Гл. 55
Пока Оля лежала в больнице, с Артемом произошла перемена. Это сквозило во всем: во взглядах, в словах, в отношении. Она поняла, что тогда, в больничном дворике, он не рисовался. Он действительно чувствует вину. Причем не за то, что оставил ее наедине с Наиной, не предусмотрев сложного для Оли разговора, хотя в общих чертах знал о нем. Конечно, мать не передавала ему своих интонаций и резких слов, но он не мог не чувствовать, что Оле это выяснение отношений далось тяжело.
Каким-то образом Наине удалось внушить Артему, что он виноват в Олиной болезни, которая накрыла ее как наказание за грех. Впрочем, в деле убеждения у нее было много помощников. Едва ли не каждый день к ним приезжал Виктор, пасторы и служители из Краснодара. Сначала они только молились об Олином здоровье. даже не предлагая Артему присоединиться. Но - в его присутствии. А девушке закономерно становилось лучше - она выздоравливала, ведь болезнь не была особенно серьезной. Потом пасторы вели с Артемом многочасовые разговоры. И ему импонировал неспешный тон бесед, в которых, казалось, не было никакого нажима. Они даже не спорили, когда Артем выдвигал контраргументы и часто соглашались с тем, что он говорит.
У Артема было сложное отношение к болезням. Он еще помнил, что пережила их семья, когда практически не осталось надежды, что Наина поправится. И он действительно испугался за Олю – она это чувствовала. Ей было приятно и – вместе с тем – очень тревожно. С этой стороны она не знала Артема. И его страх ее пугал.
Но скоро Оля успокоилась. Ведь все шло как раньше, и даже лучше. Скорики больше не трогали ее, Валерия Викторовна тоже не ворчала, наоборот, все чаще говорила, что Гуров ей нравится, мол, хороший воспитанный парень. Артем исправно ходил на собрания, которые раз в месяц проводились в Краснодаре, а в остальные воскресенья – в станице, в большом доме, который церковь сняла для Скориков. Нина Яценко по-прежнему смотрела на Олю исподлобья, но сестры Луцкие вели себя без враждебности.
Все старательно делали вид, что не знают об истинных отношениях Артема и Оли. После собрания к нему постоянно кто-то подходил, заговаривал, часто Виктор просил его остаться и помочь с техникой. Артем разбирался во всем: в телевизорах, холодильниках, кондиционерах, компьютерах. Ему нравилось быть полезным. Оля обычно ждала его на кухне Скориков, попивая чай с Марией или играя с детьми.
Сразу после больницы Оля нашла работу – реализатором все на том же неизменном рынке, который столько раз ее выручал. Иногда ей помогала Валерия Викторовна. Но на осторожные намеки устроиться самой неизменно отвечала: «У меня гражданства нет, а тут постоянно облавы, милиция целыми днями трется. Вычислят, что живу без регистрации, и выгонят нас с тобой, Оленька, из России назад. Так что ради тебя, Оленька, придется мне сидеть, как мышка, в своей норе. Вот доучишься, встанешь на ноги – тогда мне все равно, пусть хоть на необитаемый остров ссылают». Оля не спорила, зная – бесполезно.
А вечерами они целовались с Артемом – как раньше, до полного онемения кожи, когда казалось, что ее больше нет, и все нервы оголены, и чувствуешь друг друга на грани боли и наслаждения. Оля убеждала себя, что уж тут ничего не изменилось, разве что Артем больше не пытается переступить черту. Ее это и радовало - до поры до времени откладывается открытие неприятной правды об Андрее и неминуемого объяснения, которое может окончиться разрывом. И, в то же время, вызывало лёгкую досаду - в преддверии каникул её мысли об Артёме становились все смелее, она уже не сомневалась, что это вот-вот произойдет, ведь жаркое кубанское лето легко меняет многослойную одежду на лёгкие покровы и стелит ложе из теплой земли в каждом укромном уголке, а их в окрестностях станицы не счесть. Но сама не пыталась его соблазнить. Теперь ей казалось, что в приходе Артема в церковь действительно есть Божья рука. И раз так, лучше играть по правилам. Кто его знает, вдруг высшая сила преподнесет ей незаслуженный подарок, и не взирая на Андрея, её материальное неблагополучие и сложную маму, Артем будет с ней. А если нет, пусть это просто продлится как можно дольше ...
Свидания приходилось делить с церковными делами. К Наине все чаще приезжали лидеры из Краснодара, а в середине лета прибыли американские пасторы и жили у них несколько недель. За пару дней до отъезда иностранцев и он, и Оля крестились. Для нее это было праздником, который внес свежую струю в ее жизнь, но мало на нее повлиял. Она с улыбкой принимала поздравления, разглядывала фотографии с крещения, особенно радуясь, что на них почти везде присутствует любимый. Артем же очень изменился. До этого он иногда посмеивался - не зло - говоря о Скориках или Зоряновых, а теперь стал подчеркнуто уважителен, упоминая лидеров даже "за глаза". Вместе с тем появилась в нем какая-то внутренняя скованность, излишняя задумчивость.
Олю тоже иногда возили на встречи с пасторами, и ее радовало, что Артем выглядит заинтересованным. Но когда она пыталась после обсудить с ним его впечатления, он становился отстраненным, печальным. Разговоров о вере и о Боге с нею по-прежнему избегал. Как-то признался:
- Оля, я жалею, что стал верующим.
- Жалеешь? – Оля была удивлена.
- Я кажусь себе ужасным. Да так и есть…
Он лежал в траве – мягкой и высокой. И смотрел в небо – мимо сидевшей рядом Оли.
- Ты? ужасный? - она даже не нашлась, что возразить. Так нелепы казались его слова. - Ты самый лучший! - звучало наивно и несколько высокопарно, но именно так она чувствовала.
Она прижалась к нему, свернулась клубочком рядом, положив голову ему на грудь. Он с силой – больно – сжал ее плечо, усмехнулся.
- Представляешь, Оля, если бы всего этого не было… Мы бы лежали сейчас с тобой в койке, и мне было бы так хорошо…
Она отстранилась – опять с удивлением. С некоторых пор ей сложно стало понимать его.
- Я шокировал тебя? – он расценил ее взгляд по-своему.
Вместо ответа она наклонилась и слегка коснулась его губ своими, потом еще и еще. Он отвечал, но потом вдруг отшатнулся и раздраженно проговорил:
- Господи, Оля, ты не видишь, что мне и так трудно! Для тебя это игра?!
- Нет, – она покачала головой, - для меня все очень серьезно, даже слишком.
- Я пытаюсь измениться, Оля… Я пытаюсь относиться к тебе так, как ты того заслуживаешь.
Эти слова больно резанули по сердцу. Ей совсем не хотелось, чтобы Артем становился другим. Ведь он ей нравился – весь, целиком, до последней черточки. Оля гнала эти тревоги - раз Артем уверовал, значит может меняться только в лучшую сторону - и не могла прогнать. Артем менялся - слишком быстро. И эта перемена - она видела - мучила его.
Она корила себя после таких сцен, понимая, что он прав, что ей надлежит вести себя как добропорядочной христианке, а не распалять его. Но как могла она отказаться чувствовать его губы, руки, сводившие ее с ума? Очнувшись, она останавливала его, чтобы не услышать новых упреков, и он отпускал ее – сразу, без лишнего нажима. Просил прощения. Посмеивался над собой. Но иногда она и сама забывалась, и тогда он отшатывался от нее с досадой, со злостью. Обвинял после того резкого выпада только себя, но она понимала – и ее тоже.
Для себя она искала аргументы, пытаясь представить их свидания как греховные – и не находила. Сами собой в голову лезли цитаты из Библии «Любовь покрывает все» и «Боящийся несовершенен в любви». Там говорилось о любви к Богу, а о любви к Артему не было ни слова… Но она присвоила себе эти слова и раз и навсегда успокоила свою совесть. Впрочем, та и не слишком возражала.
http://www.proza.ru/2015/11/07/401