КАПИТАН МСТИТЕЛЬНОГО ЛЕГИОНА
Первыми наполеоновскую армию увидали звонари с колокольни Ивана Великого. 2 сентября 1812 года, они по обыкновению поднялись на колокольню, откуда заметили столбы пыли, вздымающиеся к западу от Кремля. Это кавалерия Мюрата вступила на окраину Арбата.
Корпус Понятовского, целиком состоящий из поляков, уже продвигался к центру через Калужскую заставу, вице-король Евгений Богарне - через Тверскую.
На бивуаке, в двадцати верстах от Коломенской заставы, Кутузов получил донесение - французская армия вступила в Москву. Фельдмаршал пребывал в глубоком раздумье, когда в палатку протиснулась богатырская фигура Ермолова.
Начальник Главного штаба первой западной армии доложил, что у капитана Фигнера подготовлены ракеты и зажигательные средства, люди готовы и ждут приказа.
- Москва запылает в первую же ночь, - докладывал Ермолов.
Кутузов перекрестился на маленький походный иконостас, который всегда возил с собой.
- Москва станет последним торжеством Наполеона, армия же наша скоро будет сильнее прежнего - устало молвил он, махнув рукой, давая понять, что разговор окончен.
Ермолов не уходил.
- Что еще?
- Ваша светлость, Фигнер поклялся отомстить за свою страну ценой крови ее разрушителя.
Кутузов обратил к своему любимцу пухлое, с орлиным носом лицо, и Ермолов заметил, как высоко поднялась бровь над единственным здоровым глазом полководца.
- Так он хочет убить Бонапарта?!
- Именно так. Ждет вашего соизволения.
Кутузов, откинув полог палатки, увидел ожидавшего поблизости крепкого белокурого штабс-капитана с холодными голубыми глазами, в мундире из толстого солдатского сукна и с Георгием в петлице.
- Каков молодец! Что же сказать ему?
Главнокомандующий, как бы рассуждал сам с собой.
- На чем основываться? Ведь в Риме, во время войны между Фабрицием и Пирром, предложили однажды первому, чтобы разом покончить войну, отравить последнего, — Фабриций отослал предлагавшего это врача, как изменника, к Пирру.
- Это было в Риме, давно уже, - отвечал Ермолов.
Кутузов, как будто не слыша его, продолжал.
- Как разрешить! Если бы я или ты стали лично драться с Наполеоном явно... Но ведь тут выходит тоже, как бы разрешить из-за угла пустить камнем в Наполеона. Удастся Фигнеру, скажут, не он убил Наполеона, — а я, или ты...» Опять молчание, опять вопрос Ермолову.
«Как ты думаешь?» — и опять прежний на это ответ.
- Как угодно приказать.
Кутузов, продолжая ходить, напряженно думал, молчал. На виске, у красновато-сизого шрама, оставленного турецкой пулей, нервно пульсировала жилка. Ермолову нужно было решение главнокомандующего, что сказать Фигнеру, и для этого, повторив, что Фигнер дожидается, он спросил: "Что же сказать ему?"
Кутузов, разняв руки и сделав ими жест, когда предложенного не отклоняют и не принимают, ответил:
«Христос с ним! Пусть возьмет себе осьмерых казаков на общем положении о партизанах."
Александр Самойлович Фигнер, потомок старинного немецкого рода, переселившегося в Россию при Петре I, родился в 1787 г. Отец его, дослужился до штаб-офицерского чина, был директором казенного хрустального завода, а затем с 1809 г. до самой смерти 8.07.1811 г. был вице-губернатором Псковской губернии.
А. С. Фигнер, окончив курс во 2-м Кадетском корпусе, в 1805 г. был выпущен подпоручиком в артиллерийский полк и в том же году отправился с экспедицией генерал-лейтенанта М. М. Бороздина на остров Корфу. Согласно послужному списку с 10.10.1805 по 6.01.1806 он был откомандирован в Милан и, имея несомненные лингвистические способности, в совершенстве освоил итальянский язык.
В 1808 г. переведен в Молдавскую армию; с началом турецкого похода в 1810 г. Фигнер, уже в чине поручика, принял участие во взятии Туртукая и Рущука, при последнем деле он отличился, измерив глубину рва вокруг крепости, за что получил орден Святого Георгия 4-ой степени.
В краткий промежуток 1811-1812 гг. Фигнер повидал родителей, женился (на дочери псковского вице-губернатора М. Бибикова Ольге Михайловне) — и с началом Отечественной войны вернулся к военной службе. Участие в деле при реке Страгани принесло ему чин капитана.
Потом было Бородино – сражение, в котором Фигнер командовал артиллерийской ротой, оставленная Москва и новое дело, теперь в тылу врага, в захваченном неприятелем городе.
Дважды французские караулы останавливали Фигнера, но его крестьянское платье и манеры простого русского мужика не вызвали у них подозрений. Москва являла собой ужасное зрелище.
Великая армия предались безудержному грабежу, все, что было ценного, выволакивалось из домов, всякий попадавшийся французам был ограблен или убит. Они не знали пощады, ни пол, ни возраст, ни невинность не имели значения. Все живое подвергалось поруганию и уничтожению. Неслыханные злодейства творились на улицах Москвы. Святые церкви и все что в них, сосуды и утварь, разграбили иноземные солдаты. Пьяные, озверевшие от злобы оккупанты, стреляли в окна, бросали пики в лики святых, храмы превратили в провиантские магазины, конюшни и скотобойни. Многие священники, защищавшие церковное имущество погибли. Один священник был затравлен собаками прямо в храме за то, что не позволил французскому офицеру взять серебряное кадило.
Фигнер и его удальцы действовали быстро и решительно. К вечеру зажженный в разных местах огонь при поднявшемся вдруг порывистом ветре соединился в один огромный пожар. Отступая, русская армия и до Москвы оставила Наполеону немало сожженных русских городов, но московский пожар по масштабам намного превзошел все, что было прежде.
К полуночи вокруг Кремля полыхало пламя. Яркий свет, озаривший окна дворца прервал сон Наполеона. Он вышел на балкон и тревожно смотрел на огненное море.
- Москвы больше нет! Я лишился награды, обещанной войскам! Русские сами зажигают… Какая решительность! Что за люди? Это скифы!
В горящем городе продолжался повальный грабеж домов и лавок. Не было возможности удержать солдат, и не мало их сгорело и задохнулось, не все успевали выбежать вовремя из горевших зданий. Расстрелы поджигателей, или, тех, кого угодно было счесть поджигателями, начались уже на второй день пожаров. Сам Наполеон в своем письме Александру пишет, что успел расстрелять 400 «поджигателей». Наполеону доносили о неистовых грабежах, которыми занималась его всеевропейская армия, особенно баварцы, вестфальцы, итальянцы. Он призвал Мортье, которого назначил военным губернатором Москвы и грозно приказал ему немедленно прекратить грабежи. «Вы мне отвечаете своей головой за это!» - кричал император, но увы, ничего нельзя было сделать. «Великая армия» быстро разлагалась. Солдаты перестали подчиняться офицерам. Гвардия грабила вестфальские части, отнимая у них трофеи, между французами и пруссаками, итальянцами и поляками то и дело возникали драки.
Среди ужасов пожара и грабежа, Фигнер и его команда начали истреблять неприятеля. Его люди производили вооруженные нападения на улицах горящей Москвы, устраивали засады, бросались на грабителей по силам и везде враги были убиваемы, особенно по ночам. Французы видели в развалинах пылающего русского города методическую войну отважного и скрытного мстителя; тщетно они искали, даже имели его перед глазами, но не могли найти. На улицах Москвы можно было увидеть расклеенные стихотворные воззвания к народу, призывающие к жестокому отпору завоевателям.
Коли! коли! коли!
штыком, копьем, ножами,
рядами повали;
И трупы гнусные попри топча ногами.
Руби! руби! руби!
Косами, топорами,
Мертви, сражай, губи,
Цепом и кистенем, мозжи их булавами,
Грабителям пардона нет…
Фигнер переодевался во фрак, крестьянскую или купеческую одежду, «жидом» или «иностранцем» и вмешивался в толпу французов. Блестяще говоривший по-французски и по-немецки, он был способен преобразиться, прикинуться чертом, заглянуть в котелки, что французы обедать или ужинать варят, и побеседовать с ними по-приятельски.
По крупицам собиралась чрезвычайно важная информация о состоянии французской армии, о планах ее командования, настроениях солдат и офицеров.
Оставалась не выполненной главная задача – устранение «нового Атиллы». Фигнеру удалось пробраться в Кремль, наняться истопником, рубить дрова, готовясь при удобном случае убить Наполеона. Казалось, такой случай представился. Во время одной из прогулок Бонапарта по Кремлю, Фигнер попытался приблизиться к императору, но гвардеец – часовой ударом приклада сбил его с ног. Фигнер схватили и долго допрашивали, потом стали за ним следить. Нужно было уходить из Москвы.
Предвидя такой исход, Фигнер заранее выправил у французов «пашпорт», удостоверяющий, что податель сего – хлебопашец из города Вязьмы, возвращающийся на жительство. По выходе из Москвы отважный партизан был взят в проводники небольшим вражеским отрядом. Целый переход следовал он с ним и высмотрел, что шесть орудий итальянской артиллерии охраняют выписавшиеся из госпиталя солдаты. С ночлега Фигнер бежал в лес, где вблизи дороги был скрыт его отряд. Неприятель был захвачен почти без сопротивления – казну Фигнер раздал сподвижникам своим, все прочее сжег, а пушки зарыл в землю.
- Я старался, - рассказывал потом Фигнер, - чтобы французы не чувствовали себя спокойно ни днем, ни ночью в тех местах, через которые проходил отряд мой…
Деятельность Фигнера в Москве отличалась от того, что традиционно считалось военной разведкой, по существу, он создал в тылу врага активно действующую диверсионно-террористическую группу.
Скоро Москва была окружена плотным партизанским кольцом. На новой Калужской дороге стояли отряды капитана Сеславина, на Тульской дороге – полковника Кудашева, на Рязанской - полковника Ефремова, между Можайском и Вязьмой – Дениса Давыдова.
Фигнер все время перемещался в окрестностях Москвы между главными силами Наполеона и авангардом Мюрата. В «малой» войне, ширившейся против французов, он сыграл особую роль. Днем он обыкновенно прятал своих молодцов в чащу леса, а сам, переодевшись французом, поляком или итальянцем один ездил к неприятельским форпостам.
Изучив состав и движение частей неприятеля, он с наступлением ночи принимал настоящий вид партизана и со своими удальцами являлся как снег на голову там, где французы его не ожидали. Почти ежедневно присылал он в лагерь главной квартиры по двести-триста пленных, так что стали уже затрудняться с их размещением и советовали ему истреблять злодеев на месте.
На записку Ермолова, где были слова: «Смерть врагам, преступившим рубеж России», - Фигнер отвечал: «Я не стану обременять себя пленными».
Фигнер демонстрирует не только способность надеть любой мундир и любую одежду, но и считает, что допустимы любые способы действий против неприятеля. В этой войне правила, Фигнер устанавливал сам. Казалось легендарный партизан, герой - мститель вступил в личный поединок с Наполеоном.
Жестокость Фигнера к врагам воспринималась современниками сквозь призму жестокости вооруженных крестьян, «остервенения народа», как писал Пушкин. «Бородой Россия спасется», - любил говорить Кутузов, крепко надеясь на «дубину народной войны».
В письме к жене, Екатерине Ильиничне, от 30 октября 1812 года Кутузов дает блистательную характеристику герою: «Письмо это получишь через Фигнера – здешний партизан. Погляди на него пристально, это – человек необыкновенный. Я этакой высокой души еще не видал, он фанатик в храбрости, и Бог знает чего он не предпримет».
После ряда дерзких и удачных самостоятельных операций и участия в известном деле при селе Ляхове, которое принесло ему славу, он был отправлен с донесением об этой победе к императору, от которого получил чин подполковника с переводом в гвардейскую артиллерию.
Вернувшись из Петербурга в главную квартиру, находившуюся уже в Вильне, Фигнер предложил главнокомандующему проникнуть в осажденный Данциг и получил разрешение Кутузова. Под именем итальянского купца Фигнеру удалось попасть в город, он попытался взбунтовать население, попал под арест, преодолел подозрение коменданта генерала Раппа и вернулся к осаждающим со сведениями о состоянии крепости и донесениями, посланными Раппом к Наполеону. Затем Фигнер сформировал «Легион мести» из числа итальянских и испанских дезертиров, укрепленных русскими гусарами и казаками, и провел несколько партизанских операций. Последним «делом» Фигнера стала операция по захвату Касселя. Случилось так, что он оказался со своим отрядом на пути движения главных сил французской армии, был прижат к Эльбе и, отказавшись сдаться, погиб при попытке переправиться через реку 1 сентября 1813 г.
В стихотворении Федора Глинки «Смерть Фигнера» последние слова легендарного героя-партизана:
Вперед—на штык, на смертный бой!
Ни вы меня, ни я друзей не выдавал!
Дай сабле поцелуй, и бьемся наповал!»
Фигнеру удалось стать человеком, который, благодаря своей легендарной храбрости, беззаветному патриотизму и преданности
православной вере заслужил право называться предводителем крестьянской, священной войны за избавление державы Российской от «нашествия галлов и с ними двадцати язык».