Нищие

  «НИЩИЕ»

Мне было лет шесть, когда в наш двор зашел высокий пожилой цыган.
— Дай что-нибудь, дочка, — обратился он к моей матери.
— Присаживайтесь, дедушка, на веранде за стол, я вас покормлю, — пригласила старика мама.
Видя ее отношение к деду, я даже подумал, что это наш родственник. Присутствие в доме незнакомца меня не пугало, наоборот, я с любопытством наблюдал, как тот не спеша обгладывает свиные ребрышки, выловленные из наваристого борща.
Мама положила в торбочку незваного гостя несколько только что сорванных с грядки огурцов и толстый пук луковых перьев.
— Вырви мне, дочка, вот ту свеклу, — указал он на торчащий из земли самый большой корнеплод. Покрутив в руках, вернул его маме: — Не возьму, хозяйка, зря ты ее вырвала.
Мама дала старику рубль, и он отбыл восвояси.
— Кто это был? — спросил я маму. — Страшный такой…
— Нищий цыган…
Так я впервые увидел цыгана. Спустя месяц он снова зашел в наш двор. В это время дома был мой отец.
— Что, дед, потерял у нас или кого-то ищешь? — спросил он старого цыгана.
— Ничего… Это я так, — замялся тот и, развернувшись, вышел за калитку.
Больше мы его никогда не видели.
Впоследствии у меня было много приятелей из числа цыган. Общаясь с этими ребятами, научился немного изъясняться на их языке. Кое-что помню и сейчас.
Вообще к нам частенько заглядывали цыгане — они ходили по окрестным домам, надеясь собрать денег, выпросить что-либо из вещей или еды. Не упускали, конечно, случая, что-нибудь стянуть. Моя мама жалела их: то отрежет кусок сала, то даст денег…
Однажды я открыл входную дверь, чтобы выйти во двор, и неожиданно увидел на пороге своего дома трех «знакомых» цыганок с парой цыганят.
— Здравствуй! — поздоровалась старшая из них.
— Здравствуйте, — немного растерявшись, ответил я.
— Позови маму, — попросила она.
— Мамы нет, она в больнице…
— Ой! Как жаль!.. Как жаль!.. Дай Бог ей здоровья! — с небольшим акцентом в речи запричитала она. — Мы твою маму хорошо знаем, она нам всегда что-нибудь давала. Позолоти мне ручку, юноша, я тебе погадаю, всю правду расскажу. Тебя вроде Александром зовут?
— Да, но у меня нет денег, — отказался я от цыганской «правды».
— Все равно давай погадаю!
— Ладно, — согласился я и протянул цыганке руку.
— Станешь ты большим начальником, уважаемым людьми человеком, — предсказывала мне будущее цыганка. — Жить ты будешь долго… — Закончив гадание, она сказала: — Я тебе погадала, а теперь дай что-нибудь.
Не успел я ответить, как цыганки прошмыгнули в дом и разбрелись по комнатам.
— Чего они туда пошли? Что им нужно? — взволнованно спросил я пожилую цыганку, понимая, что ее товарки пошли шарить по шкафам. Затем по-цыгански грязно выругался.
Женщина удивленно взглянула на меня.
— Ты понимал, о чем мы между собой говорили? — спросила она.
— Почти все, — ответил я и улыбнулся.
— Эй! — крикнула она товаркам. — Идите сюда и положите все на место!
Женщины быстро появились в гостиной. На их лицах было написано нескрываемое удивление от такого поворота событий.
— Он знает цыганский! — сказала пожилая цыганка. Рассматривая посуду, стоящую за стеклом в серванте, она попросила меня: — Подари мне вон ту тарелку с темно-синей каймой.
— Забирайте. Можете взять и вторую, все равно таких у нас только две и осталось, — предложил я, когда цыганка, осторожно отодвинув стекло, достала тарелку.
Перед уходом незваные гости прихватили из стоявшей на веранде большой миски замороженного зайца. Придя вечером с работы, отец заметил, что из трех заячьих тушек в миске осталось только две, а мама по приезду из больницы обнаружила пропажу тарелок. Словом, я дважды получил нагоняй. Не из-за зайца и тарелок, конечно, а за то, что впустил цыганок в дом.

В какой-то период повсеместно ходили «погорельцы». Подавляющее большинство из них пришли издалека. Те, у кого действительно сгорел дом, ходить по селам не будут, а пойдут обивать пороги правления колхоза или сельского Совета. Нужно же сызнова строиться. Мы привыкли помогать убогим и нищим, не думая, врут они нам, нахально глядя в глаза, или нет. Одних «погорельцев» я встретил повторно лет через десять, когда гостил у своей бабушки в деревне. Две женщины неопределенных лет с большими узлами за спиной все так же, артистично пуская слезу, «погорельничали».
— Вы уже однажды заходили к нам, я тогда был еще совсем пацаном, — проинформировал я их, когда они изъяснили цель своего визита. — Неужели ваш дом снова сгорел или до сих пор не насобирали денег на его строительство?
На мою реплику они ничего не ответили. Одарив меня колючим взглядом, быстро покинули бабушкин двор. Поняв, что их опознали, попрошайки не зашли больше ни в один дом этой деревни — проскочили по единственной улице сквозняком!

Еще в советское время в Солигорске работники милиции и Комитета государственной безопасности делали облаву на бомжей. Потом пойманных «бичей» судом принудительно трудоустраивали на несколько лет.
С началом девяностых произошло социальное расслоение общества. Как всегда в смутное время, словно тараканы, со всех щелей повылазили различного рода проходимцы. Те, кто никогда не хотел трудиться, облегченно вздохнули — из уголовного кодекса исключили ненавистную для них статью: «Тунеядство». У магазинов снова появились неряшливого вида люди. Попросят у одного, другого прохожего или покупателя несколько рублей, мол, на еду не хватает — смотришь, бутылка вина нашлась.
Как-то на улице ко мне подошел небритый бугай в помятом клетчатом пиджаке, надетом на грязную, когда-то голубую майку. Пытаясь поздороваться со мной, как с давнишним знакомым, он протянул мне свою грязную заскорузлую ладонь и стал рассыпаться в любезностях:
— Привет, браток! Какая встреча! Как дела? Что-то давненько я тебя не видел!
Понимаю, что он пытается «развести» меня как последнего лоха на деньги. Демонстративно отстранился от приветствия и задал ему в лоб вопрос на засыпку:
— А ты меня вообще-то когда-нибудь раньше видел? Или, может, знаешь, как меня зовут?
У шарамыги в глазах растерянность, весь задергался.
— Нет, но тут, понимаешь, у меня брат помер…
— Если помер, соболезную, царство ему небесное!
— Так дал бы мне на бутылку, выпью за упокой души новопредставившегося! — пошел проходимец ва-банк.
— В таком случае иди на поминки, там бесплатно нальют! — посоветовал я мужику, но тот меня не стал слушать и резко переключился на проходящего мимо интеллигентного вида старичка в соломенной шляпе.
Не успел я ступить и шага, как меня дернул за рукав другой страдалец, но этот хоть без вранья попросил несколько рублей на пиво — выпить хочет, «трубы» у него очень сильно «горят». Дал ему купюру, пусть поправляет здоровье, правда, спасибо от него так и не услышал. Сразу побежал отовариваться, прощелыга. Тут я вспомнил, как однажды в ресторане к нашему столику подошел интеллигентный, хорошо одетый мужчина и попросил рюмку водки:
— Помогите, я умираю! Меня так трясет, так трясет!
Понятное дело, что не дали страждущему умереть. Перед болезнью под названием алкоголизм все равны — и интеллигент и бомж…
На углу универсама заметил усатого мужчину средних лет, о чем-то беседовавшего с четверкой пареньков. Пытаясь войти в магазин, я стал пропускать выходящих оттуда покупателей. Вдруг сзади послышался мужской голос, вроде как ко мне обращаются:
— Угостил бы, молодой человек, детишек мороженым!
Оглянулся — рядом стоит усач и улыбается мне во весь рот.
Был бы пацаненок один, то угостил бы, нет вопросов. Но дай одному, тут же, как мухи, облепят остальные, им тоже подавай. Я не растерялся перед нахалюгой и, как он ко мне обратился, так и ответил:
— А что, папе слабо детям на мороженое заработать?!
— Так это не мои детишки-то!
— Не твои, тогда чего к людям вяжешься? Сам и угощай!
— Может, бутылочку вместе возьмем? У меня, правда, денег немного… — предложил усач и, пытаясь меня заинтересовать, протянул мне несколько скомканных мелких дензнаков.
— Спасибо! На коробок спичек у меня у самого деньги есть! — отрезал я и прошел внутрь магазина.
Пока выбирал покупки, ко мне по очереди еще семь попрошаек подошло…

Однажды я должен был ехать в командировку, но опоздал на автобус. Следующего пришлось ожидать более часа. Прошелся вдоль ряда ларьков, хотел купить себе что-нибудь в дорогу, но ничего так и не выбрал. Зато заметил, как две взрослые и одна юная цыганки «обрабатывали» девушку. Когда они отвели ее за продуктовый ларек, я не выдержал и вмешался.
— Не дай Бог облапошите ее, я вас из-под земли достану! — пригрозил я им.
— Да мы ничего… Так разговариваем… — ответила одна из цыганок.
То ли форменное обмундирование мое подействовало, то ли слова, но метров на пять все же отошли от бедняжки. Я подошел к девушке и поинтересовался:
— С вами все в порядке? Деньги, золото на месте?
— Да… Спасибо, — тихим голосом поблагодарила она и, как пьяная, пошла вдоль перрона.
Не желая упускать легкую добычу, цыганки двинулись за ней.
— А вы куда, родимые?! — крикнул я им вслед.
Те обернулись. Заметив мой пристальный взгляд, пошли в другую сторону. Девушка тоже заметила преследование и перешла на бег. Позже она помахала мне рукой из окна следовавшего в Гродно «Икаруса».
Я зашел в зал ожидания и купил в ларьке газету. Ко мне подошел помятый мужик. Дыша перегаром, он стал рассказывать свою «грустную» историю, о том, как его обокрали на вокзале. В конце своего повествования он выдавил слезу и обратился ко мне с просьбой:
— Одолжите пятьсот рублей! Мне на билет до Гродно не хватает…
— А сколько у вас есть? — спросил я, так как засомневался в искренности его слов. Шестьсот рублей в то время стоила бутылка пива.
Мужик вытащил из кармана дензнаки и пересчитал их. В мелких купюрах у него было рублей триста.
Тут подбежал маленький рыженький мужичонка.
— Товарищ майор, — обратился ко мне он, — не слушайте его, он постоянно здесь на вокзале отирается! — После этих слов он с руганью набросился на попрошайку: — Ты чего, паскудное твое рыло, к людям вяжешься? Не получал давно по шее?!.
«Цирк, — подумал я. — Хотел бы я посмотреть, как «моська» будет бороться с этим «слоном»…»
Не став мешать их перебранке, я пошел на перрон. Присел на скамейку и стал читать газету. Прошло минут двадцать, когда снова подбежал рыжий мужичонка и, запыхавшись, протараторил:
— Товарищ майор, где вы пропали? Насилу вас нашел!
— Зачем? — удивился я.
— Так вы не отблагодарили меня за то, что я от вас этого придурка отогнал. С вас, между прочим, три тысячи!
— Вот удружил, благодетель, так удружил! — разозлился я. — Ну, вы убогие, и оборзели! Придурок, как ты обозвал того прохиндея, просил одолжить пятьсот рублей на билет до Гродно. Даже адрес свой называл. А ты, якобы за мое славное «спасение», три тысячи требуешь! Да я сейчас вас обоих оформлю на несколько суток за приставание к гражданам в общественном месте!
Я скрутил газету и, словно по назойливой мухе, хлопнул мужичонку по голове в рваной кроличьей шапке. Рыжий отбежал на несколько шагов и выкрикнул:
— Да я сейчас всех своих созову! Они тебя…
— Не успеют! — угрожающе ответил я и сделал несколько шагов в сторону мужичонки.
Несколько мгновений — и приставала растворился среди пассажиров и провожающих.

Несколько раз у входа в Минский ГУМ, я обращал внимание на стоящего там нищего — небритого дядьку с испитым лицом. Вид у него был жалок: на костылях, сгорбившийся, правая нога неестественно скрючена…
И вот однажды я со своими коллегами ехал в Раубичи, где проходил чемпионат Европы по зимнему биатлону. По пути остановились в Зеленом Луге, чтобы забрать сослуживца. В ожидании товарища мы вышли из «УАЗа» на свежий воздух перекурить.
Вдруг вижу, как по косогору медленно передвигается «знакомый» нищий. Шкутык, шкутык — перебирал «бедняга» костылями и ногами. Заметив подошедший к остановке троллейбус, нищий в секунду преобразился! Куда только его болячки подевались?! «Хромой» так резво побежал по косогору вниз, что вызвал бы зависть у любого здорового человека!
— Смотрите, мужики, — «Икар»! Сейчас взлетит! — сказал коллегам, указывая на липового инвалида, который на бегу, словно крыльями, махал поднятыми в стороны костылями.
Подбежав к передней двери, он вновь оперся на костыли и стал нарочито волочить по земле ногу. Люди, только что видевшие забег «спринтера», все равно уважительно расступились, пропуская «болезного» без очереди зайти в салон…
Воистину перевоплощение проходимцев не знает границ!

Начало нового века наложило на «нищих» свой отпечаток. В одном частном кафе «прописался» невысокий конопатый парнишка лет тринадцати. Он помогал персоналу убирать объедки со столов, допивал то, что не допили, и доедал, что не доели посетители. Барменши также его подкармливали. Особенно этот парень любил подраться с бомжами, собиравшими без спросу бутылки со столов на летней террасе. Эти тщедушные зашуганные люди не оказывали ему никакого сопротивления и с разбитой головой или носом спасались бегством. Позже пацан обнаглел так, что стал по-хозяйски покрикивать и на посетителей. Получив за хамство пинок или затрещину, он шел жаловаться барменшам. Однако клиент всегда прав. Так, попыхивая сигаретой и снуя между столиками, провел все лето этот постоянно пьяненький дурачок.
Родители парня спохватились только в сентябре, когда их «чадо» стало пропускать уроки в школе и пропадать неизвестно где до полуночи. В кафе пришел родитель с ремнем, чтобы «воспитать» и вернуть домой своего нерадивого отпрыска. Посетители вызвали блюстителей порядка, а те увезли нетрезвого папашу в районный отдел внутренних дел…

Любой взрослый человек, наверно, растерялся бы, когда к нему, идущему, например, с девушкой, вдруг подбежит паренек и станет навязчиво клянчить деньги. Сам неоднократно был тому свидетелем.
— Дяденька, я голоден, дайте тысячу на хлеб! — цеплялся по очереди к прохожим попрошайка. — Дяденька, дайте! Тетенька, не выходите за него замуж, он жадный, раз не дает мне на хлеб!..
Не хочу повторять слова, которые услышала из уст малолетнего афериста проходящая мимо женщина, которая вытащила из сумки и предложила ему взять буханку ржаного хлеба!..

С распадом Советского Союза был период, когда на улицах белорусских городов появились многочисленные беженцы из среднеазиатских стран. Женщины, с головой закутавшись в цветастые ткани, молча сидели на тротуарах. Этих беженок со стороны можно было принять за мумии. Только грязные, оборванные детишки подбегали к прохожим, хватали их за руки и одежду, нахально требуя дать денег. Когда подобное действо приобрело массовый характер и националисты до смерти забили маленькую девочку, в дело вмешались власти.
Столицы республик и крупные города всегда становились местом паломничества для наиболее незащищенных слоев населения. После Великой Отечественной войны, например, в Москве насчитывалась не одна сотня тысяч инвалидов, у которых не было рук или ног. Нищенствующие ветераны, дабы своим видом и тележками на подшипниковом ходу не шокировали остальное население, по приказу властей были вывезены за сто первый километр. Поговаривали, что многих не довезли — застрелили в пути следования при «попытке к бегству». Подобное, только, конечно же, без расстрела, позже повторялось неоднократно, когда несколько десятков тысяч неблагонадежных были также вывезены за сто первый километр на период проведения Всемирных московских фестивалей молодежи и студентов, позже — Олимпийских игр.
Наличие нищих на улицах является зеркальным отражением состояния общества. Больше всего угнетает детская беспризорность. В некоторых постсоветских странах она почти такая же, какой была после Гражданской или Отечественной войн. Считаю, что Феликсу Дзержинскому стоит поставить памятник только за то, что он решил в свое время вопрос детской беспризорности.
Можно долго обсуждать деяния, а также проблемы проходимцев и бродяг, «профессиональных» нищих, их сообщества и группировки, однако я не о том:
— Великие «нищие», «убогие» и «сирые», «слепые» и «немые», а также прочие аферисты, как же вы всем надоели! Из-за вас порядочные люди часто не могут помочь тем, кто действительно в этом нуждается!..

16 мая 2005г., Минск
30 октября 2008г., Минск