Участие в боевых действиях
Был или не был я за границей? Был, конечно, в Эстонской Советской Социалистической Республике. В Латвии был, и в Литву ездил.
Имеются ли родственники за границей? Да, наверное. Где-нибудь там живут. У бабушки было полтора десятка братьев. У другой бабушки тоже было их немало. И у дедушек. Куда занесло многочисленных отпрысков, богу одному известно.
И на оккупированной территории сам проживал. После освобождения той территории... И даже участвовал в боевых действиях в составе партизанского отряда. Был оклеветан и репрессирован.
Не в ту «войнушку», во время которой сейчас пацаны шумно и бестолково бегают с пластиковыми пистолетами, купленными в магазине, – в серьёзную войну мы играли. Было у нас оружие: автоматы, пистолеты, сабли, собственноручно сделанные из доски или из полена и похожие на боевые. Было даже самое-самое боевое железное: винтовки, части от автоматов ППШ и ствол от ППС, имелся даже пулемёт «Максим», – то оружие не стреляло, но патроны ржавые в тайниках лежали. У кого-то настоящие гранаты на чердаке были припрятаны, на всякий пожарный...
Входили мы в группировку улицы Школьной и с улицей Горной воевали. Бойцов противника мы считали немцами, но было бы вернее обзывать их полицаями – кроме «ханде хоха» вперемешку с нашими печатными и непечатными словами, немцы с улицы Горной ничего по-немецки не выучили.
О нас, о «Школьных», они думали что-нибудь похожее.
Патриоты мы своего Отечества и каждый из нас вооружён лучшими идеями. Били и будем бить друг дружку в борьбе за общую правду, и упорно выяснять будем, кто умнее, то с божьей помощью, то с помощью мордобоя.
Войны шли нескончаемые с небольшими перекурами на домашние уроки. Враги выбегали на поле брани с двух сторон, сходились поближе, на расстояние брошенного камня, махали палками, ругались матом. «Горные» обычно теснили «Школьных» – в армии «Горных» служили боевые братья Халимовы, имевшие впоследствии по две-три ходки в зону – нам приходилось чаще отступать.
Однажды зимой мы применили тактическую новинку: вооружились графитовыми плитками в качестве пуль и снарядов, разобрав электрические батарейки, утянутые с ремонтной базы райпотребсоюза. Не имея собственной артиллерии – в зимнюю кампанию без лома и снежной лопаты булыжники с дороги не возьмёшь – враг с одной лишь пехотой в том бою шансов не имел. Дружно залпами мы бросали плитки и, хотя больше мазали, чем попадали, бойцы с Горной хотели уже отступать, но вдруг одумались, сообразив, что к чему. Развернули грозное наше оружие против нас: чёрные плитки стали они подбирать в белом снегу и в нас бросать –у них получалось точно и больно. Изобретатели секретного оружия внезапно оказались на распутье: с криками «ура» ещё в атаку героически сходить или, сохранив боевые порядки, убежать сразу.
По улице проходил здоровенный мужик по фамилии Боровец, по имени Федя.
Федя Боровец, абсолютно нейтральный человек, равнодушный к войнам, как Швейцария, мирно шёл в валенках с галошами. Уже переходил он линию фронта в расположение армии Горной улицы как бы под эгидой ООН или в надежде на гарантии Красного Креста, когда со стороны Горной прилетела прямо ему в голову, в лоб точно попала, шальная графитовая плитка и сбила шапку.
Федя отыскал приличный и длинный дрын. Когда он вынул ту жердь из сугроба, бойцы с Горной побежали все врассыпную, побросав на поле брани боевое деревянное оружие – и палки, и колья.
Противник быстро оправился после позорного поражения, и всё выше он поднимал наглую голову после каждой стычки. Наша партизанская армия тщательно готовилась к новым сражениям, создавала оборонительные рубежи, сооружала инфраструктуры.
Боевым оплотом в летне-весеннюю кампанию служила нам партизанская база, расположенная на островке посреди болота с интересным названием «омшара», и место её нахождения держалось в большом секрете. Наблюдательный пункт прижился на высокой сосне – часовые сидели на толстом её суку, высматривая продвижения противника на дальних подступах. А в шалаше под сосной селился партизанский генштаб. Рядом со штабом мы зажигали костёр, кипятили воду в железном чайнике и пили чай с криминально унесённым из дома сахаром. И курили. Все курили, кроме командира, которым был мой брат, а я был вынужден либо совсем от курева отказаться, либо идти в кусты с зажатою в кулак цигаркою якобы пописать – курить мне, бойцу младшего чина, командир не разрешал и бабушке всегда докладывал.
В разгар эры немилосердия совершил я военное преступление: «продал врагам сведения о месте расположения базы на «омшаре». То были наветы завистников. Кровное родство с командиром стояло у кого-то как кость в горле и кому-то покоя не давало. Кроме дополнительных пинков по причине постоянного нахождения в поле зрения полководца ещё и дома, братские узы не приносили никаких дополнительных преференций. И если меня командир воспитывал с пристрастием, по российской привычке ему активно помогали чины моего уровня.
Я был оклеветан, я был изгнан из отряда. Клевета больно ударила в неокрепшее сознание и материальную часть юного существа. Пытался я найти правду, доказать невиновность, но... Больше всех не верил главнокомандующий: когда-то я соврал по семейным обстоятельствам, и доверия не было никакого. Совравши единожды... Береги платье снову... И так далее.
Пригрозили: если я хоть раз на островок сунусь...
Душила обида. Мчался я домой, громко вздыхая и хватая ртом воздух, которого мне было мало, в груди на форсаже колотилось разгневанное сердце. То шёл, а то опять бежал, спотыкаясь на кочках, носом шмыгая, вытирая слёзы и сопли. Не всё помню, что чем вытирал, одно помню хорошо, что я шёл отомстить. Я взял топор, я забрался на чердак и разрубил весь деревянный армейский арсенал парадного оружия, хранившегося на чердаке нашего дома. Страшно вспоминать, что мне за это злодеяние было, какие сроки мне назначали и куда партизаны посылали за вредительство. Не будем говорить о плохом.
В войну играли мы с удовольствием и по собственному почину. Винить некого. Виноваты время и придуманные всем кагалом игры, в которые мы с удовольствием всегда играем, пока сами не получили оплеухи – и взрослые, и дети. И в этих играх мы – то плохие, а то хорошие персонажи. То настоящие герои, а то безвинно севшие. «Се ля ви», – говорят теперь на Руси.