Почти быль
Перешагнув рубеж в 60 лет и в предверии возвращения в детский возраст, я позволил забыть себе нормы стеснительности и рассказать Вам следующую историю.
Мой отец, замечательный выдумщик, решил на своём шестом ребёнке- поскрёбыше поставить рисковый эксперимент, задав ему судьбу по имени. Это своё предвидение моего блестящего будущего он пояснил позже так.
Дед мой, по матери, звался Иваном Сергеевичем; сам отец был тоже не лыком шит — Николай Васильевич; ну и для меня был подобран один классик,- сосед по имению (он-то по родовому, а мы по садово-огороднему). И кого б вы, думаете, определили мне в тёзкоименитости? Правильно! Хозяина Ясной Поляны графа Толстого Льва Николаевича.
Корабль, однако, не поплыл, как велено: что-то не срослось название с содержимым.
Подавая сперва некоторые надежды, не запел я, как Робертино Лоретти, не случилось из меня Танеева с Врубелем. Независимо и безрезультатно соискал места по вакансиям Пеле, четырёх мушкетёров, Чаплина и всех заезжих клоунов цирка.
Раздосадованный родитель, бывший до войны учителем математики сельской школы, решил хоть в этой дисциплине взять реванш в борьбе с отдыхавшей природой, учинив внезапную проверку знания таблицы умножения, равно как позже формул приведения.
Для действа Аутодаффе из чулана извлекалась грифельная доска размером (1х 0,5)м. К сооружённой стене пыток вызывался я (как годами ранее пятеро братьев и сестёр) и держал перед всей церковно-приходской комиссией, в лице внезапно оказавшегося демоном отца, строгий экзамен. Сколько будет 2х2 и т. д.
Вопросы рушились на хрупкие плечи непуганного дитяти непомерным грузом. Голова пребывала в отключке. Горючие слёзы омывали кусок мела в дрожащих руках неведающего прописных истин отрока, оплакивающего прощание со своим безмятежным детством.
В обоих вышеупомянутых случаях мои знания оказались глубоко отрицательными. Коньки и самокаты на подшипниках, жошки и рогатки, а позже горюче-взрывчатые вещества не оставляли никаких шансов точным наукам. И что характерно, как любил выражовываться мой батюшка, я, получив в качестве прививки стойкое неприятие чудесного храма под арабским названием Алгебра, почему-то наизусть запомнил чудеса неведомых знаков начальной школы- в отличие от производных, дифференциалов и интегралов, вдалбливаемых в упрямую квадратную голову нерадивого студента крепкими преподами ВУЗа Векслером с Соркиным. После сдачи экзаменов всё это наваждение как рукой снимало. Поминки по бессмертным формулам и зачистка мозгов к следующему предмету сопровождались в общаге возлиянием легкого Токайского или Бисера. Из расчёта: бутылка на семерых и стакан вахтёру- дяде Пете.
Итак, ни одного из талантов личности графа во мне не прослеживалось: будь то учительский, родительский (17 деток!), военный или, тем паче, писательский. Я даже не сумел просадить в карты отеческого имущества, как мой великий земляк по молодости- оно рассосалось своим чередом без моей помощи. Таков закон для бастардов и последних отпрысков семейств: они без дворянских регалий отправляются в палестины искать себе гроба, господня; или сбиваются до кучи, как ушкуйники Новгорода и флибустьеры Запада, чтоб открывать новые земли.
По мере проявления бесталанности в глазах семейства мой рейтинг стал падать. Меня это очень раздосадовало и сподвигло на раздумья. В чём причина, что делать?
Память подсказала парадоксальный ответ - Месть.
А дело было так.
Мало того, что предписанные школой к прочтению произведения Льва Николаевича я «имел ввиду», запав на Фенимора Купера и истории про пиратские клады, которые предписывалось найти и перепрятать; но и моя репутация в глазах графа оказалась сильно подмоченной. В прямом смысле.
Как-то я был в командировке по служебным делам, как помнится, по вхождению в наследство моего тёзки в Ясной поляне. За день набегавшись по имению в рутинной суете- ну, вы понимаете- конюшни, там, запущенные сады, пруды, - к вечеру я был уже в изнеможении и отправлен почивать во второй флигель, предназначавшийся для гостей. Спать меня положили в огромную кровать и явно не хозяина. Он и жил-то преимущественно под лестницей, где строчил свои бессмертные рукописи, иногда зашивая их, чтоб не забыть куда положено или от жены, в кожаное кресло. Узнал этот и ещё многие секреты музея-усадьбы Ясная Поляна я от старшей сестры Люси, которая там некоторое время работала экскурсоводом.
Надо разуметь, что туляки относятся к толстовскому наследию довольно трепетно, ставя в ряд с такими символами города, как Левша, самовар, гармошка и тульский пряник. К своему стыду, земляки всё же оставили усадьбу графа в 1941 году на поругание врагу, впрочем, встав намертво по линии второй святыни- ликероводочного завода. Рабочие отряды отстояли город и совместно с Красной армией обратили танковые полчища Гудериана в бегство вплоть до Орла. Потерять лицо для туляка «западло» - неприемлемо.
А тут случись со мной такая история! Одно оправдание: юный возраст, ведь сдали меня «в камеру хранения» к сестре где-то сразу после полёта в ближайший космос. (см. отчёт «Лёвка -космонавт») .
Помню чётко древнее дерево для бедных с вросшим в плоть ствола колокольчиком, что стоит перед крыльцом дома графа и олицетворяет его единение со ставшим родным, в прямом смысле слова, народонаселением. К впавшему в мёртвый сон младенцу ночью явился гномик, зуб даю - антитолстовец и подбил на святотатство: полить засыхающее дерево. Хорошо, что не предложил большего. Короче, напрудил я в широченную кровать, являвшуюся антикварным изделием, большую лужу. Разбуженный по заре ласковым солнцем я был готов к новым свершениям, но из командировки срочно отозвали в центр: без меня у них все дела застопорились. Как сейчас помню укоризненную улыбку, спрятавшуюся в бороде, и острые глаза на лице, удивительно напоминавшем писателя в зрелые годы. То один из сотрудников музея передал благодарность администрации за спасение увядшего дерева:
- Ну и зассай, ты, Лёвка. Приезжай ещё!
А, что, где наша не пропадала? Если уважительно пригласят, вроде бы за пропаганду памяти Льва Николаевича, то через год-другой, как обернусь опять в детский возраст недержания, так и буду в Вашем полном распоряжении. А бороду и приклеить можно.
Это сейчас смешно. А тогда граф обиду затаил и - к бабке не ходи! , короче, припомнил. Это показал мне и случай с ёлкой, будь она неладна, когда яснополянские мужички посчитались за давнишнее оскорбление святынь (см. Новая песня о ёлочке).
В течение пары лет, наверстывая упущенное, я проштудировал произведения своего знаменитого земляка, а поглощённые попутно Гаршин, Лесков, Куприн и другие классики литературы, вкупе с участием в тематических выставках рисунков и высадке саженцев на родительской делянке, позволили загладить невольное детское безобразие и испросить прощения. На том мы со своим двууровневым тёзкой давний конфликт закрыли.
Тогда-то я и решился- а пойду-тко я в химию: а что? Наука, а не точная... Результат зависит от применённого катализатора. То есть, если нельзя, но очень хочется, то результат может быть получен. А это по мне. Ко всеобщему облегчению всего большого семейства.
И отправился я, а вот и ошибаетесь, не в палестины, а за золотой птицей знаний в сказочный град Петербурх, но это другая история.
А багаж мой составляли: графское благословление, тульские говор, гонор, и привычная тульская голытьба.
А как у тульскай у шпаны да на троих одне штаны.
Один носить, другой просить, трентий вочереди ждёт.
Эппендорф 2015