Я расскажу еще одну историю про любовь, которая разбила мне сердце.
Как-то мы с Кришной отправились на парикраму в Индию. Это было в октябре, когда московские кришнаиты точно перелетные птицы комплектуются в самолеты и летят… летят в далекий Вриндаван, чтобы в священный месяц Карттика совершить парикраму по святым местам явления РадхаКришны.
Парикрама это вроде как хадж. Парикрама по сути это круг, приставка «пари» указывает на действие, совершаемое вокруг чего-либо, «крама» - от глагола «кароти», «делать», парикрама это «действие вокруг». В нашей жизни люди движутся по привычному маршруту. Тело бродит ежедневно по этому кругу и вынуждает ум плестись за собой следом, по такому же кругу мыслей: работа, дом, работа.. или… моя женщина, дети и вещи, мое дело, политика в моей стране…
Парикрама обычно подразумевает почтительное передвижение по святым местам. Почему-то издревле в Индии считается, что если ты обходишь кого-то или что-то, ты выражаешь этому почтение. Ты отдаешь ему время и силы. На парикраме тело, перемещаясь по кругу, выражает почтение святому месту, а ум следует за телом и тоже выражает почтение, даже если ему и не хочется. Индуизм материалистичен. В христианстве тоже есть парикрамы. Крестный ход вокруг церкви, например.
Я больше не хочу возвращаться в свою жизнь, моему телу в ней привычно, но моему уму в ней неуютно.
Мы с Кришной сели в самолет и полетели на парикраму во Вриндаван.
Мирское имя Кришны-Кристина. А духовное – Кришна с ударением на «а». КришнА- это не сам Кришна, а его возлюбленная, Радхика. Кришна - красивая. Она высокая, у нее длинные бордовые волосы. И ноги у нее такие динные и золотистая загорелая кожа.
Впервые я увидела ее зимой в Кунпенлинге, турбазе в Подмосковье, где тусовались все наши диди и прабху. Она сидела, сложив руки на коленях, такая спокойная с благостным улыбающимся лицом, ненакрашенным совершенно и при этом милым. Она напомнила мне монахиню из смоленского православного монастыря. Когда-то давно одна молодая монахиня с мраморно белым лицом рассказывала группе паломников про монастырь, скромно сложив руки на груди и опустив очи в дол. Длинные пушистые ресницы ее слегка вздрагивали. Там, в монастыре благоухали розы и было тихо. Я стояла среди роз и грустила. Мягко светило солнце и день клонился к вечеру. А розы были большими и упругими. Шмели осторожно раздвигали их лепестки мохнатыми лапками, пробираясь в центр к припыленным тычинкам. Они собирали нектар, а тычинки вздрагивали. Роза дрожала, а вечерний сумрак на горизонте медленно заволакивал день.
«Свято-Троицкий монастырь в 1669 году был переосвящён из униатского монастыря базилиан. До 1703 года в монастыре жили смоленские архиереи. Первоначально постройки были деревянными. Каменный Троицкий собор воздвигнут между 1672—1675 годами по инициативе смоленского митрополита Варсонофия Еропкина на средства из казны московским зодчим Иваном Калининым…»
Розы покачивались, ресницы ее вздрагивали…
- А что это за место, куда мы приехали?» - спросила Кришна.
Автобус остановился, и паломники в ярких индийских тряпках высыпаются из дверей.
- О, это потрясающее такое место! Просто клевое! – воскликнула я.
Это место, затерянное среди множества других мест, здесь небольшое озеро, полностью заросшее мелкой салатовой ряской. И по берегам озера возвышаются из розового камня беседки. Я так ждала, когда вернусь сюда вновь. 2 года назад это место выглядело также, как и сейчас. Только сегодня здесь, лежа на пыльной дороге, от старости умирала корова. Коров ведь в святых местах не забивают на мясо.
- В этом месте живет один баба, Кришна. Я узнала о нем совершенно случайно…
***
На одной парикраме мы познакомились с индуской. Мы вместе обходили Говардхан, Маленькая, круглая, приземистая, она переминалась с ноги на ногу, точно мама-утка, шла по пыльной дороге вокруг Говардхана, теребила джапа-малу и бубнила маха-мантру. А во лбу у нее чернел тилак Радха-Кунды. Я шла и бубнила рядом, а она, иногда слыша мое бубнение, улыбалась и кивала на индийский манер, мол, ача, молодец, продолжай дальше в том же духе. И этим она очень меня смешила, так что я тоже улыбалась ей в ответ. Завидя меня на парикраме уже здесь, она сама подошла и спросила:
- Вич кантри? ( Из какой ты страны?)
- Раша (Из России.)
- Ача Ача. (Хорошо, хорошо)
-Апка Гуру джи каон хе? (Кто твой Гуру джи?)
Я назвала имя своего духовного учителя. А потом, вглядываясь пристальнее в ее круглое добродушное лицо с черным тилаком, добавила:
- А твой – нет?
- Нет, нет, мой … Нет. Мы просто вашим автобусом сюда приехали. Мой гуру джи Баба. Баба.. Радха-кунд…Ха Ха…
Баба… Я слышала, что на Радхакунде живет загадочный Ананта дас Баба. И проповедники матха также категорически препятствуют посещению нами бабы, как проповедники ИСККОН яростно не одобряют посещения гуру матхов своими адептами…
Большая группа паломников разместилась у руин какого-то очередного храма. Из индийского матюгальника по округе эхом разносилась возвышенная катха.
- Бла бла бла, бла бла бла блабла, - индийский проповедник прославлял на хинди славу этого места.
- Я ничего не понимаю, это же хинди, - пожаловалась я…
- Катха трансцендентна, - отозвался мой белый сосед, - у тебя должна быть вера в катху, слушай, даже если не понимаешь ни слова…
Я посмотрела на его лицо. У него в руках тоже не было приемника, из которого обычно изливается сладостный русский перевод трансцендентной индийской катхи. Но его лицо выражало моральную стойкость.
- Чал, чал (пойдем, пойдем), - вдруг поманила меня рукой моя индуска. И я словно нежная телятка, подалась на зов и пошла вслед за ней. Мы выбрались из толпы паломников, внимающих индийской речи.
По дороге к моей индуске присоединилось человек пять ее корешей с такими же черными тилаками во лбу. Мы шли рядом, они переглядывались между собой, указывая на меня и что-то тихо между собой обсуждали на хинди. А может быть, на бенгали. Кто же их разберет...
Мы поднялись по лестнице на небольшой холм. Там росли неведомые индийские деревья, в их тени справа размещался небольшой храм, а слева под навесом на тахте сидел древний индус в пышной чалме из клетчатой материи. Он сидел в лотосе среди подушек, держал в руках четки из туласи и неслышно шевелил губами. Мои индусы, подойдя ближе, упали ему в ноги. Вид его меня так поразил, что я сделала то же самое. Я не могу объяснить, что именно было в его внешности выдающимся. Конечно, все эти цветные индусьи тряпочки и бусы кажутся нам экзотикой, но таких дедушек в тряпочках тут везде полным полно. А этот дедушка чем-то выделялся иным. Мои индусы стали с ним тихо беседовать. Он прикоснулся ладонями к их лбам и благословляющим жестом вознес руку. Они говорили вполголоса на своем непонятном языке. А я все смотрела на него, все смотрела.
И тут я поняла, что же меня удивило. Он повторял мантру не прерываясь, он повторял ее даже когда с ним разговаривали, даже заполняя ею паузы меж своими словами.
Глаза его были голубые бельма, может, он был уже совсем слеп. Губы его шептали непрестанно. Это выглядело жутко, но приводило меня в какой-то необъяснимый нежный трепет.
За паузой в разговоре сельский мальчик взбил подушки на его тахте.
- Баба только повторяет мантру, день и ночь, - шепнула мне индуска, он не ест сам, если его не покормить. И не заботится о своем теле. Поэтому местные селяне все это делают для него, кормят, одевают.
Она тихо спросила его о чем-то, и он тихо стал отвечать.
Я сидела немного поодаль от их группы. И вдруг такая жгучая тоска пронзила мое сердце. Ну что же это выходит… Вот я, русская, приехала сюда издалека. Сколько сил и энергии я потратила, чтобы осуществилась моя мечта. Я очень хотела посмотреть на святых. И вот он, настоящий индийский баба, простое его присутствие приводит мое тело в трепет, внутри меня все бушует. И что же… Я как безмолвное животное сижу рядом, я ничего-ничего не могу ему сказать. Я вообще ничего-ничего не могу.
И я неслышно заплакала, только слезы быстро катились у меня по щекам.
- Почему ты плачешь?- вдруг спросил баба. Он сказал на своем языке, но я поняла, что он обращается ко мне, - Почему она плачет? – спросил он индусов, указывая на меня рукой, и все они оглянулись на меня. Моя индуска перевела мне вопрос на ломаный английский.
- Я тоже хочу поговорить с тобой, но я не знаю хинди, - ответила я бабе.
- Ну ты знаешь хоть английский? – спросил баба.
- Нееееет, английского я тоже почти не знаю, - всхлипывая и утирая лицо сари, сказала я, с трудом подбирая английские слова.
Баба помолчал и ответил:
- Ну, тогда учи анлийский и приезжай ко мне через год, и мы с тобой поговорим.
Индуска как проворный синхронист переводила каждое слово.
- Хорошо! – обрадовалась я и, всхлипывая, подползла ближе обнять бабу за пятки.
Индусы вокруг заулыбались и зашептались.
- Приезжай через год, баба пролил свою милость на тебя, - сказал пуджари из ближнего храма. Он все это время стоял рядом и наблюдал даршан.
***
- Вот так, такая история, Кришна, пойдем, нам нужно подняться по лестнице, уж теперь-то я выучила английский и смогу поговорить с бабой!- поторопила я Кришну. И мы стали подниматься по лестнице на знакомый пригорок.
Вот храм справа… а беседка…
Сердце мое оборвалось и упало вниз.
Никакой беседки больше слева не было. Вместо нее стоял другой маленький храм. Я подбежала к нему, чтобы рассмотреть, и мне стало совсем тошно. В центре храма было установлено каменное изваяние моего бабы. Каменная статуя, раскрашенная масляными красками. Нарисованные глаза и рот. На каменной голове все та же пышная клетчатая чалма, и одета была статуя в его одежду. Что вы почувствуете, если вернетесь родной дом после долгих лет разлуки, а вместо своей живой матери обнаружите ее статую?
Изваяние бабы украшено цветами, рядом стоят алтарные лампадки и дымятся благовония.
Слезы так и покатились у меня по лицу.
- Ну что же ты приехала так поздно? – раздался голос у меня за спиной.
Я обернулась. За моей спиной, опираясь на стену, стоял все тот же молодой пуджари.
Теперь пуджари проводит пуджи каменному изваянию бабы…
- Я помню тебя, ты плакала тогда, а баба сказал «приезжай через год».
- Я не смогла прабху джи, через год, не смогла, - шептала я сквозь слезы.
- Пойдем, Калинди, пойдем, - успокаивала Кришна.
Я не понимаю, зачем я встретила его, святого бабу, которого канонизировали после смерти, которому посмертно теперь совершают пуджи. А я смогла лишь увидеть его и посидеть рядом пять минут.
Это все так больно и так бессмысленно.
Бессмысленно быть белой кришнаиткой, которая не может жить в Индии рядом с садху. Которая знает, что нужно делать, и неспособна делать.
Все, что дальше случилось в этот день, плыло как в тумане и совершенно не задержалось у меня в памяти.
Когда через пару дней на Лой-базаре мы с Кришной покупали серебряные сережки, мы посетили и ритуальную лавку, где в большом изобилии на полках толпились латунные Ганешики, Кришны, Шивы и Парвати… И среди этих изваяний я вдруг увидела одно, как пощечина… Это было каменное мурти моего Гурудева. Сметливые торговцы заранее готовились заработать на его предстоящей смерти. Ведь Гурудев сам указал ученикам дату своего ухода из материального мира.
«Нет! Нет! Он живой!!!» - воскликнула я. И все кричало во мне: «Он живой!!!» Но липкий ужас уже обнял меня изнутри.
Пожалуйста, не надо