НЕНАВИСТЬ И ЛЮБОВЬ
Сегодня у писателя Николая Пацаева был день рожденья – ему исполнилось пятьдесят. Но это событие не радовало Николая. «Еще на один год ближе к смерти», - думал он. Да, Пацаев был пессимистом. Пессимизмом отличались и его книги, обличавшие людские пороки, особенно ненависть. В своих произведениях Николай изобразил все разновидности ненависти: от легкой неприязни до бешеной мизантропии, с которыми он то и дело сталкивался в жизни.
Звонок в дверь вырвал Пацаева из состояния задумчивости. И он пошел открывать. На пороге стоял его товарищ Серафим Калугин, изобретатель-самоучка. В руке он сжимал полиэтиленовую сумку.
Зайдя в коридор, Серафим поздравил Николая с днем рождения и вручил ему подарок – продолговатый плоский предмет со множеством кнопок, над которыми виднелись цифры.
- Что это? – спросил Пацаев.
- Машина времени.
- Серьезно?
- Да.
– А где ты ее взял?
- Сам собрал.
- Молодец! А как ею пользоваться?
- Я тебе потом покажу. А сейчас давай отметим твой юбилей.
Они зашли на кухню, где Калугин вытащил из сумки бутылку вина, кое-какую закуску и разместил все это на столе.
- Давай рюмки, - сказал он.
Николай достал из кухонного шкафа два прозрачных синеватых сосудика, поставил их на столешницу.
- Ну, за тебя! – произнес краткий тост Серафим, когда рюмки были наполнены.
Они выпили и закусили конфетами.
- Почему ты на улицу никогда не выходишь? – спросил Калугин.
- Не хочу.
- Почему не хочешь?
- Мне надоело там постоянно сталкиваться с проявлениями ненависти. Меня все ненавидят.
-Но я-то тебя не ненавижу.
- Ненавидишь.
- Ошибаешься.
- Нет, не ошибаюсь. У тебя по отношению ко мне – самый слабый вид ненависти.
- Кто тебе это сказал?
- Сам знаю. Я – хороший психолог.
- Ну, ладно. Не буду с тобой спорить.
Они выпили еще.
Вскоре бутылка оказалась пустой, и лишь тогда Серафим объяснил Николаю, как пользоваться машиной времени. Потом Калугин ушел.
Оставшись один, Пацаев взял в руки электронный подарок.
«Отправлюсь-ка я в будущее, - решил он. – Может, там люди лучше, чем в моем времени…»
И Николай, включив аппарат, набрал число «2211».
В тот же миг он очутился на вершине большого холма, напоминавшего единственную грудь великанши; второй груди не было; создавалось впечатление, что ее ампутировали.
Подножие холма окружали маленькие деревянные домики, а за ними простирались желтые поля.
Пацаев, убрав машину времени в карман, спустился по узкой тропинке и постучал в калитку одного из домов.
Через несколько секунд калитка отворилась.
Перед Николаем стоял мужчина средних лет. Глаза его были такими теплыми и искрящимися, что походили на два крошечных солнца.
- Здравствуйте! – произнес Пацаев.
- Рад тебя видеть! – отозвался незнакомец.
- Вы не скажете, как пройти в город?
- Нет у нас, брат, никаких городов. Только одни деревни.
- Вы не шутите?
- Нет.
- Но как же так?
- А так. Города противны человеческой природе, а деревни – нет.
- Куда же мне теперь идти?
- Ко мне, - весело рассмеялся хозяин.
- А что я буду у вас делать?
- Первым делом я тебя накормлю.
- Спасибо. Я действительно хочу есть.
Мужчины зашли в дом.
Там, на лавке сидели трое мальчишек, читавших книги. Это были дети хозяина. При появлении Николая они поднялись.
- Рад тебя видеть! – сказал каждый из них. Глаза у ребят оказались такими же добрыми, как у их отца, если не добрее. Должно быть, такого теплого взгляда, как у них, нет даже у ангелов.
Хозяин плавным жестом велел им сесть на лавку.
Тут из сеней вышла красивая женщина, неся в руках белую кастрюлю, свидетельствовавшую своим приятным запахом, что в ней находятся щи. Красавица, оказавшаяся женой хозяина, наполнила щами две тарелки. Затем принесла ложки.
- Садись, брат, - сказал хозяин Пацаеву.
Тот сел за стол вместе с мужчиной.
Когда они съели весь суп, им принесли пшенную кашу, а потом – квас.
Потягивая холодный хлебный напиток, Николай проговорил:
- Вы можете мне не верить, но я прибыл сюда из прошлого.
– Я об этом сразу догадался, - улыбнулся хозяин, - когда ты спросил про город.
Пацаев почесал голову пожелтевшим от табака указательным пальцем.
- Если у вас нет городов, то, выходит, нет и писателей…
- Писатели у нас есть.
- А о чем они пишут? О ненависти?
- А вот ненависти у нас нет.
- Так что же они обличают?
- И обличать у нас нечего.
- Не может быть!
- Может. Мы живем в таком обществе, где все любят друг друга.
- Но разве это возможно?
- Вполне.
Еще раз почесав голову, Николай сказал:
- Но если вы живете в идеальном обществе, то как же в нем возможна литературная деятельность?
- Очень даже возможна.
- Я не понимаю, о чем можно писать, когда все друг друга любят. Писателя к творчеству подталкивает окружающая его ненависть и другие пороки.
- Не только это. У нас писателей подталкивает к творчеству любовь.
- Так они пишут о любви?
- Да.
- А о чем еще?
- Больше ни о чем.
Пацаев тяжело вздохнул.
- А я вот не умею писать о любви.
- Поживи у нас – может быть, научишься.
- Нет, не научусь.
- Тогда поживи просто так. Не обязательно писать.
- Не писать я не могу.
- Значит ты…
- Да, значит я должен вернуться в свое время. Я могу творить только тогда, когда окружен ненавистью.
Николай встал.
- До свидания, - проговорил он.
- Да пребудет с тобой любовь! – откликнулся хозяин, тоже вставая.
- Да пребудет с тобой любовь! – пожелали Пацаеву поднявшиеся дети.
Николай вынул из кармана машину времени и отправил себя в родной 2010 год.