Мой отец Ерофеев Николай Степанович 1924 года рождения ушел из жизни в апреле 2006 –го. К сожалению, его архив мне удалось получить совсем недавно. И там я нашел вот эту статью. Он, видимо готовил ее в какое-либо издание к юбилею Победы в 2005 году, судя по дате написания. Но, похоже, статья оказалась не совсем подходящей к славной дате и осталась невостребованной.
Выставляю ее без какой-либо правки.
СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ
НА ФРОНТАХ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Многие, наверное, находятся под впечатлением от недавно прошедшего на телеэкранах сериала «Штрафбат». И, конечно, запомнилась колоритная фигура священника в рясе, с крестом и с винтовкой в руках. То он бежит в атаку, то проповедует Евангелие бойцам, да еще в присутствии командира и начальника Особого отдела.
Мы помним, как в фильме бойцы выстраиваются в очередь, чтобы получить благословение священника перед боем... Конечно, фильм рассчитан современного зрителя, в большинстве своем далекого от реальной обстановки того времени.
Как боевой офицер, всю войну проведший на передовой, могу засвидетельствовать, что все показанные в фильме действия священника в реальной фронтовой обстановке были просто немыслимы. Это касается даже внешнего вида: все должны были носить уставную форму. Летом - пилотка, шинель и ботинки с обмотками, зимой - шапка-ушанка, ватные брюки, фуфайка, варежки с двумя пальцами и валенки, а сверху белые маскировочные брюки типа ветровки с капюшоном или плащ-накидка.
Ни о каких длинных волосах и бороде речи быть не могло. Тем более не могло быть открытой проповеди, да еще на глазах у начальства. Такой проповедник, скорее всего, был бы просто застрелен на месте.
Даже если бы такой проповедник и не дорожил своей собственной жизнью, то он ставил бы под угрозу жизнь своих слушателей, не говоря уже о командире. Нельзя забывать и о четко налаженной системе доносительства, «стукачества», как теперь говорят.
И еще один момент. Общая, даже тайная проповедь могла вызвать межрелигиозные и межнациональные конфликты. К примеру, только в моем взводе были представители более десяти национальностей и пяти религиозных конфессий и сект.
Тем не менее, на фронтах Великой Отечественной войны священники 6ыли, и, хоть не так картинно и красочно, как в фильме, но они оставались, так сказать, на своем пастырском посту. Но начну по порядку.
В 1943 году после лечения в госпитале и обучения на краткосрочных курсах младших лейтенантов я был направлен на передовую на Второй Прибалтийский фронт.
Как раз в это время для восполнения колоссальных потерь на фронт поступили заключенные из многих лагерей.
Именно такой контингент оказался в моем подчинении. Это были бывшие заключенные из лагерей Потьмы, Чуфарова, Зеленого Дола, а также Дзержинска, Свердловска, Чапаевска.
В основной своей массе это были уголовники-рецидивисты. Аферисты, щипачи, медвежатники. Были даже мокрушники – осужденные за убийства. Боец, приданный мне в ординарцы, был крупным преступным авторитетом. Имел 67 лет (!) судимости (суд, срок, побег, снова суд и т.д.).
Но среди этой разношерстной массы были и священнослужители. Внешне это были обычные бойцы, выделявшиеся лишь своей собранностью, добросовестностью при выполнении заданий, каким-то особенным спокойствием и - замкнутостью.
О том, что это были священнослужители, я узнавал случайно, от третьих лиц. Никаких открытых проповедей или культовых действий не было. Но нетрудно было заметить, с каким уважением относились матерые рецидивисты к таким солдатам, таким же рядовым, как и они.
В критических ситуациях, перед особо опасными заданиями, в случае конфликтов или споров обращались к "ПОПУ" и слово священника в таких случаях было самым авторитетным. Не раз приходилось слышать: «Если мне не веришь, спроси попа, он тебе подтвердит».
Скажу прямо: как командир я пользовался уважением и даже любовью своих непростых подчиненных. К слову, мой предшественник-офицер был застрелен на передовой - не немцами, а своими же. Так вот, я был глубоко тронут, когда узнал, что мои солдаты поручили одному из бывших священнослужителей в бою неотступно находиться рядом со мной и... читать за меня молитвы.
На всю жизнь моя память сохранила такой эпизод тех далеких дней. Ночь. Луна. Обхожу боевые охранения. Мое внимание привлек боец в странной позе. Оказалось, читает книжку в свете луны. То и дело отрывается от чтения и всматривается в сторону немцев. Спрашиваю:
- Что, стихи читаете?
- Никак нет. Молитвы...
Надо сказать, что я оценил редкую в таких условиях и для того времени откровенность.
- Так вы что - верующий?
- Верующий. А вы, товарищ лейтенант?
- Да как вам сказать...
И я рассказал ему, как в детстве играл в городки с детьми священника, как мы, мальчишки, специально вертелись возле церкви, ожидая крестин: церковных мужчин почти не было, и нас приглашали в крестные за вознаграждение - яблоки или конфеты.
Улыбнувшись в ответ на мой рассказ, боец признался, что он – иеромонах. Звали его Анатолий. Служил сначала в одном скиту, затем скит закрыли, и всю братию отправили в лагерь, а оттуда на фронт.
- Молитесь за нас?
- Молюсь.
- А немца не прокараулите?
Боец ответил, что имеет опыт стоять в дозоре - те же обязанности приходилось выполнять и в скиту: до наступления темноты надо было тщательно запомнить местность, и если потом вдруг появится новый контур или новый «куст» - надо бить тревогу.
- Что же, - говорю, - молитесь за всех нас.
А сам подумал, что этому иеромонаху повезло. Ведь другой командир на моем месте мог бы просто от него избавиться - послать на мины...
Тут-то я и узнал от Анатолия, что солдаты поручили ему быть рядом со мной и читать молитвы.
Помню его простое доброе лицо. Внешне он был ничем не примечателен. В самые опасные моменты Анатолий всегда находился рядом со мной, и я чувствовал, только не могу это выразить, чью-то несомненную помощь и поддержку. Может быть, еще и поэтому даже из самых опасных развед рейдов я возвращался без потерь, чем, кстати сказать, вызывал ярое неприятие со стороны своего начальства, которому нужны были потери для отчетов об успешно проведенных боевых действиях.
Редко, но среди боев и на отдыхе мы все же общались с иеромонахом на духовные темы. В частности, именно от него я научился осмысленно и правильно произносить «Отче наш» и другие молитвы. Не броско, не навязчиво, как-то естественно, священник и на фронте продолжал свое служение, свою проповедь. Силу его пастырского слова я испытал на себе.
Вскоре я был тяжело ранен, попал в госпиталь, после чего получил назначение на другой участок, а новыми подчиненными стали почти сплошь узбеки.
Но на всю войну мне запомнились слова того бойца - бывшего иеромонаха Анатолия в одной из наших последних бесед.
- Я знаю, я уверен, что вы выживете, - сказал он мне. - Товарищ лейтенант, когда кончится война, пожалуйста, пойдите в храм и поставьте там свечку, закажите благодарственный молебен Спасителю.
От неожиданности я даже возмутился:
- Да что вы?! Да чтобы я...
- Нет, - продолжал он, - вы обязательно доживете до победы и, помните мое слово, придете в храм.
Уже после Победы, весной 1946 года, когда я находился на длительном излечении в госпитале в Москве, в нашу офицерскую палату пришел представитель командования с совершенно необычным предложением: если окажутся желающие, то командование готово организовать для раненых офицеров посещение Пасхального патриаршего богослужения. Я не задумываясь согласился. Впечатления от той службы остались на всю жизнь в моей памяти. Это и стало моим вxoждeниeм в Церковь. И сейчас я являюсь прихожанином одного из храмов города Саранска. И никогда не забываю слов своего бойца, которые звучали как напутствие.
Обобщая сказанное, еще раз хочу отметить, что Священство не случайно является одним из семи Таинств Церкви. И в суровых условиях войны, в критических ситуациях, пастырь все равно оставался пастырем и выполнял свой священнический долг перед Богом и перед людьми. Хотя внешне это и не походило на привычные нам формы священнической деятельности. Это в полной мере ощутил на себе и я, боевой офицер, командовавший взводом разведки.
Ерофеев. Н.С. Старший лейтенант запаса.
Ветеран Великой Отечественной Войны.
Послесловие. Последнее тяжелое ранение в область груди мой отец получил 22 апреля 1945 года во время форсирования реки Одер в составе 2-го Белорусского фронта. Эвакуирован с плацдарма на свой берег и отправлен в тыл на санитарном поезде.
Уже на территории Польше его посчитали умершим и вместе с другими покойниками выгрузили на насыпь – пакет с документами засунули за воротник. А кто-то из похоронной команды признал в нем живого и не мешкая пристроил в следующий санитарный поезд. Потери были ужасающие и санитарные поезда в тыл шли один за другим.
Попал в госпиталь в Москву. А там медсестра моя будущая мать. Увез он ее к себе в Саранск после излечения. А там и я на свет появился.
И далее он коммунист с 1951 года. Преподаватель университета. Кандидат биологических наук. Автор научных трудов и других изданий. На одну из своих книг о медоносах получил отличную рецензию от митрополита Кирилла. Это наш нынешний ПАТРИАРХ.
А после выхода на пенсию преподавал курс лекарственных растений в духовной семинарии. И до самой своей кончины трудился в одном из монастырей по своей специальности – ухаживал за цветниками и декоративными кустарниками.
А на его похоронах ( никто и не заметил сразу) приехал автобус из городского военкомата с комендантским взводом. И во время погребения фронтового офицера проводили троекратным залпом. А потом их командир сыпанул на могильный холмик те стреляные гильзы. На память родным.
На фото: Лейтенант Ерофеев Н.С. Командир развед взвода. 1944 год. 2-й Прибалтийский фронт. 319 стрелковая дивизия, 1336 стрелковый полк.