Самое тяжелое испытание, которое выпало мне на период адаптации – это разочарование в самой себе. Часто люди, узнав о чьем-то нелицеприятном поступке, с возмущением про себя думают: «А вот я бы никогда в жизни так не поступил(а)!» или «А я бы на его месте поступил(а) бы вот так!» Жизненный опыт показывает, что если такие мысли приходят в голову, значит жизнь еще не ставила этого человека в условия, когда проявляются самые темные стороны его характера. Приход Марины в нашу семью оказался для меня тем самым условием.
Точно могу сказать, воспитание ребенка из детского дома – хорошая возможность узнать себя совершенно с неожиданной стороны (особенно, если ребенок с серьезной психологической травмой или сильным расстройством привязанности), и чаще всего далеко не с самой лучшей. Сразу вспомнилась статья Гелии Харитоновой «Хочешь узнать, кто ты – усынови ребенка». Все, о чем она пишет, я в полной мере прочувствовала на себе. Еще лучше об этом написала Марьяна Олейник в заметке «Дети, что приходят брать»: «Именно такие дети подарком своим несут не активную, на солнечной стороне - жизнь, радость, а теневую, заблокированную в нашей боли. Они будто подрывают все сокрытое, сдирают маски, провоцируют на изменения, снимают защиты, они обнаруживают сокрытое, выводя на свет - тайное, куда я, или вся моя семья не собирались смотреть - этакая грязь, заметенная под коврик, этакие скелеты в шкафу. Эти дети создают самую страшную ломку - круша наш перфекционизм, хорошесть на правильно выполненных условиях, делая нас уязвимыми - либо правда любимыми и принятыми - собой и другими, либо нет». ( http://okean-v-butylke.livejournal.com/584019.html )
За первые же три дня мне удалось в полной мере осознать, почему часто после приема ребенка в семью распадаются семьи. Дело не в том, что дети так измываются над родителями и братьями-сестрами, что один из супругов предпочитает спастись бегством (хотя вероятно и такие случаи бывают). Дело в том, что сами супруги предстают перед собой и друг перед другом совершенно в другом обличии. В таком, которое люди обычно либо скрывают, либо не подозревают о его существовании или о возможности его возникновения при определенных уловиях.
Казалось бы, что может быть благороднее – принять ребенка, оставшегося без попечения родителей в семью, ребенка с очень непростой судьбой, ребенка, за которым не разбежались ездить другие приемные родители? Последнее, кстати, было одной из причин, почему я решила, что поехать нужно именно мне. Если не я, то кто же? Такой вот здоровый, как мне тогда казалось, альтруизм.
И вот это самое богоугодное дело подняло со дна моей души всю тину, которая там покоилась годами. Маленькая девочка с большими голубыми глазами и изуродованной сиротским адом душой в моей душе тоже будоражила адские отзвуки. Эти отзвуки с каждым днем все сильнее заполняли мою душу и пытались стать моей сущностью.
Я очень тщательно готовилась к тому, чтобы принять в семью ребенка, прошла ШПР, читала много литературы и статей, смотрела семинары, общалась с состоявшимися приемными родителями. Разумеется, я не могла заранее знать, что ожидать от приемной девочки (к этому, как я поняла, совершенно невозможно подготовиться), но мне казалось, что свою-то реакцию на происходящее я могу предугадать. Я прекрасно знала, как я буду выходить из той или иной ситуации, что я буду говорить, что я буду делать, что я буду чувствовать. А на деле… На деле мое состояние было схоже с контуженным, которого постоянно со всей силы бьют под дых, так, что ты на протяжении нескольких недель он не может элементарно набрать полные легкие воздуха, прийти в себя и понять что же на самом деле происходит. Такой вот своеобразный затяжной нокдаун.
Вспоминалась еще одна статья, Светланы Батуриной «Заметки приемной мамы»: «Надо постоянно помнить: от чужого меньше отдачи, чем от своего, и забывать себя нельзя. Надо свои интересы соблюдать. Давать себе отдых. Как в самолете: сначала надеть маску на себя, потом на ребенка». Вот только маску надеть возможности совершенно не было, и делегировать свои полномочия тоже было некому.
Я попалась в двойной капкан, самонадеянно нарушив два основных правила. Для начала я решилась принять в семью ребенка всего через несколько месяцев после появления малышки, когда вся наша семья еще находилась в адаптации к новому члену. Материнские гормоны явно не способствовали объективно оценить внутренние ресурсы, я чувствовала в себе силы, которых на самом деле не было. К тому же Марина стала старшим ребенком в семье. То, что этого нельзя делать, предупреждают все психологи, но мне так запала на сердце эта девочка, что я все же решила рискнуть. Наивно полагала, что справлюсь.
В итоге, первый шквал адаптации меня не только сбил с ног и лишил возможности дышать, но и затягивал в пучину, отнимая возможность хоть как-то контролировать себя и корректировать происходящее. Теперь главное было просто выжить, а уже потом можно будет подумать, как выплывать…
Как я представляла себе адаптацию? Ну, во-первых изначально я выспавшийся, здоровый человек. Во-вторых, постоянно обнимаю и держу на коленках или руках ребенка, который долгое время был лишен материнского тепла. В третьих, терпеливо отвечаю на все вопросы и проговариваю, проговариваю все подряд и каждую ситуацию в отдельности. И, разумеется, я не буду поддаваться на манипуляции, ведь я во всеоружии, предупреждена, значит вооружена. Ну, в общем-то, достаточно. Можно опускать занавес. Потому что…
Когда Марина была расстроена, ее невозможно было ни обнять, ни поцеловать, ни посадить на колени. Когда она была в хорошем настроении, ей это было не нужно, она сразу отстранялась и избегала любых контактов. Она даже ни разу не посмотрела мне в глаза! Даже когда я заглядывала ей в лицо, ее глаза поймать было невозможно. Вообще Марина не была способна находиться рядом хоть какое-то непродолжительное время, но и в стороне она быть не желала. Поэтому все было дергано и нервозно. Что-то говорить, объяснять не было смысла, потому что девочка не слушала, не слышала, ей и это тоже было не нужно. Она постоянно «трещала» без умолку, но ей требовался не разговор, а просто сам процесс, заполнение пустоты. Ну а по поводу здоровья и сна… тут вообще без комментариев.
Никакого «медового» месяца у нас не было. Марина не пыталась понравиться или подстроиться, она с первого дня стала стремиться «прогнуть» мир под себя. Единственное, что поддерживало меня это гормоны счастья, которые зашкаливали у меня с первой нашей встречи. И в те минуты, когда не было истерик и ругани, меня переполняла нежность, радость и неуемное желание «тискать» и заботиться о ней. Опять гормоны… И опять никакой трезвости ума.
Любила ли я ее? Скорее это была влюбленность. Вряд ли это можно назвать безусловной любовью. Нет, я не могла принять ее истерик, я не могла принять ее умышленного вредительства, я не могла понять ее стремление постоянно держать всех вокруг в раздраженно-гневном состоянии. А она это делала, и делала умышленно. Я не сразу это поняла, и было крайне неприятно осознать, что мной манипулировали с самого первого дня.
В спокойные времена, Марина вдруг выдавала:
- Мама, по зеркалу нельзя стучать, оно может разбиться…
Как? Ты же не слышала! Ты же, подобно аутисту, ушла в себя, отстранилась от мира, упорно твердила о чем-то другом! Ты не осознавала реальность! Значит все это игра, просто попытка самой взять ситуацию под контроль и повернуть ее в нужном для тебя направлении? Неприятная новость… А я велась.
Очень часто я срывалась и переходила на крик, сначала потому что нормальный голос игнорировался, а потом уже сама не могла прийти в себя. Первые недели две в квартире стоял постоянный ор, разновозрастных голосов. Но Марине этого было мало, она сразу поняла, что может влиять на меня и требовала ежеминутного внимания самым безотказным способом – негативным. А чем его вызвать, можно было найти методом простого перебора. Так, пока я была в ауте, не понимая, что же происходит, девочка подобно опытному психологу быстро нашла все мои слабые места и «раскусила» мой характер. Заодно и мне все это показала, выполняя функцию своеобразного зеркала души.
Как-то перед сном обстановка была не самая спокойная, малышка с высокой температурой плакала не переставая, сын тоже был болен и постоянно капризничал. Девочка все это быстро оценила и решила вернуть себе приоритетное место в семье.
- Марина, переодевайся и ложись спать скорее.
- Хнык-хнык
- Что случилось?
- Я не могу снять платьееее!!!
На ней был домашний трикотажный сарафан, сшитый по принципу майки, снять его можно было без труда, даже одной рукой. Но Марина специально растопырила локти, а руками тащила сарафан не вверх, а в разные стороны. Я, держа на руках кричащую малышку с градусником под мышкой, протянула руку, чтобы помочь. Но Марина отстранилась. То ли ей неприятно было то, что я ей помогаю, толи хотелось, чтобы я оставила малышку и полностью переключилась на нее. Я тогда не разобралась, да и не до этого было. Голова гудела от постоянных криков, капризов, хронического недосыпа и переутомления. Поэтому я просто сказала дочери:
- Марина, ты справишься. Ты умеешь переодеваться сама. Надевай пижаму и в кровать.
- ХНЫК-ХНЫК!!!
Я прекрасно помнила самый первый день в нашей семье, вернее даже ночь. Марина в темноте нашла свои платье и колготки на спортивном комплексе, наощупь вывернула их лицевой стороной и надела правильно!!! А теперь она не могла снять трикотажный сарафанчик? Ну, это было бы просто смешно, если б случилось в другое время. А тогда мне было совершенно не до сарафанчика, во мне закипало неконтролируемое раздражение. Если Марине не нужна моя помощь, да и забота вообще (она ежедневно, раз за разом ее отвергала), зачем весь этот концерт? Чего она пыталась добиться, чтобы я оставила болеющих детей без своей заботы? Ради чего? Просто ради того, чтобы другим детям было плохо?
- АААааааыыыЫЫЫЫЫ!!! Я не мОжу! МАМА!!! Я не мОЖУ!!!!
Я сделала еще несколько попыток помочь ей. Каждый раз девочка отстранялась, изворачивалась, продолжая кривляться и с криками-причитаниями растягивать сарафан в разные стороны. Возможно, в данной ситуации и был какой-нибудь мудрый выход, но в тот момент я уж была раздражена до предела. И этот сарафанчик… !!!
- Марина, успокойся и сними сарафан! Просто успокойся и у тебя все получится!!!
Ну конечно, никто успокаиваться не собирался, да и не хотел. Я вышла давать лекарства малышке и только через полчаса вернулась к Марине. Она все также орала, валяясь на полу, выгибаясь и размахивая конечностями в разные стороны, и продолжала растягивать платьице вытянутыми руками.
- Марина, ты совсем-совсем не можешь сама снять сарафанчик? – Я была похожа на вулкан перед извержением.
- Совсем не могу!!!
- А давай ты все же успокоишься и попробуешь? Как я тебя учила снимать вещи?
Марина, кривляясь, делала рывками какие-то несуразные движения, изображая всю «тщетность» попыток выполнить мою просьбу.
- Марина, ты правда не можешь сама снять это платье?
- Не могууууу!!!!
- Тогда я помогу тебе! – рывком одной руки я освободила ее от сарафана, скомкала его и зашвырнула на шкаф. Марина опешила и сразу затихла. Но поняв, что же случилось, она залилась слезами.
- Где мое платье? Где мое платье?!
Ей на самом деле было его жало. Это было ЕЕ платье, не общее, не обноски за кем-то, а ее личное платье, которое ей купила мама. Она еще долго сидела на ковре и тихо оплакивала «утрату». А я, после того, как дала выход своему накопившемуся за несколько дней раздражению, теперь немного приходила в себя.
Платье, кстати, я ей не вернула. И объяснила Марине, что каждую вещь, которая будет так сильно расстраивать мою дочку, постигнет та же участь.
Через пару недель еще один мой подарок пал жертвой моих нервов. Была у Марины красивая розовая коробочка с бантиком, в каких обычно дарят украшения. В этой коробочке она хранила свои резиночки и заколочки. Вот только обращалась она с ней весьма небрежно, бросала ее где попало. А я все пыталась приучить ее следить за своими вещами, в том числе за аксессуарами. В один прекрасный день собирались куда-то, оделись уже в куртки и сапоги, смотрю лохматая красота-то моя. Прошу:
- Принеси мне шкатулочку с заколками.
Марина пошла в комнату, и довольно долго не появлялась. Через время заглядываю, а она во всем уличном залезла на второй ярус кровати и хнычет там потихоньку.
- Марина, ты что там делаешь? Я просила принести шкатулку!
- Мама, она сама туда залезла!
- Кто залез?
- Я ее искала-искала, смотрю, а она туда, в ящик залезла. А там глубоко, я не мОжу достать!!!
- Так может это ты ее сама туда кинула?
- Нет, я ее на место поставила. Это она самааааа!!!!
Я легко могла понять, что Марина, изучая новую мебель, пробовала в разные места положить свои вещи. Можно смириться и с детскими фантазиями, и желанием скрыть правду, чтобы избежать наказания. Но мне было непонятно ее постоянное стремление врать на пустом месте. Она это делала ежеминутно, причем в тех ситуациях, когда это абсолютно было лишено смысла. Ее ложь настолько была не похожа на обычную детскую, что я даже не могла запомнить, что именно становилось в тот или иной момент ее предметом. Все происходило так нелепо, будто Марина ни в грош нас не ставила, принимала за полных идиотов. И поэтому встраивала некую невидимую преграду между нашими мирами, закрывая возможность к выстраиванию хоть какого-нибудь диалога. Это тоже постоянно подтачивало силы роителей и забирало внутренние ресурсы. Поэтому, наткнувшись в очередной раз на вранье, на этот раз вполне объяснимое, я вспылила. Почему именно в этот раз? Не знаю, может потому что «не вовремя», а может, потому что наболело, и это оказалась та самая «последняя капля».
- Ах, сама?!! Ну, давай посмотрим, что она еще умеет делать сама! Ой, смотри, она вылезла! - Марина с видом победителя уже тянула руки к коробочке, - О-па, она сама куда-то побежала! Стой!!! Представляешь, она САМА куда-то спряталась!!!! Так спешила, что даже заколочки все рассыпала!
- Мама, где моя коробочкаааа?
- Спряталась. Сама!
Шкатулка нашлась в мусорном ведре. Марина тогда уже знала, что оттуда ничего доставать нельзя.
Девочка, всхлипывая, села на пол, оплакивая свою потерю.
- Мама, зачем ты выбросила коробочку? – спросил опешивший сын. Ему было непривычно мое поведение, и он заметно нервничал.
- Коробочка плохо себя вела, не слушалась свою хозяйку и маму тоже не слушалась, вот она и пострадала. Нет больше коробочки. Так было, Марина?
- Да, - всхлипывая, ответила девочка.
- А может, коробочка не виновата на самом деле? Может это ее хозяйка врет маме? А?
- Нет, не врет…
- Так коробочка сама туда залезла?
- Да.
- У нее есть ножки и ручки?
- Да, есть.
- Тогда коробочка сама виновата. Ее больше нет!
Я выпустила пар. Теперь я уже понимала, что погорячилась. Никогда не думала, что могу сорваться из-за такой мелочи и была неприятно удивлена своей несдержанностью. Неужели это я? Разве я такая? А если нет, то почему я поступаю именно так? Я видела себя совершенно в непривычном свете. И это доставляло мне немалые страдания.
После того, как я дала волю гневу, ко мне снова вернулась способность объяснять и проговаривать:
- Марина, я всегда готова тебе помочь. Очень просто сказать: «Мама, я забросила коробочку в ящик и не могу теперь достать сама. Помоги мне, пожалуйста!» И коробочка была бы цела, и у нас с тобой было бы сейчас хорошее настроение. Маме надо говорить правду. Мама всегда поймет и поможет.
Фух! Можно теперь собираться на улицу. И надо еще придумать, где же Марина будет хранить свои заколочки. Так хочется, чтобы у дочки были все эти атрибуты девчачьего счастья.
Еще один случай помог мне по-другому взглянуть на дочку. Как-то поздно вечером я уложила двух болеющих малышей спать, Марина же, конечно, спать не желала и другим не давала. Уже близилась полночь, и я не могла жертвовать сном всех членов семьи, в угоду дочери. Поэтому я взяла Марину и отнесла на кухню, где ужинал папа.
- Марина, если не хочешь спать, посиди здесь с папой, хорошо?
- НЕЕЕЕЕТ!!! Я хочу ТУДААА!!!
- Хочешь я с тобой порисую?
- Я хочу туда!!!
- Там спят дети. Их будить нельзя.
- Я хочу туда!!!
- Там темно, поиграть в комнате ты сможешь завтра утром. А сейчас посиди с нами на кухне.
- Я хочу ТУДАААА!!!!
- Ты хочешь спать?
- НЕЕЕТ! Я хочу ТУДААА!!!
Она рьяно вырывалась, орала, падала на пол. Ну почему все это должно происходить именно ночью? Вот что делать? Ее бесспорно жалко, но и остальных детей тоже, на почве постоянного недосыпа у них уже начались проблемы со здоровьем. Соседям такие вопли тоже мешали спать, а там тоже маленькие дети. Снотворное и успокоительное на нее не действовали, по крайней мере, в детских дозах. Увеличивать дозы я не рисковала.
Зачем ей в детскую, было для меня загадкой, там уже было темно и тихо – скукота. А она именно этого всегда старалась избегать – темноты, тишины и одиночества.
Однако расторможенной нервной системе Марины уже было без разницы, отчего прийти в крайне раздраженное состояние. Девочка упала на пол и, изворачиваясь от наших рук, с бешеными криками пыталась выползти в коридор.
- Марина, побудь здесь!
- НЕЕЕЕЕЕТ!!!! ААААААА!!!!!! - девочка металась из стороны в сторону.
Тогда я попыталась закрыть дверь, чтобы хоть немного приглушить ее крики. Тут Марина продемонстрировала не дюжую силу, сноровку и … отсутствие инстинкта самосохранения. Она стрелой рванулась к двери, норовя попасть головой как раз в захлопывающуюся щель! Поначалу я подумала, что она чего-то испугалась и в панике пытается вырваться из замкнутого пространства. Но когда я отошла от двери, девочка выход из кухни ее сразу же перестал интересовать. Успокаивая и объясняя, я снова попыталась закрыть дверь. И вновь она раз за разом бросалась к двери, подставляя голову в самый опасный момент. Зачем? Мне было не понятно. Но это было и не важно. Главное, что я отчетливо увидела, что в состоянии истерик мозг ее не отключался, она точно знала, что хочет сделать, и не боялась возможной боли, которую придется испытать. Ее движения не были беспорядочными, как казалось мне первое время, они были отчаянные, но точные.
Я сразу же вспомнила многочисленные случаи, когда Марина в последний момент так же броском, засовывала пальцы в закрывающуюся дверь (это она делала в спокойном состоянии, слезы были уже потом). Получается, у нее был некий стереотип поведения, который она использовала, совершенно ясно оценивая ситуацию. Цель была за гранью моего понимания, увы.
После этого происшествия я начала более трезво приглядываться к поведению Марины во время «припадков». В истериках, которые меня так пугали по началу, стали вырисовываться некоторые особенности. Она и в самом деле «заводилась» порой на пустом месте. Возможно, ее нервная система не выдерживала постоянного напряжения, ее факторы возбуждение во много раз превышали факторы торможения и, в конце концов, она срывалась на крик и слезы. Можно было приблизительно отследить, в какое время ее капризы закончатся воплями и катанием по полу. Спала она по-прежнему мало и плохо.
Еще я заметила, что когда она размахивает из стороны в сторону руками, ногами и головой, то это тоже носит не беспорядочный характер. Она сама подползала как бы невзначай к самым острым углам и билась об них.
С криками тоже оказалось много произвольного, частично Марина сама себя накручивала, и временами «играла» на публику. Когда она горько плакала в коридоре, а мы находились в комнате, то она, желая привлечь внимание, кричала все громче и громче. Если с нашей стороны реакции не было, то она переходила на ор, истошный, а потом замолкала и прислушивалась – идем или нет. Нет? Тогда я еще громче покричу.
Истерики-припадки у нас прекратились, постепенно сошли на нет. Сначала они стали короче, потом реже, еще позже они случались только когда папа был дома (как правило, на выходных). Через месяц-полтора они перестали появляться вообще. Остались капризы, частые, это да. Нытье, хныканье, по любому поводу, ну и простые истерики, которые случаются у большинства детей, но это уже не пугало.
А что обо мне? Я в какой-то момент повела себя как эгоистка. Я поняла, что если Марина сорвет мне нервную систему, то я не смогу помочь никому, и ей в первую очередь. А пострадают в итоге все: и муж, и дети, и я, и сама Марина. Поэтому, когда ее нервная система в очередной раз давала сбой, я оставляла девочку в пустом коридоре, там, где безопасно, сама закрывалась в комнате и играла с детьми. Сын часто спрашивал:
- Мама, а почему Марина так сильно плачет?
- Мама, а что она такого сделала?
Ну что я могла ему ответить? Что я не могу справиться с маленькой девочкой? Что моя задача сейчас просто выжить в этом кошмаре и помочь малышам справиться с накалом страстей? Что я не понимаю, что происходит, и чувствую полную свою беспомощность? И что лучшее, чем я могу помочь Марине, это дать возможность главному моему союзнику - Времени – сделать свое дело? Поэтому я отвечала:
- Марина долго прожила без мамы и совсем не умеет слушаться. Она обязательно научится, просто ей нужно привыкнуть к нам и нашим правилам. Тогда ей станет жить легко и радостно. Помоги ей, пожалуйста, научиться жить с нами!
- Понятно! – задумчиво отвечал мальчик. Он часто не понимал, почему новая сестра так себя ведет и как ему к этому относится. Да и мама сильно изменилась с приездом Марины. Это его беспокоило и тревожило. Хотелось, чтобы вернулась его настоящая мама. Как же ему быть? Постараться избавиться от обрушившейся как снег на голову сестренки или помочь ей стать частью семьи? Задача не из легких, тем более для двухлетнего малыша.
А передо мной стояла задача рефлексии своего собственного поведения и его последствий. Что происходит со мной, и почему я так болезненно реагирую на поведение дочери? Чему могли научить Марину мои вспышки гнева? Что мир опасен и нестабилен? Что вещи можно запросто выбросить? Что никогда нельзя расслабляться и всегда нужно быть готовым к новым непредсказуемым нападкам взрослых? Что самый близкий человек может тебя не поддержать? Но что сделано, то сделано, назад уже ничего не вернуть. Придется теперь заглаживать и те травмы, которые Марине нанесла я сама. Как все сложится дальше, покажет время. Но, оглядываясь назад, могу точно сказать, что с периодом дезадаптации я не справилась.