Первая часть моей жизни похожа была на растительную. Реагировал на всё вегетативно. Точнее сказать, импульсивно: поили - рос, кормили - мужал, обогревали - радовался, обижали - замыкался. Социализация началась с некоторой задержкой, но всё таки произошла. Между прочим, у некоторых особей растительный период растягивается на всю жизнь.
Так уж случилось, моё восприятие мира взращено Русской действительностью. Русской словесностью. Осознание происходило не сразу: постепенно и извилисто.
Наверно это естественно, учитывая обстоятельства моего детства: со смещёнными акцентами (то ли запад, то ли восток), половинчатым образованием. Это ни хорошо и ни плохо - некая предопределенность. Теперь понимаю, другого в моём индивидуальном опыте и не могло быть. Кто-то назовёт это географическим детерминизмом, социальные психологи - Эго феноменом. Но сейчас о другом.
Русский мир - явление неоспоримое, неизбывное, историческое, и не зависит от чьих-либо предпочтений, а по новейшим наблюдениям, даже от климатических катаклизмов.
Как и многие, из ныне живущих на земле, я тоже по-своему люблю этот мир. Уникальный, таинственный, завораживающий, непостижимый. Единственный в своём обличье и поступках: бесшабашный, сумасбродный, агрессивный, жестокий, обидчивый и непредсказуемый. Кстати, необычный в своей странной трактовке справедливости: часто непонятной миру.
Таких мировых культур, столь же уникальных и грандиозных по масштабу, насчитывается несколько, но знаю их весьма поверхностно, только по переводным книгам, фильмам и телевизионной картинке. Знание это рассудочное, холодное. А Русскую культуру, городскую, как и свою природную телесность, я не выбирал, она стала основой моего мироощущения как данность, без моего осознанного выбора.
Было бы слишком самонадеянно утверждать, что я знаю Россию. Толком её никто не знает. Помните, конечно, образный ряд Ф.М.Тютчева - "Умом Россию не понять... аршином общим не измерить... особенная стать... можно только верить..."
Или ещё жёстче, ещё хлеще, - беспощадная рифма Ю. Шевчука - "Уродина"... Но это моя Родина, другой у меня уже не будет. С ней мои мечты и надежды, огорчения и травмы, мои нравственные страдания за грехи и мерзости.
А родился я в другой точке планеты, так не похожей на Россию. Здесь, на этом клочке земли хорошо, уютно, тепло, приветливо, - но это чужая страна, чужая культура. Я не знаю основ языка, мне незнакомы контексты, идиомы, мне чужда стилистика отношений между людьми и многое другое. Особенно остро ощущаю свою отдалённость сейчас, когда по воле судьбы, видимо надолго, а может навсегда, вновь оказался на Родине своих предков. Блюстителей расовой и национальной исключительности прошу не беспокоиться, в этом нет ни малейшей фанаберии. Категория не философская, не этническая - сугубо эмоциональная.
Однажды у меня попросили на время "Анну Каренину". Кончено, воскликнул я, радуясь, что Лев Николаевич ещё кому-то интересен. А взяв книгу в руки, неосторожно заглянул. С того дня, так и осталась книга раскрытой, а я кидался то в конец романа, то в середину, то в начало, и никак не мог отстраниться. Какой-то чудовищный магнетизм заставлял вновь и вновь возвращаться к прочитанному; обнаруживать новые тайны старых страниц, разглядывать грани драгоценного камня, и наслаждаться поэтикой далёкого XIX века.
В другой раз наткнулся на описание медленной смерти обезматочившего улья, в сравнении с опустевшей Москвой осенью 1812 года. Изложен процесс распада подробно с болью, в неприглядных деталях, а по сути совсем не о пчёлах, о нас смертных. Казалось бы, события давно минувших лет, а такое необъяснимое зрительное соучастие. Образность завораживает...
Этому нет рационального объяснения. Впрочем, человеку свойственно преувеличивать значение своего духовного мира, так уж устроен механизм самозащиты.
И всё-таки, Русский космос уникален тем, что в нём присутствует какая-то мистическая потребность к постижению неизведанного. Желание пробраться туда, где ещё никто не побывал. При этом ценность индивидуальной жизни, болевой порог неизмеримо ниже, чем у Европейских народов. Роскошь и избыточность присутствуют здесь, наряду с нищетой и бесправием, но в этой многосложности драматизм и притягательность.