http://ольгабеловаписатель.рф
(ПРОИЗВЕДЕНИЕ ОТРЕДАКТИРОВАНО)
Прочерк длинною в жизнь, или теория саспенса.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом…
Книга Екклезиаста
Подчиненные за долгие годы работы с профессором привыкли к тому, что доктору Труневу до всего есть дело и он может находиться в нескольких местах одновременно – это и отличало профессора от многих его коллег и подчиненных. Пробегая по коридору, профессор сделал замечание по поводу запаздывающей дезинфекции, указал на след пятерни, оставленной кем-то на стеклянной перегородке, дал указание помощникам перенести летучку, гаркнул на двоих сотрудников, тащащих бочок с экзотической пальмой. Слушались доктора беспрекословно. Сотрудники тут же схватились за желтый баллон-дезинфектор, пятно бесследно исчезло со стекла, собрание переместилось на новое время, кариота, тряхнув рыбьим хвостом, возвратилась на место. Любивший во всем порядок профессор придерживался принципа «доверяй, но проверяй», и если уж его колючие глазки останавливались на ком-то из подчиненных, то буравили его до тех пор, пока всё не было сделано надлежащим образом.
Заведение, в котором трудились вот уже несколько поколений предшественников профессора, не было уникальным, аналоги были и в стране, и за рубежом. Тем не менее технология в силу ряда причин всё еще держалась в секрете, для ведения подобной деятельности нужна была лицензия, к тому же аналог бессмертия был удовольствием не из дешевых. Манил, естественно, многих, но позволить себе его могли не то что единицы, а избранные единицы.
Попытки обойти препоны совершались с завидной регулярностью, но пока все они терпели фиаско, некоторые лаборатории ушли, как когда-то казино, в подполье, газеты время от времени пестрили заголовками о потугах разного рода алхимиков. На слуху одно время была история о некой пациентке, очнувшейся в одной из таких подпольных лабораторий. Придя в себя, женщина утверждала, что она прибыла из 80-х, невероятно точно описывала события данного периода, ловко отвечала на каверзные вопросы, в конце концов сразила всех наповал, выставив на всеобщее обозрение своё тёмно-шоколадное, ничуть не пострадавшее от криопроцедуры плечико и попросив желающих его лизнуть. Женщина была уверена, что она эскимо, и пришла в недоумение, так и не найдя у себя палочку. Покопавшись в хрониках, было установлено, что в указанный исторический период действительно наблюдался нетипичный для северной страны демографический всплеск, не раз фиксировавшийся после проведения разного рода международных мероприятий – олимпиад и фестивалей. Вероятно, женщина была одной из тех самых детишек.
Каждый день в лаборатории доктора укладывался в строгий график, из общей массы выделялись только дни, традиционно называемые «банкетами». Описываемый здесь день был одним из таких. Ранее существовавшая практика отличалась от того, как все проходило теперь: с пришедшим в себя проводилась вступительная беседа, делался коротенький экскурс по прошедшим за период «отключки» событиям, лаборатория превращалась в демонстрационный полигон – из ближайших торговых центров стаскивались неопылесосы, телефоны и утюги последних поколений. Однако вскоре выяснилось, что весь этот технохлам никого особо не интересует, демолавочку пришлось свернуть, нужно было искать что-то другое. Придумывались новые развлекалочки, и вот тут кто-то ради хохмы и предложил банкет. Профессору, как ни странно, идея понравилась: какие бы корабли ни бороздили просторы вселенной, куда бы ни ступала нога прогресса, человек оставался человеком – и самые элементарные потребности оказались самыми трудновыветриваемыми. Человек любил пожрать! Доктор ухватился за эту маленькую человеческую слабость.
Последние часы перед «пробуждением» обычно были самыми суетными. Мимо Элизы, правой руки и верной помощницы профессора, пролетел сотрудник, водрузив на голову поднос с жареным гусем, в том же направлении проплыла ваза с фруктами-экзотами, выращенными в лабораторной оранжерее, за нею тарелка с сыром, без которой не обходилось ни одно торжество в начале 2000-х – «замороженные» были как раз из этого периода.
Группы «путешествующих» традиционно формировались определенным образом. В группе присутствовали и мужчины, и женщины, в равном количестве (целесообразности в этом никакой не было, профессор называл это «поддержанием приятного эмоционального фона», не более, если, конечно, не считать того, что в присутствии противоположного пола люди вели себя приличнее, соответственно, было меньше жалоб, нареканий, недовольств). Учитывался также возраст и еще некоторые критерии.
Для банкетов был отведен специальный зал. Проходили они всегда весело, непринужденно и музыкально. (Профессор по такому случаю раздобыл где-то рояль, играла верная Элиза.) Только что прибывшие, безусловно, отличались от современников доктора и Элизы, и дело было даже не в выданном им историческом платье. Дамы прихорашивались, на голове крутили какие-то немыслимые букли, разрисовывали лицо, как древние эль-моло, и очень возмущались, если по чьему-нибудь головотяпству им не был выдан комплект красок и кисточек. Кавалеры, будто бы пытаясь проверить, не утеряны ли за время «отключки» навыки, – суетились, ухаживали. Правда, выражалось это в какой-то странной манере: рыцари наперегонки сваливали в тарелку рядом сидящей фифы салаты, паштеты, жульены – словом, всё, что подворачивалось под руку. Затем были танцы, это и понятно – людям хотелось размяться. Затем каким-то чудесным образом у «путешественников» появлялся спирт, добытое моментально разбавлялось апельсиновым соком, распределялось между своими и по-быренькому (чтобы никто не успел спохватиться и конфисковать) выпивалось. Дамы лакали наравне с мужчинами. Профессор, видя всё это, разумеется, метал гром и молнии, понимал, что замешан кто-то из его «образцовых» сотрудников, но… не пойман – не вор, и Трунев никогда бы не решился обидеть кого-либо подозрением. Заканчивался каждый банкет неизменно одним и тем же. Одна из особей мужского пола отделялась от присутствующих, подходила к кадке с пальмой, стоящей в углу, и губила растение. Что только профессор ни предпринимал, чтобы искоренить это зло, всё оказалось напрасным. Три финика были безвозвратно загублены, рапис чах на глазах, а одна предприимчивая драцена накатала пятую за последние три месяца кляузу в комитет по защите растений. После банкета участникам давали еще некоторое время отдохнуть – музыка, фрукты, конфеты… Ну, а потом прощание, неизменная клизма – и снова бултых в криоджакузи!
Лаборатория после таких встреч еще долго гудела: сотрудники расставляли стулья, подъедали остатки с «исторического» стола, обменивались впечатлениями.
Доктор, убедившись в том, что все снова аккуратненько разложены по ячейкам, пользуясь суматохой, скрылся в своем кабинете. Закрывшись на ключ, профессор долго ходил из угла в угол, прежде чем сесть в кресло. К толстосумым патрициям, погрязшим в наслаждениях и от скуки слоняющимся во времени, он давно привык, как свыкся и с тем, что заведения, подобные его лаборатории, давно стали сугубо коммерческими. Всё чаще доктор задумывался совсем о другом. То, что раствор до сих пор не был синтезирован каким-нибудь доморощенным самоучкой, являлось в высшей степени благоприятным стечением обстоятельств. Рано или поздно все будет поставлено на поток, и тогда ворота распахнутся и к ним повалит тот самый средний класс. Поток не сможет сдержать даже извечная претензия богачей на свою исключительность. Те высокие идеалы, ради которых трудились его предшественники, так близко подобравшиеся к эликсиру бессмертия, давно превратились в прах. Сейчас казалось невероятным, что когда-то любой, имеющий веские причины на «отсрочку», мог ею воспользоваться, причем прибегал к этой возможности крайне редко – прежний человек старался жить здесь и сейчас, ничего не откладывая в долгий ящик. Нечастые прошения были связаны с невозможностью завершить начатое из-за стремительно развивающейся болезни, отсрочка могла означать излечение в будущем. Смерть оставалась постулатом незыблемым и неминуемым, но взять тайм-аут оказалось возможным. Впоследствии право это было узурпировано – и вся идея превратилась в растянутый на столетия развлекательный балаган. Теперь же на подступах стоял великий, могучий, долгое время культивируемый средний класс.
Профессор боялся этого средненького, никчёмного человечка. Удачей было, если он был занят хотя бы своим мелкокалиберным, местечковым счастьем. В массе своей средний человек был примитивен, зол и завистлив, жизнь вел тараканью, оттого и боялся потерять её еще больше, чем толстобрюхий.
***
Профессор вышел из кабинета, никто не заметил, когда он снова вернулся. В первый раз за несколько дней доктор расслабился, он и не заметил, как задремал. В дверь постучали. Доктор глянул на часы, нахмурился, было уже почти утро, на пороге стояла Элиза. От профессора не ускользнула её чрезвычайная бледность. Доктор и ассистентка вышли из кабинета и направились в один из многочисленных блоков, в котором хранились клиенты. Двери закрылись за вошедшими. Двести тел из блока № 15 за ночь превратились в нечто студенистое. Ассистентка подошла к нише в стене и нащупала рычаг. Лаборатория тут же превратилась в нечто похожее на плавучий корабль: никто не мог в неё войти и её покинуть. Посвященных в случившееся так и осталось всего лишь двое: профессор и верная ему Элиза, подготовившая резервуар с кислотой. На следующий день, по странному стечению обстоятельств, аналогичное происшествие случилось в 17-м блоке. Через неделю в лаборатории не осталось ни одного тела.
Тело доктора Трунева нашли через несколько дней после случившегося: оно было доведено до критической точки, когда замороженные ткани невозможно вернуть к жизни. Верная Элиза осталась верна своему профессору до конца и ассистировала ему во время его собственной заморозки. Еще через несколько дней Элиза выплатила вознаграждение сотрудникам и исчезла.
Полгода спустя некая миссис Менделькрафт, домохозяйка из предместья Питтсбурга, синтезировала криораствор на собственной кухне.
Примечания автора:
1. Саспенс – suspense (англ.) – неопределенность, приостановка.
2. Кариота – разновидность пальм (внешний вид напоминает рыбий хвост).