупы.
Илье нравились эти вечера; он садился под стол и играл там. Илья был тщедушным, некрасивым мальчиком, никто им не восхищался, никто не обращал на него внимания, кроме бабушки Кати, которую он называл мамой. Бабушка Катя жалела его. Когда она пекла блины или пироги, первый блин или кусок пирога доставался маленькому Илье. Все в семье любили молочную лапшу, часто из общей миски ели тюрю: куски хлеба, брошенного в подслащенную холодную сырую воду. Часто играли в карты, лото и домино. Было шумно, людно и весело.
Но шумная и весёлая жизнь для Ильи длилась недолго. Перед началом войны весной Илья после долгого сидения на камне схватил воспаление лёгких и всё лето пролежал в больнице. Болезнь протекала с осложнениями: мальчик потерял слух, перестал говорить.
Илью Никитовича приглашали в больницу для прямого переливания крови сыну. Лёжа рядом с Ильёй, Илья Никитович, отдавая кровь для переливания, просил врачей: «Надо спасти ребёнка. Это будущий патриот». Сестре Насте было разрешено ухаживать за братом. Илья после возвращения к нему слуха начал учиться говорить. Лёжа в горячей ванне, он отвечал на вопросы: «Как тебя зовут?» — «Илья». «Как зовут твоего дедушку?» — «Никита». «Как зовут твою бабушку?» — «Катя»…
Иногда его выносили на руках на прогулку. В больничном саду висели огромные яблоки, было зелено, сияло солнце, и ничто не предвещало страшной катастрофы.
Глава 4 НАЧАЛО ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
В 1941 году началась Великая Отечественная война. Война оставила неизгладимый след в памяти мальчика. К осени он выздоровел, и бабушка забрала его из больницы. Она несла его на руках, завёрнутого в огромную шаль. Дул пронзительный ветер, но в шали было тепло и уютно.
Начались бомбёжки. Илья прятался под стол в надежде, что крышка стола убережёт его от бомбы, а взрослые улыбались его наивности. Окна домов были заклеены бумажными лентами из газет, чтобы как-то сохранились стёкла. Когда начиналась очередная бомбёжка, все вскакивали со своих мест, бежали прятаться в погреба. Илья хорошо помнит, как дед Никита однажды сорвал дверцу погреба вместе с замком и петлёй. В погребе было тесно, так как обычно тут были: дед Никита, отец Илья Никитович, Настя, Зина, Илья-младший, дядя Павел, бабушка Катя. Колю забрали в Армию. Нюра, со своими детьми — тремя дочерями — ютилась в другом погребе. Кузьма её тоже был призван на фронт. Шура куда-то часто уезжала, но во время одной из бомбёжек, она прибежала в погреб с копчёной колбасой в руках. Все в погребе немного перекусили этой колбасой.
Из воспоминаний Ильи запомнился эпизод, когда Илья Никитович однажды показался подозрительным охранявшему скирды милиционеру. Милиционер рукояткой пистолета ударил его по лицу и разбил ему правую скулу. Чертыхаясь на милиционера, Илья Никитович вместе с Никитой спустились в погреб, где уже третий день все прятались от бомбёжек.
Немец приближался к Голубовке. Семьи стали решать, оставаться на месте или убегать. Нюра наотрез отказалась уезжать. Никита Петрович со своей семьёй, а Илья Никитович со своей решили эвакуироваться. Илью Никитовича не призвали на фронт из-за косоглазия, но он ходил на трудовой фронт — на уборку урожая.
Глава 5 КРАСНОКУТСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ
В один из летних дней, две семьи двинулись к переправе, мосты были взорваны и на другой берег Северного Донца можно было перебраться только на пароме. Сын и отец — Илья Никитович и Никита Петрович — со своими семьями ждали своей очереди на паром; на берегу скопилось много народа. К счастью, не было налёта, и в очередном рейсе они благополучно переправились на другой берег, а потом на товарных поездах поехали в Саратовскую область. Уже наступали суровые холода и в товарняках было очень холодно. Обычно Илья Никитович с детьми тайком проникал в товарные вагоны с дровами, строительным материалом или сеном. Лучше всего, когда они были в вагоне с сеном, брёвна же не спасали от холода. Однажды Илья так замёрз, что он заявил отцу: «Папа, я погибаю…» Тот всерьёз перепугался, схватил мальчика на руки и начал своими руками согревать руки ребёнка и дышать на него тёплым воздухом.
Добравшись в Саратовскую область, они остановились в бывшем немецком поселении Шиндорфе. Немцев не было, их всех выслали в Казахстан, так как боялись провокаций поволжских немцев. В немецких домах в печи были вмонтированы огромные чугунные котлы, которые обычно были тёплые, иногда горячими и Илья спал в них. У него часто болел живот, а когда он прислонялся животом к тёплому котлу, то боль прекращалась.
Зимой 1942 года Илью Никитовича забрали в Армию. Перед этим он определил своих детей в Краснокутский детский дом. Мальчику Илье тогда исполнилось пять с половиной лет. В детском доме не было детей его возраста, и сёстры попросили воспитателей держать брата в девичьей спальне. В спальне оказалась маленькая каморочка для них троих, вдоль стен которой были установлены три кровати. Днём Илья почему-то был один. У него не было ни обуви, ни пальто, ни носков. Туалет находился на улице и чтобы сходить в туалет, ему приходилось брать у кого-то из сестёр одежду и обувь. Запомнился ему такой случай. Когда сестёр не было, в помещении проводилась дезинфекция, всё с кроватей было снято, были только голые пружины. Илья сидел на голых пружинах кровати, подогнув под себя ноги. Вдруг он захотел в туалет. Ни обуви, ни одежды не было. Босиком в одной длинной рубашке он выбежал на мороз, добежал до туалета, помочился, ноги обжигал мороз, добежал до спальни, сел на голые пружины, поджав под себя ноги, и по щекам покатились слёзы.
Завтракать и обедать ходили в общую детдомовскую столовую. Там старшие детдомовцы под столом ногой толкали Илью и тут же делали знаки глазами отдать им лакомый кусок завтрака или обеда. Если Илья не отдавал, то после обеда в коридоре получал хорошую оплеуху. Доносить на обидчиков в детдоме было не принято, так как сексот (доносчик), подвергался преследованию.
Девчонки в детском доме были не лучше парней по поведению. Особенно отличалась Дуня. Это была крепкого телосложения 16-летняя девушка-украинка, которая курила, сквернословила и командовала над всеми девчонками. В один из солнечных дней Дуня позвала Илью в спальню, где она вместе с другой девушкой наматывала пряжу с мотка на клубок. Девушка держала моток пряжи на кистях рук. Дуне вдруг вздумалось подключить Илью к делу, но она явно замышляла причинить ему какую-то пакость. Моток пряжи перебросили на кисти Ильи, девушка начала наматывать нитки на клубок. Дуня куда-то ушла. Вдруг на шее Ильи оказался ёж, который больно уколол шею мальчика. Илья дёрнулся, моток шерстяных ниток соскользнул с его рук, и нитки слегка спутались. Дуня пришла в ярость! «Тёмную ему!» — вскричала она. Тут же Илью укрыли несколькими одеялами и началась «тёмная». Его били кулаками и ногами. Он орал в одеялах, но крик его был никому не слышен. Когда он выкарабкался из- под одеял, девушек уже не было.
Илья убежал в свою каморку, пожаловался сёстрам на обидчиков. Настя решила отомстить Дуне за брата. Она придумала месть. Зная тщеславие, гордый характер Дуни, Настя решила сыграть на этом. Она спланировала и спровоцировала ссору Дуни с очень сильной, тоже красивой и гордой девушкой, которая ненавидела Дуню. Дуня разносила на подносе стаканы чая, девушка подметала пол. Когда Дуня подошла к Насте, та спросила: «А что-то она на тебя покосилась?»,- кивая на девушку. «Она на меня косится?» -вспылила Дуня. «Ты почему на меня косишься?»- подскочила Дуня к подметавшей девушке и тут же влепила ей пощёчину. Та тут же ответила крепкой оплеухой Дуняше, повалила её на землю и хорошо отдубастила. Дуня в слезах убежала, заявив, что сегодня же утопится. Вечером она вернулась, объявив, что если бы не коняги на берегу, которых она побоялась, она бы утопилась.
Через неделю после драки за какого-то серьёзного проступка Дуню выгнали из детского дома.
После инцидента с ежом на Илью обрушились ещё две неприятности. Первая на улице, когда он вытачивал из гвоздя нож, его ударил по голове бутылкой и разбил голову проходивший мимо хулиган. Его дядя Павел, тринадцатилетний мальчик, ровесник Насте, обещал отомстить хулигану, но не нашёл его. А вторая - болезнь брюшным тифом. Высокая температура, бред, головные боли и понос - всё это осталось в полусознании Ильи. Ему запомнилась маленькая комната изолятора, где он был один, почти умирающий, и вторая комната, где дети лежали возле друг друга на полу, и мальчик-еврей, держась за живот и катаясь по полу, беспрерывно кричал: «С..ть!, с..ть!», испражняясь под себя, если не успевали поднести судно для мучающегося мальчика.
Но и эту болезнь Илья переборол. Видимо, Бог повелел ему жить. В его воображении действительно был Бог, который выходил из рамы картины, подходил к нему, Илья бросался на колени перед ним, плакал и благодарил Его. Этим Богом был Иосиф Виссарионович Сталин, огромный портрет которого в полный рост висел на стене в огромной раме почти до пола. Для Ильи Сталин был не человеком, а Богом, лишённым земных качеств. Илья поклонялся ему наяву и во сне.
В детский дом стали приходить сигналы о болезни бабушки Кати, и дети навещали её. У неё был понос, она страшно похудела, постоянно лежала.
Глава 6 НАЧАЛО БРОДЯЖНИЧЕСТВА
Илью Никитовича из-за плохого зрения демобилизовали из Армии. Он забрал детей из детского дома, оставил родителей и брата Павла и пешком с детьми отправился в Тамбовскую область. Шура ещё раньше попала в Воркуту. Её осудили, она отбывала срок за какую-то незначительную провинность. Тогда это было сплошь и рядом.
Илья Никитович и дети всё время шли пешком. Отец отрастил рыжую бороду, усы, выглядел стариком, хотя ему было всего 36 лет. При нём не было никаких документов. Одета семья была в то, что им дали добрые люди. Они просили милостыню, как правило, это делали дети. Отец давал им задание: «Ты идёшь по правой стороне улицы, ты — по левой, а ты остаёшься со мной».
Дабы разжалобить народ, пускали первого маленького Илью, который просил: «Тётенька, дай, пожалуйста, молочка кисленького-прекисленького». Кто-то давал милостыню, кто-то отказывал со словами: «Не прогневайся!». Просили милостыню и на рынках. На одном из рынков Илья стал свидетелем следующей сцены. Он был рядом с Зиной, отец, как всегда, в сторонке от детей. Настя с перекинутым на тесёмках за плечами холщовым мешком с семейными пожитками вышагивала немного впереди Зины и Ильи. Неожиданно к Насте сзади приблизился какой-то парень и полоснул по мешку лезвием безопасной бритвы. Из мешка показалось какое-то тряпьё, которое не заинтересовало воришку. Зина закричала: «Ты что делаешь?!». Парень убежал.
К вечеру ноги мальчика вспухали от ходьбы, подъём ног вздувался в виде подушек, ступни горели, икры ног болели. Особенно тяжело было ногам утром, от боли Илья не мог ступить на ноги; к обеду ноги расхаживались, а к вечеру снова уставали. И так было изо дня в день.
Иногда встречались попутчики. Но Илья Никитович старался их избегать, так как однажды, некий попутчик-татарин украл у него котелок и шинель во время сна. Несколько раз на мальчика Илью нападали собаки, гуси во время его попрошайничества. Ночевали где придётся. Если люди не боялись их пустить, то спали у кого-нибудь на полу, утром добрые люди даже кормили. На вокзалах было так людно, что не было места присесть, и маленький Илья спал стоя, стиснутый со всех сторон толпой.
Отдыхали в поле, в лесу, на берегах, рек и речушек, у прудов. Трудно сказать, знал ли малограмотный Илья Никитович географию страны, вряд ли. Но он всегда руководствовался в своих бродяжничествах фразой: «Язык до Киева доведёт». Но он шёл не в Киев, а в Тамбовскую область, где не было войны. Утомлённые, искусанные комарами и мошкарой, обжигаемые палящим солнцем летом, пронизываемые холодным ветром осенью, и дрожащие от мороза и холода зимой, четверо путешественников держали путь на Тамбовщину.
Дети отставали от отца, часто они смеялись над ним, над его прыгающей походкой, они роптали на свою судьбу. Мылись в общественных или частных банях, если им разрешали, летом в речках и прудах.
Наконец, семья прибыла в Тамбовскую область. Илья Никитович устроился счетоводом в колхозе. Им дали большой дом под железной крышей. Настя была за хозяйку, она варила пищу, стирала. Уборку помещения делали сообща. Во время бродяжничества Илья Никитович ни разу не имел возможности выпить. Он был всегда трезв, но по-чёрному курил махорку.
Вечерами в том огромном доме Илья Никитович читал детям газеты. Мальчику запомнилась статья из газеты, как немцы бросали людей в колодец. Когда погибших вытащили из колодца, то у одного из мальчиков в кулаке нашли пуговицу, которую сличили с пуговицами пленного немца, у которого на шинели одной пуговицы не хватало. Эта была именно та пуговица, которую нашли в сжатом кулаке ребёнка.
Первый раз Илья испытал отравление угарным газом. Он потерял сознание и пришёл в себя только тогда, когда открыли окна и дверь. Сестра Настя гладила его по голове, держа на коленях, а он судорожно дёргался от приступов рвоты. В дальнейшем он ещё два раза отравлялся угарным газом до потери сознания — в Воронцовском детском доме и у хозяйки в Кузьминке Тамбовской области.
Летом приехал дядя Павел. Илья-младший стоял на дороге, ведущей к станции, в ожидании Павлика. И вот он идёт по дороге, худенький, стройненький паренёк. Он крепко обнимает Илью, и они направляются к дому. Все рады приезду Павла. Павел рассказывает о мучительной смерти бабушки Кати, о смерти своего отца Никиты Петровича. После смерти матери Павел с отцом жили в сторожке. Им выдавали пайки хлеба по карточкам, порою люди брали две-три пайки хлеба наперёд, а потом перебивались как придётся. В один из вечеров, Никита Петрович, вздохнув и печально посмотрев на сына, произнёс: "Павлик, как бы я хотел съесть кусочек хлеба!" Павлу до слёз стало жаль отца: «Я сейчас!» — вскочил он и побежал за хлебом. Пайки выдавали круглосуточно. Он получил три пайка хлеба, запыхавшись, прибежал в сторожку, а Никита был уже мёртв. Диким голосом взвыл Павел и выскочил из сторожки. Он нёсся по тёмному полю в управление механизации к дежурному, чтобы сообщить о смерти отца. Схоронив отца, Павел решил поехать к брату Илье, адрес которого у него был. Дети уже знали о смерти бабушки из полученного весной письма, тогда они вместе с отцом оплакивали бабушку Катю и дедушку Никиту. И вот Павлик снова всё поведал им о случившемся, и они все всплакнули.
Павлик прожил у Ильи месяца два. Дядя внёс разнообразие в жизнь семьи. Для Ильи он делал из прутьев ивы свирели, свистки, тросточки, фонарики, украшая их всевозможными замысловатыми рисунками из вырезанной на них коре. Для Зины он делал из тонких прутьев корзиночки, из плодов шиповника или калины на нитки нанизывал бусы. У Ильи появилось несколько железных ободов, специально сделанных из жёсткой проволоки крючков-держателей для ободов, которые он гонял с другими мальчишками по улице. Часто мальчики выпускали обода из держателя, и они катились под пригорок. Начинались поиски ободов в траве. Самое неприятное случалось, когда наступивши на обод в густой траве получаешь сильный удар ободом по голени с последующими на ней синяками. Летом группы мальчиков и девочек с вёдрами, наполненными водой, выгоняли сусликов из нор. Сусликов, которые выбегали из нор, ловили и убивали палками.
Глава 7 ПРИЕЗД В ГОРОД НИКОЛАЕВ
И вот они все вместе уезжают в Николаев к сестре Ильи Никитовича и Павла Шуре. Она вернулась из заключения и находилась в Николаеве. Шура была от природы очень добрая, в семье её называли блаженной и чудной. У Шуры не было семьи и детей. Она имела страсть кочевать с места на место. Илья Никитович был человеком непостоянного характера, авантюристических планов, бродяжнических наклонностей, ленив, неряшлив. Внешне он был безобразен: косоглазый, с широким приплюснутым носом, широкоскулый, толстогубый, с морщинистым лицом, беззубый. Единственное, что придавало его внешности привлекательность - это густые вьющиеся тёмно- каштановые волосы, которые кольцами ниспадали на его узкий лоб. Зина и Илья унаследовали от отца густые волосы. Все дети были похожи на отца, особенно Илья. Старшая сестра Настя унаследовала во внешности кое-что от матери. Зина по-своему была привлекательна. А младший Илья был некрасивым: нависший лоб, небольшой носик, невыразительные светло-карие глаза, веснушчатое лицо, мелкие ровные зубы, толстая верхняя губа, свисающая над нижней. По мере взросления Илья-сын очень терзался своей внешностью, невысоким ростом, чувствовал некоторую долю неполноценности и удручённости. Он был худеньким, щупленьким пареньком с густой копной русых волос, волнистым чубом и длинными загибающимися вверх рыжими ресницами.
Зина была похожа на него, но у неё был красивый овал лица, большие выразительные тёмно-карие глаза, аккуратненький носик, вьющиеся локоны. Настя была по-своему красива, её лицо имело продолговатую форму, а темно русые волосы были прямыми.
Взрослые Павлик и Шура, Нюра и Иван были в Никиту — смуглые, с прямыми тёмно-русыми волосами. А Илья Никитович и Николай были рыжими. Их мать Екатерина была светловолосая.
В Николаеве, куда они прибыли, семье разрешили пробыть только двадцать четыре часа, так как город считался закрытым. По неведению или по легкомыслию Шура не сообщила им об этом. Каким-то образом Павлику удалось остаться у сестры, возможно, потому, что он был несовершеннолетним и нуждался в опекунстве, а Илья Никитович с детьми поехали в Донбасс к Нюре. Слово «поехали» надо было понимать как добирались на попутных товарных поездах и поездных платформах. Как правило, на платформах были другие попутчики. В товарных вагонах топились круглые плитки, на которых люди по очереди варили пшенные супы. Среди попутчиков и их семей нередко происходили ссоры и драки, в одной из которых муж кипящим супом ошпарил жену-еврейку, и та плевалась и сморкалась на ошпаренную ногу, втирая в неё слюни и сопли.
Глава 8 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДОНБАСС
И вот, наконец, они благополучно добрались до Нюры в Голубовку. Та приютила их на несколько дней в своей развалине. Немцы угнали в Германию её старшую дочь Марию, которая работала там прислугой и присматривала за детьми хозяйки. Позже она вернулась на Родину, но очень сожалела об этом. Мужа Нюры убили на фронте, она же жила со средней дочерью Прасковьей и младшей Люсей. Пытался ли Илья Никитович устроиться на шахту или нет и что помешало ему остаться в Голубовке, трудно сказать, но через месяц или два он вместе с Зиной и Ильёй на товарной платформе, заливаемой палящим солнцем, катили в сторону востока. Настя решила прекратить путешествия и в четырнадцать лет поступила в ФЗО (фабрично-заводское обучение), чтобы через шесть месяцев пойти работать. Илья лежал на платформе и обливался слезами, тоскуя по старшей сестре.
Ему вспомнился рассказ Насти, как она его спасла. Когда Илье было девять месяцев, он сидел на полу. Взрослых никого не было; в хате была только Настя. Дверь хаты была открыта. Вдруг в хату, где он сидел, вбежала огромная домашняя свинья и с хрюканьем ринулась к нему. Восьмилетняя Настя закричала о помощи, и бабушка Катя вон вытолкала свинью. Илья остался целым и невредимым.
Под стук колёс в голове у него звучали слова песни «Эшелон за эшелоном, эшелон за эшелоном…», и от этих слов становилось ещё тоскливее на душе.
Зина не выражала никаких эмоций, возможно, и она тужила по сестре, но скрывала это. Илье вспомнилась сцена, как Зина дала дяде Павлу несколько отцовских папирос и отец гонялся за ней вокруг стога сена и потом избил её. После они сидели в поле и осуждали отца за жестокость, потом эта сцена сменилась другой: как сёстры пытались ножницами подстричь его. Самым трудным было выстричь ямочку затылка, так как она была глубокой. Илья был очень худеньким, шея была тонкая. Сёстры заставляли его изобразить мимику плача, когда все жилы напрягаются и ямочка на затылке выравнивается и вот в этот –то момент и выстригали волосы в этом месте.
Глава 9 ЗНАМЕНСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ
В этот раз отец с Зиной и Ильёй шёл в Тамбовскую область через Воронежскую. Где было возможно, некоторые расстояния проезжали товарняками. С раннего детства до старости в память Ильи глубоко врезались пронзительные свистки и протяжные гудки паровозов, мерцающие огни светофоров, ритмично нарастающий стук колёс, товарные вагоны с брёвнами или соломой, платформы товарняков под палящим летним солнцем. Скитаясь с детьми по России от Нижнего Поволжья до Урала через Саратовскую, Воронежскую, Тамбовскую области, Удмуртию и Мордовию. Илья Никитович часто пел. Его репертуар состоял из таких песен, как «Шумел камыш, деревья гнулись...», «Под ракитою зелёной...», «По долинам и по взгорьям...», «Ревела буря, дождь шумел...», «Распрягайте, хлопцы, коней...» Дети с грустью смотрели на него. Он, бродяга, обладая красивым баритоном, затягивал одну из своих любимых песен «Бродягу». Для вибрации голоса певец указательным пальцем руки нажимал на кадык и выводил чудесную мелодию. Отец не «проклинал судьбу», как пелось в песне. Он был преисполнен оптимизмом и постоянно ободрял детей: «Не робейте, не пропадём!» И они, дети, не пропадали. На реке Ворона и Хопёр собирали ракушки, варили их в котелке на костре, пока они не раскрывались, а когда раскрывались, то выскабливали из них содержимое, которое по вкусу и упругости напоминало резину. Надо было долго-долго жевать мясо ракушки, чтобы суметь проглотить, что порою не удавалось.
Они опять побирались, но теперь уже без Насти. По обеим сторонам деревенской или городской улицы, которые они уже поделили между собой, дети просили милостыню. Отец не участвовал в попрошайничестве, заведомо понимая, что ему никто ничего бы не дал, потому что он был молод.
Когда Зина и Илья роптали на усталость, надоедливость бродяжничества и попрошайничества милостыни, отец говорил: «Волка ноги кормят» или «Под лежачий камень вода не подтечёт», давая им понять, что попрошайничество необходимо для выживания. Илья мечтал, чтобы какая-нибудь семья усыновила его, но никому он не был нужен. Частенько отец подшучивал над Ильёй: "Ну где твоя вырдохоленая Маша?" Года в четыре Илья-сын придумал фразу, которая не несла в себе никакого смысла, но он любил её повторять: «Вырдохоленая Маша, чебердуется король». Почему он придумал её, он не знал, отец хохотал над сыном, когда слышал эту фразу.
Зина была строптивая, часто огрызалась на замечания и команды отца, за что получала подзатыльники. В обиде на него она садилась где-нибудь в сторонке и про себя ругала его, отчего у неё шевелились губы, что приводило отца в ещё больший гнев. «Прекрати шевелить губами, щеколда!» — возмущался отец. Илью в сердцах отец называл «черт верёвкин». Сестра Настя и Илья-младший по характеру были более покладистые, чем Зина.
Семья приехала в Тамбовскую область уже без Насти. Отец приходил в отчаяние от материальных трудностей. В Моршанске, куда они прибыли, отец исчез, и Зина с братом остались одни на улице. Их забрала милиция и отправила в Моршанский детский приёмник, где детей держали несколько дней до выяснения, где находятся их родители, и если последних не находили, то беспризорников распределяли по разным детским домам. Илью и Зину направили в Знаменский детский дом.
Илья неожиданно заболел корью, и Зина на спине понесла его в больницу, где он пробыл определённый срок, и сразу же после выписки из больницы Зина принесла его на спине в Знаменский детский дом, где она уже жила несколько дней. Маленький Илья жил вместе с другими мальчиками в помещениях для мальчиков. Тут были определённые детдомовские правила: не лягавить (не ябедничать на обидчиков), отдавать лучший кусок пищи старшему, то же относилось к одежде. По сути у него и здесь не было одежды, кроме хлопчатобумажного свитера и брюк. Пальто не было, на ногах только тапочки, хотя уже была зима. Мальчику очень хотелось выйти на улицу, походить по снегу.
К болезненному Илье цеплялись всякие болячки, особенно его мучили зудящие струпья на голове и чесотка. Голова была вся покрыта корками, под которыми был нестерпимый зуд, он садился под стол и головой тёрся и упирался в крышку стола снизу. Струпья хрустели, и это приносило временное облегчения, потом зуд головы начинался снова. Никто не обрабатывал ему голову, только раз воспитательница расчёской прошлась по его голове, выискивая вшей и гнид, при этом она вскрикивала и постоянно от него отскакивала. Не меньше неприятностей приносила чесотка. Между пальцами рук и на кистях рук были мокнущие прыщи, бока и бёдра тоже чесались. Время от времени Илью приводили в изолятор, раздевали и обливали отвратительно пахнущей белой жидкостью, от которой его тошнило и запах которой остался у него в памяти на всю последующую жизнь.
Уже шёл третий год войны. Мальчику Илье исполнилось 7 лет, но никто в детском доме даже словом не обмолвился, что ему надо ходить в школу. Зина ходила во второй класс, хотя была переростком, образование Насти закончилось на третьем классе.
Илье очень хотелось учиться, он рано научился считать до ста, умел читать слова по слогам в пять лет, знал таблицу умножения. Всё это как-то само органически впитывалось в его сознание.
В Знаменском детском доме очень распространены были такие забавы, как «Самолёт» и «Тёмная». «Тёмную» Илья уже испытал в Краснокутском детском доме, а «Самолёта» он до смерти боялся и старался уснуть тогда, когда убеждался, что все спят. Он видел, как жертвы «Самолёта», вскакивали, носились как угорелые по спальной комнате и потирали обожжённые пальцы. «Самолёт» делался так: несколько человек зажигали полоску газеты или тлеющую вату и подносили горящую полоску газеты или тлеющую вату к ногам спящего и вставляли их между пальцами ног. Сонный человек вскакивал от боли и спросонья, не понимая в чём дело, начинал метаться по спальной комнате под хохот наблюдающих. У Ильи не было тут врагов, но иногда его стращали какой-нибудь авторитетной среди ребят личностью.
Так, когда некий Кащей попал в больницу, и его пальто воспитательница временно дала Илье поносить, мальчишки стали пугать его: «Вот Кащей придёт, он тебе задаст!» Илья с ужасом ждал возвращения Кащея, большеглазого мальчика лет двенадцати. Кащей пришёл. Илья поднёс ему пальто, объясняя, что он его взял не сам, а ему воспитательница дала, на что Кащей улыбнулся и ответил, что Илья может носить пальто и в другие разы, когда захочет.
Глава 10 ИЛЬЯ И ЗИНА ОБРЕЛИ СЕМЬЮ
Летом 1944 года отец забрал Зину и Илью из Знаменского детского дома. Он объяснил им, что женился, что у них теперь будет мать, хотя и не родная, что его жена добрая женщина и им будет легче жить. Всё это не укладывалось в голове у детей, так как они привыкли к своему семейному кругу вчетвером, а после того как Настю оставили в Голубовке, — втроём. Они спросили, как выглядит «мать», сколько ей лет, где они будут жить.
Илья работал счетоводом в деревне Ольшанке, которая была разбросана по большой округе.
Будующая жена Ильи Никитовича работала в колхозе. Их свели колхозники. Звали женщину Нюрой. Она была очень маленького роста, светловолосая, сероглазая, с маленьким носиком, тонкими поджатыми губами. Весёлая, с юмором, общительная, она уже была когда-то замужем, но муж ушёл на фронт и не вернулся. Неизвестно, погиб ли он или бросил её. Когда ей представили Илью Никитовича, страшного и косоглазого, она сразу же решила дать ему отставку, но он зачастил к ней, она привыкла к нему и не стала обращать внимания на его внешность, даже косоглазие не вызывало у неё отвращения. Их поженили всем сельсоветом, и Илья перешёл жить в её мазанку, маленький дом из самана под соломенной крышей с двумя крошечными окнами и с глинобитным полом.
Когда Илья Никитович вёл детей к Нюре из детского дома, она подбежала к ним, по очереди расцеловала их и заплакала, увидев худеньких и идущих к не родной матери, а к мачехе девочку и мальчика. Нюра оказалась женщиной доброй, детей не обижала, и отношения между ней и детьми установились хорошие.
После работы Илья-старший приходил домой часто пьяным, дебоширил, скандалил, но Нюра, хотя и была маленькой женщиной, в обиду себя не давала. У них родилась девочка, назвали её Валей. Илья маленький был свидетелем родов, которые фельдшер принимал на дому. Мальчик сидел на русской печке в темноте и слышал душераздирающие крики рожавшей женщины, фельдшер давал ей инструкции, как дышать, как держаться, и вот раздаётся писк младенца. Всё позади, Илья очень рад, что у него появилась ещё сестричка. Он любовался ею, она была как куколка, голубоглазая, чистенькая. Но радость мальчика была недолгой. Девочка заболела, как выразился отец, «младенческой», и её лицо дёргалось в конвульсиях. Она вся дрожала, глаза закатывались, потом наступало как бы облегчение, а через несколько минут всё снова повторялось. Младенец лежал на печке, и Илья, глядя на неё, испытывал мучительные душевные страдания, плакал, видя муки сестрички. Он молил Бога помочь ей, отогнать от неё боль, он надеялся на чудо, но чудо не произошло: Валя умерла. Илья не помнил роли и участия взрослых, он только помнил, как отец морозной зимой принёс маленький гробик, в который положил Валю, и отнёс гробик на кладбище, похоронив дочь.
Илья уже умел писать, неизвестно, кто его научил этому, но он уже хорошо читал и считал. Он написал письмо Насте, и когда взрослые прочитали трогательные строки об умирающей Вале, то все заплакали, а мачеха зарыдала и судорожно стала обнимать и целовать мальчика. Илья и Зина спали на русской печке. Отец с мачехой на кровати. Илья просыпался рано и с печки обозревал хату. Однажды его внимание привлекло быстрое движение взрослых на кровати под одеялом. Зина проснулась и дёрнула его за руку: "Что ты уставился туда?" — сердито спросила она и оттащила его в дальний угол печи.
Зиму все прокоротали в саманной мазанке Нюры. Весной в Ольшанке началась эпидемия туляремии, которая косила всех подряд. Добралась она и до маленького Ильи. Никто в семье, кроме него, не заболел. А случилось это так: он очень любил котят и непременно хотел иметь свою кошку. Сначала у него был рыженький котёнок, но он убежал из дома. Илье подарили дымчатого котёнка, которого он бережно хранил и не спускал с него глаз на улице. Котёнок быстро рос и превратился в прекрасную кошечку, которая весной заболела туляремией и сдохла. Мальчик, поплакав, решил с почестями похоронить её. Вырыл могилку, положил кошечку в тряпочках в ямку, бросил несколько весенних цветов и распускающихся листиков и зарыл могилку. Буквально через день-два у него началась высокая температура, в жару и бреду он метался по кровати. Приходил тот же фельдшер, что принимал роды, отметил кризисное состояние ребёнка, выражая надежду на его выздоровление. Илья действительно выздоровел.
Летом Зину постигла беда. Она гонялась за курицей, которая неслась не у себя на чердаке, а в соседнем доме, наступила на колючую проволоку, и у неё на пятке образовался огромнейший нарыв. Зина не могла наступить на ногу и передвигалась по комнате с табуреткой. К пятке прикладывали тёртый картофель, мякиши хлеба с солью, подорожник. Всё закончилось благополучно.
Илье очень хотелось учиться. Он мечтал о школе, он умел читать, писать, считать. Ему так хотелось ходить в школу, что однажды в солнечный зимний день мальчик босиком побежал в школу. Ступни ног обжигало снегом и морозом, он прибежал в школу, учительница спросила: «Что с тобой? Почему ты прибежал босиком?». «Я хочу учиться!» — ответил Илья. «Тогда садись за парту». Илья с гордостью сел за парту и урок просидел в классе, потом его, укутав, отвезли на санях домой.
Когда он бежал в школу, встречная старушка произнесла: «У вас холодно, а у нас жарко». Что она имела в виду, Илья не мог понять, возможно, она с иронией произнесла это , глядя на босоногого мальчика, а может быть, она была из жарких краёв. Илье она показалась очень загадочной, он принял её за колдунью и долго всем рассказывал о встретившейся ему по дороге в школу колдунье.
Семья очень бедно жила, скорее существовала, весной маленький Илья с Зиной собирали в грязном поле мёрзлый прошлогодний картофель, оставленный в земле. Приносили домой мягкие липкие клубни, которые мачеха раздавливала и пекла из них оладьи. Летом Илья ходил собирать колоски злаков, которые были ещё зелёные. Он рвал их и наполнял ими пазуху. Они кололи тело. Часто поле охранялось объезчиком, жгучий хлёст кнутом которого маленький Илья испытал на своей спине. Объезчик не только стеганул его кнутом, но и вынул все колоски из-за пазухи. Мачеха варила кисель из зелёных колосков, он был почти как овсяный, только не белый, а зелёный.
Голодные дни в Ольшанке иногда скрашивали радостные события, например, приглашение обсасывать соты. Соседский мальчик пригласил маленького Илью к своему дедушке, который летним днём гнал мёд. Мальчики пришли в дом на пригорке. Взрослые занимались ульями, сотами, на их лицах были металлические сетки. Дети сидели в сторонке и обсасывали соты. Для Ильи это был сказочный день. В конце работы дедушка дал мальчикам по полстакана мёду, который те съели. В желудке Ильи чувствовалась тяжесть. В перевалку мальчишки отправились домой, они катились вниз по пригорку, притворившись, что они не в состоянии идти. Бедность и нищета была свойственна почти всем семьям в округе. Тем не менее некоторые матери старались казаться зажиточными. Вечером, когда они звали детей домой, можно было услышать такое: «Витька! Иди скорее домой! На столе стынет каша манная с молоком!» Услышав такой призыв, другие дети только облизывались, завидуя Витьке.
Илья очень хотел научиться плавать летом в речке. Он постоянно просил отца взять его к речке. Речка в Ольшанке была очень узкая, но глубокая и быстрая, это скорее был ручей с холодной водой. Илья хотел показать, как он умеет плавать «тихой волной». «Ну, сын, покажи, как ты плаваешь «тихой волной», — смеясь, произнёс отец, бросив Илью с рук в воду и стоя возле него. Илья топором пошёл ко дну. Он стал карабкаться по телу отца вверх и уже над водой лез ещё выше. Отец хохотал: «Ну, где же твоя «тихая волна?» Долго после этого Илья был предметом насмешек отца.
Илье очень нравилось кататься на телеге, будь то на облучке или на перекладине. Но перекладина однажды обломилась, и он оказался под телегой; хорошо что ещё между колёсами, отделавшись только широкой ссадиной на щеке, за что он дома получил от мачехи подзатыльник: она рассердилась, что Илья без спросу ушёл гулять и мог бы погибнуть под колёсами тяжёлой телеги.
Бедность, голод, нищета всё больше и больше вносили разлад в семью Нюры и Ильи. Нюра считала мужа лентяем и неудачником, она не видела никаких перспектив в их жизни. Зимой он постепенно спалил в печке всю солому с крыши. Когда лили дожди, с потолка текла вода, и всем приходилось укрываться от дождя под печкой.
Русская печь! Она обогревает дом, на ней можно спать, в ней варят пищу и пекут хлеб, парятся, под ней держат кухонную утварь и ухваты (которые мачеха называла рогачами). Сколько пользы и добра от неё!
Победу над гитлеровской Германией семья встречала в Ольшанке. Эта была великая радость несмотря на голод и нищету.
Жить в хате без крыши было невозможно. В конце лета отец забрал детей и тайно убежал от Нюры. Он перебрался с семьёй в Кузьминку, огромное село, недалеко от Котовска. Семья заняла пустовавший деревянный дом под железной крышей. Отец пропадал целыми днями якобы в поисках работы, Зины тоже часто не было дома, так что маленький Илья, которому шёл уже десятый год, был предоставлен самому себе.
Он пускался в путешествия к племяннице Нюры, Шуре, жившей в Котовске. Она работала на заводе и жила в общежитии для незамужних женщин. Общежитие представляло собой огромный барак на триста или четыреста коек, возле каждой койки была тумбочка. Илья ходил к Шуре пешком через мостик в виде двух широких досок. Ему было так страшно идти по этому мосту: в глазах рябило от мелких волн, которые плескались под мостом, но тем не менее он продолжал ходить к Шуре. Возвращался поздно. В то время отец с Зиной уехали к мачехе просить её перебраться к ним. Возвращаясь в очередной раз поздно домой, Илье показалось, что на крыльце стоит мужчина. Стало не по себе. Илья долго всматривался в крыльцо; наконец, решился пойти к крыльцу. Когда он поднялся на крыльцо, то обнаружил на крыльце развешанное бельё, а чёрную рубаху он принял за ожидавшего его мужчину.
В доме было тоже жутко. Темь кромешная в коридоре и в комнатах, спичек не найти, кремня и ваты, с помощью которых добывали огонь при отсутствии спичек, на месте не оказалось. Голодный Илья лёг спать. На утро опять никого нет. И так в течении нескольких дней. Илья ходил по Кузьминке и просил милостыню.
Некая старушка предложила ему сделку: она кормит его, а он утром забирает из хлева её корову и гонит её в стадо, вечером забирает корову из стада и приводит её домой, кормит и поит на выгоне телёнка, сторожит её дом. У старушки есть внук, который связался с дурной компанией и часто совершает налёты на дом, когда старушка уходит в церковь. Илья обещает ей поговорить с отцом и дать ответ на следующий день. Дома отец и Зина отпускают его, предварительно узнав адрес старушки. И вот начинаются дни маленького труженика. Всё идёт по расписанию. Подъём, выгон коровы из хлева к пастуху, в стадо, выгон телёнка в поле, поение телёнка, охрана дома. Вечером Илья забирает корову из стада, до этого он отвязывает телёнка и ставит его в хлев. Старушка довольна мальчиком. Он живёт у неё два дня, спит на матраце. В первое воскресенье недели старушка собирается в церковь. Она даёт Илье должные инструкции, как закрыть дверь изнутри, чтобы внук с друзьями не могли проникнуть в дом. Она уходит утром. Илья играет на полу. Вдруг в дверь раздался стук. Мальчик вздрагивает и выбегает в сени. За дверью слышатся голоса, дверь ходит ходуном под натиском парней снаружи. Илья поправляет засов, пригнувшись вбегает в хату и встаёт в простенок. «Там кто-то есть! Открывай!», — раздалась команда. Он забирается на печку и калачиком сжимается там. Через минуту дверь выломана, и ватага парней вваливается в комнату. Они находят Илью на печи и спрашивают, почему он им не открывал, он отвечает, что ему велено никому не открывать. Ребята настроены к нему мирно, они понимающе одобряют его и, вытащив всё из погреба и печи, даже предлагают поесть с ними, но Илья отказывается и продолжает лежать на печи. «Что-то топлёное молоко синеватого цвета, ты не видел, не сыпала ли старуха в него какой-нибудь порошок?» — задаёт Илье вопрос голубоглазый подросток, видимо, внук старушки. Дабы как-то уберечь старушкино добро, Илья пускается на ложь: «Да, она что-то сыпала в молоко!» Мальчишки ухмыляются, подносят ему на печь стакан топлёного молока и заставляют его выпить молоко. Илья пьёт молоко и больше ничего не помнит. Он очнулся только тогда, когда услышал ворчание старушки: «Не было сторожа, и этот не сторож». Свежий воздух привёл Илью в сознание. Налётчики, разворошив угли в печке, напустили в дом угарного газа. Илья угорел и лежал на печи без сознания, пока не пришла старушка и не открыла двери. Когда она увидела, что он не спит, а лежит на печи без сознания, она поняла, что он угорел, и распахнула окна, а возможно, старушка не хотела сама находится в угарном помещении. Хозяйка послала Илью за коровой. У него стучало в голове и колотилось сердце. Он пригнал корову и в тот же вечер был отправлен восвояси.
В октябре месяце отец, захватив Зину, решил отправиться пешком с тележкой за картофелем в Ольшанку и заодно встретиться с Нюрой. Они пришли из Ольшанки в Кузьминку вместе, запряжённые в тележку с мешками картофеля. Когда Илья посмотрел на отца, то удивился, почему он смеётся. Но отец не смеялся, у него от холода и дождя дрожало всё тело, и он лязгал зубами. Илья Никитович не мог попасть зуб на зуб, у него был открыт рот, судорожно тряслись губы, и издали Илье показалось, что он смеётся. Нюра и Зина держались крепче. Тут же отец дал сыну деньги и отправил его за водкой, для согревания тела.
Глава 11 ЖИЗНЬ НА УРАЛЕ
Через месяц, в ноябре, отец завербовался в Свердловскую область, получил проездные и подъёмные деньги и поехал с детьми искать счастья на Урале. Он предлагал Нюре путешествие с ними, но она наотрез отказалась. Когда её не было дома, они ушли. Илье и Зине было жаль мачеху, но они подчинялись отцу.
На Урале семье дали комнату, чистенькую, светлую с необходимой мебелью (кровати, стол, стулья, шкаф), с плитой. Зине отец купил отрез малиновой ткани, и соседка сшила ей красивое платье с бубенчиками. Дети радовались своему жилью, но радость была недолгой: Илья-старший однажды заявил им, что работа для него вредная и что они должны отсюда уезжать. Вечером подготовились, до этого он продал Зинино платье. Илья долго не мог забыть того красивого платья, которое так шло Зине. Утром они потихоньку вышли из дома и направились к станции. По пути им встретился знакомый, который спросил Илью, куда это он спозаранку направляется с детьми., на что бывалый «путешественник» ответил плохо придуманной ложью, вызвав у знакомого улыбку. И вот снова просторы зимних полей и заснеженные тропы лесов, снова деревни и города, снова попрошайничество и ночлеги где придётся, снова новые попутчики и бродяги. Илья –отец убеждал детей, что тоскует по Нюре, что он теперь по-настоящему оценил её и что им всем надо жить вместе. Но… так как жизнь очень трудная, то он предлагает детям временно пожить в каком-нибудь детском доме, а когда они с Нюрой станут на крепкие ноги, он заберёт детей оттуда.
Они шли по заснеженным просторам Приуралья, Урала, Мордовии, Удмуртии, Башкирии. Ночевали где придётся: в теплушках, в стоявших на железнодорожных путях товарняках с лесом или соломой, в палатках для строителей. Илья был свидетелем неприличных сцен: в одном углу палатки мужчина, обняв женщину одной рукой, снимал с неё одежду, молодая парочка занималась тем же в другом углу, не обращая внимания на мальчика, сидевшего в палатке. Отец и Зина в это время отсутствовали.
Хлеба никто не давал, но Илье нравилось тогда есть колбасу с простоквашей. Почему? Да потому, что когда они были очень голодными и им дали варёную колбасу и простоквашу, то лучшего лакомства в тот день, казалось, не существовало.
В Удмуртии было очень много больных трахомой. Туалеты были открытые, и зимою под настилом крылец возвышались столбы замёрзшего людского кала. Они были обледеневшие и не отравляли атмосферу зловонием. Весной, видимо, их разбивали и вывозили в поле. По всему Приуралью пекли шаники, которые были очень вкусные. Это плоская лепёшка с загнутыми краями, на которую кладут мятый картофель, приправленный жареным луком; сверху картофель может слегка быть облит яйцом, а то остаётся и без яйца, и этот открытый пирог выпекают в русской печи. Пирог разрезают на части и едят. Очень распространена была в тех краях и брага, которую хранили в погребах в жбанах из бересты. Брага очень утоляет жажду и от неё немного хмелеешь.
Илье-сыну запомнился случай, когда отец с детьми заблудился в лесу. Было нечто вроде как заблудится в трёх соснах. Старший Илья решил сократить путь от одной деревни до другой, видневшей на пригорке, проходя через лес. Когда они по лесным тропам отправились в деревню, где хотели остановиться и заночевать, то тропы повели их совершенно в другом направлении. Отец решил вернуться в ту деревню, из которой ушёл, но не мог попасть и туда. Темнело, лес был густой, хотя и не большой, так как из первой деревни была видна другая, стоявшая за лесом на пригорке. Но отец никак не мог пробраться к ней. Его охватила паника, он стал звать на помощь: «Ого…го…го…го!» — кричал мужчина, и его голос громким эхом разносился по лесу. Но никто не пришёл им на помощь, и ночь пришлось коротать в лесу, под деревом. Они не спали, так как боялись нападения лесных животных. Утром при свете все успокоились и пришли в деревню на пригорке. Там им правление колхоза помогло побыть несколько дней при конюшне, где было помещение для дубления кожи. Запах в помещении от дублёной кожи был тошнотворным. Илья и Зина расположились для ночлега в подвешенных санях, отец спал внизу. После трёхдневного пребывания там семья двинулась в дальнейший путь.
Глава 12 ВОРОНЦОВСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ
Весной пришли в Тамбовскую область. Отец подготовил детей к ответам на вопросы администрации детского дома, привёл их к калитке Воронцовского детского дома, оставил их там, а сам спрятался в кустарнике за дорогой. Он наблюдал, как встретят детей, возьмут ли их. До этого они договорились о месте встречи в случае отказа. Детей могли и не взять, если администрация заподозрила бы, что у них есть хотя бы один из родителей.
Директор Лидия Ивановна, плотная, красивая блондинка, задавала Зине несколько вопросов относительно родителей. Когда же Зина неуверенно стала что-то лепетать об отце, который их бросил, то директор усомнилась в верности её слов, задала им ещё несколько вопросов, спросила сколько им лет, где родители, есть ли при них какие-либо документы. Не найдя ничего при детях, она повела их в помещение детского дома — двухэтажное белое здание, — и тут же врач стал определять их возраст по зубам, костям, гениталиям. Санобработку проводили почему-то при присутствующих детях. Вымыв их в корытах и одев Зину и Илью в чистое бельё, повели их в столовую, потом распределили по разным спальням. Жизнь в Воронцовском детском доме оставила у Ильи-младшего светлые воспоминания: красивая природа местности, лес, чистая речушка, парк, где находился детский дом, заброшенное полуразрушенное здание церкви с надгробными камнями вокруг него. Всё это вселяло оптимизм в душу ребёнка, заставляло забыть те невзгоды и мытарства, которые он доселе испытал.
Летом дети часто ходили в лес собирать ягоды, орехи, просто погулять. Много времени они проводили на берегу реки Цны, которая текла под пригорком в парке. Дети строили трамплины и ныряли с них. Илья научился плавать и нырять с разбега. В парке весной высасывали из дупел соломинкой берёзовый и кленовый сок, собирали подснежники, летом охотились за сотами диких пчёл и ос, гнёздами которых изобиловали липы. Деревья в парке были вековые, могучие, разнообразные: липы, вязы, клёны, берёзы, дубы. Вокруг деревьев буйно росли кустарники, было масса цветов, густой травы, над которыми кружились стаи бабочек и шмелей, пчёл, ос, стрекоз и всякой другой божьей твари. Вечерами вихрем проносились летучие мыши. Летом всё благоухало, зимой всё цепенело, покрывалось белым снегом и сверкало озарённым лучами солнца инеем и сосульками.
Здание церкви являлось местом сбора мальчишек. Тут они играли в прятки, тут они искали клады, птичьи гнёзда, исследовали внутри настенные росписи. Пробежать поздно вечером мимо церкви считалось верхом храбрости. Вокруг церкви было несколько могил с надгробными плитами. Надписи на плитах были полустёртыми, но кое-что можно было прочитать.
Шёл 1947 год. Уже два года прошло после окончания войны, страна залечивала раны, продолжалось послевоенное строительство разрушенных городов и сёл. Детей в детском доме кормили сносно, ежедневно давали по стакану молока. Но дети оставались голодными. Илье всегда хотелось есть. На завтрак каждому воспитаннику давали очень горячие каши, кусочек масла и две чайные ложки сахарного песка.
Илья обычно сидел возле худенькой тихой девочки, Светы Овсянниковой. Однажды за завтраком он пришёл в ужас, когда Света, проглотив ложку сильно горячей каши, обожглась ею и ничком упала на стол, потеряв сознание. К счастью, тарелка отлетела в сторону. Через минуту она пришла в себя. Девочка торопилась, потому что была очень голодной. Илья долго был под впечатлением этого случая.
Илья пошёл во второй класс. Он пропустил первый класс, так как считал, что достаточно был подготовлен ко второму классу. Он начал писать стихи, которые от всех прятал, так как стыдился кому-либо показать их. Когда один из мальчуганов похитил у него тетрадку со стихами и начал читать первый попавшийся стих, Илья бросился на него, вырвал из рук мальчишки свою тетрадь и разорвал её, уничтожил все стихи. После этого он перестал писать стихи, а переключился на чтение. Читал он много и запоем. Особенно любил Илья, когда воспитательница читала какую-нибудь книгу, а все детдомовцы располагались вокруг неё. Так проходило коллективное чтение книг: «Рыжик» Свирского, «Четвёртая высота» и других. Воспитательница читала книги при керосиновой лампе, так как электричества не было, и при трогательных моментах в книге, Илья забивался в дальний тёмный угол, чтобы никто не видел его слёз. Он плакал о Рыжике.
Раз в месяц детей водили в кино. Это был неописуемый праздник. Крутили ленты военных лет, события которых были свежи в памяти. По окончании фильма «Молодая Гвардия» Илья весь был в слезах. Он долго не мог успокоиться от сцены казни молодогвардейцев. Крутили и трофейные фильмы: «Четвёртый раунд», «Последний раунд», все обалдели от «Тарзана», стали копировать Тарзана в причёске, подражать его улюлюканью, движениям, прыжкам по деревьям.
Когда Илье было одиннадцать лет, он впервые сфотографировался. Он ходил за несколько километров, чтобы сделать свой первый снимок. Надел на себя пиджак, на голову шапку, таким он был запечатлён на фотографии.
Весной он заболел малярией, его всего колотило, поднялась высокая температура, после этого он заболел воспалением лёгких. При подъёме он не мог встать, воспитательница взяла его на руки и отнесла в изолятор. Медсестра лечила его таблетками, ставила банки. Он лежал в изоляторе в темноте, после отбоя туда приходила нянечка, ложилась на противоположную кровать, гасила свет и отдыхала. Зина навещала брата вечером. Однажды , не подозревая, что нянечка лежит на кровати, она спросила, почему он в темноте так рано, Илья ответил, что нянечка погасила свет. «У! Слепая!», — возмутилась Зина.- «Я тебе покажу «Слепая!» — запищала нянечка. Зина стала выкручиваться: «Я не имела в виду Вас, я споткнулась и сказала «Слепая» на себя!» — «Больно хитра», — возразила нянечка.
Илья выздоровел и продолжал ходить в школу. Учился он хорошо, но был шаловлив и непоседлив. Перед ним за партой сидел краснощёкий и полнощёкий Шурик Пчелинцев. За Ильёй сидел пучеглазый Эдик. Дабы сразу убить двух зайцев, Илья дразнил своих противников так: он надувал щёки и выпучивал глаза. Эдик и Шурик одновременно колотили его по голове. Голова Ильи часто страдала, начиная с Голубовки. Зина, швыряя в него камешками, пробила слегка ему голову, в Краснокутском детском доме хулиган пробил ему голову бутылкой, в школе в Воронцовке девчонки с разбегу толкнули его, и он головой ударился о стенку так сильно, что почти потерял сознание и сразу же во всех конечностях закололо словно иглами.
Но и Илья порой был жестоким. Часто его донимал мальчик, который был бледнолицым и худощавым. В сумерках в коридоре он подбегал к Илье и дёргал его за одежду. Разозлившись на выходки этого мальчика, Илья развернулся и со всего размаху ударил мальчика по лицу, тот вскрикнул и упал. Из носа мальчика хлынула кровь. Илья испугался и отбежал. К счастью, проходившие мимо взрослые подхватили мальчика и понесли его. Илье стало нестерпимо жаль этого мальчика, который ещё и мочился в кровать. С того момента Илья никогда не обижал его.
Был и такой момент. Почти его сверстник, Еленкин Коля, голубоглазый паренёк с правильными чертами лица, терроризировал в том же коридоре девочку, у которой были огромные печальные глаза. Илью взбесило поведение Кольки, он подскочил к нему , вцепился сзади ему в шею и, толкая Кольку, протащил его по всему коридору. Они не подрались, так как Еленкин побоялся связываться с Ильёй.
В Воронцовском детском доме летом обычными играми были игры в прятки, жмурки, салки, лапту, городки, клёк. Для пряток идеальными местами служили вековые деревья парка и заброшенная церковь. В жмурки играли в помещении. Ещё играли в «зелень». Мальчишки становились в круг, и ведущий командовал: «Не рвать, не собрать, свою зелень показать!» После этой команды все разбегались по кустам и прятали листик или травинку на своём теле . Через минут пять ведущий командой всех собирал и искал у каждого зелень. Выигрывал тот, у кого зелень не нашли. Выигравший сам её доставал из потайного места.
В Воронцовке у Ильи появился старший друг. Звали его Иван Гончаров. Это был крепкий сероглазый парень со светло русым вьющимся чубом. Его чуб почему-то возмущал директора Лидию Ивановну. Однажды, когда было отдано распоряжение всем остричь чубы, Иван оказался перед нею со своим пышным чубом. Она тут же собрала воспитателей, и они, вцепившись в отбивавшегося от них Ивана, дружно ножницами состригли его чуб. Иван заплакал и убежал.
Иван рассказывал Илье всевозможные истории из книг, которые он читал, катал мальчика на велосипеде, даже поведал ему, что он влюблён в Анну Фёдоровну, воспитательницу. В неё можно было влюбиться, она была стройная шатенка, с красивыми ногами, аккуратно одетая. Однажды, катая в парке Илью на велосипеде, Иван засмотрелся на проходившую мимо Анну Фёдоровну, потерял управление велосипедом и вместе с Ильёй упал в канаву. Весёлая, жизнерадостная, Анна Фёдоровна жила со своей старшей сестрой, которую поразила молния, и она ужасно боялась грозы. Анна Фёдоровна и Зина были очень дружны, их дружба была предметом гордости для Ильи. Любимая воспитательница Зины особенно прославилась после случая с волками.
Шурик Пчелинцев, краснощёкий паренёк, который сидел за партой перед Ильёй, убежал из детского дома. Администрация навела справки и узнала, что он находится у бабушки за двадцать километров. Стояла зима. Анну Фёдоровну направили за ним. Неизвестно, как она добиралась туда, оттуда они с Шуриком стали на лыжи и на лыжах отправились в Воронцовку. В три часа дня они вышли из дома, а к четырём стало смеркаться. Прошли они всего половину пути. Лыжни не было, поэтому идти на лыжах было трудно. Вдруг сзади раздаются какие-то звуки, похожие на лай собак. Шурик поворачивается, и сердце его замирает: сзади за ними мелкой рысцой следуют волки. Полушёпотом он сообщает об этом Анне Фёдоровне, которая бледнеет и предлагает лечь. Они ложатся на миг. Волки останавливаются и вдалеке стоят. Постояв немного, они поворачиваются назад, а Анна Фёдоровна с Шуриком, убедившись в безопасности, побежали на лыжах в Воронцовку. Долго воспитательница и Шурик не могли успокоиться от пережитого испуга.
Иван был влюблён в Анну Фёдоровну, Илья в Ниночку Поспелову, круглолицую девочку с постоянно смеющимся лицом и лукавыми серыми глазами. Часто они оставались наедине с Ниночкой, и Ниночка интригующе и кокетливо посматривала на Илью. Через четыре года они увидятся вновь в Тамбове, когда Нина приедет навестить Илью, но тогда уже она ему не покажется такой привлекательной.
Иван и Илья делились своими впечатлениями дня, лёжа на кроватях, которые стояли рядом.
Зина была влюблена в Володю Буца, смуглого семнадцатилетнего еврея. Осенью Володю и Ивана отправили в ремесленное училище, Зину отправили в школу ФЗО учиться на ровничницу, а Илья пошёл в четвёртый класс.
Илья не тосковал по Зине так глубоко, как он тосковал по Насте, возможно, потому что она была не так далеко, как Настя. Он принёс котёнка, но через несколько дней его заставили отдать котёнка назад, так как не положено было держать животное в коридоре. Затем Илья подкармливал щенка, который подходил к территории детдома. Через некоторое время Илья попросил директора разрешить ему принести в детский дом щенка. Администрация долго протестовала, но в конце концов разрешила Илье взять щенка, так как это было лучше, чем котёнок: собаку можно было держать в будке. Илья принёс щенка и назвал его Пальма. Пальме была сделана из хвороста, травы и глины будка перед детдомом, и Илья заботился о Пальме. По мере роста определялась порода собаки, и администрация стала смеяться над кличкой собаки: Пальма должна быть высокой и стройной, а тут было добродушное длиннотелое создание с крепкими короткими ножками, тонким хвостиком, широкой грудью и длинной мордой, с опущенными ушами — явная такса. Но Илья был без ума от собаки, он то и дело подбегал к домику, выгуливал её и старался убедить администрацию и воспитателей детского дома в необходимости держать Пальму как сторожа, которая очень редко лаяла, скорее почти не лаяла. К зиме он утеплил будку дополнительным слоем сплетённого хвороста и глины. В школе Илья думал о Пальме, что его отвлекало от уроков. Он учился в четвёртом классе. После второго класса, где учительницей была смешная, старенькая, маленькая Клавдия Ивановна, которая без конца охала и причитала, в третьем классе у него появилась учительница Мария Прокофьевна, стройная, кареглазая, с миловидным лицом и очаровательной улыбкой. Она ласково относилась к детям, и Илья очень полюбил её. Во сне она являлась к нему в образе матери, а точнее мать приходила и обращалась к нему в образе Марии Прокофьевны. Летом он даже раз приходил к ней домой, а уехав из Воронцовского детского дома, долго переписывался с ней. Она исправляла его лексические и грамматические ошибки, допущенные им в письмах.
Детей приучали к труду в Воронцовском детском доме. Летом дети пололи грядки, осенью собирали урожай арбузов, дынь, помидоров, огурцов, капусты, кукурузы, свеклы, моркови. Осенью же рубили капусту для квашения. Рубили её лопатами в больших деревянных корытах, напоминавших саркофаги, а затем закладывали в огромные цементные ямы. Все ели кочерыжки, которые оставались от кочанов. Кочерыжки были холодные, сладкие и сочные.
Большое удовольствие доставляло детям вымывание сусликов из их нор во время перерывов от работы. Одна группа ребят с палками стояла возле одной норы, другая с наполненными водой вёдрами располагались у противоположной норы. Воду ведро за ведром выливали в нору, и суслики выбегали из противоположной норы, где ребята стояли с палками. Как только суслик выбегал из норы, его убивали палкой.
Природа в Воронцовке была замечательной: древний парк, за ним лес, в который ходили собирать грибы, ягоды, дикие яблоки и груши, рвать цветы. Необозримый широкий луг благоухал ароматом цветов и сена. Сено было сложено в небольшие копны, в нём было много сушёных ягод, особенно клубники. Луг славился обилием клубники.
Здание детского дома пришло в аварийное состояние, и детей летом укладывали спать на улице, располагали кровати рядами и отделяли девичью половину от мальчиковой. Комары и мошкара не давали возможности уснуть. Дети укрывались одеялами и простынями, было жарко и душно, но это было единственным спасением от насекомых. Зимой всех перевели в одноэтажное здание начальной школы, разделённое узким коридором на две части. В одной части была девичья спальня, в другой — мальчиков. Обед варили в другом месте и кормили всех по спальням. Вот в этой-то школе Илья и угорел в третий раз в своей жизни. Угорели многие дети. Когда нянечка Нина Ивановна из девичьей спальни пришла к мальчикам, она почувствовала в их спальне угар и испугалась тишины и неслышимого дыхания детей. Она выскочила на улицу, прибежала к директору домой и, еле прошептав: «Дети погибают», без сознания рухнула наземь. Она угорела. Директор оповестила по дороге кого могла, прибежав с другими воспитателями к детям. Они стали будить детей, трясти их. У многих открылась рвота. Свежий воздух дал кислород голове Ильи, он открыл глаза, стал на ноги на кровати, сказал какую-то шутку и потерял сознание. Очнулся он только тогда, когда ощутил на своей голове потоки горячей воды, а когда стал показывать признаки жизни, его завернули в одеяла и вынесли на морозный воздух.
Глава 13 КУТЛИНСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ
Вскоре после этого печального эпизода Илью, Кольку Еленкина и Шебуняева Петра отправили в другой детский дом — Кутлинский Пичаевского района Тамбовской области. Причина избавления от этих мальчишек объяснялась администрацией очень просто: трудные дети. Илья попал в категорию трудных детей, так как он был упрям, своенравен, не отличался примерным поведением. При репетициях постановок и монтажей досаждал воспитательнице этих постановок своей непоседливостью, кривляньем, издаванием всевозможных звуков. Тем не менее он был участником всех Олимпиад и Спартакиад. Особенно долго и упорно готовились к областной Олимпиаде; в одной из сцен Илья был ведущим кукол, тогда он называл себя реальным именем и фамилией, что ему очень не нравилось. Его учили в случае стеснительности смотреть на задние ряды зрителей.
Наконец настал день Олимпиады, и участники поехали в Тамбов. Илья следовал всем инструкциям поведения на сцене. Он смотрел на задние ряды при исполнении роли. Особенно понравился ему дуэт девочки и мальчика из Моршанского детского дома. Мальчик пел тенором, а девочка басом и когда их голоса сливались, то получалось необыкновенно красивое слияние звуков. В конце Олимпиады, победителей награждали, наградили и обладателя тенора. Илье очень захотелось познакомиться и подружиться с этим мальчиком, но Олимпиада закончилась, и все разъехались по своим детским домам.
Итак, троих мальчиков отправили в Кутлинский детский дом. Их сопровождала воспитательница Кутлинского детского дома Ольга Петровна, невысокая курносая женщина с очень ехидным выражением лица.
Ее послали из Кутли в Воронцовку за тремя детдомовцами. Троица невзлюбила Ольгу Петровну с первого взгляда и всю дорогу за её спиной всячески гримасничали над ней. Они также хохотали над ней, когда она вышагивала перед ними в своих огромных валенках. Благополучно они добрались до Кутлинского детского дома, где воспитательница сдала их администрации. Для Ильи, Пети и Коли началась новая жизнь.
Илья тосковал по природе Воронцовки, так как в Кутлях не было парка, не было речки, не было леса, не было клумб со всевозможными цветами, над которыми кружили стрекозы, шмели, бабочки и жужжали пчёлы, осы и мухи. Село Кутли, как и многие села на Тамбовщине, было большое, а деревянный дом детского дома стоял на отшибе. В большом деревянном доме были две спальни — для мальчиков и девочек, комната для самоподготовки, квартира директора. Столовая и кухня находились в другом помещении, перед которым был пустой колодец. Почему его не засыпали, если он не функционировал, остаётся загадкой. За колодцем стоял сарай, где хранили торф. Точнее это был сруб для хранения торфа. Крыши над срубом не было.
Если пойти прямо от детского дома, то придёшь к оврагу. Овраги пересекали друг друга, их было очень много. Летом Илья ходил по оврагам в романтической задумчивости и оцепенении от их гигантских размеров. Почему они появились? От исчезнувших рек? Зимой они были прекрасной возможностью катания на санях, салазках и лыжах, жестянках и фанере. Особенно распространено было среди детей катание на больших санях, в которых помещалось до пятнадцати человек. Они неслись вниз по середине оврага, некоторые мальчишки падали, а те, кто удерживался от падения, достигали конечной точки остановки саней, которые потом все вместе тащили вверх.
На дне оврага протекала мелкая речушка, и в её устье был родник. Летом речушку дети пытались запрудить, чтобы увеличить её глубину, плотины были из глины и часто размывались. Из родника брали воду для питья и других бытовых нужд. За водой ездили с бочкой. Устанавливалась очерёдность подвоза воды. Илья не любил ездить за водой не потому что ему трудно было наполнить бочку, а потому что он стеснялся ошибиться запрячь лошадь. Он не знал точной последовательности запрягания после того, как поставил лошадь в оглобли: надеть хомут на лошадь, закрепить оглобли в хомут, затянуть хомут? Трудность для него представляло закрепление оглоблей чересседельником, вожжи часто оказывались под чересседельником, что было ошибкой. Но в конце концов он научился запрягать лошадь и ездил за водой один.
Воду для бани носили вёдрами прямо из речушки. Кутлинская баня ничем не отличалась от Воронцовской: такие же полати, такой же котёл, такой же огромный горячий камень для пара. Но если в Воронцовском детском доме детей мыли по очереди и надо было выстоять на морозе свою очередь, то в Кутлинском детском доме можно было помыться без всякой очереди. Тут мужчины-сотрудники часто мылись с мальчиками. Туалет в Кутлинском детском доме был на улице, что было большим неудобством, особенно зимой, когда ночью нужно было бежать в туалет.
Но все эти неудобства не принимались во внимание, было много детских забав и развлечений, была библиотека с интересными книгами, а самое главное, ночной сторож дядя Сеня приносил такие книги, которых нигде не было, кроме как у его соседки, пожилой женщины-обладательницы личной библиотеки старых книг. Илья прочитал такие книги, как «Последний день Помпеи», «В Брянских лесах», «В Муромских лесах» и ряд других. Дядя Сеня обсуждал с ребятами прочитанные им книги и принимался снова за чтение. Но однажды ребятам сообщили, что дядя Сеня хотел повеситься у себя на чердаке. После этого случая его уволили, и Илья перестал получать поток необычной информации из интересных книг. Особое впечатление произвела на Илью книга Войнич «Овод».
Илье нравилось пересказывать ребятам отрывки из прочитанных книг. Он мог сочинять всевозможные собственные истории и рассказывать их перед сном. Мальчики лежали в кроватях и просили его придумать что-нибудь интересное, и он охотно отзывался на их просьбы. Илья закончил четвёртый класс с отличием, и директор детского дома преподнёс ему в качестве подарка толстенную книгу «А.С Пушкин. Избранное».
Директор детского дома Иван Андреевич был высоким широкоплечим мужчиной, сероглазым, крупнолицым, со слегка приплюснутым носом и чувственными губами. Почему-то от всего его облика веяло похотливостью. Он жил с женой, дочкой пятнадцати лет и годовалым ребёнком. У них была домработница.
Глава 14 ВОССОЕДИНЕНИЕ С СЕМЬЁЙ ОТЦА
После окончания четвёртого класса Илья решил воссоединиться с отцом, который жил с женой и двухлетним сыном Иваном в Тамбове, в маленькой комнате пожарки, здания пожарной охраны. Здание находилось на окраине Тамбова рядом с Моршанским шоссе. Это был кирпичный дом с каланчой, с гаражом для пожарных машин и автобусов. В доме было несколько семей и общежитие для холостяков, рабочих завода.
Заводы находились за кирпичной стеной и включали в себя: анилинокрасочный, вагоноремонтный, паро-котельный, резиново-асбестовый, шариково-подшипниковый и ряд других. Воздух в той местности был тяжёлый от газов, дыма и паров. Вокруг дома были картофельные грядки, принадлежавшие жильцам пожарки, а Илья Никитович ещё выращивал табак-самосад, который он тщательно сушил, мял и заготавливал в мешки на зиму для курева. Он очень любил крепкую махорку.
Возле пожарки был клуб, размещавшийся в длинном деревянном бараке. Там проводились собрания, разные увеселительные мероприятия, показывали фильмы. Илья после Воронцовки ни разу не ходил в кино. Когда отец в одном из писем упомянул о клубе, где «крутят кино», Илье ещё больше захотелось к отцу в пожарку. Но он ни разу не сходил в кино, так как было не на что. Попытка же посмотреть «Бродягу», проникнув в клуб через окно барака не увенчалась успехом: прыгнув из окна вовнутрь клуба, Илья оказался в узкой вонючей яме, к счастью, сухой. Выбравшись из ямы и затаившись в маленьком помещении, вероятно, бывшего туалета, Илья ожидал обхода помещения завклубом для выявления безбилетников. Завклубом рванул на себя дверь, которую держал Илья, и вышвырнул Илью как котенка вон.
Итак, Илья поехал к отцу в сопровождении Ивана Андреевича. До Тамбова ехали поездом, с пересадками, спали на багажных полках. Иван Андреевич спал на спине и храпел, издавая свистящие и хрюкающие звуки. Приехали вечером, и директор вместе с Ильёй пошли к сестре Ивана Андреевича, которая жила рядом с вокзалом. Заночевали у неё. На утро прибыли к месту назначения.
Когда они вошли в комнату семьи отца, то Ивана Андреевича поразила убогость помещения: грубо сколоченный деревянный стол на козлах, топчан и керогаз. Из угла на них посматривал подозрительно четырёхлетний курносый карапуз с маленькими карими глазками. «Иван», — ласково позвал его Илья, но карапуз не сдвинулся с места. Отца и мачехи не было дома, отец был на работе, а мачеха, видимо, выскочила в магазин, так как она вскоре пришла с сеткой картошки в руках. До её прихода, Иван Андреевич спросил Илью: «Ну как, остаёшься или поедем назад?» «Остаюсь», — ответил Илья, которого тоже обескураживала убогость узкой комнаты, но ему очень хотелось жить в семье, не быть детдомовцем. Иван Андреевич оставил его и ушёл. Илья тут же пошёл осматривать местность, взяв Ивана за руку. Иван выдёргивал руку и с первых минут показал норовистый и капризный характер. Он не улыбался и смотрел исподлобья. Илья впервые увидел Ивана в шестимесячном возрасте ещё в Воронцовке, когда отец с Нюрой пришли к нему в детский дом. Они подошли к калитке детского дома и спросили Илью, но он их быстро отвёл в кусты акации, так как ему, во-первых, было стыдно за нищету и лохмотья семьи, а во-вторых, они с Зиной заявили, что у них никого нет. Зины уже не было в детском доме, а Илья не хотел никому говорить, что это был отец с новой семьёй.
Илью тогда поразил очень маленький носик Ивана, но он был очень рад, что у него появился брат. Из Кутлинского детского дома Илья писал письма отцу и мачехе и очень хотел увидеть Ивана и поцеловать его в курносый носик. Но когда Иван встретил его так недружелюбно и они с первых дней совместного проживания стали конфликтовать, то мачеха ехидно спрашивала Илью: «Ну как курносый носик?» Иван изводил Илью нытьём, попрошайничеством, следованием хвостиком за ним во все места, куда ему не положено было ходить.
Соседом Ильи по коридору был Володя Колодин, который жил с братом Иваном, сестрой Наташей и матерью. Куда бы они с Володей ни отправлялись, Иван был тут как тут. Однажды Илья оставил его дома без одежды, так Иван голый бежал за ними вдоль бараков.
На окраине Тамбова были деревянные бараки, за заводами люди жили в землянках, вырытых в оврагах. Илья, Володя и ещё несколько соседских мальчишек играли в пристенок, когда каждый монетой бил по стене, стараясь уложить монету на расстоянии от раздвинутых большого и указательного пальцев; гоняли «жёстку» — кусочек кожи с мехом с грузилом, который подбрасывали внутренней стороной пятки, чем было больше ударов, тем лучше. Во все игры играли или на улице, или в длинном коридоре пожарки, а днём, когда никого из взрослых не было, играли в карты «в дурака», «подкидного», «буру», в
«пьяницу». Неизвестно, кто кого надоумил, но через некоторое время невинные игры переросли в азартные, и Илья стал любителем игры в «очко» или в «21». Играли под деньги. На кон ставили по 5, 10, 15 копеек, никогда не доходило до рубля, так как рубль для мальчишек считался большими деньгами. Это было в 1950 году. Илья ходил в 5 класс, он был переростком, так как пошёл во второй класс в 1947 году, в одиннадцать лет.
Отец и мачеха работали. Отец был бригадиром на заводе, в его подчинении было семь человек. Мачеха работала уборщицей в пожарке. Она была абсолютно безграмотной, при получении зарплаты надо было расписываться, и муж обучил её алфавиту. В воскресенье они отдыхали, и как правило, дулись в карты в «дурачка». Отец обыгрывал мачеху и хохотал, когда она терпела поражение. Она подозревала его в подглядывании в её карты и возмущалась: «ОпЕть мухлюешь!» — «Не опЕть, а опЯть», — поправлял её отец. «ОпЯть — не культурно», — возражала мачеха. «Надо помнить мягкую тару», — инструктировал её муж, имея ввиду произношение «я», а не «е». Вечерами перед сном Илья читал вслух «Капитанскую дочку», «Дубровского» или поэмы из книги «А.С. Пушкин. Избранное». Отец задавал вопросы: «Почему Пушкин называет Пугачёва «преступником», «злодеем», если Пугачёв был за народ?»
Каждый раз Илья Никитович просил: «Сынок, почитай ещё что-нибудь». Чтение было любимым занятием Ильи. Он был постоянным посетителем местного читального зала библиотеки, читая вечерами, забывая всё на свете, живя в мире книг и героев. Он не слышал окликов отца, который приходил в бешенство от этого, мир прошлого, совершенно другой, заслонял настоящий мир, от которого он хотел убежать. В настоящем мире он опять видел нищету, полуголодное существование, а теперь ещё и жестокость. Жестокость в доме и школе. Дома отец пьянствовал и избивал жену. В школе Илью выслеживали уличные парни, чтобы отомстить ему за своего приятеля, которому Илья расквасил нос. Происходило это следующим образом.
Илья учился во вторую смену, когда со школы возвращались в шесть-семь часов вечера. Поздней осенью и зимой было темно. В один из зимних вечеров их поджидала ватага мальчиков лет одиннадцати-двенадцати, за которой стояли старшие ребята. Один из мальчуганов каждому проходившему отвешивал подзатыльник. Дошла очередь и до Ильи. Не успел парень угостить Илью затрещиной, как получил от последнего удар в нос. Мальчик упал навзничь, обливаясь кровью. Старшие ребята подбежали к нему, а одноклассники Ильи посоветовали ему удирать. Илья гордо ответил, что не собирается удирать, так как считает себя правым. Однако он ускорил шаг, а когда увидел, что никого вокруг него нет, то побежал домой. Но он был ежедневно под напряжением, так как чувствовал, что его выслеживают. Его чуть не подловили при возвращении из библиотеки, но он вовремя убежал. Он вынужден был уходить из школы через чёрный ход. Ему надоело жить под напряжением, не хотелось ходить в школу. Наконец, он решил, что пусть его поколотят, чем он живёт под постоянным напряжением, страхом.
И вот настал день, когда его подкараулили в раздевалке. Высокий парень спросил мальчугана: «Это он?», — «Он», — ответил тот. Илья просовывал правую руку в рукав пальто, это просовывание казалось ему вечностью. Он оделся и вышел. Он был один, так как одевался очень медленно, и все уже убежали. На улице его ожидала та же ватага взрослых парней и мальчиков лет одиннадцати-двенадцати. Но теперь впереди были старшие парни, а младшие в стороне. Первый удар кулаком пришёлся по голове, Илья упал на бок, потом его пинали в спину, в бока, в живот, а один пинок угодил в нос, от этого пинка в глазах у Ильи потемнело, из носа хлынула кровь. Все разбежались. Он, лёжа на земле, стал прикладывать к носу снег. Когда кровь перестала течь из носа, он встал и, шатаясь, поплёлся домой. Илья шёл медленно, путь от школы до дома был далёкий, и Илья не спешил, так как по дороге придумывал версию обмана отца о происшедшем. Его с детства приучили: «не лягавить» ( не доносить на обидчиков). Поздно вечером он пришёл домой, и когда отец увидел его в снегу и с расквашенным, распухшим носом, то сразу же задал вопрос: «Подрался?» — «Нет, просто играли в снежки, и большой снежок расквасил мне нос». Вопросов больше не последовало.
Школа №16, в которую ходил Илья, вызывала у него отвращение. Ему хотелось перевестись в другую, но ничего поблизости не было. Он носил женское пальто с пуговицами на левой стороне, и это его очень удручало, у него была смешная шапчонка. Ему казалось, что все, включая учителей, над ним смеются. Он хорошо учился и стал пионером, через полгода комсомольцем. По дороге домой он с одноклассником Камышановым обсуждал события в мире. Была война в Корее, и Камышанов сообщили Илье, как американцы насиловали женщин, а один даже жестоко надругался над маленькой девочкой.
В классе Ильи училась девочка по имени Бурлина Наташа. Она казалась ему необыкновенной красоты. У неё было милое смуглое личико с выразительными тёмно-карими глазами. Она мило улыбалась Илье, и он в неё влюбился. Ему хотелось постоянно видеть её, говорить с ней. Она жила в бараке по правую руку от пожарки если смотреть со стороны пожарки на город. Несколько раз Илья ходил к бараку, но стеснялся вызвать её. Она кокетничала с ним, а в классе была самой тупой ученицей. Илье хотелось всегда подсказать ей, что он и делал. Учителя не нравились Илье. Учитель по истории был с изувеченной рукой. На всю жизнь Илье запомнилось имя из истории, произнесённое тем учителем: «Навуходоносор».
Английский язык преподавала женщина с круглым широким лицом и высокой короной каштановых волос. Другие учителя Илье не запомнились.
В школу иногда их возили автобусом, который стоял в гараже пожарки. По всему гаражу было расклеено высказывание Сталина: «Мир будет сохранён и упрочен, если народы мира возьмут дело сохранения мира в свои руки и доведут его до конца!»
В пожарке жил чахоточный молодой мужчина, которого звали Колей Крыловым. Он не работал, был на инвалидности, постоянно кашлял. Коля писал стихи. Он часто просил Илью послушать его стихи и дать оценку. Стихи были лирические, и Коля читал их лёжа на траве перед пожаркой. Ему оставались считанные дни до смерти, но Илья ни разу не слышал жалоб и стона от Коли. Коля тихо умирал, оставляя после себя школьную тетрадь лирических стихов.
Группа пожарских мальчиков часто бегали по лестницам каланчи, забираясь на самый верх, по тем же лестницам сбегали вниз и через окно выбирались наружу. В одной из подобных игр Илья чуть не лишился головы, в полном смысле этого слова, когда его сверстник наверху двинул ногой кирпич, и тот со свистом пролетел над ухом Ильи.
Весной 1949 года у Нюры родилась девочка, которую назвали Зоей. Илья стал основной нянькой, так как мачеха теперь работала уборщицей на заводе. Мальчик закончил пятый класс и с весны до осени нянчился с сестрой. Он научился пеленать, кормить с рожка сестру, успокаивать её, когда она плакала, но у него не было к ней того чувства любви, которое он некогда испытывал к Вале, которая умерла в месячном возрасте. Тут он делал всё как по обязанности. Ивана он не любил, так как Иван всегда готов был наябедничать на Илью, постоянно что-нибудь вымогал и не давал Илье свободы, везде его преследуя. Иван выслеживал малейшие промахи Ильи, как-то: Илья с высокой голландской печки достал два кусочка сахара из пачки, которую там прятала мачеха; Зоя, обложенная подушками и тряпками, клюнула в пол носом и расквасила нос, когда Илья с ребятами азартно играли в карты; Илья выругался нецензурными словами в присутствии Ивана. И вот за обедом Иван начинает что-нибудь вымогать у Ильи или просится с ним в какой-нибудь поход. Илья отказывает, тогда маленький шантажист, глядя на старшего брата своими тёмными буравчиками и тут же переводя их на отца или мать, начинает шантаж: «Па-па... ма-ма, а вот Илья...». Те сразу же спрашивают: «В чём дело, Иван?». Иван, опять глядя на Илью, спрашивает: «Сказать?». Илья готов стереть его в порошок, раздавить как гниду, но, делая независимый вид, отвечает: «А что ты можешь сказать?» — «Я знаю, что…» И так продолжается шантаж, пока родители или не одёрнут их, или до конца выведают, что вытворял Илья в их отсутствие.
А тот в их отсутствие вытворяет многое: и дуется в карты, и сквернословит, и оставляет без присмотра Зою, и даёт оплеуху Ивану. Но не курит и не ворует. Хочет учиться. Однако отец уже считает его достаточно большим, чтобы отправить на работу.
В 1949 году ещё продолжалась карточная система выдачи продуктов, хлеба. За крупой и макаронами выстраивалась очередь в пожарке возле окошка магазина. Кто-то из жителей пожарки регулировал очередь, обычно это делала уборщица холостяцкого общежития, которое размещалось на том же этаже, где жил Илья, Володя Колодин и другие мальчишки. Когда не привозили хлеб в магазинчик пожарки, то Илья с талонами ходил в разные магазины Тамбова с санками. Довесок с буханки он съедал по дороге, вкушая аромат и свежесть хлеба. Зимой Илью отец посылал на рынок , уложив аккуратно на санки поленья дров. На рынке Илья раскладывал дрова по кучкам, в каждой кучке по четыре полена и продавал по цене, назначенной отцом. Продажа шла плохо, редко кто покупал дрова, разве что старушки, и часто Илья возвращался домой с той же поклажей. Ему эта миссия очень была противна, он боялся увидеть на рынке кого-либо из знакомых. Рынок был крошечный, это скорее была «толкучка», где предлагалось всякое тряпьё, гвозди и скобяные изделия.
Неприспособленность к жизни отца и его лень компенсировались жизненной смекалкой и трудолюбием мачехи: помимо работы уборщицей, она вязала шерстяные и пуховые платки, носки и варежки и продавала их. В комнате пожарки была прялка, большой гребень для кудели и пяльцы. Её девиз был «Хочешь жить — умей вертеться».
Отец часто скандалил с мачехой, бил её, она плакала и жаловалась Илье-младшему на мужа. Сын начинает ненавидеть отца за его жестокость к мачехе, у него чешутся кулаки, и в один из конфликтов, когда отец вырвал клок волос из головы Нюры, Илья бросился на него сзади и, заломив руки отца за спину, оттянул его назад. Тот в ярости ударил Илью по лицу и хотел ещё добавить, но сын убежал из дома.
Долго ходил Илья по шоссе и задворкам бараков, где жила Бурлина. Ему хотелось поделиться с ней своими печалями, но она отвергла его притязания на любовь и избегала его. Он обдумывал, как ему дальше жить. Ему очень хотелось учиться, окончить хотя бы семь классов и поступить в техникум, но жить с отцом становилось всё труднее и труднее. В школе Илья стал рассеянным и очень нервным. На глаза то и дело наворачивались слёзы, и он стремился скрыть их. Его унижала бедность одежды, женское пальто, ему противна была школа, и вот принято решение : написать письмо Ивану Андреевичу с просьбой снова забрать его в детский дом. Так он и поступил. Он отправил письмо и стал ждать ответ.
Глава 15 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КУТЛИНСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ
Приблизительно через месяц после отправления письма, когда сын пришёл из школы домой, Илья Никитович задал ему вопрос: «Ты писал письмо Ивану Андреевичу?» — «А что, пришёл ответ?» — спросил сын. «Он сам приходил сюда, долго ждал тебя, не дождался и оставил адрес, куда к нему придти». Отец вручил Илье клочок бумажки с адресом сестры Ивана Андреевича, где Илья ночевал на полу, когда Иван Андреевич привёз его к отцу. Иван Андреевич назначил ему день встречи. Илья Никитович спрашивал, серьёзно ли Илья решил снова пойти в детский дом или он написал письмо в горячке, и когда сын объявил о своём твёрдом решении уехать в детский дом, чтобы закончить там семь классов и пойти в техникум, отец отступил. Мачеха заголосила, стала обнимать и целовать Илью-младшего, упрашивая его не бросать их. Когда тот упомянул его унизительное женское пальто, она пообещала что они справят ему новое пальто, что он окончит семилетнюю школу, но задуманное Ильёй–сыном уже было не вышибить из его головы.
Из школы надо было получить документы с оценками в табеле за две четверти и характеристикой. Илья не хотел разговора с классным руководителем, так как боялся расплакаться. Но избежать этого разговора было невозможно. И вот разговор состоялся. Классный руководитель тоже стала уговаривать Илью не уезжать, обещала материальную помощь, но Илья твёрдо стоял на своём: «Пожалуйста, дайте все необходимые мне документы». Он боялся поднять глаза на классного руководителя, так как они были полны слёз. С документами в руках Илья побежал домой. Опять слёзы мачехи, причитания.
Утром, распрощавшись с семьёй, Илья пошёл к Ивану Андреевичу. Он пришёл рано, и сестра Ивана Андреевича объявила брату, что Илья пришёл. «Пусть зайдёт в комнату», — услышал Илья голос Ивана Андреевича. Илья вошёл в комнату, где на одной кровати лежал Иван Андреевич, а на другой красивая женщина-брюнетка. «Готов к отъезду?» — спросил Иван Андреевич. «Да», — ответил Илья. «Тогда погуляй немного, через час мы выйдем». Илья вышел во двор, был конец декабря, погода была отличная. Через час трое сидели в вагоне поезда.
До станции Вяжли, конечного пункта обратной поездки в Кутли, надо было добираться с пересадками в Мичуринске, Ряжске и Моршанске. Любовница Ивана Андреевича сошла с поезда в Мичуринске, остальную часть пути Иван Андреевич и Илья ехали без попутчиков. Иван Андреевич выглядел усталым от пьянки и развлечений. Директор попросил Илью разбудить его перед Ряжском, чтобы они успели пересесть на другой поезд. Перед Ряжском Илья еле-еле растолкал Ивана Андреевича, хмель крепко держал в плену заядлого гуляку. Они благополучно доехали до станции Вяжли, конечного пункта их железнодорожного путешествия.
На станции Вяжли их встречал завхоз детского дома. Они отправились к саням, в которые была запряжена лошадь. В этих санях им предстояло добираться 18 километров до Кутлинского детского дома. Ивану Андреевичу необходимо было опохмелиться, но деньги у него иссякли, и он спросил, есть ли у Ильи деньги в долг. До этого Илья нашёл в книжном магазине, где он покупал учебники и словарь по английскому языку, 30 рублей банкнотой. Уже тогда Илья хотел серьёзно заняться английским языком. А первое призвание к иностранным языкам он почувствовал года в три, когда он придумывал всевозможные слова и выражения, которых не было в родном русском языке, воображая, что он говорит на иностранном языке… Илья отдал Ивану Андреевичу 30 рублей, которые никогда ему не были возвращены, да он и не взял бы их обратно, так как был благодарен директору, что тот взял его снова в свой детский дом.
Но отношения директора и Ильи резко изменились, когда Илья с группой детдомовцев стал в оппозицию к семикласснику Борису. У Бориса покровительницей была медсестра детского дома, подруга жены директора Александра Александровна, рыжеволосая, сероглазая женщина, очень ехидная по характеру. Она была незамужней и дружила с Александрой Ивановной, супругой директора, питая явные чувства к Ивану Андреевичу. Впервые Илья столкнулся с ней сразу же по приезде в Кутли из Воронцовки. Она подстригала мальчикам ногти на руках. Очередь дошла до Ильи. Он подставил ей правую руку и спокойно стоял. И вдруг она зашипела: «Я тебе покажу «сука»! Илья опешил: «Я молчу, откуда вы взяли, что я Вас оскорбляю?» — с удивлением и отчаянием спросил он. Женщина сердито сверкнула на него серыми глазами и удалилась. И вот теперь снова она взяла Илью в оборот. «Ты что стоишь с палкой?» — сердито спросила Александра Александровна Илью, который стоял действительно с палкой во дворе. Через несколько минут Илью позвали к Ивану Андреевичу. Директор пригрозил: «Будешь так себя вести — поедешь к отцу! Иди». Этот короткий разговор состоялся в небольшом коридорчике перед квартирой директора. До отъезда к отцу Иван Андреевич всё лето посылал Илью за опятами, которые усеивали пустырь, служивший мальчикам-детдомовцам футбольным полем.
Трения Ильи с Борисом начались в связи с переходом авторитета Бориса к Илье. Раньше Борис имел влияние на мальчиков, но когда Илья приехал от отца снова в детский дом, то большинство парней, даже те, которые когда-то не дружили с ним, стали попадать под его влияние. Причиной такого сдвига, видимо, оказалась осведомлённость Ильи в житейских проблемах. Бориса считали подлизой. Борис был на год старше Ильи, но уже имел опыт половых сношений со школьницей, о чём он в ярких красках поведал Илье, когда они были ещё в дружеских отношениях.
Илья вступил в комсомол в Тамбове, но комсомольский билет он хранил под подкладкой пиджака, так как боялся, что кто-нибудь узнает об этом в детском доме. Ребята ненавидели «пионерчиков», не говоря уже о комсомольцах. У Ильи была маленькая фотография для комсомольского билета, на которой он стоял в галстуке. Он также прятал и эту фотографию. Особенно недружелюбно был настроен к пионерам и комсомольцам горбатенький Володя, пятиклассник. Илья ходил в шестой класс. Володя недолюбливал Илью и называл его «академиком», всякий раз произнося это слово «акадЭмик» и противно хихикая. Когда Володя случайно нашёл фотографию Ильи с пионерским галстуком на шее, то издёвкам и насмешкам с выкриками «пионерчик» не было конца.
Но Илья не отчаивался, а твёрдо шёл к своей цели подчинить ребят своей воле. И он добился этого. С Володей они стали друзьями, насмешки прекратились, а через месяц-два Илья вытащил комсомольский билет и стал на учёт в Пичаевском райкоме комсомола. С Борисом отношения наладились. Несколько раз учительница математики приглашала их к себе пилить и колоть для неё дрова, что они и делали, самостоятельно разогревая пищу для обеда. Борис окончил семь классов и уехал в техникум, Илья перешёл в седьмой класс. В детском доме было несколько семиклассников: Коля Еленкин, Семён, Илья, Лёня Сизов, Коля и Петя Шебуняев приехали с Ильёй из Воронцовского детского дома. В Воронцовке Илья и Петя были на ножах, так как Илья любил дразнить Петю, называя его «петухом» и часто повторял рифму: «Тра-та-та, тра-та-та, мы везём с собой кота, чижика, собаку, Петьку-забияку…» В Кутлинском детском доме Петя и Илья не проявляли друг к другу никаких эмоций, практически не общались. Но когда Петю отправляли в ремесленное училище, то он со слезами на глазах обнял Илью и подарил ему фотографию с трогательной надписью, приписав в ней: «Помни меня».
Коля Еленкин поистине слыл красавцем: цветущий румянец, сероглазый, с правильными чертами лица, красивыми белоснежными зубами и ослепительной улыбкой, он с каждым днём становился ещё красивее. Как-то нянечка детского дома, пожилая женщина, увидев вдалеке Колю, отметила: «Какой красивый мальчик!» Семён, Лёня и Коля были физически как взрослые.
В Кутлинском детском доме Илья полюбил играть в футбол, лапту. Играли в клёк. Вечерами в помещении подростки играли в чехарду. Старшеклассники играли в карты, что было запрещено, или «усыпляли» друг друга. Илья испытал на себе, что такое было усыпление: ты сидишь на кровати, ребята стоят или сидят вокруг тебя. Тот, кто тебя усыпляет, полотенцем сзади постепенно сдавливает тебе шею. Ты чувствуешь, как постоянно начинает покалывать в кончиках пальцев рук и ног, в ушах раздаётся звон, в глазах темнеет, ты, кажется, летишь куда-то вниз головой и когда приходишь в сознание, после того, как убирают полотенце, то находишь себя лежащим на кровати. К счастью, подобные «забавы» заканчивались благополучно. Стоило кому-то передержать время усыпления, и усыпление бы перешло в вечный сон.
Очень популярным в Кутлинском детском доме было ходить в ночное, когда группа ребят сидела в землянке и кто-то время от времени выходил посмотреть на пасущуюся в овраге единственную в детском доме рабочую лошадь. При зажженной лучине мальчики «дулись» в карты(очко). На кон ставили кусочки пряников или печенья, обычно это была восьмая часть. Кто-то выигрывал весь кон — полшапки или полфуражки кусочков пряников или печенья. С начала весны начинались игры в футбол, лапту, прятки. Летом ходили за орехами в рощу. В Кутли не было леса, речки, вокруг детдома были сплошные глубокие овраги, которые поражали Илью своими извилинами.
В начале лета 1952 года Кутли постиг великий пожар: сгорело пятьдесят девять домов. Это было поистине страшное зрелище: дворы полыхали один за другим, пламя с одних крыш перемётывалось на другие крыши, и всё было объято пламенем и дымом. Загорелось сельпо, и бутылки с вином и водкой взрывались глухими хлопками. Люди метались по улицам, которые здесь назывались «порядками»: Земзеревский порядок, Насоновский порядок, Торопченский порядок. На этих порядках жили родственники близкие и дальние. Пожар пожирал дома с каждого порядка, которые вертикалями отходили от центра села, где находился сельсовет и сельпо. Пожарных машин не было, воды не было. Единственным средством тушения пожара было растаскивание крыш и стен горевших домов баграми. Пострадавшие после пожара погорельцы, рыдая и горюя, отправились к родственникам или расположились возле своих сгоревших домов…
В детском доме всё шло по графику: дежурство по столовой, дежурство по кухне, подвоз воды, хлеба, дров. Больше всего ребята любили дежурство по кухне, хотя трудно было рубить дрова. Тут тебя ожидал первый «блин комом» в прямом смысле слова, тут ты мог пить холодный хлебный квас, от которого покалывало по всему телу. Подвоз воды не являлся ни для кого любимым занятием, особенно зимой, когда бочка была покрыта льдом, лошадь скользила в случае плохих подков, родник был обледеневшим. Весной и осенью дорога к роднику была вязкой, летом всё было сносно. Хлеб доставлялся из Пичаевской пекарни раз в неделю. Дрова пилили в лесу, расположенном далеко от Кутли. Туда отправляли пожилую женщину, одного из мужчин и кого-то из старших детдомовцев. Илья раз попал в такую командировку. Было морозно и чтобы разогреться, пожилая рыжеволосая женщина предложила борьбу. Она была поистине силачкой и быстро подмяла Илью под себя. Она могла бы его «разложить», то есть снять с него одежду, но она лишь заломила ему руки и несколько секунд полежала на нём.
В один из весенних дней, когда сосульки падали с крыш и окон, солнце сияло и пригревало, мальчики готовились кататься с оврагов на старых санях. Они уже готовы были тащить сани к оврагу, как кто-то крикнул, что под глыбой торфа торчат чьи-то ноги. Быстро установили, что под глыбой находится Володя, по прозвищу «старик», веснушчатый, сероглазый паренёк лет двенадцати, который дежурил по кухне. Торф для топки брали из непокрытого сруба обычно снизу; там был подкоп, чтобы набирать из него сухой торф. За зиму торф весь замёрз, а весной начал оттаивать сверху. Когда Володя полез за торфом, произошёл обвал. Володя был тихим мальчиком, улыбчивый, с неровными зубами, со ртом, напоминающим мордочку суслика. Полчаса назад он угостил Илью стаканом простокваши, и вот он под глыбой торфа! Когда Илья прибежал в сруб, он увидел торчащие из-под глыбы кирзовые сапоги Володи и группу бледных, взволнованных ребят. Илья побежал за взрослыми, прибежали директор, завхоз, бухгалтер, воспитатель-мужчина. Дружно они подняли торфяную глыбу и вытащили задохнувшегося Володю. Володю обмыли при всех в корыте, тут же в мастерской сделали гроб и уложили мальчика в гроб. В пургу детдомовцы несли гроб мальчика к кладбищу. Никто из родственников не приехал на похороны.
Илья часто сидел за срубом, читая книги. Душа у него была романтичная, ему что-то хотелось, постоянно куда-то тянуло, он жил героями книг, ему хотелось необычной дружбы, любви. Среди ребят-детдомовцев он пользовался авторитетом, ему даже простили комсомольский билет, который он показал всем парням, а вскоре даже стал главным агитатором ребят в детском доме и школе в комсомол. Его выбрали комсоргом класса, а через полгода секретарём комсомольской организации семилетней школы. Школа находилась от детского дома километров в пяти, иногда детей возили туда зимой в санях, но чаще всего они ходили пешком. Ходить приходилось полем, и перед взором открывались снежные просторы безлесья и глубины оврагов. Так как Илья стал секретарём комсомольской организации, то ежемесячно он ходил в Пичаево на заседание райкома комсомола. Пичаево отстояло от Кутли на расстоянии пятнадцати километров. Он уходил утром и возвращался поздно вечером, отмахав тридцать километров в оба конца. В райкоме давали задания, одним из которых был сбор помёта для удобрений. Навоз и куриный помёт собирали в корзины и возили на тачках или санках на ближайшее поле. Второе задание — сбор металлолома, третье — участие в агитации в выборных кампаниях. Илья относился ко всем поручениям и заданиям добросовестно и серьёзно, в его натуре не было ни малейшей доли карьеризма. В седьмом классе в школе появились две выпускницы ВУЗа - учительница русского языка и литературы и математичка. Прежняя учительница физики и математики окончательно спилась и её уволили. По всей школе была известна драка между ней и мужем, которая произошла весной. Приехавшие выпускницы были красивые девушки, они наладили хороший контакт с семиклассниками.
Перед Новым годом Илья уехал навестить сестру Зину в Дрезну под Москвой. Зина работала там ровничницей после окончания ФЗО. Дрезна была типичным посёлком ткачей, с новыми домами. Зина жила в общежитии, и Илья от станции направился туда. По дороге он встретил Зину, которая в морозный день бежала куда-то в туфельках. Илью очень это удивило, так как он был одет по-зимнему, в тёплом пальто, зимней шапке и в валенках. Брат с сестрой расцеловались и вместе пошли к общежитию. Илья провёл у Зины зимние каникулы и вернулся в детский дом.
В детском доме после гибели Володи-«старика» и суда над завхозом, которому дали определённый срок отбывания наказания, произошли кадровые перестановки. Директором назначили женщину, которая была при Иване Андреевиче завучем, Ивана Андреевича уволили, и он с семьёй уехал. Бухгалтер-мужчина, муж Ольги Петровны, которая привезла Илью, Николая Еленкина и Петра Шебуняева в Кутлинский детский дом, и новый завхоз, красивый молодой блондин, образовали коалицию; вместе пьянствовали и куражились над детдомовцами. Для Ильи они стали главными противниками. Они это чувствовали и при всяком удобном случае придирались к Илье. Илья чувствовал в молодом блондине садиста, готового проявить физическую силу над ним. Его звали Владимиром. Как-то утром он вошёл в спальню, никого, кроме Ильи, не было. «Ты что тут делаешь?» — спросил он - «А какое Ваше дело?» — дерзко ответил Илья. Владимир взбеленился: «Я тебе обломаю рога!» — взревел он. Но быстро удалился.
Бухгалтер был хромым, припадая на правую ногу, которая была короче, и опираясь на трость. На правой ладони в области подушечки большого пальца от трости у него образовалась огромная вечная мозоль. Завхоз был очень дружен с Борисом. К Илье отношение у него было лицемерным, но при необходимости он приглашал его с Борисом на некоторые мероприятия. Так они втроём по оврагам и на чердаке бани разыскивали бывшего детдомовца, который предыдущей ночью взял несколько пальто из спальни мальчиков. Они его не нашли и неизвестно, скрывался ли вор в тот вечер в тех местах.
В марте 1953 года Илья получил извещение о посылке от сестры Зины из Дрезны. Он пришёл на почтовое отделение, которое находилось на расстоянии пяти километров от Кутли, и по репродуктору на почте услышал бюллетень состояния здоровья И.В. Сталина. Бюллетень был неутешительный, но Илья был уверен, что Сталин выздоровеет. Однако вождь умер. Многие плакали. Для многих казалось, что мир рухнул, всё погибло. Илья, который в Шиндорфском детском доме молился на картину-портрет Сталина в рост и который обожествлял этого великого человека, в шестнадцать лет уже не поклонялся Сталину, он не плакал и не убивался по поводу кончины кормчего.
Илья и Николай Еленкин как-то незаметно для них самих стали очень дружны. Их объединило желание построить землянку, которая служила бы им точкой приготовления дополнительного питания. Они выбрали место. и началось строительство. Друзья достали лопаты, принесли молоток и гвозди. По редким кустарникам оврагов искали доски и рейки. Землянка была построена, внутри всё предусмотрено: уступ для котелков и сковородок, зеркальце, два уступа для сидения. Мальчики приносили сюда пшено, соль и два дня варили себе обеды. Всё казалось необычным, особенно то, что землянку снаружи не найти: она была тщательно замаскирована ветками. Но через два дня увлекательнейших приключений, некая группа мужчин окружила землянку, которую они обнаружили по клубам дыма из-под земли. Мужчины подумали, что в землянке скрываются сбежавшие из тюрьмы заключённые, когда же они увидели двоих подростков, они первым делом отняли у них фуражки и стали пытать, кто они, зачем они построили землянку. Убедившись, что это детдомовцы, мужчины дружно разломали землянку и запретили подросткам приходить сюда.
В то лето походом в Кутлинский детский дом пришла группа детдомовцев из десяти человек Моршанского детского дома. Старший группы был парнишка лет шестнадцати, сероглазый брюнет, с пухлыми губами и густыми усиками. Паренёк мило улыбался, сверкая белоснежными зубами. Он представился Кутлинским детдомовцам как Саша. Илья и Саша познакомились. Илья вспомнил мальчика из Моршанского детского дома, который года четыре тому назад чудесно пел на Олимпиаде. Саша рассмеялся и объявил, что это он пел тенором, а девочка басом. Илье очень захотелось подружиться с Сашей, он казался ему необычным и романтичным. Они договорились, что Илья придёт в Моршанск к Саше, который предварительно договорится с директором Моршанского детского дома насчёт разрешения Илье переночевать у них в детском доме. В конце недели Илья отправился к своему новому другу в пионерский лагерь, вернее на детдомовскую дачу. Саша ждал Илью. Целый день они провели вместе в лесу. Дача занимала деревянный барак, в котором тремя рядами стояли кровати. Для экономии места кровати были сдвинуты. На ночлег они легли на стоявшие рядом кровати и долго шептались. На утро после завтрака Саша проводил Илью до калитки, и тот отравился восвояси. Перед расставанием они спросили, когда каждый поедет в Тамбов, так как они собирались жить в Тамбовском детском доме № 8. Саша поступал в музыкальное училище, а Илья в фельдшерско-акушерскую школу. Почему в фельдшерско-акушерскую школу? Потому что после этой школы, которую он непременно окончит с отличием, он поступит в медицинский институт. У него было два желания — стать врачом или специалистом английского языка. Склонность к иностранным языкам, в частности английскому, он особенно почувствовал при переезде от отца снова в Кутлинский детский дом. Он привёз с собой англо-русский и русско-английский словари, учебник, несколько тонких адаптированных английских книжонок. Вечерами он искал для детдомовцев слова из англо-русского словаря для наклеивания прозвищ нелюбимым им воспитателям, завхозу и бухгалтеру.
Глава 16 ТАМБОВСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ № 8
Школа подходила к концу, семиклассники готовились к экзаменам, штудировали билеты, перечитывая учебный материал. Илья отлично сдал экзамены и уехал в Тамбовский детский дом № 8. Вместе с ним уехали сестра Лёни Сизова и Эдик, мальчик-киргиз с исключительно красивым восточным типом лица. Их сопровождала воспитательница, у которой Илья в четвёртом классе хотел украсть наручные часы с чёрным циферблатом, светящимися стрелками и цифрами. Он видел их на столе во время самоподготовки, он видел, как воспитательница клала их в карман, он знал, в каком кармане они находились. Потенциальный вор вынашивал якобы невинный план похищения часов, но отступился от своей преступной идеи. Его как бы на эту преступную мысль толкал дьявол. Тогда ему чёрные часы казались неимоверным богатством, необыкновенной роскошью. Но, к счастью, подросток устоял перед соблазном дьявола. Перед его лицом стояло несчастное, печальное, покрытое угрями лицо невысокой воспитательницы. Она будет искать часы, она будет подозревать всех и каждого, а он себе не простит такой подлости.
И вот они вчетвером приехали в Тамбовский детский дом №8, и, после того как воспитательница передала воспитанников администрации, они сердечно распроща-лись, и у Ильи было легко на сердце, что он не причинил боль человеку. А до семнадцати лет он уже причинил троим людям физическую боль: Вале Серову в Воронцовском детском доме разбив ему нос, Эдику, ударив парня палкой по коленкам, девочке, толкнув её в коридоре. В памяти остаются как благородные, так и подлые дела. Только о благородных пишут и говорят, а о подлостях совершивший их терзается угрызениями совести, если он её не растерял.
Илью и Эдика медсестра, пятидесятилетняя женщина, повела на дачу, которая располагалась за рекой Цной в сосновом бору. Дача представляла собой деревянный барак, разделённый на две половины — для девочек и для мальчиков. Кухня находилась в стороне. При хорошей погоде питались на улице за длинным столом под шатром, при дождливой — на веранде. Тут же на веранде был большой шкаф с книгами. Заведовала библиотечкой хрупкая девушка с пышными русыми волосами и огромными карими глазами. Она была настолько хрупкой, что казалась прозрачной. У неё, как позже стало известно Илье, было больное сердце. Девушку звали Майей. Она перешла в десятый класс. Илья познакомился с Майей Тэтэнгольц, которая оказалась разговорчивой и остроумной девушкой, и первые дни проводил рядом с ней. Потом он увидел других будущих десятиклассников — пятерых девушек и молодого человека Володю Ступникова, высокого брюнета в очках и с шевелюрой блестящих чёрных волос. Перед Ильёй стала проблема — пойти в фельдшерско-акушерскую школу или в восьмой класс. После долгих колебаний, двух визитов в канцелярию фельдшерско-акушерской школы за документами и возвращения их назад в ту же канцелярию, Илья в конце концов забрал документы из фельдшерско-акушерской школы и сдал их в школу №8 города Тамбова.
Стал вопрос, какой язык он будет изучать: английский или немецкий. В Кутли он в шестом и седьмом классах учил немецкий, но лишь потому, что в школе не было английского. Немецкий язык преподавала красивая брюнетка, Мария Максимовна, с тёмными усиками над губой, серыми глазами и пышной причёской чёрных как смоль волос В ней, видимо, бурлила цыганская кровь. Летом Илья часто видел, как она в телеге, запряжённой парой вороных, с неимоверной скоростью неслась по Кутли, перевозя дрова, навоз или сено для своего домашнего хозяйства. Учительница немецкого языка была поистине колоритной фигурой. Если она произносила артикль «Der», то это был действительно «Der», с откровенным русским звуком «р», раздававшемся по всей школе.
Не менее колоритной фигурой был и директор школы Иван Антонович — писанный красавец — с широкой волосатой грудью, сероглазый брюнет с исключительно нежной кожей лица, высоким лбом, прямым носом и твёрдым подбородком. Он был очень строгим, но справедливым. Илья случайно встретил Ивана Антоновича как-то на мосту через Цну, по дороге на детдомовскую дачу. Они дружески обнялись и потом уже никогда в жизни не встречались. Таким он и остался в памяти у Ильи.
Летом 1953 года была раскрыта преступная группа Берии. Его портреты люди рвали, топтали и кричали: «Берия, Берия! Вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков!»
Итак, Илья претендовал на класс с английским языком. Когда в учительской не могли решить, можно ли Илью посадить в класс с английским языком, мимо него проходил учитель английского языка Евгений Иванович, который хлопнул Илью по плечу и сказал, что он возьмёт его в свой класс. Евгений Иванович не обладал хорошим произношением, дисциплина на его уроках оставляла желать лучшего. Он был предметом сплетен и пересудов в связи с тем, что летом продавал яблоки из своего сада, но Илья был ему благодарен, что он взял его в свой класс. В школе был другой учитель английского языка Вячеслав Владимирович, высокий мужчина в корсете. Корсет он носил в связи с переломом позвоночника в авиации. Он долго лежал в госпитале и там заочно поступил в институт иностранных языков, который успешно закончил. Он был энтузиастом английского языка, давал Илье книги на английском языке, словари. Через три месяца Илья с удовольствием помогал одноклассникам по английскому языку.
Глава 17 ДРУЖБА
В 1953 году городские школы подразделялись на мужские и женские, а в 1954 году ввели смешанное обучение. В восьмом класс Илья на первом уроке сидел с мальчиком Сашей, черноволосым пареньком с тёмно-карими глазами и смуглым цветом кожи. Саша был очень осторожным в общении и сразу употребил фразу:
«молчание — золото», которая была его жизненным правилом. Его излишняя осторожность и трагические переживания после каждой четвёрки раздражали Илью, и через неделю Илья пересел от него к Милову Анатолию, который сидел за последней партой.
В школе № 8, территориально расположенной возле детского дома №8, училось несколько детдомовцев , которые были разбросаны по нескольким классам в зависимости от года обучения.
Милов мог бы служить прототипом холёного молодого человека, откормленного барчука, голубоглазого с золотистыми прямыми волосами, чернобрового, с чёрными ресницами, аккуратным правильным носом, пухлыми губами, над которыми светлым пушком выделялись усики. Одет был он всегда в костюмы и красивые рубашки. Никто в классе не знал в первые дни, что его отец был назначен начальником милиции города Тамбова, и только после первой демонстрации, порядок которой был подписан полковником милиции Миловым, стало ясно, чьим сыном был Толя. У Толи была обворожительная улыбка, он смеялся часто и обладал чувством юмора.
С Сашей Ермизиным, который жил в детском доме №8 и кровать которого стояла рядом с кроватью Ильи, Илья порвал всякие отношения в первые же дни их пребывания в детском доме. Его манерность, постоянное музицирование и песнопения, сопровождаемые постоянными жестику-ляциями, бесили Илью. Они перестали знаться друг с другом. Илья вёл дневник, который состоял из нескольких тетрадей, сшитых вместе. Он хранил его под матрацем и регулярно вносил туда записи впечатлений о жизни школы, радостных и печальных событиях в детском доме, о своих мечтах и планах.
Детдомовские десятиклассники уже выбрали институты и готовились поступать в них. Но сначала они были приглашены на выпускные вечера. На свой выпускной вечер Майя пригласила Илью на танцы в её школе. Когда они танцевали, то при всяком толчке со стороны танцующих Майя страдальчески морщилась и вскрикивала, что очень удивляло Илью: неужели толчки причиняют ей нестерпимую боль? Майя поступила в Рязанский медицинский институт, Володя Ступников — в Ленинград-ский железнодорожный, другие выпускницы — в Библио-течный и Текстильный институты. Последний раз Илья видел Майю, когда он учился в девятом классе, и она приехала на зимние каникулы. Он сидел в комнате для самоподготовки один, читая роман Гончарова, когда услышал за спиной шуршание платья и лёгкие шаги. Майя вошла в комнату как воздушное создание, невесомая, эфемерная. Она подошла к нему, улыбнулась и положила ему руку на плечо. Он обрадовался её приходу и спросил, на сколько дней она приехала. После каникул Майя уехала в Рязань, а через месяц-два Илья узнал о её смерти. Майя умерла на операционном столе при удалении гланд, умерла от сердечной недостаточности. Её смерть оставила неизгладимый отпечаток в памяти Ильи. В том же году умерла ещё одна девушка, которая без конца кашляла, особенно, как говорили девочки, ночью. Она умерла от открытого туберкулёза.
Володя Ступников писал Илье письма из Ленинграда, делясь впечатлениями об институтской жизни и городе. В институте у него были конфликтные ситуации с китайскими студентами, которых в те годы в Советском Союзе было несметное количество. Они ходили в тёмно-синих костюмах, а зимой носили тёмно-синие или тёмно-серые суконные пальто с цигейковыми воротниками. О своих конфликта с китайскими студентами Володя рассказал Илье при встрече в 1956 году при поступлении последнего в ЛГУ имени А.А. Жданова.
С восьмого по десятый класс как-то само собой перераспределились симпатии учителей и учеников друг к другу: Илья очень уважал учительницу русского языка и литературы Юлию Константиновну Лоскутову, Толя — Юлию Петровну Котову, учительницу математики. Возможно, это перераспределение произошло в результате проявленных мальчиками способностей к предметам: Илья любил гуманитарные предметы, Толя — математику и физику. Уже с восьмого класса у Толи и Ильи была целеустремлённость поступить в ВУЗ. Илья не мог представить себя работающим за станком, скажем, после ремесленного училища, его тянуло в ВУЗ и обязательно в Ленинград. Ленинград для него представлялся необыкновенным городом, и он непременно хотел учиться и жить в нём. Толя явно не выражал своих желаний, но учился он с прилежанием. Между ним и Юлией Петровной установился тот душевный контакт, который позволялся рамками школьного этикета и возрастными различиями. Но Илья чувствовал, что их отношения глубже, чем симпатии ученика и учительницы.
Классным руководителем в восьмом классе была назначена Галина Петровна, учительница истории. Это была плотная брюнетка с простым некрасивым лицом, маленькими глазами и гладкой причёской. Одета она всегда была в тёмно-синий костюм, на ней не было никаких украшений. Никто не знал её семейного положения, но когда она долго болела и Илья с Анатолием навестили её, то их взору открылась такая картина бедноты и нищеты, в которой могли жить только советские учителя. Стояла зима. Илья и Анатолий с трудом нашли дверь жилья Галины Петровны, которая открывалась сразу же в нечто подобное чулану или конуры. Здесь не было окон, не было кухни или туалета. Здесь был стол и нечто похожее на кровать, где лежала больная учительница. Рядом с ней сидела мать, женщина лет шестидесяти, а в углу сидели две девочки лет шести и четырёх. Сердце Ильи сжалось от жалости к учительнице и стыда за условия, в которых жила семья. Чувствовала ли унижение и стыд Галина Петровна, сказать было трудно, так как её принцип в жизни был: ничего не требовать для себя. После визита к ней, выйдя на улицу, Илья не знал, как начать разговор о своих впечатлениях с Толей, ему было стыдно перед этим барчуком за ту убогость, в которой жила их классная руководительница. Он в жизни видел примеры ещё худшей убогости, но знал ли Толя о нищете? Вряд ли. Илье казалось, что визит их к больной учительнице был ненужным, так как он поставил ещё много вопросов после слов: «Почему так?»
При распределении поручений между учащимися класса Илью выбрали комсоргом, Толю — редактором стенной газеты. Никто не хотел быть комсоргом класса, так как в городской школе не было таких наивных дураков, которые могли быть в деревенской школе. Илья оказался одним из них. Никто не любил здесь комсомольских собраний, каждый стремился улизнуть от них, комсомольские взносы тоже собирались с трудом. После нескольких месяцев пребывания комсоргом Илья стал проситься освободить его; освободить от поручения быть комсоргом могло только комсомольское собрание, которое вряд ли пошло бы ему навстречу, так как никто не хотел быть избранным комсоргом. С большим трудом Илье удалось сбросить с себя эту ношу.
Толя, будучи главным редактором стенной газеты, физически пострадал. В стенной газете решили протащить злостных прогульщиков. Одним из них оказался жгучий брюнет Кочергин Виктор. Когда он увидел на себя карикатуру, над которой толпа одноклассников хохотала, он с кулаками бросился на Толю. Началась драка возле стенной газеты, которая перебросилась за парты. Илья удивился и восхитился, когда Толя тремя молниеносными ударами кулака поверг своего противника под парту. Но тот, выскочив из-под парты, расстегнул широкий матросский ремень с огромной бляхой, на которой выпукло выступал якорь, и двинулся на Толю. Вся ватага парней стремглав выскочила из класса и оказалась в коридоре. Толя отступил, группа мальчиков окружила их и старалась разнять, но Виктор всех отбросил и пряжкой резко ударил по спине Толю. Тот вскрикнул, Виктор снова взмахнул пряжкой, но Илья бросился на его руку с ремнём, который тот перехватил в другую руку и больно стеганул Илью по спине. Общими усилиями драка была остановлена, и все сели за парты. Толя плакал от боли, Виктор приводил в порядок свою одежду. После этого драк не было, а с девятого класса началось смешанное обучение, и Виктор перешёл в другую школу. Каждая школа старалась передать в другую худших учеников. В девятом классе Галину Петровну перевели на другой класс для укрепления там дисциплины, а классным руководителем в классе Ильи стала Юлия Петровна.
Зимой Илью навестил Коля Еленкин. Он пришёл в детский дом неожиданно и вызвал Илью к калитке. Илья очень обрадовался, увидев своего приятеля. Он пригласил его в детский дом и попросил разрешения у заведующей учебной частью оставить Колю до утра. Коля учился в ремесленном училище, он не сказал о причине своего приезда в Тамбов. На следующий день милиция наводила о нём справки, так как он был задержан в одном из поездов без билета.
В детском доме два раза в неделю устраивались бальные танцы. На втором этаже в холле стоял огромный рояль. Холл был очень уютным, светлым, на окнах висели красивые тюлевые шторы, вдоль стен стояли огромные цветы, стоял диван, на котором детдомовцы любили фотографироваться. Танцы сопровождались музыкой из патефона или игрой на рояле. Руководил бальными танцами пухленький балетмейстер с манерными жестами по имени Яков Фёдорович. Когда он объяснял движения, то непременно прижимался всем корпусом к животу и тазу мальчиков, как бы нечаянно, при этом отпуская непристойные шуточки. Говорили, что он брал шестнадцатилетних парней-детдомовцев в душевую бани потереть им спины. Воспитатели–мужчины не стеснялись обнажаться перед мальчиками-детдомовцами в бане или при плавании в реке.
Примером подобного поведения был Владимир Николаевич, тридцатилетний воспитатель с атлетической фигурой и мужественным лицом. Он вместе с пионервожатой водил детдомовцев в походы. Однажды вечером в одном из походов он ввалился в палатку к девушкам и, расставив широко ноги, с распростёртыми руками бросился как коршун на лежащих на полу девушек с непристойными словами. Те с визгом выскочили на улицу. Пионервожатая, не ожидая подобной выходки от своего «помощника» по походу, лишилась на несколько минут дара речи. После того похода Владимир Николаевич продолжал работать воспитателем в детском доме.
В отличие от взрослых воспитанники детских домов не усвоили вредных привычек, как-то курение и сквернословие. Ни в одном детском доме, где Илья воспитывался, и ни в одной школе, где он учился, никто никогда из детей не курил и даже об этом не говорил и никто никогда не сквернословил.
Во время дежурства по даче Владимир Николаевич читал нравоучения Илье и так же, как завхоз в Кутлинском детском доме, грозился «обломать ему рога».
Взрослым в Тамбовском детском доме многое не нравилось в Илье: его подчёркнутая независимость, безразличное отношение к тому, встают ли ребята-соседи по кровати или продолжают спать после побудки воспитателями, частые отлучки летом в неизвестном направлении.
Илье это направление было известно: берег реки Цны, где они с Толей лежали, загорая на траве под пеклом солнца, или катались в лодке, а мать Толи гуляла по крутому берегу Цны в направлении движения лодки. Директор детского дома Лидия Владимировна, высокая и дородная дама, не скрывала своей ненависти к Илье. Резким голосом она часто напоминала ему: «Ты уже мужчина», когда хотела подчеркнуть его малую активность в помощи воспитателям. Илья не выглядел взрослым. Ростом он был с восьмого класса и до пятидесяти лет сто шестьдесят сантиметров, весил же он в восьмом классе пятьдесят четыре килограмма.
Директор жила вместе с мужем в комнате двухэтажного здания детского дома. Муж её Пётр Петрович страдал болезнью лёгких, часто Илья бегал в аптеку за красным стрептоцидом больному. Через год после приезда Ильи в детский дом №8 Пётр Петрович умер. Его хоронили летом, гроб несли по пыльной дороге к Южному кладбищу.
В классе появилось десять девочек, которые сначала сидели все в одном ряду парт, но по мере увлечения некоторых парней девочками эти парни сели рядом с теми, кто был близок их сердцу. Высокий красивый парень Альберт Рязанцев, который появился в 9 классе и который представлял собой вполне зрелого мужчину, сел с крошечной Оксаной, блондин Виктор — с Ниной. Толю ни одна девушка не привлекла, наоборот, в каждой из них он нашёл изъян.
Толя и Илья сидели за одной партой, их считали друзьями, хотя поведение Толи показывало чувство его превосходства над всеми в классе. Ни Илья, ни Толя не говорили, что они друзья. Толя никогда не предлагал Илье помощь в математике, а всегда подсказывал Эдику, который сидел сзади них; Толя часто не сдерживал слова и после извинялся. Каждое лето они вместе загорали на берегу реки Цны, плавали, катались в лодке. Родители Толи поощряли дружбу мальчиков и однажды пригласили Илью на Новый год. Илья сидел за столом вместе с Толей и его родителями, строгим отцом с военной выправкой и полной матерью с круглым малиновым лицом и седыми волосами. После праздничного ужина мальчики пошли в Толину комнату, где по обеим стенам стояли узкие кровати. В тот вечер Толя признался Илье, что влюблён в Юлию Петровну. Эту любовь он испытывал к ней с восьмого класса. Когда после девятого класса Юлия Петровна повела ребят в поход и все спали в палатке, включая её, то Толиным эротическим фантазиям в походе не было предела. Илье пришлось выслушать откровения друга о его чувстве к учительнице. Илья был очень удивлён услышанному, потому что Толя вел себя с Юлей Петровной всегда корректно, и никто не мог
видеть в его поведении влюблённого в учительницу ученика.
Последний год школы прошёл очень быстро, учителя интересовались, кто куда пойдёт продолжать образование. Толя решил идти в Горный институт имени Г.В. Плеханова, Илья — в Ленинградский Государственный Университет имени А.А. Жданова на английское отделение. Толя закончил школу с золотой медалью, Илья с серебряной.
Как-то Толя и Илья, прогуливаясь по Советской улице города Тамбова, остановились у книжного ларька, где Толя увидел книгу А.Е Ферсмана « Занимательная геохимия». Толя очень захотел купить её. Илья остановил его : « Не надо!». - « Почему?»- удивился Толя. После некоторых колебаний, Илья признался ему, что он уже купил эту книгу к дню рождения Толи, зная его увлечённость геохимией.
Но после школы их дружба как-то сама собой прекратилась. После учёбы Толю распределили в Магадан. Они встретились в жизни ещё три раза, а потом их пути разошлись. Толя навсегда остался в памяти Ильи.
Глава 18 ЭКЗАМЕНЫ
Экзамены в десятом классе Илья сдавал с высокой температурой, которая была вызвана фурункулом на шее. Фурункул особенно стал беспокоить Илью после обливания холодной водой. Хрупкий Илья с трудом поднимал шестнадцатикилограммовую гирю, стараясь накачать мышцы, и после упражнений с гирей обливался в сарае за зданием детского дома холодной водой из ведра. Обливания водой так обострили болезнь, что юноше приходилось ложиться в кровать и стонать. Но отставать от всех он не хотел, и, превозмогая боль, готовился и сдавал экзамены. Перед последним экзаменом все решили пойти на речку. Взяли с собой еду. Илья тоже пошёл со всеми. Он каждый день ходил в поликлинику, где из скрытого фурункула выкачивали гной и в рану делали инъекции раствора стрептоцида. На следующий день фурункул снова набухал и нестерпимо болел. И вот в день всеобщего загара, когда солнце приятно согревало шею Ильи, фурункул, видимо, созрев, прорвался. Кто-то из ребят, не побрезговав, стал выдавливать из фурункула гной, и Илье становилось легче. Через два дня он окончательно поправился и весёлый ждал получения выпускных документов.
Илья отправил документы заказным письмом и ждал уведомление о получении пакета приёмной комиссией Ленинградского университета. В пакет была вложена автобиография как необходимый документ при поступлении. Илья кратко изложил историю своей жизни, что он практически всю жизнь до 19 лет провёл в разных детских домах, хотя отец его жив, но живёт с другой семьёй. Дочка Ильи через сорок лет в архивах Университета найдёт эту автобиографию при снятии копии ведомости оценок по всем предметам и всплакнёт от жалости к отцу, бывшему детдомовцу.
Выпускной вечер проходил во Дворце культуры «Комсомолец», который находился на Советской улице, на противоположной стороне улицы, где было здание детского дома. Тамбов в те годы представлял собой обычный провинциальный тихий город, где никогда не было трамваев. Если посмотреть на него со стороны соснового бора за рекой с массой дач и пионерских лагерей, то вечером взору открывалась диорама сверкающих электрических огней, огромный полукруг города. Тамбов стоял как бы на холме, под которым спокойно текла река Цна. Цну летом изредка бороздили моторные лодки, обычные лодки с вёслами, которые жители брали на прокат с лодочной станции или держали как собственность у причалов. Через реку было переброшено несколько деревянных мостов. Это была восточная часть города, в западной части проходила железная дорога, был вокзал, возле вокзала на площади гостиница «Цна», типичная провинциальная гостиница, с уютным холлом и деревянной лестницей, на которой на подставках стояли горшки с цветами. Тут же в прихожей гостиницы рос огромнейший фикус. В городе было три стадиона: «Динамо», «Спартак» и «Комсомолец», площадь Ленина с памятником великому вождю, несколько кинотеатров, домов и дворцов культуры, а также драматический театр. Школьники были активными участниками Олимпиад, Спартакиад, демонстраций. Все эти спортивные, культурные и общественные мероприятия были обязательными, и присутствие на них гарантировалось под расписку. Школу обязывали собирать макулатуру и металлолом, и между классами устраивались соревнования по количеству сданного утильсырья. Всё это воспринималось как само собой разумеющееся, как руководство со стороны КПСС.
Главой КПСС в те годы был Н.С. Хрущёв, разоблачивший культ И.В. Сталина. После шумихи с Берией и снятия с поста Маленкова разоблачение культа Сталина было новым ударом по голове смиренным мирянам. Учительнице истории Галине Петровне школьники задавали много вопросов, на которые она толком не могла ответить. Девочки особенно возмущались, что в своё время все партийные деятели рукоплескали вождям и поддакивали, а после смерти кормчего стали выискивать в нём недостатки. Всё как-то не укладывалось в голове, а о Хрущёве создавалось негативное мнение. Илье вся эта шумиха была до лампочки, ему, главное, хотелось поступить в ВУЗ, хотя бы поступить, а в случае войны, которая с приходом Хрущёва к власти, как-то назревала, он уйдёт на фронт будучи студентом.
В 1955 году был подписан Варшавский договор. Громкоговоритель на улице вещал о последних событиях, транслировались речи политических деятелей, и Илье особенно нравились выступления Вышинского, которые он читал в газетах и слушал по радио. Хрущёв вводил новые порядки в деревне, совершенно противоположные тем, что были установлены Маленковым, но какие порядки Илья смутно представлял, так как уже два года тому назад он покинул деревню. Большое значение стало уделяться изучению иностранных языков, в перспективе готовилось разделение классов на группы не более двадцати человек с тем, чтобы улучшить качество знаний иностранных языков учащимися. Крылатой стала фраза «приблизить деревню к городу». Планировалось в деревне создать все условия быта, равные городу. Как то не укладывалось в голове, что это возможно, из ничего построить что-то, но то было время великих дерзаний, которыми полна вся история бывшего Советского государства. В Советском государстве люди быстро могли сориентироваться, как найти управу на бюрократа, обидчика, насильника: писать жалобу в инстанцию, где жалобу зарегистрируют и через месяц пришлют ответ местным властям с резолюцией: «Разобраться и доложить». КПСС была ведущей силой в стране. На партсобраниях и парткомах могли предложить выложить на стол партийный билет, а это значит лишиться всего: работы, продвижения по службе, возможно, жилья и вообще достойного места в обществе. Некоторые злоупотребляли этими рычагами защиты, клеветали, умышленно искажали факты и хихикали, предвкушая суровую расправу над обидчиком. В других власть партии порождала инстинкт давить, унижать, властвовать. Такой деспотичной дамой выступала Лидия Владимировна, упивавшаяся бывшей властью обкомовского работника. Её муж тихо шпионил и высматривал недостатки в поведении детдомовцев и наушничал ей, а она круто принимала решения и со всей озлобленностью обрушивала их на воспитанников, в частности на Илью. Не менее деспотичной и угнетающей даже своим присутствием была завуч Антонина Ивановна, крошечная старая дева, которую воспитанники прозвали «куропаткой». Она, как правило, шипела, а не говорила, и от её шипения было очень тоскливо на душе. Работали тут и две старые дамы, сёстры Зоя и Мария Александровны, одну из которых почему-то воспитанники называли «тётей Зоей», а другую по имени и отчеству. Они были очень неуравновешенны, и их поведение было подвластно настроению. У Зои Александровны был сын-оболтус Николай, в мать рыжий, который своим поведением довёл её сначала до слепоты на нервной почве, а потом и вообще до гроба. Она долго лечилась в больнице имени Н.В. Склифосовского. Обе дамы были иногда сердобольными и давали какому-нибудь из воспитанников кусочек сахара или хлеба.
Итак, Илья отправил документы заказным письмом в Ленинградский университет и ждал ответ. Уведомление пришло в один день с повесткой в военкомат «Неужели заберут в Армию и не дадут поступить в университет?» — с грустью задавал себе вопрос Илья. Он побрился, но не стал стричься, как было велено в повестке, и в понедельник прибыл в военкомат. Прошёл медкомиссию, его определили годным в танковые войска, когда он оделся и подошёл к столу начальника военкомата, тот спросил о планах юноши и, услышав, что Илья собирается поступать в университет и имеет на руках уведомление о получении приёмной комиссией университета документов абитуриента, удивлённо воскликнул: «Что же ты сразу мне не сказал об этом? Иди и готовься к экзаменам, если не поступишь, то пойдёшь в Армию в Ленинграде». Радостный Илья побежал в детский дом. Он стал собираться в дорогу. Сборы были недолгими, поклажа нехитрая. Вечером сел в поезд и прямиком укатил в Ленинград.
Глава 19 ЛЕНИНГРАД. УНИВЕРСИТЕТ
По дороге в Ленинград виделся лес, лес, лес. Воздух был свежий, особенно при приближении к северному городу. Прибыл Илья в Ленинград рано утром, сдал багаж в камеру хранения и пошёл искать ЛГУ имени А.А Жданова. До открытия учреждений оставалось 3 часа. Он от Московского вокзала пешком пошёл на Университетскую набережную. Он прошёлся по ней. На противоположной стороне виднелись Исаакиевский собор и здание Адмиралтейства. Медный всадник как бы к взору приближал панораму. Всё было прекрасно, на душе у юноши было светло, радостно: перед ним открывались перспективы учёбы в лучшем ВУЗе страны, новые друзья, университетские аудитории. Но ему предстояло сдать два экзамена — сочинение и английский язык. Он выбрал тему «Народность творчества Пушкина». Дал определение «народности», вставлял цитаты, которые помнил наизусть. По русскому языку он был подготовлен хорошо. Юлия Константиновна два раза в неделю устраивала дополнительные занятия по грамматике русского языка. Когда он писал сочинение в десятом классе, то тему выбрал по разоблачению изъянов капиталистического общества на произведениях М. Горького. Он сделал вступление, где дал волю своему воображению, сравнив капиталистический надвиг на Россию конца XIX и начала XX веков с гигантскими щупальцами мифического животного. Школьное сочинение получило высокую оценку комиссии, которая была утверждена в РОНО. В университете по сочинению Илья получил четвёрку. Английский язык он сдал на отлично. Принимала экзамен Татьяна Николаевна Иванова, впоследствии Химунина. Она по достоинству оценила знания английского языка Ильёй, хотя сделала несколько критических замечаний по поводу перевода текста.
Медалисты сдавали экзамены на месяц раньше общих экзаменов. Абитуриенты встречались в коридоре филологического факультета, шутили, видя друг в друге конкурента, но сдружились и надеялись все поступить. В основном на филологический факультет поступали девушки, парней было считанное количество, да и то некоторые из них отсеялись после экзаменов. Те, кто окончил школу с золотой медалью, поступали в ВУЗы без экзаменов, проходя лишь собеседование. Экзамен по русскому языку проходил в большой аудитории человек на двести.. Сзади Ильи сидела Лена Валихан, высокая, черноглазая брюнетка. Она то и дело коленями ударяла по сидению Ильи, видимо, от волнения.
Глава 20 СТУДЕНТЫ
После зачисления поступившие уехали на уборку картофеля. С 1956 по 1984 годы, исключая семь лет службы в Армии, Илья летом и осенью работал в колхозных и совхозных полях, на городских складах по уборке и фасовке урожая. Первая студенческая поездка в колхоз состоялась в 1956 году. Группа собралась у здания филологического факультета. Тут были уже те, кто поступил с золотой медалью. Среди них был Володя Форш, коренастый плотный блондин с лазурными глазами и чёрными ресницами, располагающей к себе улыбкой и культурными манерами. Тут была Лариса Морозова, под стать Володе и по внешности похожая на него. С золотой медалью поступила Мила Мозговая, светловолосая девушка, и Лена Мельникова, брюнетка. В колхоз приехали девушки и юноши с других отделений. Это был небольшой хутор в Карелии с чудесной природой. Юношей и девушек расселили по домам, и они встречались при сенокосе или приеме пищи.
На первом курсе университета Илья познакомился с Ритой в колхозе Карелии, куда студентов послали работать. Она была колхозницей. Рита была невысокого роста миловидной блондинкой, всегда улыбчивой, весёлой. Они встречались вечерами и гуляли по живописной местности хутора, обнимались и целовались после двух встреч. Илья чувствовал, что влюблён в Риту. При расставании Рита обещала приехать в Ленинград, а Илья обещал на зимние каникулы приехать к ней и познакомиться с её родителями. Он воспылал желанием жениться на Рите. В январе 1957 года, на каникулах, Илья приехал к Рите, прожил у Риты неделю. В колхозе поползли слухи, что к Рите приехал жених, за которого Рита выходит замуж. Рите эта молва была на руку: она собиралась улизнуть из колхоза, а у колхозников в те времена не было на руках паспортов; без паспорта человек вынужден жить в колхозе. Рита получила паспорт, потому что сказала, что выходит замуж за ленинградца, и в апреле того же года приехала в Ленинград. Она с подругой сняла комнату на Университетской набережной, получила временную прописку и устроилась на работу. Илья и Рита год повстречались и расстались.
В колхозе первокурсники приглядывались друг к другу. Илья и Лена Мельникова стали объектами шуток, впоследствии во весь студенческий период, так как они часто сидели на пеньке или бревне после работы и обсуждали прочитанные книги. Лена говорила медленно, нараспев, как бы с трудом и неохотой. Бригадиром был Михаил, высокий, плечистый мужчина, студент, отслуживший Армию, его приятель Борис Зимин, похожий на цыгана двадцативосьмилетний мужчина, тоже отслуживший Армию. Они обсуждали девушек. Михаил нашёл среди студенток Людмилу, с которой он пропадал в лесу ночи напролёт, после чего он ходил с сонными глазами и осунувшимся лицом. Студенты спали на полу, постелив на него одеяла. Парни острили по поводу сложившейся ситуации. Первая поездка была в колхоз, находившийся в глубоком лесу. Дома бывших финских хуторян отстояли далеко друг от друга. На опушке леса перед рекой под оврагом проходила линия Маннергейма. По лесу можно было найти разорвавшиеся снаряды, заросшие бурьяном блиндажи и дзоты, кое-где торчали разбитые пулемёты и миномёты. Возле каждого дома был цементный погреб. Место кишело змеями и ужами, которые или грелись на солнечных лужайках, или ползали в малиннике, или клубками заполняли погреба и блиндажи. Ходили даже легенды, как заблудившаяся студентка провалилась в блиндаж и её нашли в блиндаже, сидящую и ужаленную змеями. Студентам давали нормы покоса, но никто не справлялся с нормами. За работу им не платили, лишь кормили. Кормёжка была неплохой. Первое на мясном бульоне, второе из мяса или рыбы, молоко или компот из ягод на третье.
Месяц пролетел незаметно. Не успели студенты вернуться из первого колхоза, как всех послали на уборку картофеля. Тут уже были не только первокурсники, но и студенты со старших курсов. Это был уже не хутор, а деревня Перечицы. Студентов расселили по домам колхозников по пять-шесть человек. Вечерами девушки приходили к парням или наоборот, шутили, танцевали под патефон, смеялись, ужинали и беседовали. Вечеринки проходили без спиртного. Некоторые студенты были очень язвительные, например, коротыш Богатов Валентин, который подтрунивал над Ильёй, и тот, вспылив, несколько раз убегал с вечеринок. Иногда студенты так надоедали своим гамом и смехом хозяевам дома, что однажды хозяин, пожилой мужчина, в кальсонах ввалился в комнату танцующих, и, выругавшись трёхэтажным матом, всех разогнал; девушки с писком начали выбегать из дверей и прыгать из окон, так как брань хозяина была несносной. В комнате, где жил Илья, постоянно лежали мешки с клюквой. Кем и для кого была принесена клюква, ему было неизвестно, но её было полно, и она по тем временам в магазинах стоила копейки. Было весьма печально видеть, как студенты и служащие учреждений города работают на колхозных полях, в то время как колхозники и работники совхозов охотятся, занимаются рыбной ловлей или торгуют на рынках своей продукцией. В каждом доме колхозников — «перечинцев» висел портрет Маленкова. Маленков вводил реформы в колхозы, облегчающие жизнь селян. Хрущёв приказал облагать налогом дворы, имеющие скот, и колхозники начали забивать скот.
Первокурсники работали со старшекурсниками, и Илья уже знал многих старшекурсников, когда начались занятия. Ему также были многие парни и девушки знакомы в лицо по консультациям перед сдачей экзаменов, с некоторыми, например, Виктором Гуржием, Илья познакомился живя в общежитии, с другими на факультете. Виктор Гуржий был украинским парнем крепкого телосложения, с густыми русыми прямыми волосами, тёмно-синими глазами, как говорили девушки, «с поволокой», слегка приплюснутым широковатым носом. Голос у него был тихий, вкрадчивый, исходящий как бы из груди. Он был исключительно обидчив, но если отношения между ним и другими не нарушались, то это был весьма покладистый, сговорчивый человек. Он поступил на турецкое отделение. В семнадцать лет он выглядел вполне физически развитым мужчиной, чем и покорил старшекурсницу Нелли, которая стала приходить к нему спать в его же кровати. На индийском отделении учился Анатолий Гаврилюк, хорошо владевший английским языком, весёлый молодой человек, страдавший туберкулёзом. Туберкулёз его часто обострялся, и тогда он беспрерывно кашлял и ложился на длительный срок в больницу. Он жил в том же общежитии, что и Илья.
В течении студенческих лет Илья поменял несколько общежитий. Он жил на проспекте Металлистов, Университетской набережной, на набережной реки Мойки, на Симанской улице Васильевского острова. Первое общежитие находилось на Малой Охте. Это было типичное студенческое общежитие в новом здании со всеми удобствами, где жили в основном студенты юридического факультета, которые надоедали Илье вопросами о его мнении о цитируемых ими стихах современников. Илья признавал только стихи А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. Они журили его: «Как ты поступил на филологический факультет и не интересуешься современными поэтами?».
Добираться от общежития на Малой Охте до Университета было далеко и неудобно, и Илья упросил комендантшу общежития на Университетской набережной дать ему место там.
Ему выделили кровать в комнате на пятнадцать человек; в этой комнате жил Анатолий Гаврилюк, Лёня, маленького роста студент-второкурсник с русского отделения. Он увлекался театром и часто участвовал в спорах о балете и тогдашних балеринах (Дудинская). В комнате жили завсегдатаи балета. Жил тут и четверокурсник Игорь с академической задолженностью, женатый брюнет, одевавшийся очень модно и находившийся часто подвыпивший. Иногда он шутил с Ильёй. Но однажды между ними произошла стычка. Илья что-то оживлённо рассказывал Лёне, когда Игорь приказал ему замолчать. Илья проигнорировал приказание. Тогда Игорь встал и стал выталкивать Илью из комнаты. Тот в бешенстве схватил со стола стакан и запустил его в Игоря, Игорь увернулся и стакан в мелкие дребезги разбился о стену. Илья выскочил из комнаты, побежал в комнату для подготовки к занятиям. В голове у него стучало, сердце колотилось. Он долго не мог успокоиться от гнева, но потом тихо вошёл в комнату. Игорь спал. На следующие дни между ними не возникали конфликты, они не разговаривали. По Игорю чувствовалось, что он переживал. Как-то поздно вечером Игорь подошёл к изголовью кровати Ильи, положил руку ему на голову и попросил прощения: «Прости меня, дорогуша, я думаю наши отношения не разобьются, как разбившийся стакан». Илья поверил в искренность Игоревых слов, но ничего не сказал. Через пару дней Игорь уехал к жене, и больше Илья его никогда не видел.
В 1956 году разыгрались венгерские события. Студенты-венгры с ненавистью воспринимали советскую жизнь, они вышли на Пушкинскую площадь с протестом по поводу подавления венгерского восстания. Некоторые советские студенты вышли вместе с ними на площадь. Начались аресты сочувствующих венграм. Когда Илья пришёл в общежитие, то на лестнице студентов поджидал господин в шляпе и штатском. Он стал наводить справки о некоем Саше, которого Илья не знал, но о котором много слышал. Саша был способным студентом, одновременно учившимся на экономическом и филологическом факультетах. Саша был сиротой, его родители были замучены или расстреляны в советских лагерях и посмертно реабилитированы. Он не мог простить советским властям преступления против его родителей и высказывал свою оппозиционную точку зрения везде. Саша был на заметке. Его забрали в тот же вечер, посадили в подвал Большого дома. К нему на свидания ходили Нелька, крутившая амуры с Витей Гуржием, и Славка Пастухов. Славка притворялся в особом отделе дурачком, отвечая на вопросы следователей невпопад, и они выставили его, удивившись: «Как ты учишься в Университете, да ещё на факультете журналистики, если ты такой «дуб»? Нелька носила несколько передач Саше, но потом ей сказали, что его перевели в другое место. Больше о Саше никаких сведений не поступало, скорее всего его отправили в Сибирь.
Глава 21 УНИВЕРСИТЕТСКИЕ ДРУЗЬЯ
Илья в общежитии на Университетской набережной сдружился с Виктором Гуржием и Лёней. С Лёней они часто гуляли по вечернему Ленинграду и вели беседы на политические темы. Они были единого мнения: зачем мечтать о светлой жизни для грядущих поколений, когда надо позаботится о настоящих людях, которые живут впроголодь и нищете. Лёня увлёкся так балетом, что запустил все предметы. Он находился на грани исключения из Университета. Вечерами парни играли в домино или включали музыку. Много времени Илья проводил с Сергеем Соловьёвым, с которым он познакомился с Перечицах, работая на конвейере по сортировке картофеля. Сергей был шатеном с выразительными серыми глазами, постоянно смеющимся лицом, большим носом и маленьким ртом, сочными губами. Он был высоким юношей, немного сутуловатый и худой. Движения его были резкими, нескоординированными, угловатыми и неуклюжими, говорил он быстро и с долей нервозности; он весь был как бы на шарнирах. Поступил в Университет Сергей на общих основаниях после английской школы. Практически на первом и втором курсах он бездельничал, так как его знаний в английском языке вполне хватало, чтобы отвечать на вопросы преподавателей и быть готовым к занятиям. Это бросалось в глаза преподавателям, и они предупреждали Сергея, что вскоре он отстанет от своих сокурсников в английском языке, если будет полагаться только на свои знания, полученные в английской школе. Сергей продолжал свою линию бездельничания. Он был покладистым, сговорчивым парнем и очень привязался к Илье. Сразу же после колхоза Сергей приехал вечером к Илье в общежитие на Малой Охте и в тот же вечер повёз Илью к себе домой знакомить с бабушкой. Они долго ехали на трамвае 116, наконец, приехали на станцию метро «Технологический институт».
Здание, где жил Сергей, примыкало к зданию метро «Технологический институт» и в перспективе должно было отойти к управлению «Метростроя». Сергей с бабушкой жили в коммунальной квартире, занимая две комнаты, между которыми жила соседка с дочкой Таней, которую почему-то называли Туней. Вообще в семье Сергея все имели прозвища: бабушка «Апа», сестра Сергея, которая с родителями находилась в Монголии, «Тэтик», двоюродная бабушка Сергея — «Трулька». Прозвища дал им Сергей, сам же он был без прозвища.
Сергей представил Илью бабушке вечером. Перед Ильёй стояла невысокая сгорбленная старушка в светлом вязанном беретике, сероглазая, с мелкими чертами лица, со скрюченными пальцами маленьких жилистых рук с выступающими суставами. Она изучающее посмотрела на Илью, видимо, давая оценку, стоит ли Сергею водить дружбу с этим молодым человеком. За столом она задала Илье несколько вопросов о его родителях, о том, где он жил, и по тону разговора Илья понял, что она проникалась к нему симпатией. После ужина Сергей проводил Илью в общежитие.
Дружба Сергея и Ильи крепла с каждым днём. Илье нравилась в Сергее его покладистость, уступчивость, сговорчивость, безотказность. Сергей обладал мягким юмором, хохотал безудержно, если тому была причина. По характеру Сергей был легкомысленным человеком, безответственным и необязательным. Ему не свойственна была пунктуальность, и на почве этого недостатка у друзей часто происходили конфликты.
Илья и Сергей постоянно говорили по-английски на улице; Сергей хорошо знал город, и они исходили центр города вдоль и поперёк. Будучи коренным ленинградцем, Сергей очень хорошо ориентировался в городе и пригородах. Летом он и Илья ездили в пригороды Ленинграда — Пушкин, Павловск, Петергоф. Ни у Ильи, ни у Сергея не было девушки, у них до второго курса и не было желания заиметь девушку, они были довольны своей дружбой, беседами, прогулками.
Илью всё чаще и чаще Сергей приглашал к себе домой. Бабушка кормила их обедом и ужином, потом юноши удалялись в комнату Сергея и болтали. Иногда Илья оставался у Сергея на ночлег. У друга Ильи была хорошая библиотека, и часами друзья могли перебирать книги. Родители Сергея — отец-гинеколог и мать, бывшая медсестра, — вместе с дочкой Таней были в Монголии, отца откомандировали туда на три года. Бабушка часто рассказывала эпизоды их семейной жизни, как талантливый врач, который читал лекции в медицинском училище, где училась её дочь, влюбился в юную студентку и пришёл к ним в дом просить её руки. Он был старше её дочери Наташи на семнадцать лет. Бабушке запомнился непомерно длинный шарф, который Владимир, будущий зять, долго раскручивал с длинной шеи.
Иногда Илья занимал в долг немного денег у бабушки Сергея. Он исправно отдавал долги через Сергея, но тот почему-то не всегда отдавал их бабушке. Однажды Илья попал в непростую ситуацию, когда бабушка, стесняясь, напомнила Илье про не отданные деньги. Илья сказал ей, что долг он передал через Сергея. Сергей был рядом и сознался, что он потратил деньги на сигареты, за что тут же получил от бабушки нагоняй.
Комната Сергея напоминала чулок: очень узкая, длинная с одним окном. В ней всё веяло стариной и какой-то отчуждённостью. Во времена сталинских репрессий комнату занимал инженер-холостяк, очень замкнутый человек, который надолго исчез из дома, и только весной его труп выловили из реки Фонтанки. Ходили слухи, что он покончил жизнь самоубийством, но никто не мог доказать достоверность этого факта.
Илья был одержим идеей быстро овладеть разговорным английским языком, а Сергею не представляло трудностей общатьс с Ильёй на английском, так как он закончил английскую школу. Сергей даже однажды привёл Илью в английскую школу на набережной реки Фонтанки, где он учился. Он познакомил Илью с преподавателем английского языка И. Гилинским, одним из соавторов книги «Очерки по английской и американской литературе и стилистике». И. Гилинский подарил Илье эту книгу со своим автографом.
Илья попал сначала в слабую группу английского языка, но вскоре его перевели в сильную, где были Володя Форш, Сергей Соловьёв, Лена Валихан, Лариса Морозова и Аля Друзина.
С Володей Форшем Илья познакомился раньше, чем с Сергеем, в первом колхозе. Володя носил короткую спортивную стрижку. Он весь был в спорте, его движения выявляли в нём спортсмена, у него были сильные ноги футболиста, широкие плечи пловца, тонкая талия штангиста. Голос у Володи был басистый, с красивым тембром, улыбка открытая, отчасти ехидноватая, но в общем, Володя не был ехидным парнем.
Ещё когда в колхозе они все спали на полу на соломе, а один Володя в спальном мешке, в первый же вечер Володя задал Илье несколько вопросов относительно своей бабушки, Ольги Форш, и, услышав, что Илья считает Ольгу Форш скучной писательницей, прекратил вопросы, улыбнулся и выразил сожаление, что Илья не читал её сказок, чем удивил последнего, так как, кроме «Одеты камнем» и «Михайловского замка», Илья не знал других произведений Ольги Форш. На соломе спали Борис Зимин, Илья, Алексей Добрынин, двадцативосьмилетний лысоватый молодой человек, который почему- то сразу признался, что он девственник и избегает женщин, чем в головы других вложил сомнительные догадки о своей персоне. Иногда перед сном кто-нибудь «подпускал шептунка», и Володя допытывался у Ильи, не он ли это сделал. Все эти взаимные обвинения сопровождались общим хохотом и не вызывали обиды друг на друга или антагонизма между парнями.
На первом курсе студентам были даны адреса англичан, желающих переписываться с русскими. Эти адреса были предложены английским клубом. Илья завязал переписку с молодым человеком, который находился в тюрьме в Англии. Англичанин вкратце описал свою жизнь и прислал комплект открыток о Лондоне. Илья не знал, что с момента переписки он попал в тайный список КГБ, который регистрировал всех, имеющих контакт с иностранцами. Он написал первое письмо англичанину в 1957 году, а в 1975 году вызвавший его особист задал ему несколько вопросов, продолжает ли он переписку, начатую в студенческие годы; в 1986 году другой особист заявил жене, что Илья имел переписку с иностранцами; ниточка слежки за ним исподволь тянулась до 1989 года.
В общежитии на Университетской набережной по рукам ходила книга А. Солженицына «Один день из жизни Ивана Денисовича». Но её быстро запретили и стали карать тех, кто её читал. Илье так и не удалось прочитать эту книгу в те годы. Он её нашёл на английском языке в ящике для бросовых книг в библиотеке Нью-Йорка через 38 лет, в 1994 году, когда Солженицын уехал из США в Россию. В те годы был в загоне и Борис Пастернак, друг Ольги Форш. Его книга «Доктор Живаго» так и не дошла до советского читателя, о ней только говорили в кулуарах, что она издана на Западе. Борис Пастернак умер в 1960 году. Ольга Форш в том году была очень больна. В день смерти Пастернака Илья с Володей приехали к Володе домой. Сразу же с порога Володя объявил: «Мама, Пастернак умер.» . Его мать Елена Георгиевна, одноногая женщина, потерявшая вторую ногу, попав в молодости под поезд, на костылях подошла к нему и, прошептав: «Как ты смеешь, мерзавец, при больной бабушке говорить такие вещи?!» , влепила ему крепкую пощёчину. Володя лишь произнёс: «Прости, мама».
Володя рассказывал Илье и Сергею, как в их квартире собирались писатели и поэты, которые были друзьями Ольги Форш. Они восхищались внуком писательницы, хотя, как считал Володя, в нём ничего не было, чем можно было восхищаться. Он был обычным ребёнком, который любил спорт, а юношей увлекался ездой на мотоцикле и легковой машине.
Глава 22 ЦЕЛИНА
Второй курс был ознаменован двумя событиями, достойными описания: демонстрацией на Дворцовой площади 7 июля 1957 года в честь 250-летия Ленинграда, на четыре года позднее в связи со смертью И.В. Сталина в 1953 году и поездкой студентов ЛГУ имени А.А. Жданова на целину.
Днём 7 июля второкурсник с русского отделения Саша Капустин, абсолютно слепой молодой человек, сагитировал Илью пойти на демонстрацию на Дворцовой площади, где будет с трибуны выступать Н.С. Хрущёв. Саше нужен был поводырь. Слепой, он предложил: «Пойдём посмотреть на Хрущёва». Слово «посмотреть» навсегда запомнилось Илье. Илье не хотелось идти на это массовое мероприятие, в голове сразу же мелькнула мысль: «А не будет ли это Ходынкой?» Илья уступил Саше и, взяв его под руку, пошёл с ним на Дворцовую площадь. Солнце нещадно палило. Народу на площади было несметное количество, люди всё прибывали и прибыли и стали теснить друг друга до появления Хрущёва на трибуне. Теснота нарастала, кто-то нарочно толкал людей друг на друга, некоторым людям становилось дурно, но из-за натиска сзади невозможно было вырваться из толпы. Сашу оттеснили, Илья остался без него. Из толпы были слышны недружелюбные выкрики в адрес Хрущёва. Илья, не дождавшись окончания демонстрации, еле выбрался из распарившейся людской массы на свежий воздух и дал себе зарок: держаться подальше от подобных массовых мероприятий.
Поездка на целину в Казахстан не обошлась без некоторых приключений для Ильи. Сборы были недолгими. Никто не знал, сколько месяцев студенты будут работать на целине и какую одежду взять. Выехали в августе, в тёплую погоду. Ехали в очень длинном товарном поезде, в вагонах отдельно для девушек и парней. Состав тянули два паровоза — спереди и сзади. Когда были остановки, все выбегали из вагонов и бросались к кранам большим и малым, так как жара в августе была нестерпимой.
Первое приключение случилось в самом начале поездки. Илья вместе с другими побежал облиться водой к огромному крану с водой для цистерн и котла паровоза. Из него лился толстый столб воды. Был такой напор воды, что она моментально создала глубокую воронку. Илья прыгнул в неё и вдруг почувствовал нестерпимую боль в подошве правой ноги; в подошву вошёл металлический штырь. Он выскочил из воронки и к своему ужасу увидел бьющуюся из подошвы фонтанчиком кровь. Кто-то из студентов бросился в вагон за бинтом, который Илья стал наматывать на рану. Илья побежал в санитарный вагон, где медики обработали ему рану перекисью водорода, наложили швы и сделали перевязку. Ему выдали трость, и до приезда на станцию Тайнча Кокчетавской области он оставался в санитарном вагоне. По приезде в Тайнчу всех студентов стали сажать в кузова грузовых машин для размещения по объектам работы. Студенты в грузовиках распевали популярные в те годы песни, некоторые из которых были с залихватскими припевами: «Ласточка-касаточка», «Blue Canary». Девушки распевали песню «Мишка-Мишка, где твоя улыбка?» Эти песни были настолько избиты и звучали так часто, что они опротивели Илье на всю жизнь.
От Ильи многие бригадиры отказывались брать его в свою бригаду, так как он «хромой», но один из бригадиров взял Илью для помощи на кухне: чистить картошку и другие овощи. В бригаду, кроме Ильи, входили Володя Рыжков, Анатолий Гах, репатриант из Бразилии, и ещё несколько незнакомых парней.
Толя не был единственным репатриантом на филфаке: в 1956 году нахлынула огромная волна репатриированных из разных стран, которых принимали в ВУЗы на льготных условиях.
Когда зажила нога, Володю, Толю и Илью поставили на первый объект — закладку фундамента для свинарника в совхозе Ясная Поляна, недалеко от Тайнчи. После Ясной Поляны Илья работал в другой бригаде, которая разгружала машины с зерном. Наступили холода. Студентам выдали фуфайки, кирзовые сапоги, шапки. Обмундирование было старое, но зато спасало от холода и ветров. Сначала все спали по палаткам, потом бригаду Ильи перевели в вагончики-теплушки с металлическими плитами, в которых огонь пылал сутками. Вагончики были оборудованы двухъярусными нарами. Грузовики приходили в любое время дня и ночи, и студентов посылали по очереди сгружать зерно. Илье запомнился один студент Саша Лущик, который жил в том же вагончике, где и Илья. Саша писал лирические стихи и просил Илью послушать их в свободное от работы время. По возвращении с целины Илья и Саша здоровались на факультете, иногда общались. У Саши была любимая девушка, которую Илья знал в лицо. По прошествии нескольких лет, Илья спросил её, как поживает Саша, на что она ответила: «Саши больше нет». Больше она ничего не сказала, так что Илья не понял смысла её слов: нет в живых или нет для неё, то есть навсегда расстались… Поездка на целину омрачилась неожиданной гибелью однокурсника Ильи Юры. Юра был с отделения русского языка и литературы. Они виделись на факультете, здоровались, а познакомились однажды у двери комсомольского бюро филфака, где оба ожидали выговора по комсомольской линии за невыход в рейд дружины по поимке уличных хулиганов, драчунов и разборке бытовых конфликтов. Дружинники в те времена были в почёте. Но не все студенты дорожили этим почётом. Юра был высоким парнем, черноволосым, сероглазым с правильными чертами лица, спокойный, улыбчивый. Он страдал тугоухостью на одно ухо. У него была подруга Зоя Парцаллиди, очень миловидная девушка, с густыми белокурыми волосами и сочными губами. Трагедия случилась поздно вечером, когда Зоя и Юра возвращались под ручку из кино. Сзади Юру задела грузовая машина с сеном и протащила его вперёд. Зоя осталась целой и невредимой физически, но получила нервное потрясение. Вёл машину местный водитель, которому Юра в тот день грузил это же сено. Вот такая печальная ирония судьбы.
За три месяца работы на целине, Илья заработал денег, которых хватило ему лишь на покупку костюма.
Глава 23 ЖИЗНЬ СТУДЕНТА
Во время учёбы на третьем курсе, он хорошо запомнил Бориса Спасского, знаменитого гроссмейстера по шахматам, который учился на отделении журналистики и с которым они часто здоровались. Несмотря на свою славу, Борис был очень простым человеком в общении, приветлив ко всем студентам и пользовался огромным успехом у девушек с филологического факультета. Одет он был в белоснежные нейлоновые рубашки, которые в те времена были писком мужской моды. Борис обычно появлялся на факультете во время осенней и весенней сессий; в течении года он разъезжал по шахматным турнирам. Впоследствии Борис уехал во Францию.
Другой знаменитостью в те годы учёбы в Университете была певица Эдита Пьеха, солистка ансамбля «Дружба». Уже в то время она была очень популярна.
Культурная жизнь в студенческие годы тех времён была насыщена походами в театры, концерты, музеи, картинные галереи. На третьем курсе Илья дружил с Женей Мороз, с которой он проводил много времени. Тут вопрос о будущем не вставал, они просто вместе ходили на галёрку в театры, гуляли по вечернему Ленинграду. Женя училась на втором курсе английского отделения ЛГУ.
Илья жил на мизерную стипендию на всех курсах. Никто ему не помогал. Его однокурсники знали, что он бывший детдомовец. На втором курсе Мила Мозговая предложила ему обучать английскому языку мальчика Колю, пятиклассника, сына знакомой её матери. Илья по рекомендации Милы пришёл к родителям Коли, которые жили на улице Кропоткина, и стал заниматься с ним. В школе Коля изучал немецкий язык, но его мать хотела, чтобы он знал английский язык. Коля делал большие успехи в английском. На одном из уроков, когда они читали книгу «Алиса в стране чудес», чуть не случился пожар в их квартире. Вдруг загорелся абажур настольной лампы прямо перед ними. Пламя чуть не перекинулось на шторы. Коля в оцепенении отпрянул назад, а Илья, мгновенно схватив китель Колиного отца, висевший на спинке стула, накинул его на горящий абажур. Занятие продолжилось.
Жизненные пути Ильи и Коли пересеклись через тринадцать лет в 1970 году. Коля учился тогда в аспирантуре и, узнав, что Илья приехал из ГДР и живёт в Ленинграде, попросил снова заниматься с ним английским языком, что и было сделано. Коля был вторым удачным учеником, с которым занимался Илья.
Первым, кого Илья натаскивал в английском языке в 1955 году, был восьмиклассник Владик, племянник завуча детского дома №8 города Тамбова Антонины Ивановны. Владика оставили на осень по английскому языку. Он приходил на дачу детского дома в июле и августе, и будущий десятиклассник обучал будущего девятиклассника английскому языку. Через много лет Антонина Ивановна сообщила Илье, что Владик закончил Институт международных отношений и работает с английским языком в русском посольстве в Англии.
Но были и неудачи. По рекомендации той же Милы, Илью пригласили обучать пятерых десятилетних мальчиков, которые учились в английской школе. Все они жили в одном здании на Петроградской стороне, и их родители знали друг друга. Плата за урок за пятерых была как за одного. Это были настоящие сорванцы. Вместо того, чтобы репетировать этих учеников по их же учебникам, Илья давал им задания по другому материалу. Они не выполняли ни его, ни школьных заданий, и хватали в школе двойки, так что родители с Ильёй расстались, а он сделал для себя выводы, что не надо загружать детей дополнительным учебным материалом. Репетиторство продолжалось до четвёртого курса. Но денег не хватало. Приходилось есть дешёвые комплексные обеды в студенческой столовой, питаться в общежитии скудной пищей, хранившейся между окнами, которую порой съедал Валера Окунев, студент с отделения журналистики. Белокурый, с взъерошенными волосами Валера, как и Илья, был тоже вечно голодным. Когда Илья, сунувшись к окну, не находил свою еду и возмущался, Валера обычно говорил: «Сегодня твоё — завтра моё». Но у него никогда ничего не было. В целях экономии на третьем курсе Илья решил готовить пищу — завтраки и ужины — на кухне общежития на Симанской улице Васильевского острова. Жившие в то время в Ленинграде многочисленные китайские студенты не ходили в столовые, они питались в помещении, где были просто столы и титан с кипятком. Китайцы обычно бросали содержимое сырого яйца в стакан кипятка и ели сваренные яичные хлопья. Холодильников в общежитии не было. Однажды Илья, сварил манную кашу на воде, добавив в неё сало. Каша простояла в комнате на полке сутки и после того, как Илья съел её холодной, через два часа он получил такое пищевое отравление, что его в муках госпитализировали. Студент-китаец, живший в одной комнате с Ильёй, до приезда скорой помощи, массажировал ему икры ног, которые сковывали судороги.
В середине второго курса старший преподаватель английского языка Екатерина Дмитриевна Теннер перед уходом на пенсию предложила инсценировать пьесу Бернарда Шоу «Пигмалион». Распределили роли. Илье досталась роль полковника Хиггинса. Каждый участник учил свою роль. Репетиции проходили регулярно; в конце учебного года пьеса была поставлена в кинозале филологического факультета, вместившим сотню зрителей.
Пятый курс ознаменовался великим событием — запуском Юрия Гагарина в космос. На Симанской улице Илья, корпея в читальном зале общежития над дипломной работой 12 апреля 1961 года, услышал в коридоре крики «Ура! Ура! Ура!» и неимоверную беготню студентов. «Ура Гагарину!» Для всех Юрий Гагарин стал олицетворением мужества и героизма.
Из всего периода учёбы в ЛГУ больше всего врезался в память Илье второй курс: поездка на целину, демонстрация на Дворцовой площади, начало обучения школьников английскому языку уже будучи студентом и постановка «Пигмалиона».
Глава 24 РАСПРЕДЕЛЕНИЕ
В 1961 году Илья закончил Университет. Перед распределением ему и Володе Рыжкову предложили работу в особом отделе. Илья отказался. Перед ним оставалась школа. Были вакансии учителя английского языка в Вырице, Валдае и Невеле. Ему благозвучным показалось название Невель, и он туда уехал. Невель запомнился Илье своими озёрами. В Невель Илья приехал в августе того же года. Пришёл в школу, куда его направили, познакомился с директором . Он снял комнату у пожилой женщины, которая работала учителем рукоделия в той же школе, где с осени ему предстояло работать. В сентябре месяце на совещании директор школы представил Илью Ильича преподавательскому коллективу. Очень скоро Илья сдружился с преподавателями труда и рисования, которые были почти одного с ним возраста. Преподаватель труда пригласил Илью в выходные в деревню к своим родителям. Там было прекрасное озеро, на котором он, его жена и Илья катались в лодке. Преподаватель рисования, которого забирали в Армию, тоже приглашал Илью в свою деревню, где он дал ему ружьё и взял его на охоту. Илья познакомился с местной интеллигенцией - девушками врачами-педиатрами: Людмилой и Лидой, а также с ветеринаром Ефимом. Они общались после работы, пока не разъехались. Людмила вышла замуж и переехала в Ленинград. Лида же после переквалификации перешла на работу в психиатрическую лечебницу под Ленинградом, Илья будет призван в Армию переводчиком. Из жизни в Невеле Илье запомнились три эпизода. Первый, когда учительница математики, неуравновешенная женщина, явная психичка, в присутствии учителей избивала свою дочь указкой в учительской за четвёрку, которую поставил её дочке Илья Ильич. Это зрелище было поистине вопиющим.
«Что Вы делаете? — вскричал он, — Разве так можно?» . «Не Ваше дело! Вот заимеете своих детей, тогда и воспитывайте по-своему!» — в гневе выпалила разъярённая учительница.
Второй — поездка навестить Лиду, работающую врачом в психиатрической лечебнице под Гатчиной. Психиатрические лечебницы в те времена были новшеством, так как советские власти до этого считали их ненужными.
Илья приехал к Лиде вечером. Они поужинали, потом она повела его знакомить со своими коллегами, двумя врачами. Один из них поразил Илью пронзительным взглядом синих глаз, который показался Илье ненормальным. Оказывается, действительно, после душевной травмы врач лечился тут же и после реабилитации стал работать в этой психиатрической лечебнице. Лида сказала, что пациенты беспрекословно слушались его, как будто были под его гипнозом. На следующий день Лида повела Илью посмотреть, как больные проводят время на природе. Был январь, день выдался прекрасным, солнечным, снег сверкал под лучами солнца.
Третий — борьба с крысами и гибель Шарика. Возвращение Ильи после визита к Лиде было нерадостным. Его хозяйка, приехавшая из Витебска чуть раньше Ильи, сразу набросилась на Илью: «Что же Вы наделали, Илья Ильич! Вы убили моего Шарика!» Илью в её доме одолевали крысы. Они бегали и днём и ночью, не давали спать. Илья ночью держал наготове ботинок, чтобы швырнуть его в них. Он жаловался в школе о нашествии крыс. Одна учительница дала ему на время кошку. Он в закрытой сумке принёс кошку, накормил её сметаной и творогом, ублажая её, но та, после долгого мяукания на чердаке, убежала и на второй день появилась у своей хозяйки. После такой неудачи Илья решил травить крыс мышьяком. Он разбросал отравленную мышъяком пищу по углам своей комнаты и в коридоре. Крысы продолжали атаковать Илью по ночам. Шарик сторожил дом во дворе. Конура у него была устлана соломой, еды хватало. Хотя Илья предупредил хозяйку, что в доме разбросан мышьяк, приехавшая хозяйка нечаянно пустила в дом радостного встречей с ней Шарика, и он стал пожирать отравленные комочки пищи и сдох. Илье было поистине жаль бедного пса.
Илья переписывался с Володей Форшем, Сергеем Соловьёвым и Ольгой Бродович, поклонницей поэта И. Бродского. Володя и Сергей, узнав от Ильи о скудости продовольствия в Невеле, прислали ему продуктовую посылку со сливочным маслом в стеклянной коробке, макаронами, крупой и растительным маслом.
Глава 25 СЛУЖБА В ГРУППЕ СОВЕТСКИХ ВОЙСК В ГЕРМАНИИ
Военкомат города Невеля предложил Илье работу переводчиком в воинской части. Его откомандировали в Ленинградский военный округ, где ему объявили, что он нужен как переводчик английского языка в ОСНАЗе в Германии. Батальон формировался в городе Пушкине Ленинградской области.
В это же время в городе Пушкине Илья встречает свою настоящую любовь и будущую жену Людмилу, с которой они проживут всю свою жизнь.
Люда и Илья познакомились на танцах во Дворце культуры в Пушкине. Ему было двадцать шесть лет, и он служил в Советской Армии переводчиком английского языка; ей было двадцать два года, и она была студенткой Ленинградского финансово-экономического института. Они обратили внимание друг на друга в толпе танцующих. Он был очарован её внешностью: выразительными серыми глазами, пышной причёской светло-русых волос и стройной фигурой, подчёркнуто скромным, но со вкусом сшитым платьем. Мгновением ока он осмотрел девушку с ног до головы и отметил, что у неё стройные, красивой формы ноги.
Люда не могла не заметить молодого лейтенанта со светло-карими глазами и короткой стрижкой тёмно-русых волос, смотрящего на неё. Он был среднего роста, узкоплечий со стройной талией. Люда взглянула на лейтенанта, и он улыбнулся ей. Людмиле понравилась его открытая улыбка, его лицо для неё было очень привлекательным, особенно форма его губ и подбородка. Илья пригласил девушку на танец, и она согласилась. Они познакомились, и он проводил её домой. Илья и Люда встречались каждый вечер.
Через месяц Илья сделал Люде предложение стать его женой. Ещё через месяц ему предстояло уезжать в ГДР для службы в Группе советских войск в Германии. Она приняла его предложение. Люда приняла предложение Ильи ,так как её жизнь дома была невыносимой: отец был алкоголиком с длинной историей пристрастия к спиртному. Люда с матерью подвергались опасности со стороны горького пьяницы. Их жизнь была сущим адом, и единственным выходом для неё было замужество. Отец Люды был подполковником в отставке. Люде нравилась их походная
жизнь и переезды из одного места в другое. Она всегда мечтала выйти замуж за военного. К тому же Илья ей очень понравился.
Свадебный вечер Ильи и Люды был весьма скромным. На нем присутствовали родители Люды, двое друзей Ильи , бывшая сокурсница Лена Валихан с мужем, два офицера, один из которых был командиром роты, двое престарелых соседей по квартире: брат с сестрой. На Люде не было венчального наряда, после женитьбы молодожёны не отправились в свадебное путешествие, даже комната для праздничного ужина была не комнатой родителей, а комнатой престарелых соседей по квартире. На свадебном вечере звучала прекрасная музыка, модная в те времена, записанная на магнитофонную ленту.
После вечера супруги неделю жили в комнате родителей Люды. Илья уехал в ГДР.
Летом 1962 года батальон отправляется в Группу советских войск в Германии. Три роты батальона были дислоцированы: первая — в Магдебурге, вторая — в Стендале, третья — в Хагенове. Семьи офицеров приехали в ГСВГ в сентябре 1962 года. Илья забрал молодую жену в Германию. Илья с Людой жили сначала в Стендале, ютясь в малюсенькой мансарде с кроватью, столом и двумя табуретками. Затем Илью перевели в Хагенов, где они с Людой прожили полтора года. Остальную службу в ГСВГ он проходил в Зальцведеле, небольшом городке на границе с Западной Германией. По службе Илья работал с английским языком, а в быту он нужен был как переводчик немецкого языка. Он помогал военнослужащим и их жёнам как переводчик немецкого языка в любых житейский нуждах. Илья также был переводчиком на всяких официальных мероприятиях и встречах.
В 1963 году у Ильи с Людой родилась дочка Лена. Служба в Армии была однообразной. Илье почему-то приходила мысль: как изменить это однообразие какой-нибудь встряской. И встряска произошла.
Глава 26 РАНЕНИЕ
В один из вечеров дежурный по роте получил звонок от командования, что трое солдат сбежали из своей части, зарезав дежурного офицера, угнав машину, забрав оружие и ящик с патронами. Предполагалось, что дезертиры намеревались пересечь границу Восточной Германии и перебежать в Западную Германию. По тревоге были подняты не только воинские подразделения, но и немецкая полиция. За звонком от командования в роту Ильи последовал звонок и из полиции с просьбой выделить им переводчика немецкого языка.
Илью, хорошо владевшего немецким языком, направили в полицию. В полиции был разработан план захвата троих сбежавших солдат в случае их нахождения в Зальцведеле. Илье казалось маловероятным нахождение вооружённых преступников именно в Зальцведеле.
25 декабря 1967 года раздался звонок в полицию. Звонили из ресторана «Флора»: двое молодых людей, говорящих на ломаном немецком языке, сидят за столом, заказав еду. Одеты они в гражданскую одежду. Трое полицейских, захватив Илью как переводчика, на машине срочно отправились к ресторану «Флора». Ресторан располагался в гуще вечнозелёных кустарников. Слышна была громкая музыка из ресторана, шумные голоса, смех и звон посуды. Окна «Флоры» были открыты. Полицейские вместе с Ильёй побежали к ресторану. Они поставили Илью к открытой двери в ресторан, а сами побежали на чердак. Пистолет у Ильи был наготове, только нажать курок. Из двери Илья увидел, как слегка наискось влево от него в дальнем углу вскочил высокий брюнет в толстом свитере и вскинул пистолет для стрельбы. Его большие серые глаза, в которых был испуг или сожаление, в упор смотрели на офицера в форме. Оба, солдат и Илья, выстрелили одновременно друг в друга. Илья почувствовал невероятной силы удар в правую часть груди, его как бы откинуло назад. В голове первой мыслью мелькнуло имя дочки: «Лена». Солдат побежал не к двери, где стоял Илья с пистолетом, а, отстреливаясь, к двери кухни, при этом смертельно ранив пожилого немца — посетителя ресторана и насмерть застрелив молодого человека в двери кухни. Он скрылся. Мгновение Илья стоял у двери и думал, что сейчас он будет харкать кровью из прострелянного лёгкого и упадёт. Но он не упал. Полицейские прибежав с чердака, зачем-то снова побежали наверх, захватив Илью. Он сказал им, что ранен.
Они спустились, и один из них отвёл Илью в машину. Илья один сидел в машине, озираясь по сторонам и держа пистолет наготове для стрельбы, так как опасался, что второй и третий солдаты, которых он не видел, вместе со стрелявшим могли быть поблизости. К счастью, его никто не тронул. Через несколько минут полицейские принесли пожилого человека, который был ранен в живот и стонал. Вся эта сцена со стрельбой и беготнёй полицейских длилась несколько минут, но на всю жизнь в ушах Ильи слышны крики посетителей ресторана, визг женщин, звон разбитых стёкол. Перед операцией по поимке дезертиров для опознания Илье дали их фотографии, на которых он написал их фамилии: Дудник, стрелявший солдат, и Королёв, солдат, который, сбежал из ресторана раньше. Фотографии третьего преступника у полиции не оказалось.
Полицейские доставили Илью в местную больницу. Рана была пустячной, но крови было много на нижней и верхней рубашках, на шинельной подкладке. Пулю Илья нашёл через несколько недель в лацкане кителя, она прошла через мягкую ткань. Немецкий хирург Зальцведельской больницы, посмотрев на снимок, объявил: «Sie sind ein Gluckpilz» (Вы счастливчик!)
Преступники были найдены и преданы военному трибуналу. Главком ГСВГ Генерал Армии Кошевой П.К. наградил Илью именными часами. По этому случаю был издан приказ Главкома ГСВГ. В Группе советских войск в Германии Илья прослужил с сентября 1962 года по октябрь 1968 года, потом его по замене отправили в Одесский военный округ, в котором он получил очередное звание капитан и в скором времени, в 1969 году, уволился из рядов Вооружённых Сил, написав рапорт в Министерство Обороны.
В 1969 году у Ильи и Людмилы родилась вторая дочь Ольга.
Глава 27 ОТЕЦ. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Отец для Ильи всегда оставался дорогим человеком, он никогда его не забывал. Живя в детском доме №8 города Тамбова, Илья часто навещал семью отца, которая уже вшестером обитала в двенадцати метровой комнате пожарки. Перед отъездом в Университет, Илья навестил их попрощаться. Илье Никитовичу стукнуло тогда 49 лет, но выглядел он стариком, Анне Ивановне (Нюре) исполнилось 42 года. У них было четверо детей: двое сыновей и две дочери. Их дети жили уже в другое время, хотя и в бедности, но они не испытывали тех невзгод, которые выпали на долю Насти, Зины и Ильи. Илья Никитович, как и в военные годы, был одет в старых брюках и рубашках, которые ему давали люди. Несмотря на бедность, он был честен, чужого не брал, а повторял: «Попроси, но не бери без спроса и не воруй.» Илья старался забыть прошлое, не имея на отца обид за исковерканное детство. Он, уже взрослый, отмечал в личности отца положительные стороны, такие как: неугасимое жизнелюбие и неиссякаемый оптимизм, чувство юмора, умение смеяться от души. Однажды, гуляя с отцом в Тамбове вдоль Моршанского шоссе, Илья рассказал ему о некой старушке, которая сетовала на усталость жизни и молила Бога дать ей покой на том свете. Отец удивился её желанию умереть и сказал так: «Я, даже оставшись без рук и ног, хотел бы жить. Жизнь так прекрасна!».
В 1970 году Илья с женой и двумя маленькими дочками совершили две важные и волнительные для него поездки: в город Тамбов к отцу и в село Прокино Тульской области навестить могилку матери.
Встреча с отцом, который был уже болен, и с его семьёй была радостной и сердечной. Эта встреча отца и сына была последней. Илья Никитович умер в 1974 году.
Перед расставанием отец попросил Илью разыскать Ольгу, жену брата Ивана, которая жила в Ленинграде. Он просил сына узнать у Ольги о последних днях жизни своего брата. Иван с Ольгой уехал в Ленинград в 1939 году, откуда Ивана забрали на фронт во время финской войны. Он был ранен в правую руку, которую ампутировали. Илья нашёл Ольгу, которая жила на Большой Подьяческой улице в двух шагах от канала Грибоедова, где жил Илья со своей семьёй. Она рассказала о последних днях жизни своего мужа: Иван умер от голода в блокадном Ленинграде.
Из Тамбова Илья с семьёй отправился в деревню Прокино, где жил его двоюродный брат по матери Николай Дудинов. Он надеялся посетить хотя бы кладбище, где была похоронена его мать в начале 1937 года, когда ему исполнилось пять месяцев. Найти могилу матери Илья считал маловероятным, так как из близких родственников, кто присутствовал на похоронах Марии в Прокино, никого не было. Не сохранилось ни одной фотографии матери, возможно, никакой фотографии никогда и не было. Илья мог только представлять внешность матери в образе своей старшей сестры Насти, которая, как говорили, была очень похожа на свою мать, и в образе школьной учительницы Марии Прокофьевны.
Её старшая сестра Варвара, которой к тому времени исполнилось восемьдесят пять лет, жила в Шишкино. Илья попросил Николая связаться с тётей Варварой и спросить, в каком углу кладбища была похоронена его мать. Илья Никитович всегда говорил ему, что Марию похоронили в правом углу кладбища, но с какой стороны считать правый угол? Николай хорошо знал расположение углов кладбища и объяснил Илье, где искать могилу.
Илья пришёл на кладбище. Буйная трава покрывала всё кладбище. Он подошёл к правому углу. Склонился на колени над прахом матери, давшей жизнь четверым детям и безвременно ушедшей в вечность...
ЭПИЛОГ
Моя рукопись подошла к концу. Я её перечитываю и передо мной встают образы тех людей, которые встречались в моей жизни. Многим я очень благодарен, а тех, о которых я писал отрицательно, прошу простить меня.
Возможно, что кто-то из этих упомянутых в рукописи людей прочитает мои записи.
С некоторыми героями моего произведения мне довелось встретиться через много лет. С Ларисой Морозовой я увиделся в 1970 году. Она помогла мне устроиться на работу референтом в Ленинградский Дом Дружбы с зарубежными странами.
Сашу Ермизина мы с женой пригласили к нам в гости в июле 1970 года по возвращении из ГДР.
Толя Милов приезжал в Ленинград в 1971 году устраивать своего пасынка Алексея в Ленинградское Высшее Военно-Морское Инженерное Училище имени В.И. Ленина, где я тогда работал старшим преподавателем на кафедре иностранных языков.
С другими я связывался по телефону по приезде из США. Толя Гах после окончания Университета всё время работал старшим преподавателем португальского языка Университета, тут же работала Ольга Бродович, защитив докторскую диссертацию.
Аля Друзина и Лена Мельникова эмигрировали за границу.
Володя Форш, бывшиий моим приятелем в течение тридцати пяти лет, трагически погиб в 1991 году, попав под машину на Невском проспекте перед Домом журналистов. На его похоронах я видел многих бывших сокурсников. Прах Володи покоится на Казанском кладбище города Пушкина Ленинградской области.
Как бы мне хотелось увидеть Николая Еленкина, Петю Шебуняева, Лену Валихан, Сергея Соловьёва, Виктора Гуржия и других. Тем, кого уже нет в живых, Царство Небесное и Вечный покой, а тем, кто жив, желаю крепкого здоровья и счастья!