Я - дочь офицера. ч. 1 Бражка
Бражка.
- Ох! Бражку чай поставить надо бы,- озабоченно кряхтит бабушка Фрося,- ведь люди придут вас-то проводить.
Это ж…, это надо было! Ведь дитя у вас! Светланка то - ещё и вовсе младенец! Ведь всего три месяца намедни исполнилось, ан нет…. – всё, собирайся опять в дорогу.
- Что ж делать, мама, увещевает её мой отец.
- Никто не виноват, разве что сам… Выбрал себе профессию такую…
- Ну, будет тебе, мама, ведь война закончилась давно. Кишинёв далековато, конечно же, от нашего Горького, но…. – поддерживает мужа моя мамочка.
И немного помолчав, глядя на отца глазами полными любви и возможно гордости за мужа, добавляет.
- Знала за кого шла, за офицера!
Кряхтя и продолжая бурчать и проявлять явное неудовольствие скорым отъездом старшей дочери, зятя и обожаемой всеми членами её большой патриархальной семьи, своей Светланки, первой и пока единственной внучки и племянницы, бабушка вышла.
Вскоре она вернулась, но не одна, а с пятнадцатилетним сыном Николаем, несущим огромную, едва ли не с него самого ростом, пустую стеклянную бутыль.
Бутыль эта из толстого чуть голубоватого стекла казалась мне по малости моего тогдашнего возраста и роста огромной, использовалась крайне редко, в самых значимых для семьи случаях, когда собиралась вся-вся наша многочисленная родня.
Ведь в этой семье спиртное по-сути не почиталось, да и некем было.
Дедушка, перенесший все прелести Первой Мировой, частенько хворал,взрослый сын Василий, тоже фронтовик, почти пожизненно в командировках, Николай мал.
Да и бабушка была очень строгой матерью. Это только со мной, своей внучкой она была вся средоточием бесконечной доброты. И вся она: и взгляд, и улыбка, и даже дородность её - эту доброту излучали. И сердцем и тельцем своим, прижавшись к ней, я чувствовала это тепло, доброту её, исходящие из неё, матери- бабушки целого рода.
И только сама став бабушкой, я поняла, что к внукам нашим мы испытываем возможно ещё большую любовь и нежность.
Я и сейчас очень хорошо помню эту знаменательную бутыль из толстого прозрачного стекла, применявшуюся разве что только в особо важных случаях с настаивавшейся в ней дымчато-розовой бражкой, заменявшей в те нелёгкие послевоенные годы, по-видимому, лёгкое вино.
Ставилась она, эта примечательная бутыль, в одном и том же месте, в тёплом углу прихожей, недалеко от большой уютной русской печи, выходившей нутром своим в кухню.
Бабушка знала, что делала, ведь со всеми двоюродными, крёстными, тётушками, дядюшками, соседями и просто собиралось немалое число людей и всем-всем всегда-всегда хватало места в хлебосольном доме моей бабушки Ефросиньи.
(продолжение следует)