Июль
Я ненавижу тебя, а ты даже не догадываешься об этом. Хуже того: с упоением занимаясь своей жизнью, ты просто не думаешь обо мне.
Ты счастлива, полна идей и планов. В них нет и намека на меня.
Меня злит твоя экзальтированная восторженность. Твоя манера сокращать слова. Твои сюсюканья и обнимашки. Твоя лживая доброта. Поглядите-ка, как со сцены лицемерие порицает лицемерие!
Ты раздражаешь меня. Но я осознаю: тебе нет до этого никакого дела.
Порой, когда я смотрю на тебя, мне хочется сжаться в комок от бессилия. Зажмуриться, заткнуть уши, чтобы не слышать твой голос, в котором нет ничего, кроме фальши. Высокий, тонкий голос. Он сводит меня с ума.
Но они верят. Послушно кивают головами, определяя тебе – тебе! – место в рядах самых достойных.
Они поют тебе дифирамбы, ткут паутину лести, в которой ты вязнешь, как жалкая муха. Но ты не замечаешь. Парадоксально, но ты – практически, мать лжи – принимаешь все похвалы за чистую монету. Радуешься, как ребенок, когда тебя сравнивают с Клеопатрой.
И все потому, что в твоих глазах ты и в самом деле – ось, на которой вращается планета.
Ковбои несут тебе завтрашние гербарии, приправленные шоколадом. Я смотрю на твоих героев, но продолжаю ломать голову – что они в тебе находят?
Ты – удивительная. Ты умеешь вызывать неприязнь у других женщин, при этом не разжигая зависть.
Ты не умна, не красива. Ты стареешь. И что хуже всего, изо всех сил пытаешься это замаскировать. Но все, что ты вливаешь в себя, чтобы казаться моложе, горит свежим клеймом на твоем гладком лбу.
Твои яркие юбки, не скрывающие синее белье. Декольте, в которых особо нечего прятать.
Твои жесткие черные корни, отрастая, спорят с облондиненной головой. Я знаю даже способ, которым ты борешься со своим главным страхом – лишним весом.
Ты не догадываешься об этом, но я почти все время наблюдаю за тобой. Изо дня в день, годами. Я помню твои слова, твои движения.
Мне не нужно трудиться, чтобы представить, как ты привстаешь на цыпочки, стоит только в обонятельном радиусе появиться кому-то, чей статус звучнее, чем твой. Ты радостно виляешь хвостом и бросаешься облизывать его с ног до головы, не спрашивая согласия.
«Такая милая, такая искренняя!», – говорят они.
А как ты жеманничаешь с очередным ковбоем? Куда вы идете после, не столь важно – но результат, как правило, бывает один: раствор этилового спирта стирает из твоей памяти их лица. А потом, возвращаясь в лоно семьи, ты часто не можешь сдержать рвотные позывы. Тебе тошнит прямо в такси.
Твоей дочери так часто бывает за тебя стыдно. Она не похожа на тебя.
Ты не думаешь обо мне, хотя и знаешь, что я существую.
Все, как всегда: ты не вспоминаешь меня, когда тебе хорошо.
Август
Лишь иногда мне удается отвлечься и перестать быть свидетелем твоих тщеславных побед и капризных маленьких поражений. Но длится это недолго, и я возвращаюсь. Я не могу позволить себе случайно упустить крупицу важного из всей происходящей в твоей жизни ерунды.
Сегодня твой уютный рабочий день был удачным. Телом чувствуешь приятную усталость, поглядываешь на часы. Еще 20 минут – и ты свободна. Вечер встретит тебя летним запахом нагретого асфальта и проводит в бассейн. Ты в предвкушении.
И вдруг твой взгляд упирается в календарь, висящий над твоим столом. Пока твои глаза листают месяцы, ты думаешь так громко, что, кажется, я тебя слышу.
– Всего три или четыре месяца… Как быстро!
Хоть ты и не доводишь мысль до конца, но думаешь обо мне. Думаешь вскользь, поскорее отмахиваясь, не называя моего имени. Ты будто стыдливо отводишь глаза, как от искалеченного попрошайки.
Ты хочешь все забыть, перечеркнуть прошлое. И отказываешься признать, что без меня тебе попросту было бы нечего вспомнить.
Самые яркие события твоей жизни – моя заслуга.
Ты ежишься, перекрываешь дыхание кондиционера.
Сентябрь
Снова ты не вспоминаешь обо мне. Но мне не убежать, не скрыться от тебя…
Я сплю – со стороны это выглядит так. Я не могу действовать, даже шевелиться. Не могу напомнить о себе. Не могу попросить о помощи.
Я вижу кошмар, имя которому ты, но не могу от него пробудиться.
Только, в отличие от твоих снов, мой почти осязаем.
Все у тебя складывается отлично. Истеричная восторженность ничуть не мешает практичности, и ты успешно набиваешь свою нору свежими припасами, а на полках расставляешь трофеи.
– Может быть, ты поговоришь с «безумным дядюшкой»? Такой тяжелый клиент, мне, боюсь, не справиться. А я бы посмотрела, как ты это делаешь.
Ты ликуешь, грубая лесть для тебя как мед. Тебе даже не хватает ума понять, что тебя используют.
Ты жертвуешь огромную сумму в помощь погорельцам, говоришь красивые слова. Какая щедрость!
В прошлом январе ты не смогла переступить через порог православной церкви, чтобы задать вопрос, который тебя долго мучил. Изнутри на тебя смотрели с укоризной десятки глаз постоянных обитательниц – старух в платках и длинных юбках. А ты постояла, переминаясь с ноги на ногу, и отправилась восвояси. Нет, не смогла бы ты открыть там душу.
Свой вопрос ты отправила в виртуальную пустоту, через религиозный сайт. Ты долго писала и стирала текст, прежде чем, наконец, согласовала сама с собой.
«Когда мне было 14 лет, я нашла у своей сестры книгу по черной магии. Там говорилось о том, что нужно прочитать «отче наш наоборот», чтобы получить силу и исполнять желания. Мне хотелось понравиться одному мальчику, и я сделала, как говорилось в книге. С тех пор каждый год, когда наступает зима, меня как будто мучает что-то потустороннее. Я становлюсь сама не своя, мне очень, очень плохо. Я уже почти испортила свою жизнь! Помогите!»
«Ваша проблема очень серьезна. Вам необходимо обратиться в ближайший храм, и, после беседы с батюшкой, исповедоваться и причаститься. Храни Господь!»
Потом ты обратилась к знахарке, отдала кучу денег, привела в свой дом – рисовать меловые кресты, вешать ароматные травяные веники и читать молитвы. Ты и сама их читала, но ледяные руки, сжавшие твое горло, не отпускали.
Но твоя маленькая детская забава никак не связана со мной, и ты сама бы поняла это, если бы немного задумалась. Вспомни: как обходили тебя стороной, как не любили другие дети, когда ты была еще совсем маленькой, и не умела ласково притворяться.
В марте ты пошла к психотерапевту. Он говорил о твоих детских проблемах, разводах, о завышенных оценках окружающих, которые те не в силах оправдать. И ни слова о том, что ты – обычная заурядность, только претендующая на эксклюзив. Выписал амитриптилин. От него твое сознание становится еще более нечетким, ну а я – остаюсь на месте.
Октябрь
Ни молитвы, ни психотерапия, ни алкоголь не могут отсрочить наше свидание.
Но точную его дату не могу назвать даже я. Мне и впрямь неизвестно, почему иногда я просыпаюсь раньше, почему – позже.
Но это происходит с началом зимы. Я просыпаюсь постепенно. Стряхиваю омерзительные клочки бездействия. Я снова могу видеть твоими глазами, шевелить твоими губами.
Но каждый из нас остается самим собой.
– Не понимаю, что со мной происходит!
Ты говоришь неискренне, но все равно в этот момент я ненавижу тебя гораздо меньше. Ведь ты знаешь, что происходит, и знаешь, кто я. Ты представляешь меня, хоть никогда и не сможешь увидеть своими материальными глазами.
Втайне от самой себя, стараясь не отдавать себе в этом отчет, ты зовешь меня тенью.
Новая группа поддержки, которую ты снова и снова с упрямством выращиваешь в течение весны и лета, начала увядать. Им становится с тобой неуютно. В твоем взгляде, в твоем прикосновении – напрасно ты так любишь свои обнимашки – они чувствуют меня. Не понимают, им просто неприятно, и потому они отстраняются. Им больше не хочется быть с тобой.
Я просыпаюсь, и теперь ты забудешь свою доброту.
Мне всегда было интересно, что чувствуешь именно ты. Что такое – твоя душевная боль? Тут приходится полагаться только на твои описания.
Ледяные пальцы, сжимающие горло. Обзор, суженный до метра впереди. Туман, окутавший дорогу. Пустота. Бессилие. Отсутствие эмоций. Камень, давящий на пищевод.
Ты пытаешься отделаться от меня, утопив в бутылке. И в чем-то права: алкоголь одурманивает и меня тоже. Но не так, как тебя. Пока я не сплю, я остаюсь с тобой – а ты же не раз находила себе приключения и без моего участия.
Так что тут я, в общем-то, не против.
Я просыпаюсь. Мне тесно и хочется вырваться на свободу, разбить клетку. Но ты не можешь такое представить, и потому принимаешь мои желания за свои. Ты вдруг безо всякой на то причины начинаешь люто ненавидеть свою комфортную устроенную жизнь.
Тебе хочется на свободу, и ты обрастаешь навязчивыми идеями.
Ты не можешь быть с этим человеком! Не хочешь жить в этой квартире! Не останешься в этом городе! Не станешь ходить на эту работу! Не позволишь ребенку общаться с этими людьми!
Со стороны твои поступки кажутся дикостью. «С жиру бесится?» – вопрошают одни, когда ты оставляешь руководящую работу, и с чемоданом в одной руке, и дочерью – в другой, устремляешься в незнакомый город. «Кризис среднего возраста», – миролюбиво заключают другие.
Только, что бы ты не делала, ты просто убегаешь от меня.
Но, глупое бренное тело, это не возможно. Тебе не помогут ни молитвы, ни врачи, ни спиртное. Я останусь. Я не умру и после того, как твою хрупкую оболочку разрушит тление.
Но зато ты не одинока. Многие ли могут искренне сказать так о себе? А у тебя есть я. И когда я говорю о том, что никогда тебя не покину, это, к сожалению, чистая правда.
Я ненавижу тебя… Ты – мое проклятье, а не наоборот.
Ты – это не я. Но я – это и есть ты.
Подумать только – а ведь на свете миллиарды людей!
2.11.15