Шляпка с бантом

Людмила Лунина
    Наконец-то вместо однообразных песчаных гор вдоль шоссе показались здания, окруженные пальмами. Гидша, жгучая брюнетка с пышными формами, оживилась, прервав мои дорожные мысли о странной стране Израиль. Погладила усики над верхней губой и весело прокричала:
- Уважаемые господа, мы прибыли в Эйн Бокек, где  посетим торговый дом всемирно известной фирмы "Aхава". Выдержав профессиональную паузу, зачастила дальше:
- Вы сможете приобрести  средства    по уходу   за кожей, изготовленных на основе лечебных вод,     солей и      грязей Мертвого моря,   по ценам производителя  с предоставлением приятных скидок. Советую также обратить внимание на большой выбор женских сумок, перчаток, головных уборов.
Глаза туристок загорелись в ожидании всего дешевого и натурального. Автобус мягко затормозил на бетонированной площадке.

     ... Она поманила меня с зеркальной витрины давним прошлым.
- Ты что застыла? - удивился муж. - Вон твоя "Золотая серия".
Черные с золотом коробочки от крохотных до приличных по размеру выстроились на полках в строгие ряды, вдоль которых так же симметрично улыбалась шеренга ухоженных продавщиц в элегантных костюмах. Под их нежно-призывные трели (на русском, конечно) я нюхала, разминала пальцами и втирала в кожу содержимое тюбиков, пузыречков, баночек, а сама всё оглядывалась на витрину. И когда очередь в кассу уже подходила, всё-таки вернулась, чтобы примерить её у зеркала.

- И куда ты это наденешь? - воспротивился обычно разделяющий мои вкусы муж. - Красный с черным – грубовато. Да ещё бантище нелепый. По-моему, она только для юных кокоток!
Однако стоящая за нами пожилая дама тактично возразила:
- Да что вы, молодой человек! Винтажная вещица. Кажется, из французских аксессуаров начала прошлого века. Снова очень актуальна. Для любого возраста.
- Спасибо большое, - поблагодарила я союзницу, крепче прижала шляпку к груди и упрямо сдвинула брови. Муж улыбнулся даме, взглянул на ценник и, вздохнув, расплатился.

        Недвижное и горячее Мертвое море пряталось совсем рядом. Оказалось, что новичков оно превращает в малых детей. И мы долго кувыркались в его маслянистом киселе, поминутно теряя равновесие. Наконец, изловчившись, улеглись лицами вверх, стараясь не шевелиться, чтобы едкие брызги не попали в глаза.
На берегу весело мазали друг друга грязью, похожей на расплавленный пластилин. Обертывались водорослями. Изображая дикарей, пританцовывали и издавали нечленораздельные звуки. Снова лезли в море. И опять бежали под душ.
Всё это время моя нелепая покупка спокойно лежала в круглой коробке на автобусном кресле. Но как только мы тронулись в обратный путь, настойчиво напомнила о себе.
        ...Прикрыв глаза, я увидела пыльную   дорогу, по которой растянулось медлительное  стадо. На обочине дороги стоит девочка и, не отрываясь, смотрит на пастушку Любу.
Эта  девочка – маленькая я. Мне шесть лет. А пастушка Люба – высокая и прямая. И ей очень много лет. Может быть, даже сто. Она всегда идет молча. В сером длинном плаще, в сапогах. С вылинявшей сумкой цвета хаки через плечо. Из сумки торчит заткнутое тряпицей горлышко бутылки с молоком. Если корова или несмышленый теленок свернут в сторону щипнуть клок травы, Люба резко щелкает длиннохвостым кнутом на тонкой ручке. Хотя кнут можно не применять, потому что рядом всегда бегут собаки, готовые прийти на помощь.
Привычная сельская картина тех лет. Может быть, только собак многовато.

Но однажды реалист на время уступает кисть импрессионисту, и тот несколькими яркими мазками превращает обыденность в чудо:  на Любину макушку садится Жар-птица – огненно-красная с иссиня-чёрным. Крылья волшебной птицы сложены в огромный шевелящийся бант. Кажется, миг – и она взовьётся в небо...
И я, девочка,  тут же понимаю, что Люба – не пастушка вовсе, а самая настоящая прекрасная принцесса. Злой колдун превратил её в ужасную старуху, а верных слуг – в собак. Но сказочный принц ищет её уже тридцать лет и три года. Совсем скоро он появится, узнает невесту по волшебной шляпе, поцелует. И колдовские чары спадут.

   Свою тайную тайну я открываю  только подружке Тоньке. Наши же матери, конечно, ни о чём не подозревают, потому что строго-настрого запретили подходить к пастушке. Вот и огибаем мы стадо стороной, когда бежим через луг на речку.
Люба обычно сидит в тенёчке, изредка перегоняя коров с места на место. Собаки с утра до вечера несут службу вместе с ней. И сельские хозяйки, по очереди приглашая пастушку ужинать, не забывают подкармливать четвероногих подпасков.
Когда её зовут в наш дом, я забиваюсь в уголок и наблюдаю, как красиво и мало Люба ест. Отщипнет от ломтя хлеба крохотный кусочек, отправит его в рот, медленно прожует и только потом бесшумно запьет маленьким глотком молока или чая. Конечно, принцесса. Кто же ещё?
Заметив, что она редко надевает шляпу, очень переживаю:
- Вдруг принц не узнает её при встрече?

Мне не раз снится, как он в блестящих доспехах, на белом коне скачет мимо Любы, потому что на ней нет шляпы. Верные собаки с лаем бегут за ним, но ведь они не умеют говорить. Правда, сон я никогда не досматриваю, потому что просыпаюсь от собственных слёз.
               
...После долгой зимы я наконец встретила свою принцессу в магазинчике. В моей ладошке зажат полученный от деда полтинник – так он, фронтовик, ежегодно поздравлял всех внуков с Праздником Победы.
В этот раз Люба была в длинном, до полу,  синем платье со сборчатыми рукавами и круглым воротником. И в надвинутой на лоб волшебной шляпе, поля которой скрывали лицо, совсем не казалась старой. Взяв с прилавка водочную поллитровку, хлеб, консервы, она вышла. Я же,   забыв    про конфеты и пастилу, крадучись - за ней. Так     хотелось посмотреть на жилище заколдованной принцессы.
- Домой, - позвала она собак, чинно ждавших на улице.
Но вдруг махнула рукой и присела на траву. Расстелила газетку. Достала из сумки нож, порезала хлеб и, открыв консервы, вывалила скрюченные кильки в томате на землю четвероногим друзьям.
- Эх, болезные, с Праздником! Помянем дорогого Ванятку! - резко  закинула голову вверх. В горле у неё звучно забулькало, морщинистая шея судорожно задрожала. Сглотнув,  принялась отщипывать от ломтя хлеба крохотные кусочки, отправляла их в рот и медленно жевала.

Я стояла за деревом, с ужасом наблюдая, как Люба мутным взглядом провожала нарядных прохожих. Из глаз её катились тяжёлые безмолвные слезы. Никто не останавливался. Наконец она медленно поднялась и, пошатываясь, пошла. Собаки кинулись следом. Одна в зубах несла забытую на траве шляпу. Другая угрожающе заворчала на меня, но, видимо, узнав, завиляла хвостом.
Вместо замка принцессы мы подошли к неказистой избе. Пастушка с трудом взобралась на крыльцо, толкнула незапертую дверь.
Крикнула громко:
- Где? - и взяв шляпу из собачьей пасти, исчезла в дверном проеме.
Через окно было видно, как она  села за стол, допила водку и бросила пустую бутылку на пол. Долго качалась на скрипящей табуретке, обхватив колени руками. Потом положила голову на стол и со свистом захрапела.
Эта страшная пьяная старуха не могла быть принцессой. Даже сто раз заколдованной. И её не мог любить сказочный принц.
Оглушенная крахом моей сказки, я понуро побрела прочь.

Только осенью новые школьные заботы чуть    сгладили горечь    моих переживаний. Напомнила о них подружка Тонька. Завидуя моим пятеркам, она на переменке при всех раскрыла и высмеяла мою тайну:
- Выдумщица ты. И врушка. Мамка сказала, что Любка никакая не принцесса. И попала в нашу деревню из, как его, сейчас вспомню, из ... позорного заведения. Оттуда её выкупил совсем молодой и глупый папкин дядька и на ней женился, хоть она была нечестная. Жить они стали ото всех отдельно, потому что никто с ними не хотел дружить. Потом папкиного дядьку убили на войне фашисты. А Любка живет одна и пьет водку. Но про заведение мамка ничего не объяснила, хоть я и приставала - папка не велел мне голову дурью забивать.

...Когда Люба умерла, на её похоронах было всего несколько человек. Зато все  собаки,  жутко воя, провожали её в последний путь и потом долго жили на кладбище. Об этом рассказал отец. Я навсегда запомнила его слова:
- Да, уж. Собаки точно лучше людей.

                ***

Я до сих пор болею этой историей. И выдумщицей меня иногда называют и сейчас. Конечно, мне совсем не по возрасту носить купленную в Израиле винтажную вещицу. Но всё равно я нередко открываю круглую коробку. И, нежно поглаживая шляпку, представляю, как она украшает головку юной красавицы Любы, неизвестно каким образом попавшей в позорное заведение. Вижу такого же молодого Ванятку. Думаю об их преступной, по тем меркам, любви и совместной жизни...
И снова понимаю, что несмотря на вереницу и груз прожитых лет, продолжаю   по-детски верить в сказочных  принцесс и навсегда верных им прекрасных  принцев. И это помогает мне жить.