— Вот, держи, сестренка, — Андрокл протянул стоящей напротив него совсем еще юной девушке, почти девочке, не слишком умело, но старательно и с любовью вырезанную из кусочка дерева небольшую сову.
Слегка подрагивающими от волнения пальцами приняла Филона дар. Подняла на брата повлажневший взор.
— Ты вернешься, ведь правда?
Тот лишь покачал головой:
— Я не знаю. Персов слишком много. Я ничего не могу обещать.
Девушка всхлипнула. Едва заметно вздохнув, брат обнял сестру и прижал к груди. Поцеловал в макушку.
— Не волнуйся, все будет так, как решат боги. Надеюсь, что они на нашей стороне. Жизнь моя, как и судьба Афин, в их руках. Прощай, малышка, мне нужно идти.
У ворот его уже давно поджидал друг. Деликатно отвернувшись, чтобы не мешать прощанию товарища с семьей, он изучал освещенный солнечными лучами Акрополь и думал о том, суждено ли ему еще раз увидеть этот город, или армия Дария раздавит их.
— Вот, возьми, — протянула ему Филона пару лепешек, — поешьте в дороге.
Андрокл улыбнулся и вновь поцеловал сестру.
— Иди в дом, — сказал он ей и, бросив последний взгляд на видневшуюся в окне фигуру матери, пошел вперед, больше уже не оглядываясь.
Филона наложила еще один стежок и, завязав узелок, потянулась обрезать нитку. Мысли ее, как и все предыдущие дни, вновь крутились возле одного и того же, отнимая силы и не давая работать. Брат. Что с ним? Где он сейчас и вернется ли домой живым? Помогая матери управляться с делами по дому, отдавая приказания прислуге, втыкая нитку в иголку — за всеми этими делами она вновь и вновь размышляла об этом. Смех брата, чистый и звонкий, вновь звучал у нее в ушах. То она вспоминала, как он катал ее маленькую на спине, изображая лошадь, кружил ее и играл с ней в прятки, то ее внутреннему взору представлялась картина, как вороны клюют его растерзанный труп, и крик отчаяния невольно слетал в такие моменты с ее уст.
Едва солнечный диск касался своим нижним краем оливковой рощи и работа Филоны по дому заканчивалась, она, взяв сову, выходила в сад и, встав тихонько под деревьями, неслышно молилась, мыслями уносясь туда, где находился сейчас ее брат, благополучное возвращение которого занимало все ее помыслы.
То же самое солнце, что светило сейчас над Афинами, всходило и над Марафонской долиной. Бой только недавно начался, а Андрокл чувствовал, что уже устал. Плечи его ломило, дыхание сбилось. Вскидывая раз за разом руку, он проклинал себя за то, что, увлеченный сердечными делами, так часто в последние месяцы уклонялся от тренировок в палестре. Результат своего легкомыслия он ощущал сейчас слишком сильно.
«Давать клятвы богам, — думал он, — не имеет смысла. Однако если я все же выберусь отсюда живым, больше такой глупости не совершу. И детям своим, если они у меня будут, не дам.»
Уколов палец, Филона вскрикнула. Отложила иглу и с недоумением и изрядной долей тревоги уставилась на кровоточащую ранку.
— Афина, — прошептала она, бросив взгляд на свой талисман, и замерла, едва слышно зашептав что-то.
Тут на плечо ее легла чья-то ладонь.
— Мама? — спросила она, обернувшись.
Под глазами матери, не старой и все еще красивой женщины, залегли тени. Лицо ее осунулось и потемнело. Она в последние дни говорила редко, погруженная в свои мысли, и передвигалась по дому словно тень.
Сердце Филоны сжалось от сострадания к ней, и она решилась:
— Мама, — произнесла девушка, — я поклялась Афине, что буду служить ей, если мой брат вернется домой живым.
Женщина закрыла глаза, сильно сжав плечо дочери, но вслух так ничего и не сказала. Впрочем, Филона и не ждала. Но, отринув прочь сомнения, верила.
Андрокл чувствовал, что ноги его слабеют, и понимал, что не протянет долго. Внимание его рассеивалось, он отчетливо осознавал, что следующий удар врага может стать для него смертельным, и тем не менее продолжал биться, уже почти ничего не видя перед собой.
Он давно уже потерял своего друга из вида. Вот вскрикнул и упал сосед справа. Бросив быстрый взгляд, Андрокл понял, что врачи ему уже не помогут — рана была смертельной — и, переступив через тело, сделал еще один шаг.
Вдруг ему показалось, что кто-то его толкнул в плечо. Замешкался невольно. Показалось? Да нет, он мог бы поклясться. Но кто? Справа в строю зияла брешь, а сосед слева был слишком занят, чтобы отвлекаться, и не мог прийти на помощь. Но кто тогда?
Покачивающееся за спиной древко копья лучше всяких слов говорило ему, какой беды он только что избежал. Мысли его невольно обратились к богам: «Кого из них мне благодарить за спасение?»
И юноша вдруг почувствовал, как мысль эта будто влила в его душу силы. Взор его прояснился, рука сама перехватила поудобнее рукоять меча.
«Надеюсь, боги дадут мне знак, кому из них мне принести жертвы».
И он нанес следующий удар.
— Госпожа!
Прокл, старый раб, служивший еще ее отцу, вбежал в дом.
Женщины обернулись, уставившись на него встревоженно.
— Мы победили, госпожа, — поделился он радостной вестью. — Об этом говорят все в городе.
Филона вскочила в волнении.
— Хлоя, — позвала она девушку-служанку, — пойдем скорей со мной!
И, не видя больше ничего вокруг, устремилась к выходу.
Опустившись перед статуей Афины на колени, она молилась, благодаря защитницу и покровительницу их города. И отчего-то была почти уверена, что брат ее тоже пережил войну.
Так оно и случилось, когда, отогнав вместе со всеми от города корабли персов, он переступил родной порог.
— Я поклялась Афине, — сообщила она ему и тут же поведала всю историю целиком.
Андрокл вздрогнул. Прикрыл глаза. Он понял, кого должен благодарить за свое спасение. А поняв, ощутил, как сердце его возрадовалось. Будто тяжелые цепи, треснув, упали наземь, и душу его озарил свет. И, невольно прикрыв ладонью глаза, он сжал сильнее руку сестры и прошептал едва слышно:
— Спасибо.
Кого благодарил он? Сестру? Богиню? Вряд ли он смог бы ответить сейчас на этот вопрос. Вслух же он проговорил:
— Клятвы надо выполнять, сестренка.
И отчего-то заплакал.