Лёвка-космонавт

Лев Барбарин
В память о брате Александре
дважды чернобыльце
тульском мастеровом
саксофонисте
верном друге

Кривотолки и досужие вымыслы с кухонь и курилок перебрались в паутину Инета и кочуют там по чуланам сайтов. Временами их заново открывают отчаянные покорители информационных морей. Эти моря безбрежны и сказочны. Завораживающе прекрасны течения битов правды и вранья; всплески событий освещают зарницами свирепых штормов замершего у мышки, тьфу, - у штурвала капитана.
От столкновений с неведомым его забвение прерывается, и возрождённый к жизни естествоиспытатель-флэтсерфингист с воодушевлением наполняется сведениями о том, что от нас таили. Или о том, что было бы, если бы этого бы не было бы. Бы.
Свергаются авторитеты, посрамляются теории и наоборот.
К примеру. Вот гадают: кого первым из землян отправили в космос? В кандидатах немцы, американцы, и первый отряд советских космонавтов. А также Белка со Стрелкой.
Хочу прекратить пустые споры. Уважаемые граждане: первопроходцем был я.

А дело было так.

Согласно достоверно зафиксированному воспоминанию ( моим 4-летним сознанием ) сразу после полёта первых спутников один из моих старших братьев очень вдохновился межзвёздным сообщением. Поскольку ракет в доме не оказалось, была принята иная концепция преодоления земного притяжения. Практичный, изящный и ассиметричный ответ реактивной тяге.
Не могу утверждать, что заключение «правительственной» комиссии по старту было единодушным. Но один из двух её членов, брат Сашка ( 51 года рождения), был, безусловным авторитетом и его единоличное решение, подтверждённое весомыми аргументами...., даже не оспаривалось.
Особое внимание было уделено скрытности подготовки: зеваки могли помешать наметившемуся лидерству Советского Союза в космосе и сыграть на руку заокеанскому конкуренту.
Пусковая установка собиралась споро: в означенное время руководитель проекта, сложив ноги в коленях, улёгся поперёк многократно тестированной пружинной кровати ( на которой мы, собственно, и спали вместе). На ступни «катапульты» был водружён исполненный важности румяный с ямочкой на щеке космонавт (это я). После трёх сокращений главного движителя последовал маршевый толчок.

Отрыв от стартового стола был выполнен безупречно.
По касательной я ушёл в сторону печки. Со щами.
Почти с первой космической... или около того. Амплитуда колебаний сетки в резонансе с пенделем брата должны были придать необходимое ускорение.
Но что-то не заладилось со ступенями. В расчёты вкралась погрешность, или я с утра съел много каши...
Короче, до печки я не долетел.
Приземление произошло не в заданном районе,
а у поддувала. На задницу.

Внештатность ситуации усугубил лист жести перед печкой, о который спускаемый трусатый аппарат распорол ногу. Это-то недоразумение, очернившее эффект эпохального события, почему-то врезалось в мою память ярче, чем ощущение невесомости и предчувствие славы.
Факт моей неудачной посадки следует искать в архивах находившейся за забором железнодорожной полуклиники, где остановили потерю героической крови звёздного первопроходца.

Впрочем, с фиксацией даты у историков будут определённые трудности, поскольку каждое лето моего неординарного роста сопровождалось неизменным посещением с рассечёнными ногами, руками и головой этой знаменитой теперь больницы города Тулы.
Уже состарясь - к 17 годам я завязал с экстримом и решил дать дорогу молодым.
На стене дома деда на улице Клубная 8, откуда я шагнул в ближний космос, не висело памятной таблички, а в истории города-героя Тулы потеряна одна яркая страница с описанием подвига её юных жителей.
Ну, нам, покорителям пиков коммунизма, свидетелям и нарушителям ледяного безмолвия, к безвестности, забвению не привыкать, хотя каждый жаждет признания. А что ещё ветерану надо?
Пусть и с опозданием в 10 лет, но я, таки, попал в местную газету с фотографией за фортепиано в кругу семьи. Репортаж начали с деда, до внука не добрались. Подробности писаки упустили...

Портрет обнаружился через какие-то полсотни лет в родительском архиве. Ну и накатило...

К чему это я ?
Быть может, сыщется ещё какой незнамый герой нашего славного развитого социализма, который высветит заново страницы былого: ударных строек, гонок приоритетов и как-кто-где закалялся.
Ведь немало осталось в «той» жизни памятного. Не одни же пружинные кровати.
 
Эппендорф 2015