Как жить дальше?
- Петька, Пе-е-еть… а, Петь! Ну я же знаю, что ты дома, ну выгляни, ну, прошу тебя: выгляни в окошко, дам тебе горошка… Пе-еть, ну ладно, ну не сердись на меня… Ну, как хочешь, я пошла…
- Ну? Чего тебе? Чё нужно? – в окошке, вдруг, показалась вихрастая голова. Из-под белобрысых бровей, исподлобья, смотрели голубые добрые глаза, - Ну, чего тебе?
- Петь, ну, прости меня, дуру, я же не хотела тебя обидеть, ну, сказала, ну что тут такого, у тебя же и вправду уши торчат, как два блюдца… ой, ну, всё-всё, молчу. Мир, а?
- Ну, ладно, чего тебе, Надька, нужно?
- Петь, там, за углом Колька – морду ему набей, а ?
- Чего-о-о?
- Морду, говорю, набей ему: он ко мне пристаёт.
- Как пристаёт?
- Ну как, как? Как пристают?
- Слушай, Надька, хвостом меньше верти – не будут приставать!
- А где ты у меня хвост-то видел, Петух ты недорезанный? Тебе за такие слова самому морду нужно намылить. Ладно, сама разберусь. Петь, а ты английский уже перевёл? Дай списать, а?
- Сама сиди-переводи. Не дам!
- У-у, жмот! А ещё хочешь, чтобы я с тобою ходила…
- Кто хочет?
- Ты-ы… Петя-Петушок, золотой гребешок…
- Надька…!
- Что Надька? Дашь списать?
- Не дам!
- Ну и ладно, жмотище, пойду к Светке, всё равно найду, у кого содрать.
Круто развернувшись на пятках так, что юбка подскочила выше дозволенного, Надька вприпрыжку помчалась от Петькиного двора.
Петька задумчиво смотрел ей вслед. Нравилась ему эта девчонка: шустрая, заводная, весёлая. Вот, правда, учиться не любит: у одного – одно «слямзит», у другого – другое. И как только умудряется из класса в класс перескакивать?
Петька привык к Надьке, с рождения живут по-соседски. Вместе в детстве на санках катались, вместе кошек за хвост таскали, вместе к Тузикову хвосту ящик «присандаливали», в него сажали младшего Надькиного брательника и катали по двору, гоняя Тузика из угла в угол.
И вот теперь, Надька повзрослела. И хотя смешные косички ещё подпрыгивали на её спине, когда она мчалась по улице, всё равно в ней уже просматривались признаки превращения её в девушку.
Петька грустно вздохнул, почесал затылок и подумал, что, всё-таки, Кольке морду набить стоит: он и сам видел, что Колька всё чаще и чаще стал приставать к Надьке, то за косу дёрнет, то ущипнёт за что-нибудь.
- Ладно, завтра буду ему морду «чистить», а сегодня ещё дел полно, мать «нагрузила»: и то сделай, и то – не забудь!
Петька теперь в доме за мужика: отец внезапно взял и умер, почти не болел и вдруг… Его смерть подкосила мать, шутка ли, остаться с тремя детьми одной, в старом родительском домишке, хозяйство какое-никакое, да ещё и двое близняшек-трёхлеток.
Поплакала она, поплакала, а потом посадила Петьку перед собой и сказала ему, как взрослому: «Петя, сыночек, без тебя я не выдержу, одна у меня надежда теперь – это ты. Если ты не будешь мне помогать, я не справлюсь. Да и учиться тебе, сынок, нужно, хорошо учиться."
Петька как-то сразу повзрослел. Эти материнские слова, её доверие, сразу же подняли его в его же собственных глазах. Он понял: быть ему в доме за хозяина! Ну и что ж, что только 14-ть! Вот, 9-й класс окончит и сразу же – на работу, нужно матери помогать. Что её медсестринской зарплаты? Вон, девчонок, чтоб только обуть – сразу две пары покупать нужно. Надо же, угораздило, вместо одной, сразу 2-х сестёр Бог подбросил. Петьке досталось: сразу 2 коляски качать, 2 соски в 2 рта совать, а потом – сразу 2-х в садик таскать.
Но, ничего! Петька уже привык. Девчонки классные. Петьку слушаются, за старшего признают. Правда, уж если обе повиснут на шею…Петька даже поморщился, когда вспомнил об этом – весят-то уже обе ого-го сколько, а уж, если виснут, то сразу обе – нет бы по одной…
Ладно, нужно ещё картошки начистить, в кухне убрать, да за девчонками в «сад» бежать.
Петька ещё раз почесал затылок – отцовская привычка – и взялся за веник.
За окном раздался свист. Петька поморщился – опять пацаны будут звать «на сходку»: покочевряжиться, за взрослых себя повыдавать, пиво из бутылок пососать, да крепкими словцами поперебрасываться, перед девчонками похорохориться.
Петьке это не нравилось. Пацаны над ним надсмехаются: «Ты, чё, Петух, от девок шарахаешься, боишься их, что ли?...
А чё их бояться-то? Дураки-пацаны. Просто Петьке это не интересно. Попробовал курить – не понравилось, пивком побаловался – «дурняк» хватил, водку понюхал – совсем сплохело. Вроде, как, и не мужик!
Не-е, лучше никуда не ходить, опять пацаны будут надсмехаться.
- Петька-а! Эй , Петух, ты идёшь с нами, или опять за няньку?
Петька высунулся в окно, вытирая полотенцем тарелку: «Не, пацаны, я сёдня – дома, матери нужно помочь…».
Когда Петька «прикрывался» матерью, пацаны быстро отставали, понимали – Петух за хозяина в доме.
Ну вот, вроде всё сделал. Переоделся и собрался идти в детский сад за сёстрами.
На перекрёстке стоял Колька с пацанами. В зубах сигареты, «ржут» чего-то. Петька опять подумал о том, что нужно Кольке морду бить, вздохнул, драться не хотелось: опять мать расстроится, когда увидит синяки, да разорванную майку, а без этого никак не получится. Но… надо! Надьке-то нужно показать, что защитник у неё есть.
Он перешёл на другую сторону улицы, чтоб не задерживаться возле пацанов, но, свернув за угол, вдруг остановился, повернулся, почесал затылок и крикнул: «Колька, Коль, иди сюда, а?
- Чего тебе? Тебе надо, ты и иди!
- Коль, ну иди – дело есть, я тороплюсь – в садик мне…
Вся округа знала, что Петька и за няньку и за папку и за мамку, что девчонки – на его совести – мать в 2 смены «пашет» в больнице. И потому, стоило Петьке упомянуть мать или сестёр, как все сразу уважительно к нему начинали относиться, даже пацаны, которым пальцы в рот не клади – и освищут и затюкают. А так…
Вот и Колька, парень с соседней улицы, самый задиристый пацан из всего посёлка, смачно сплюнул сигарету изо рта, руки в карманах, рубаха нараспашку, неспешно перешёл улицу и медленно подошёл к Петьке.
- Ну, чё тебе?
- Слушай, Колян, дело к тебе есть, и опять почесав затылок и не зная, как начать разговор, вдруг неожиданно для себя самого, взял Кольку за оба плеча, посмотрел на него долгим взглядом и сказал: «Коль, не трогай ты Надьку, а ? Ну, чё, драться будем из-за девчонки, что ли? Ну мы же – друзья, я тебя, как друга прошу – не задирай её, а ?
- Да пошёл ты…!- Колька сбросил Петькины руки со своих плеч - "Ты, чё, жених ей, что ли? Она что – твоя девчонка? Тебе чего? А , может, я её люблю…» и рассмеялся каким-то хамским, циничным смехом.
Петька покраснел до ушей, чувствовал, что его уши вспыхнули, как фонари, а они и без того выделялись всегда на его небольшой голове и были предметом вечных шуток над ним. Что-то внутри заныло, зачесались ладони, но… Петьке нужно было в сад, за девчонками.
Поэтому, почесав снова затылок, он спокойно сказал: «Я тебя предупредил!»
Колька присвистнул, расхохотался и, заложив руки в карманы, пошёл на Петьку: «Слушай, ты, Петух, когда Надька будет твоей курочкой вот тогда и пекись о ней, а сейчас дай другим с ней поиграться».
У Петьки заиграли на скулах ещё полудетские желваки. Он сплюнул на землю слюну, как заправский «курилка» и ещё раз сказал: «Смотри, я тебя предупредил…!»
Девчонки, как всегда, сразу вместе налетели на брата с криком: «Петенька пришёл, ура-а-а! Надежда Ивановна, мы уходим…»
Петька отцепил от себя девчонок и, как взрослый, сначала пригладил ладонью свои кучерявые вихри на голове, подошёл к воспитательнице: «Здравствуйте, Надежда Ивановна. Ну как тут наши девчонки? Как ведут себя? Слушаются?»
- Ой, Петя, да всё хорошо! Девчонки – молодцы! Петя, оплатить бы за них нужно, у вас уже 2-х месячная задолженность. Ты передай маме, ну, понимаешь нужно же….
Петька опять густо покраснел. Денег в доме совсем нет. Зима «съела» все запасы – пришлось дров подкупить, девчонкам тёплые сапоги купить – старые совсем малы им стали. Но, ничего, вот май почти на исходе, скоро каникулы, Петька тоже пойдёт подрабатывать – чуть легче станет.
- Надежда Ивановна, я скажу матери, вот с этой зарплаты и заплатим!
- Ну, ладно, Петь! Идите! Девчонки, не забудьте свои вещи – на выходных постирать их нужно.
Петька взял сестрёнок за руки, задумчивый, повел их через дорогу. Девчонки притихли, они знали, что когда у брата красное лицо – его лучше не трогать, он тогда сердитый.
Но, перейдя дорогу, они вырвали свои ладошки из его рук и вприпрыжку понеслись по улице. Петька едва поспевал за ними.
- Ну, вы, стрекозы! Куда помчались? А ну – стоять! Стойте, кому говорю, а то не дам чего-то!
Девчонки мигом остановились, они знали, что если Петя так говорит, значит у него, действительно, что-то есть.
Петька достал из кармана две конфеты – баба Маня на сдачу дала, когда он за хлебом ходил.
Баба Маня – хитрая, она давно в «хлебном» работает и знает всю округу. Она знает, что в Петькиной семье – беда, от зарплаты до зарплаты матери живут, конфет не покупают, а маленьким-то хочется, вот она иногда и хитрит: «Петь, сдачи нет, возьми две конфетки, девчонок побалуешь". А Петька и рад: так, ведь, две конфетки не купишь, а девчонкам – радость.
-Ура-а-а! – разнеслось по улице.
- Ну чего орёте? Вот! Только уговор: придём, сначала поедите картошку, а потом конфетой закусите. Идёт?
- Идё-ё-ё-т – в 2 голоса заорали сёстры, а потом подхалимски полезли целоваться: « Спасибо, Петенька, мы тебя любим! «
- Ладно вам , подлизы!
- Мы не подлизы, мы, правда, любим тебя. Дай поцелуем!
- Ну, ладно, хватит! Так, дома ещё для вас дело есть: тебе, Танюха, двор подмести, а тебе, красавица, чашки собачьи и кошачьи помыть.
- Я не красавица, я – Оленька!
- А что? Оленька не может быть красавицей?
- Нет, не может, я просто - Оленька!
- Ну ладно, красавицы вы мои, пушкинские, вперёд и за дело, а я пошёл ужин готовить.
Петька часто называл сестёр «Пушкинскими красавицами» - они это знали. И знали, что называл он их тогда, когда у него было хорошее настроение, и тогда можно было на него цепляться, сколько угодно.
А вот, когда брат сердился, то звучало строгое : «Ольга, Татьяна!". Вот так! Сёстры это тоже знали.
Дочерей так назвал отец – любитель и знаток русской литературы. Книгами зачитывался до скандалов в семье – вечно с книгой под мышкой. А Пушкинского «Онегина» знал наизусть. «Ольга, Татьяна» - оттуда. Мама немного посопротивлялась, но смирилась.
Петьке тоже не очень нравились придуманные отцом имена. Ему хотелось сестру Виолетту, а тут сразу двоих принесли из роддома, и имена какие-то дурацкие отец придумал. Нет бы – Виолетта или Глория, а то, какие-то, Ольга, Татьяна...
Но Петька быстро привык к этим именам, и теперь это уже было неотъемлемой частью его жизни: Оленька, Танюшка – в общем, ничего!
Да, а как же быть с Колькой? Драться совсем неохота. Ладно – разберёмся.
Май пролетел быстро. Хотя Петька и старался учиться хорошо, но всё-таки, по химии вышел «трояк». Мать расстроится, она мечтает, чтобы сын выучился делу какому стоящему, а для этого нужны хорошие знания. Но Петька для себя уже решил: Закончит 9-й класс и работать, хватит нищенствовать, вот уже 3-й год, как не стало отца, и семье всё сложнее и сложнее выкручиваться. Мать – на таблетках, благо в больнице работает – то одно лекарство дадут бесплатно, то – другое, а то бы.. Придёт домой, уставшая, то - постирать, то – зашить, то – борщ приготовить – этому Петька ещё не научился, а перед сном кинет в рот горсть таблеток и… спать.
Петька исподлобья часто наблюдал за матерью: жалко было её, а подойти – пожалеть – стеснялся.
Мать иногда подойдёт, пригладит его вихрастые кучери, возьмёт за голову обеими руками, прижмётся к его щеке со словами «помощник ты мой, золотой, и чтобы я без тебя делала?»
- Мам, ну ладно, ну чего ты? – отрывая от себя её руки, бормотал он, а у самого сердце от жалости сжималось и хотелось иногда заплакать.
А когда матери совсем плохо стало, да так, что даже «скорую» пришлось вызывать, Петька страшно испугался: «А вдруг и мать помрёт, как же они будут? Как он один с сёстрами управляться будет?"
Скорей бы уже 16-ть! Пойти на работу, чтоб матери помочь, чтоб не рвалась на части, а то на работе и за медсестру и за уборщицу и за сторожа. Всё, что только можно на себя взвалила, а денег - пшик получает. Пенсия на них – на детей – тоже копеечная – едва на одежду хватает.
Девчонки играли во дворе с собакой.
Петька нажарил картошки, сделал салат, нарезал хлеб, чай заварил – ждал с работы мать. Почёсывая свой затылок и поглядывая в окошко, думал, как это матери про «трояк» сказать, чтоб она не очень расстроилась.
А вот и она: с виду, как девочка, маленькая, худенькая.
Девчонки с ходу налетели на неё: «мама пришла….». Казалось, что они сейчас собьют её с ног. Она присела, обхватила их обеими руками, а они – с двух сторон обняв её за шею, прижались к ней, как цыплята.
Так три головы и торчали вместе, будто, застыли, пока Петька не крикнул: «Ну, хватит вам - картошка стынет, давайте скорей, есть хочется.»
Девчонки с криком «ура-а-а» сразу отцепились от матери и понеслись на веранду.
- Руки мыть, грязнули!
- Мы – не грязнули, мы – роднули, - орали девчонки, попеременно тыкая руками в умывальник и разбрызгивая вокруг себя воду.
Мать , посмеиваясь, подошла к Петьке, чмокнула в щёку и отдала тяжёлую сумку – опять что-то из больницы принесла, ей Семёновна – повариха – то одного подбросит, то другого, а то и больные, чем угостят.
- Петь, курам давал?
- Давал!
- А Маньку кормил? Манька – коза, которую Петьке пришлось не только кормить, но ещё и доить научиться. И он больше всего на свете боялся, чтоб об этом не узнали пацаны – засмеют.
- Кормил!
- Молодец, ты мой! Устала я что-то!
- Мам, а ты поешь, да ложись – отдохни.
- Нет, Петь, нужно девчонкам на лето наряды подоставать, да посмотреть, с чего выросли, что отпустить, что переделать – завтра жара ударит, а у них летнее не готово. И, немного помолчав, добавила: «а может, что и новое пошить! Петь, а что у тебя? Тебе бы майку на лето новую прикупить…
- Мам, я обойдусь, а вот за девчонок – за сад – платить нужно. Мне сегодня Надежда Ивановна снова напомнила.
- Ой, сыночек, вот получу – заплатим. Только не знаю, как будем... Девчонки из сандалей повылезли – нужно что-то покупать. У тебя, вон, скоро, пальцы из кроссовок торчать будут . Прямо не знаю, что делать? У курей корм заканчивается, а дядя Ваня что-то ничего по дешёвке не предлагает, а с рынка – не накормишь – очень дорого. Скорей бы лето, на травку перейдут, всё легче хоть курей бы было прокормить.
- Мам, а я на работу собрался. Дядя Петя обещал пристроить, говорит, скотник ему нужен, ну, помощник.
- Ну да, конечно, дядя Петя твой будет самогон квасить, а ты будешь за него работать и копейки потом получишь. Петь, ты уж лучше бы почтальоном пошёл. Вон, на нашей улице уже 3 месяца, как его нет. Валька в «декрет» ушла, а старики сами на почту за пенсией ходят, да сами себе письма разносят.
- Ты что, мам, хочешь, чтобы пацаны меня засмеяли: «Петька-почтальон». Это же женское дело.
- А почему женское? Кто сказал? Ладно, Петь, нужно подумать. Ну а что у тебя в школе? Когда последний звонок?
- Мам, по химии «трояк» вышел, а по остальным – нормально. По математике и литературе – 5-ки, по русскому, физике – 4-ки. Ну, в общем, всё нормально. Мам, ты не расстраивайся, за 9-й класс у меня не будет троек, вот увидишь.
- Петь, ну как же так? Мы же с тобою договаривались: тебе хорошо учиться надо, чтобы дальше потом смог куда пойти..
- Мам, мне работать нужно, а не учиться. Ты уже скоро с ног будешь падать, а я, здоровый слон, буду за партой сидеть…
Мать рассмеялась: «Ну, какой же ты у меня «слон»? Ты такой ещё маленький, щупленький. Тоже мне скажешь – слон! Да, сынок, уж и не знаю, как нам быть. Я так хочу, чтобы ты учился дальше, чтобы врачом стал или лётчиком.
- Ну, ты скажешь, мам! Знаешь сколько денег нужно, чтобы на врача или лётчика выучиться?
- Знаю, детка, но, ведь, если пойдёшь в военное, там, ведь, на казённых харчах – и специальность в руках и жизнь светлая…
- Ладно, мам! Поживём-увидим! А сейчас мне нужно бы на лето куда устроиться. С бабой Верой говорила? Она за девчонками присмотрит, если что…?
- Говорила…! Присмотрит…! Только не больно я на неё надеюсь, запьёт снова и девчонок не найдёшь – растеряет.
Баба Вера – отцова мать – бабушка Петькина и сестёр. После смерти деда пристрастилась к самогонке. Пока жив был отец – сын её – он её прижучивал иногда, она его побаивалась, а когда отец умер – после смерти сына совсем «с катушек слетела». Сначала помогала матери – с девчонками, с живностью управляться, а потом, как запьёт, по неделе из хаты своей не выходит. И жалко её и обидно, могла бы помочь Петьке, матери, а тут, наоборот, ещё и им приходится её помогать, раньше хоть сама "чачу" заводила, да пила, а теперь, получит пенсию – всю на водку изведёт, иногда хлеба в доме нет по неделе.
Петька - жалостливый, идёт из «хлебного», по дороге к бабке заглянет, отругает за то, что она опять пьяная, но хлеба отрежет, оставит.
- Внучек, кормилец ты мой! – и тут же заголосит : «Ой, Витенька ты мой, Витенька, и на кого ж ты нас всех оставил?
Тут уж Петька не выдерживает. Как только об отце бабушка «запоёт», он пулей из дома вылетает.
С «последнего звонка» Петька шёл домой неторопливо: куда податься? Эти мысли уже больше месяца занимали его голову. Где денег можно заработать? Куда устроиться?
Вдруг, перед ним, прямо у перекрёстка, затормозила машина – УАЗик председателя поселкового Совета.
- Петя, Бочаров, привет!
- А, Геннадий Васильевич, здравствуйте!
- Слушай, Пётр, дело к тебе есть. Я слышал, ты хочешь летом поработать. Хвалю! Молодец! Матери твоей помощь, ох, как нужна! Слушай, у меня к тебе предложение есть, давай, заходи завтра с утра в Правление – потолкуем. Да и с матерью твоей поговорить бы надо…
- Нет, мать прийти не сможет, она же на работе, а я приду. А что за работа? Я смогу?
- Сможешь, сможешь, вот придёшь – поговорим.
- Ладно, приду! Спасибо, Геннадий Васильевич!
Настроение у Петьки сразу поднялось: «Ух, ты, здорово! Вот и голову ломать не надо". Наклонился, поднял с земли камень и со всего маху метнул его высоко в небо. Потом подпрыгнул, крутнулся вокруг себя на одной пятке и, почти вприпрыжку, помчался домой.
Дома всё «горело» в руках: и в доме убрался и сварил какой-то суп, потом – кашу, погладил себе штаны, девчонкам – платья. При этом всё время напевал привязавшуюся мелодию: «капитан, капитан – улыбнитесь…»
Глянул на себя в зеркало, пригладил ладонью свои вихри и помчался в садик за сёстрами.
- Скорей бы мать пришла! Вот обрадуется!
Нетерпеливо поглядывая на калитку, когда же она покажется, наводил порядок на своём столе: учебники, тетради можно убрать подальше, линейки, угольники, ручки, карандаши – всё с глаз долой на целое лето, целых 3 месяца.
Настроение – лучше не придумаешь, хочется от радости прыгать и скакать.
Девчонки, почувствовав, что у брата то самое настроение, когда к нему можно поприставать, дружно налетели на него, повалили на диван и, одна «оседлала» его, усевшись прямо на живот, а другая – на ноги. Началась борьба. Не заметили, как мать вошла в дом.
- Боже! Что это у вас за бедлам? Что за побоище? Девчонки, да вы же задушите так своего братика….
- Ой, мам, а мы и не заметили, как ты вошла. Ну, всё, всё, хватит, отстали, кому сказал – отстали… Ольга! Татьяна!....
Девчонки мигом соскочили с дивана. Уж, если «Ольга и Татьяна!» то тут уже всё – играм конец.
Пока мать умывалась, переодевалась, Петька собрал на стол и нетерпеливо ждал, когда же он сможет сказать матери новость.
- Ну, что новенького? – мать, наконец, присела на стул, - Как прошёл «последний звонок»? Ну а у вас, стрекозы, как дела?
Девчонки что-то защебетали с двух сторон, а Петька ждал, когда же и он сможет вставить своё слово.
- Мам, а у меня хорошая новость. Меня Василич на работу зовёт.
- Какой «Василич»?
- Ну, какой, какой, ну наш Пред. Совета.
- Да ну? И куда же?
- Не знаю, не сказал. Позвал завтра в Правление. Сказал там и скажет.
- А чего так? Что сразу не мог сказать?
- Не…, не сказал – надо в Правление прийти, и тебя звал, да я ему сказал, что ты не сможешь.
- Ну, правильно сказал. Только странно как-то – чего не сказать бы сразу?
- Не знаю. Вот завтра пойду и узнаю.
- Ну ладно, давайте отдыхать, устала я. Девчонки, а я вам из библиотеки новые сказки принесла – пошли читать.
В доме раздалось дружное «ура», и все трое ушли в комнату, а Петька, убирая со стола, мыл посуду и всё думал, что за работу ему предложит Васильич.
Утром поднялся чуть свет, всё на часы поглядывал: когда же уже идти?Подгонял девчонок: скорее, скорее собирайтесь, опоздаем в «сад». Девчонок в сад сдал и бегом к Правлению. Сторож удивился: «Ты чего, парень, так рано? Никого ещё нет."
- Ничего, я подожду. Василич велел мне с утра прийти…
- Так то ж, с утра, часам к 9-ти, а ты чё примчался к 8-ми?
- Ну я не знал, подожду.
Где-то, через полчаса из-за угла «вырулил», наконец, и Васильич.
- А, Петька, ты уже тут? Ну, заходи, заходи, садись!
Петька нетерпеливо помялся возле стола, присел на край стула.
- Да ты садись, садись поудобнее. Я – сейчас. – Поднял трубку, позвонил кому-то, поговорил, а потом к Петьке:
- Ну, что давай поговорим. Только ты сначала выслушай меня, потом подумаешь, а потом уже слово своё и скажешь. Ладно?
- Ну, ладно, давайте!
- Значит, так, Пётр, ты знаешь, что через три дня 1-е июня?
- Ну, знаю.
- А знаешь, какое событие у нас в посёлке всегда происходит 1-го июня?
- Нет, а какое?
- Ну как же, ну припоминай. Тебя это тоже касается.
- Не знаю.
- Да знаешь, знаешь, только подумать не хочешь.
- Геннадий Васильевич, ну, правда, не знаю, ну скажите…
- Скажу, скажу, коль уж пригласил. Только ты сразу в пузырь не лезь, ладно?
Петька пожал плечами.
- Так вот, Пётр, свет батькович, 1-го июня каждого года в нашем посёлке всегда начинается сезон коллективного выпаса нашей домашней скотины: коров, коз, ну, в том числе, и вашей козы. Ну, что, вспомнил?
- Ну, вспомнил, и что из этого?
- А то, свет мой батькович, Пётр, что приведут наши селяне свою скотину на Гурьев Луг, а пасти эту скотину будет и некому. Митрич-то наш совсем с ног свалился, какую неделю уже не может подняться, а, может, уже и совсем не поднимется, ну-ка мужику под 80-ть. А я, вот 3-ю неделю голову ломаю: кого на это дело поставить? Нет никого такого, кому можно было бы скотину доверить. Вот я о тебе и подумал: может, выручишь?
Петька вскочил со стула: «Да Вы что, Геннадий Васильевич? Вы что – меня в пастухи? Да, меня же пацаны засмеют. Да Вы что? Да ни за что!»
-Стой, парень, стой, не горячись. Ну давай вместе покумекаем – может ты мне что подскажешь?
-Да я что? Я знаю, разве, что Вам подсказать? Искать надо кого-нибудь.
- Вот, видишь? Искать… А 1-е июня уже через 3 дня, а скотине нужна травка, сколько ей на сене сидеть? А я никого присмотреть не могу: то – пьющий, того и гляди, пропьёт какую скотину, то – убогий – за скотиной не ускачет, у кого – грыжа, у кого – позвоночник… В общем, нет у нас таких стариков больше, чтоб к этому делу приставить. А молодые, сам знаешь, все в город подались. У них семьи, уж точно не пойдут скотину пасти
- А я что, крайний? Да я лучше кирпичи, где таскать буду. Ведь, засмеют же все : и пацаны и девчата…
- Ну и дураки твои пацаны – бездельники. Им бы по подворотням цигарки смолить, да похабщину тянуть, а ты, я знаю, парень смирный, к спиртному тебя не тянет, ответственный, на тебя можно положиться…
- Нет, Геннадий Васильич, нет! Вы уж не позорьте меня!
- Так, Пётр, давай всё сначала. Ты выслушай меня, как следует, потом с матерью посоветуйся, ну а завтра и слово своё скажешь. Подумаешь сначала, а потом и скажешь. Ты только не перебивай меня, выслушай всё.
Вот смотри, скотине нужна трава? Нужна! Твоей козе нужна? Нужна! Молочка-то уже меньше давать стала скотина – сено-то на исходе, травка нужна ей, а где её взять? Ну, день-другой порвёшь в огороде, а потом, где брать будешь? На тот же луг побежишь и не ты один, а все побегут. Вот представляешь картину? Вместо коз и коров на лугу народу будет тьмища.
Петька хихикнул.
- Хихикай, хихикай, я точно говорю : народ повалит за травкой для своей животины, но не столько сорвёт, сколько затопчет, а, значит, скотине травы меньше достанется. Сечёшь? Уже убытки понесут все: скотина опять же травки станет не доедать, значит надои не повысит…
- Геннадий Васильевич, да Вы – философ. Прямо целую науку тут развели.
- А ты слушай, слушай, не перебивай. Опять же, люди время своё лишнее потратят, за травкой-то бегая. То ли один человек со скотиной ходит, то ли толпа - каждый со своею. Время тратят, а то , ведь, делом каким бы занимался народ. Ну а если пьяницу какого на это дело приставить, сам знаешь – уснёт, а скотина разбежится – всем плохо, а кто и скотинушки своей не досчитается. А время придёт – за зарплатой прибежит этот нерадивый и требовать будет. А я тут покумекал, думаю в этом году чуть больше платить, чем в прошлом. Жалко, если хорошая зарплата дураку достанется.
Вот о тебе и подумал: деньги твоей семье, ох, как нужны, 2500 буду платить в месяц, да и хозяева будут приплачивать. Вот, 1-го будет сход, договоримся, кто чем будет платить. Да ты сам знаешь, за хороший уход каждая хозяйка чего-нибудь несёт смотрителю: то- творожку, то- маслица, то пирожков напечёт. Митрич свою зарплату совсем не тратил – вся целёхонькая была. Тем жил, что народ давал, а это – не мало. Поверь!
- Да что ж, я побираться буду?
- А это, Пётр, не побирушки, это – людская благодарность. И чем лучше ты будешь скотину пасти – тем больше тебе будет благодарности. Потом: читать сможешь на свежем воздухе, если что упустил по учёбе, можешь дело поправить; литературу, что на лето задали, время будет почитать. Да ещё и экономия: за свою-то козу ничего платить не нужно будет. Девчонок своих иногда можешь с собою брать, а если будут слушаться, то и вовсе можно из садика их на лето забрать, за «сад» платить не придётся, пусть себе бегают на свежем воздухе, а народ не только тебя и их прокормит. Ну, в общем, работа, как говорят, не пыльная, но заработная.
- Да мне лучше бы «пыльную».
- А ты, вот подумай, что лучше. Ну, будешь вкалывать где-нибудь на стройке, домой приходить уставший, времени, чтоб матери помочь, не будет. Все заботы по дому на неё лягут: есть приготовить, убраться, с девчонками – всё ей одной придётся. Ну… деньги принесёшь, а мать «уходишь» за лето – тебе-то не до домашних дел будет.
А я тебе дело предлагаю, только к нему нужно подойти правильно. Ну а те, что смеяться будут – дураки. Посмеются, да перестанут, когда поймут, что ты дело делаешь, а они – дурака валяют. Если – умный, не станешь обращать внимания на этих лентяев.
Ну вот, брат, какие дела! Так что, давай, подумай: и тебе польза и нас выручишь.
- Да нет, Геннадий Васильевич, нет, я не смогу, нет!
- А ты не торопись, не торопись говорить своё «нет», с матерью посоветуйся, сам мозгами пошевели, просчитай. Одним словом, давай – до завтра!
- Ладно, только – нет, я не соглашусь. Ищите кого, ладно?
- Ладно, ладно, иди : утро вечера мудренее. Утром придёшь, свое слово последнее и скажешь. Давай! Пока!
Петька вышел из Правления туча-тучей: ну и выдумал Василич – Петька Бочаров – пастух! Ха-ха-ха! Да ни за что! Во, придумал! Тьфу!
От злости Петька пнул со всей силы камень, попавшийся на пути, пнул и взвыл от боли, ухватился за носок кроссовки и завертелся на одной ноге: «У-у-у-у! Дурак! У-у-у!» . Попрыгав на одной ноге, захромал дальше.
Дома всё валилось из рук: разбил тарелку, уронил миску с огурцами, пришлось лазить по полу, собирать, зацепился за ножку стола, чуть не свалил, обжёгся об чайник… . В общем, всё, буквально, всё летело, гремело, всё, что
попадалось под руки.
Девчонки в садике сразу заметили, что брат «не в духе». Тихие и присмиревшие, они спокойно шли рядом с Петькой, и то – одна, то – другая посматривали на брата снизу вверх.
Петька шёл хмурый, всю дорогу молчал. Девчонки понимали, что сейчас лучше его не трогать.
Когда пришла мать, Петька, размахивая руками, на повышенных тонах пытался пересказать ей весь свой разговор с Васильевичем.
Мать видела – Петька нервничает, и молча слушала, наблюдая, как он метался по комнате и возмущался предложением Пред.Совета.
Когда Петька выдохся, она тихо сказала: «сядь, поешь, успокойся, ну нет, так нет. Найдёшь что-нибудь другое, хотя… Василич в чём-то прав.»
- Ма, ну в чём он прав? Молодого парня – в пастухи! Это ж – насмешка!
- Петь, ну он хотел, как лучше, и тебе и народу, чего ты так? Ну, хватит, успокойся.
- Ладно, мам, проехали ! Всё!
- Петь, а что это значит «проехали»?
- Ну, мам, теперь так говорят.
- Да? Ладно! Петь, так ты завтра так и скажешь: не согласен, мол…?
- Ну да, так и скажу!
- Петь, а может как-то по-другому?
- Ну, мам, ну как по-другому?
- Петенька, его же тоже понять можно: о народе печётся, ну где он пастуха возьмёт вот так сразу? Может, недельку-другую поможешь ему? Пока он найдёт кого, а ?
- Ну, мама, ну что ты говоришь?
- Ну, что я говорю? Дело я говорю. Да и прав в чём-то Василич, ты, может подумаешь?
- Ма! Ты, что согласна, чтоб сын у тебя пастухом стал, мам…?
- Ну что ты, Петя, ты же знаешь, что я хочу, чтобы ты стал или летчиком или военным. Ну а разве все ими сразу становились? Наверно же, тоже сначала где-то кем-то, может, простыми подметайлами работали… Ладно, Петь, давай – до утра. Ну не зря же говорят: утро вечера мудренее. Иди, ложись! Я девчонок уложу и тоже лягу – что-то мне нездоровится.
Петька посмотрел на мать: какая-то бледная, уставшая, а ту, ещё, и он «нагружает» её.
Ему опять стало её невыносимо жалко.
Утром он отвёл девчонок в садик и отправился в сельсовет, чтобы сказать Васильичу своё окончательное «нет».
Васильич уже был на месте.
- А, Бочаров, проходи, садись, я сейчас. Посиди, у меня тут дело неотложное – произнёс он и вышел.
Петька слышал, как он на кого-то кричал, ругался, а когда вошёл, то одной рукой держался за сердце, а другой доставал таблетки из кармана. Быстро бросил одну в рот, запил водой...
Петька молча наблюдал за ним.
Васильич сел за стол и чертыхнулся: «ну, черти, ну сколько пить можно? Вот чуть цистерну с бензином не перевернули, А? У-у, злодеи!
Посидел, помолчал, а потом вдруг:
- Ну а ты что? Согласен?
Неожиданно для себя, Петька, почти заикаясь, вдруг, сказал: «Со-согласен!-
- Ну вот и молодец! 1-го в 7 утра у околицы – сбор. Давай, приходи!
Петька медленно поднялся и, сам не понимая, что он вдруг «ляпнул» Васильичу, ещё медленне пошёл к двери, остановился, хотел повернуться и сказать «Да, нет, я не согласен, я…» Но, когда он увидел Васильича, бледного, держащегося за сердце, молча открыл дверь и вышел.
Домой шёл медленно, не понимая того, как это у него вырвалось «согласен». И что теперь?
Мать пришла с работы и, первым делом, ухватилась за таблетки, ни о чём не спрашивая Петьку, прилегла на диван.
- Мам, ты чего? А знаешь, я согласился, сказал, что выручу, пойду смотреть скотину.
Она как-то странно посмотрела на сына и сказала, как всегда: «умница, помощник ты мой золотой, и что бы я без тебя делала?
- Мам, а как же ты будешь управляться с девчонками? Кто их в «сад» водить будет, кто забирать?
- Ну, кто? Я, конечно! Справлюсь как-то, да, ведь и ты не до поздна будешь – в 6-ть скотина дома должна быть – доиться должна.
-А утром?
- Петь, да ты не волнуйся, справимся. Бабу Веру поднапряжём, если что…
Петька молча стал собираться на эту странную для него работу: достал отцовскую «робу», примерил – великовато немного, но ничего, штаны можно подшить, рубашку ушить, а вот с обувкой – беда, отцовы – велики, свои кроссовки, малы уже. «Хотя, кто там меня увидит? - размышлял Петька - босиком побегаю, говорят от этого только польза – ходить по земле босым.»
1-го числа мать пораньше поднялась сама, подняла и Петьку, собрала ему «кузовок» как когда-то собирала отцу. Положила 4 яйца, несколько картошек, хлеба, кусочек варёной колбасы, да в термос чаю заварила.
- Петь, не мало, а? Ну, наверно же, кто-то чего-нибудь ещё принесёт. Митричу-то всегда чего-то собирали.
- Ма, да стыдно брать-то у людей, хватит мне…
- Стыдно, сынок, знаю, но ты не стыдись, не с протянутой рукой стоять будешь – работу выполнять, а люди тебе за это платить будут. Это – твоя зарплата.
Петька понурил голову, взял пакет с едой, лозину, приготовленную с вечера, вывел Маньку и пошагали они вдвоём. Манька послушно шагала рядом, наверно, привыкла уже к Петьке, слушалась его с полуслова.
- Ну, что, Маня, будешь моей помощницей, а? – пытался как-то себя он развеселить.
То – оттуда, то – оттуда показывался народ со своей скотиной.
Петька шагал со страхом: как люди-то на него посмотрят?
Васильич подъехал на машине. В руках у него был кнут. Народ обступил его: «Василич, а где же Митрич? Или кто другой будет?
Председатель помолчал, а потом сказал: «Другой!» и, глянув на Петьку, который стоял в стороне со своей Манькой, крикнул: «Петь, иди сюда! Ну чего ты там стоишь?"
Петька медленно подошёл к Васильичу, держа за поводок Маньку.
Председатель положил ему руку на плечо и громко сказал: «Ну, что народ честной, прошу любить и жаловать, Петя Бочров согласился выручить нас, поработать пока за Митрича, пока тот на ноги не станет. Ну а как поднимется… в общем, вот пока, Пётр попасёт вашу скотину. Парень серьёзный. Думаю, всё будет хорошо."
Петька стоял, низко опустив голову, уши его горели, будто их ему, кто надрал, стыдно было поднять голову.
Народ сначала затих – от неожиданности, а потом загалдели : «Молодой, куда ему скотину доверять, да не справится он….
- Ну, тогда давайте решать, кто из вас согласен на это дело? Давайте, предлагайте! Ну? Чего молчите? Давайте… или можно по одному каждый день отрабатывать – по очереди. Только сами знаете, скотина должна привыкнуть к одному, тогда и справляться с нею легче, а так будет шарахаться, когда каждый день смотрящий меняться будет.
Люди притихли, а потом снова загалдели: «Ладно, пусть попробует, может и получится.»
А потом Колькина мать, вдруг, спросила: «Петь, ну а ты сам-то как думаешь, справишься, не упустишь скотину?»
У Петьки во рту пересохло, и он тихо промямлил: « Не знаю, тёть Кать, буду стараться».
Ну, тут и остальной народ загалдел: «Да чё там не справится? Молодой, здоровый – любую догонит, если какая отобьётся, парень - нормальный , давай, Петька доверяем тебе свою скотину…»
Ну вот, Пётр, вопрос и решён, вот тебе орудие производства и… давай… с Богом ! - и вложил ему в руку кнут.
- Ну а теперь, народ, давай договариваться, по сколько ещё платить будет каждый хозяин. Я буду платить две с половиной, но сами знаете, этого мало, а я больше не могу, так что давайте решать, по сколько приплачивать будете. Так, Петька, а ты давай начинай скотину считать – сколько привели.
Петька отошёл в сторону и к нему стали подводить кто кого, кто – корову, кто – козу, кто 2-х, кто – 3-х. Он насчитал 106 штук. О-го-го! Справится ли, не потеряет ли кого? Краем уха слышал, что народ кто по тридцатнику предлагал платить, кто-то по полсотни с головы, кто – деньгами, кто- продуктами.
Васильич молча слушал, пока всем не надоело орать. Скотина уже мирно пощипывала траву. Петька стоял в стороне, поглядывая на неё, и пытался в уме подсчитать, сколько же ещё к тем 2-м с половиной будет добавка. Если решат по 30-ке, то за 100 штук – 3000 в месяц, а если по полсотни, то все 5000. Ничего себе! Он и не думал, что так здорово может получиться.
Наконец, Васильич поднял руку: «Ну, всё, хватит! Значит так: полсотни – за одну голову, у кого больше двух – по тридцатке с головы, пойдёт?
Народ снова загалдел: кто-то соглашался, кто-то – нет. Он пытался всех перекричать: «Шабаш, люди, слушай, что скажу дальше».
- Сами знаете, из какой Петька семьи. Галина (это Петькина мать)тянет одна трёх ребят, да и вам ещё всем помогает, когда к ней бежите: кому – укол, кому таблетку какую…, так вы её мальца не обижайте! Парень стеснительный, может от чего и отказываться будет, так вы следите за этим, чтоб, как Митрича, не обижали. Так что, не жадничайте: у кого кусок сала лишний будет, у кого – маслица – не стесняйтесь, приносите. А брать не будет – гордый он – так молча кузовки ему оставляйте, кому чего не жалко.
- Да, ладно, Василич, не обидим! Не боИсь!
- Ну, так вот, значит, отработает парень неделю, посмотрите, как справляется и чтоб начали ему зарплату приносить. Понятно? А ты, Петь, тетрадку заведи, да фамилии всех выпиши, да как скотину звать – напротив хозяйской фамилии, да сколько её. Ну а когда буду тебе платить, пиши, за какой месяц и сколько уплатили и роспись требуй, чтоб была. Понятно тебе?
Сгорая от стыда, Петька промямлил: «Понятно».
Народ стал расходиться, а Петька, держа в руках кнут, пошёл к скотине. «Господи, да её тут – тьма, как же я с нею справлюсь – не потерять бы кого.»
Некоторые хозяева подходили к Петьке и совали ему в руки какие-то пакетики, наверное, с пирожками, о которых говорил Васильич, и со словами «Петь, мы на тебя надеемся, смотри тут за моей бурёнкой», спешно уходили.
Петька смущённо отвечал: "Постараюсь"
Когда вечером Петька вместе с Манькой вернулись домой, дома его уже ждали мать и сёстры. Петька выложил из сумки на стол всё, чем его одарили селяне. Мать расплакалась, такого количества еды в доме у них уже давно не было: штук 30 пирожков, кружочек колбасы домашней, кусок сала с прожилочками, два куска масла и сколько-то творога.
- Петь, Петя – да это ж! Это же так много. Нам на сколько хватит…!
- Ну, мам, а ещё и платить будут. По полтиннику – за 1 голову, по 30-ке, если больше 2-х. Так что за лето соберём, крышу поправим, дорожки во дворе зальём, наши-то совсем повыщербнулись, - деловито, как-то по-взрослому, по-мужски, заговорил Пётр.
- Помощник ты мой! А теперь ещё и кормилец - произнесла мать и стала убирать принесённое.
Петька сидел за столом, уставший, но счастливый. Девчонки за обе щёки уплетали хлеб, густо намазанный маслом – в одной руке, а в другой- по куску колбасы. Такого праздника в доме давно уже не было.
Петька был счастлив!
Пролетело пол-лета. Петька привык к своей работе, ему даже стало нравитьтся. Всех коров и коз уже знал по именам. Ему было интересно наблюдать за ними. Да и скотина уже знала Петьку. Стоило ему позвать какую, как она отделялась от стада и шла на Петькин голос. Он не переставал этому удивляться: надо же, вроде, как умные, как люди…
Постепенно он так привык к своим питомцам, что даже стал их подлечивать. Полез в отцовы закрома, подоставал там какие-то мази, присыпки – отец ветврачом был на ферме – и давай: кому ранку помажет, кому присыпкой присыпет, а кому и просто холку почешет.
Народ Петьку полюбил. Увидели, что с душой парень к делу относится, харчей не жалели: кто картошкой молодой побалует, кто лучком-чесночком. У Петьки участок небольшой при доме, что успевают, посадят с матерью, а так всё деревья – яблони, да сливы, вырубить бы нужно. Отец всё собирался, чтоб под картошку место освободить, в тени-то ничего не растёт… Не успел! Теперь вот Петьке нужно это сделать. Наверное, этой осенью, отплодоносят, нужно вырубать, а то толку: сушкой яблочной, да сливовой уже весь чердак завален, и повидло уже в горло не лезет. А картошки, что вырастает, на зиму не хватает.
Несколько раз на Луг прибегала Надька с девчонками. Баба Вера опять запила, мать попросила Надьку присмотреть за ними. А она – за них, да к Петьке на луг. Девчонки бегают, цветочки собирают, а они с Надькой рядышком сидят и, он ей то про коров чего расскажет, а то о том, что в книжках прочитал. Сама-то Надька читать не больно любит, а Петька уже почти всё перечитал, что на лето задали. Надька сидит, слушает, приумолкнет, а у него душа радуется.
Как-то прибежала зарёванная.
- Ты чего, Надь?
- Колька опять! Увидел, что к тебе бегаю, на всю улицу орать стал: «Опять к своему скотнику бежишь? Ну, давай-давай, курочка, беги к своему Петушку. Смотрите там цыпляток не начните высиживать».
Петька покраснел – до самых пяток. Ему казалось, что не только уши, а всё его тело горит, как в огне. Сжал кулаки: «Ну, Никола, допросится, похоже, и вправду морду бить нужно»
- Петь, а ты сможешь? Он же – вон какой здоровущий, на голову выше тебя.
- Смогу! Дай время!
- Петь, а Колька ребят подбивает – к тебе сюда прийти. Наверно, чтоб над тобой посмеяться.
Петька совсем побагровел, так, что Надька даже испугалась: «Петь, ты чего? Глянь какой, аж бордовый весь. У тебя, что, давление поднялось?
- Иди ты со своим давлением. Да Кольке своему скажи: прийдёт – получит.
- А он и не мой! Чего это он мой?
- Иди…
- Ну и пойду, подумаешь! Чё гонишь-то? Я-то тебе чего сделала?
И умчалась.
А Петька задумался, а что если вправду Колька с компанией заявится, что делать-то ему, со всеми-то ему не справиться. Он поднялся и пошёл по кустам, стал палку покрепче присматривать, а потом , вдруг, подумал: «А как это цыгане кнутом с ног сшибают? Вон как в фильме про Будулая. А что, если попробовать?»
И Петька начал крутить кнутом – направо, налево, хлестать по земле и срубать им траву.
- Ух ты! А здорово! Если сунутся – хлыстом отважу, пусть только сунутся.
Прошло несколько дней. Петька уже и забыл про Кольку, как вдруг, вся Колькина компания заявилась на луг.
- Ну, чё, Петь как ты тут? Мычать да блеять ещё не научился со своими козами да коровами? – и давай хохотать во все 5 ртов.
-Не. Он их доить учится, классным дояром хочет заделаться, - пытался острить другой.
- Петька, сколько ты ещё хвосты крутить коровам будешь?, - задирался третий.
- Он им не хвосты крутит, он их в цирк готовит, выступать с ними будет, смотри, какие они у него смирные…
И давай, улюлюкать, да бегать по лугу так, что скотина шарахаться стала.
- Петька, эй, пастух, а где же твоя Пастушка? Вы тут пастушат ещё не настрогали…?
Петька молчал, но желваки на скулах заходили, ладони сжались в кулаки, уши загорелись, значит, побагровел весь. Молча пошёл на пацанов, стегая направо и налево хлыстом.
- Петька, ты чё? Мы чё тебе – коровы?
Петька продолжал молча наступать на компанию.
Улюлюкая, они отходили назад – к кустам.
- Петь, ты чё…?
Петька поднял хлыст и, сам того от себя не ожидая, хлестанул одного из пацанов. Федька взвыл не своим голосом:
- Ненормальный, ты чё, псих, что ли, озверел тут со своей скотиной совсем?
Петька не унимался. Пацаны вразброс разлетелись по сторонам. Петька ещё раз поднял хлыст и хватанул по первому попавшемуся. Попавшимся оказался Колька. Колька попятился назад, а потом, будто обо что-то споткнувшись, упал.
Петька повернулся и пошёл к скотине. Оглянувшись, увидел, Колька, как лежал на земле, так и лежит, а вся братия медленно к нему подходит. Петька остановился.
- Ты, чё, дурак, - заорал один из «гостей» - ты Кольку убил. Полоумный, ты чё?
Петька испугался: «А, вдруг и вправду убил? Да ну, хлыстом? Нет , этого быть не может" и пошёл дальше.
- Петька... – вдруг раздался душераздирающий вопль – Петька, ты и вправду его убил…!
Петька повернулся и бегом к Кольке. Пацаны стояли над ним, а Колька лежал, не шевелился, а из-под головы его медленно расплывалось пятно крови.
- Коль, ты чё, Колька, - Петька наклонился над ним, потом присел и стал дёргать его за рубашку: «Коль, глаза открой, Коль…». Начал поднимать Колькину голову и вдруг почувствовал, что по его руке потекло что-то горячее.
Петька отдёрнул руку, всю измазанную кровью. Колька лежал бледный и неподвижный. Лица ребят были не лучше.
- Пацаны, скорее «скорую», ну скорее же, бегите! Пацаны, до того, будто оцепеневшие, сорвались с места и понеслись.
«Скорая» приехала только через час. Петька сидел рядом с другом и тупо смотрел перед собою в одну точку.
Потом приехала милиция. Кольку увезли. Колька упал и головой долбанулся о какой-то острый камень…
Хоронили Кольку всем посёлком.
А Петька, укрывшись с головой одеялом, все эти дни не поднимался и не выходил из дома. Лежал и молчал, будто, сам – мёртвый: ни на материны слова, ни на Васильича, ни на кого не реагировал.
Мать плакала, теребила Петьку: «Сыночек, ну хоть чаю попей. Петя, встань, я тебя прошу – встань, тебе будет легче.»
Петька не вставал. Только вечером, когда все улягутся, встанет, воды выпьет, в туалет сходит, и опять под одеяло.
Мать подкараулила этот момент и, когда Петька возвращался, упала перед ним на колени, ухватилась за его ноги и дрожащим голосом стала умолять: «Сыночек, Петенька, родненький мой, прошу тебя, поговори со мною, ну расскажи, что случилось, прошу тебя – не молчи! Я не выдержу этого, я – умру!"
От этих слов Петька вздрогнул, наклонился к матери, помог ей подняться с колен и подвёл к кровати.
- Мам, я не хотел, я не знаю, как это получилось, - наклонился к ней, прислонился к её коленям и… заплакал.
- Поплачь, поплачь, сыночек, говорят, легче становится. И не молчи – говори, говори, что-нибудь говори.
Петька, рыдал, как маленький, всхлипывая и вытирая кулаком сопли.
- Мама, ма, я не хотел, я не хотел, - это всё, что мог выговорить Петька сквозь слёзы.
- Я тебе верю, я верю тебе, сынок. Это – не ты, это всё случайно. Он на камень упал, на острый. Ну, так случилось. Милиция всё это уже знает, Петенька, тебе ничего не будет, не бойся.
- Я не боюсь, ма! Только как же мне жить теперь, как жить дальше? Как на людей смотреть? Ведь, это же из-за меня… А как же Колькина мать? Она же убьёт меня.
Мать, рыдая вместе с сыном, прижимала к себе его голову и повторяла: « не бойся, ничего не бойся, я тебя в обиду не дам.
Через 3 дня приехала милиция и увезла Петьку в район. Мать поехала с ним.
На суд собрался весь посёлок. Кто ругал Кольку, защищая Петьку, кто, наоборот, кричал: «распустилась молодёжь, вот уже до убийства докатились, своих же убивают…"
Петьку осудили условно, как за неосторожные действия, повлекшие за собою смерть.
Мать Кольки орала диким криком: »Убийца!»
А Петька сидел, обхватив голову, и, казалось, что ему всё всё-равно.
Очнулся, когда рядом оказались мать и сёстры, дёргающие его за руку: «Петя, вставай, домой пойдём».
Петька поднялся и, как пьяный, двинулся, поддерживаемый матерью. Сёстры бежали рядом, молча дёргая с одной стороны за юбку матери, с другой – за Петькину штанину..
Дома Петька, исхудавший до костей, выпил целую кружку воды и, вдруг, совсем другим, каким-то взрослым голосом сказал: «Уезжать мне отсюда нужно. Мне здесь не жить!»
Мать расплакалась: «А как же мы? Как же я без тебя?
- Мама, пойми! Здесь я жить не смогу! Я петлю на шею надену – я не выдержу.
Мать закрыла рот рукой, чтоб никто не услышал рвущийся крик. Потом, будто что-то проглотила, тихо сказала: «Хорошо, сынок. Только куда?»
- Не знаю, пойду в милицию, пусть посоветуют. Без их разрешения мне всё равно никуда не уехать.
- Ладно, ладно, Петя, ты пару дней отдохни, поешь хоть, а то совсем исхудал, на ногах не держишься.
Через неделю Петька собрался к материной двоюродной сестре – в Крыловскую. Мать написала ей письмо, слёзно просила приютить Петьку хотя бы на год. Объяснила ей всё.
С этим письмом Петька и уехал.
Тётя Вера, прочитав письмо, покачала головой и сказала: « Петя, погости немного, если хочешь, а на всё время – я не могу. Своих – двое, да и муж не согласится – я это точно знаю. Возвращайся, детка, домой. Перемелется – мука будет. Держись мужиком, ты должен быть рядом с матерью. Если что с нею случится – ты не простишь себе этого."
Петька переночевал, сказал утром «спасибо» и пошёл, а куда и сам не знал: домой он возвращаться не мог!
Дошёл до железной дороги, по рельсам - до тупика, забрался в какой-то заброшенный вагон, упал на голую, грязную полку и стал размышлять, что же ему делать, куда податься? Главное, ему же в милиции нужно отмечаться, а где он нужен с этой отметиной?
Домой? Но как там жить? Там же головы не поднять, на людей – не взглянуть. А с 1 сентября – в школу, а там как? Ребята заулюлюкают, учителя – затюкают…
Двое суток Петька пролежал в вагоне, думал, размышлял…, а потом поднялся с твёрдым решением: ехать домой!
Дома он нужен матери!
Дома он нужен сёстрам!
Он всё выдержит!
Он будет и учиться и работать. Он будет помогать Колькиной матери. Он заработает денег, и поставит Кольке памятник и, всё время, будет просить у него прощения!