Может быть, сама сегодняшняя погода напомнила Ирине тот далекий субботний или воскресный день. Температура умеренная. Градусов немного, в самый раз, не больше двадцати. Шелеститт по густым кронам деревьев легкий ветерок. Солнышко то приветливо светит в небе, то вдруг спрячется за облака, но все равно игриво поглядывает оттуда за тем, как идет жизнь на земле. Цветы и травы, давно вовсю расцветшие, радостно шелестят на ветерке, обещая радость всему живому.
Точно таким выдался и день тогда. Запомнилось: было тепло, но не жарко, приветливо и воздушно, ветерок гулял по всему лесу такой же милый и ласковый.
Они с сыном шли по дорогам неторопливо. Петруше тогда уже исполнилось шесть лет. Три года, после развода с его отцом, они с сыном жили одни. Летом Ирина старалась съездить с ним куда-нибудь на юг, укрепить его не очень хорошее здоровье, покупать в море, доставить ему такую же радость, какая была у большинства детей вокруг. Но обычно это получалось, начиная примерно с двадцатого июля и почти на весь август, сколько позволял ее отпуск. Тем летом, в июне, до такого отъезда еще оставалось время, и она старалась поездить с сыном за город, пройтись по ближнему Подмосковью в выходные дни. Получалось по-разному: иногда ездили вместе с соседской семьей, в других случаях кто-то из ее родных выбирался с ними. В общем и целом жизнь у них с Петрушей была не слишком веселой, именно потому, что в семье их было только двое. Однако они к этому привыкли, потому старались жить бодро.
Ирина, тогда совсем еще молодая, начинала догадываться: в человеческой жизни, и женской, конечно, тоже всё зависит от Судьбы, и что уж тебе суждено, то и сбудется. Однако у молодости свои законы, и потому она верила: что-то хорошее еще обязательно случится, какая-то особая встреча, которая многое изменит. Наверное, в молодости невозможно согласиться с тем, что ты вечно будешь одна и счастье навсегда обошло тебя стороной.
В то время она нередко ходила в походы выходного дня с группами городского Клуба туристов. По оъявлениям в газетах и по радио совершенно незнакомые люди собирались утром в выходные в указанном месте и ехали в лес. Проходили немалые расстояния. Возвращались вечером домой отдохнувшие, но усталые. Она чаще ездила в такие походы одна, если сын не хотел ехать и просил отвезти его к бабушке, но бывало, что прихватит его с собой в поход. Правда, он эти вылазки не любил, многолюдие, суета, изобилие взрослых утомляли его… А если были дети, они держались рядом с родителями. Вот и он шел всегда рядом с мамой, а она ему что-то рассказывала. Сама же очень любила такие вылазки на природу. За неназойливость общения. Сколько бы ни было в них людей, никто никого не заставлял с кем бы то ни было беседовать. А если хотелось поговорить, это делалось легко и просто. Ей нравилось, что они проходили большие расстояния за день. У нее тогда была своя оптимальная норма: примерно двадцать километров за день, если шла без сына. При выборе маршрута она смотрела и километраж, и места, по которым выстроен путь, и имя руководителя. Некоторых, с кем ходила уже не раз, она знала: кто в каком темпе идет и какой именно темп больше устроит ее. Стариковские группы не любила, хотелось ощутить километраж по-настоящему. Эти походы очень поддерживали здоровье, бодрый тонус, хорошее настроение. Благодаря им она узнавала много интересных мест. Очень любила, когда руководитель выстраивал путь по азимуту, так что они продирались через почти дикие места. Но с пути не сбивались, потому что группы водили опытные люди. Иногда вдруг делалось страшновато: а что, если отстанешь от группы, запутаешься, как потом найти дорогу в диких зарослях одной?
И как-то она выбрала поход, который вел инструктор Е.Азаров. Ее очень прельстили места, указанные в маршруте, и километраж – как раз двадцать. С этим руководителем она еще не ходила. Ирина никогда не надеялась встретить в походах человека, с которым позднее сложатся серьезные личные отношения. Для нее это была только приятная и приемлемая форма отдыха. Гораздо позже она узнала, что в советские времена при почти полном отсутствии возможностей знакомиться друг с другом такие походы на какую-то долю стихийно превратились в некое подобие клубов знакомств и как раз многие ходили туда именно с такой надеждой. Обычно в походах было гораздо больше женщин, самых разных возрастов и, так сказать, категорий. Даже люди в годах рассчитывали на то, что смогут познакомиться с кем-то подходящим. Но только не она.
И уж тем более ей никогда бы не пришло в голову присмотреться с такими планами и надеждами к руководителю. Они все были для нее как бы людьми другого рода, необычными, очень ответственными и занятыми только маршрутом и группой.
В тот воскресный день Ирина приехала на вокзал, как было указано в газетном объявлении, нашла группу, пристроилась, села со всеми в поезд. Петеньку еще накануне отвезла к бабушке. В таких ситуациях обычно старалась взять от похода как можно больше, хорошо пройтись, встряхнуться от достаточно сидячего образа жизни. Руководителя она «вычислила» сразу, хотя ничего героически-спортивного в нем не увидела. Человек средних лет, то есть примерно сорока пяти, среднего роста, с усталым, но красивым лицом, темными глазами и кудрявой головой. Одет он был, как и все, сугубо по-туристски: в спортивные брюки, рубаху и куртку. За плечами, естественно, большой рюкзак. Она знала, что у всякого руководителя в таком рюкзаке были не только личные вещи вроде запасной одежды и обуви, кулька с едой и термос, но еще и некоторые предметы туристического оборудования: топорик, ножи, средства для быстрого разведения костра и так далее. Конечно, и большая клеенка – на случай, если польет сильный дождь и спрятаться от него группе будет негде – под такой клеенкой могло легко укрыться человек двадцать, обычно тех, кто не захватил зонт или дождевик.
Почему-то руководитель был небрит – то ли поздно встал, то ли позволял себе в выходные отдохнуть от бритья, то ли считал, что именно такой вид делает его облик более внушительным. Но, скорее, ему все это было просто безразлично, как показалось Ирине: каким захотел, таким и пришел в поход. Тем более что он внешне смотрелся очень интересным и приятным. Едва они сошли на обозначенной в плане начальной станции, как он сразу взял средний темп. Рядом с ним шло много людей, больше женщин, но были и мужчины, и без труда угадывалось, что это какая-то его группа, его тусовка, как сказали бы сегодня. Они все о чем-то с ним говорили, временами подскакивая к нему поближе. Ее эти разговоры не очень интересовали, она же не принадлежала к его группе. Потому и шла в стороне, любуясь цветами и деревьями, наслаждаясь хорошим темпом ходьбы. На привалах садилась чуть в сторонке, не желая кому-то навязываться. Когда путь возобновлялся, не отставала от группы. Шла, шла, думала о своем, наслаждалась любимым видом отдыха. И всё.
Но где-то ближе к концу она вдруг оказалась совсем близко от руководителя, которого все называли Женей. Вполне возможно, потому, что устала. Опытные туристы давно объяснили ей очень важное правило: если тебе идти трудно, продвинься вперед, иди рядом с инструктором, тогда будет легче; если же будешь тащиться в хвосте, устанешь так, что можешь вообще отстать от группы. Правило оказалось очень точным и действенным. Едва она пошла неподалеку от руководителя, как силы в ногах будто удвоились. Она даже слышала какие-то обрывки разговоров вокруг, но сама по-прежнему молчала, целиком погрузившись в своим мысли.
И вдруг услышала: кто-то читает стихи.
Волю дашь лирическим порывам -
Изойдешь слезами в наши дни.
Стихи показались ей не просто грустными, но очень печальными и слишком значительными. Кому они принадлежали, она и думать не стала, а если бы спросили, наверное, сказала бы, что тому, кто их декламироваал. Догадалась: читал их в ту минуту именно он, руководитель Евгений. Она невольно глянула в его сторону – почему-то его «малая группа» рассеялась, и шел он один. Она невольно искоса глянула на его лицо. Если человек столь горько читает подобные стихи, значит, что-то у него не так… Дальше вопросов себе не задавала – ну какое ей дело, если у руководителя что-то в жизни, видимо, не очень хорошо? Он же не ей читал эти стихи, ничего о себе не рассказывал - спрашивать было бы неудобно.
Чувствовалось, что конец их пути уже совсем недалек, они приближались к станции, где должны были сесть на поезд до Москвы. Народ лениво тащился к платформе. Устали. Группа Азарова вроде бы и не думала снова собраться около него. Неожиданно он остановился и, оглянувшись на Ирину, улыбнулся. Когда она поравнялась с ним, вдруг спросил:
- Ну, что, вам понравился маршрут?
- Конечно! – сказала она с энтузиазмом. – Тем более что раньше здесь не ходила.
- А я как раз люблю эти места и часто вожу здесь группы.
Может быть, он сказал бы и еще что-нибудь, но откуда ни возьмись, будто выбежали из леса, рядом оказались семь-восемь женщин, явно из его тусовки, и почти оттащили Евгения в сторону. Она, конечно, не пошла вместе с ними, но удивленно посмотрела на группу. Думалось однако не о них – о самом руководителе. Не окажись он, пусть на минуточку, один на один с ней да еще так близко, она бы ничего в нем и не разглядела. А тут заметила очень грустные глаза, седеющие виски. Седина уже крепко пробралась и в глубину его шевелюры, но пока было далеко до того, чтобы полностью подчинить себе голову. Почувствовала: а он очень романтичный человек, хотя и скептик. Однозначно читались опустошенность, даже… испепеленность его души. Ирине показалось, что он не очень счастливый человек, разочарованный, может быть, потерявший семью в связи с разводом, во всяком случае – одинокий. Но как можно быть одиноким, когда с тобой всегда так много людей? Можно… Было бы нельзя, он бы и не казался таким. Подумалось о том, что он немало пережил, но чего именно, она представить себе не могла. И еще одно, совсем удивительное чувство, вдруг шевельнулось в ее душе: какой-то невольной жалости к нему. Не очень сильной, но явно – жалости. Наверное, это знакомо многим женщинам. Как и то, что чувство жалости может стать началом интереса к мужчине…
Уже в поезде, совсем недалеко от Москвы и, следовательно, от той минуты, когда все разбегутся кто куда, она снова оказалась рядом с Евгением. И опять он посмотрел на нее очень внимательно, а в ее душе сразу зазвучали стихи о лирических порывах и слезах, которыми изойдешь, если дашь себе волю. Надо было что-то сказать или спросить, потому что молчание может показаться слишком значительным. И она спросила, поведет ли он поход в следующее воскресенье и если да, то по какому маршруту. Думала, скажет два слова, а тут и поезд подойдет. Но он неожиданно сказал больше двух слов, а поезд, словно желая в чем-то ему или ей помочь, остановился, не дойдя до платформы. Скорее всего – пережидал красный свет семафора. Этого хватило, чтобы Азаров сообщил ей, что он инженер, а вовсе не профессиональный туринструктор, и такие походы для него просто отдых, потому он водит их, когда хочет и может.
Больше ни о чем они поговорить не успели. Поезд остановился. Люди торопливо выходили на платформу. Она тоже пошла своим путем. Моментально переключилась на обычные дела и думала о том, что сначала заедет к родителям за сыном, и они вместе поедут домой. Завтра понедельник, в восемь подъем, к девяти в детский сад, потом ей ехать на работу… Жизнь цепко ложилась на плечи, отметая прочь какую-то ерунду вроде воскресного отдыха.
В следующее воскресенье она снова отправилась в поход – нашла фамилию Азарова в списке руководителей. Маршрут, километраж, время сбора, руководитель – всё устраивало ее. Петенька опять не поехал с мамой в поход. Отправилась одна. И снова они прошли обещанные двадцать километров. Все было очень приятно, насыщенно. Евгений весь путь шел со своей группой, а Ирина, что называется, совсем отвлеклась от него: ну кто он ей и что, у него свои проблемы, у нее свои. Лишь бы поход вышел хорошим.
Однако к вечеру, когда группа уже почти подошла к станции и все побежали к кассам за билетами, чтобы успеть на гудевшую недалеко электричку, Ирина вдруг увидела, что Евгений, который только что шел со своими «приближенными», стоит у платформы, с ее внешней стороны, а вовсе не у касс, совсем один, и будто ждет кого-то. И не спешит на поезд! Почему же?
Она прилично устала и шла в числе последних. Неожиданно он подозвал ее к себе и сказал то, чего она никак не ожидала:
- Не торопитесь, другой поезд будет через пятнадцать минут. Я хочу кое-что предложить. Давайте в следующие выходные вместе сходим в поход?
- В какой? – автоматически спросила она. – Куда вы поведете?
- Придумаю. Выберу отличный маршрут. Объявленного похода на следующие выходные у меня нет. А поведу я вас, если не откажетесь пойти со мной.
- Меня? А как же группа…
- Вас поведу, одну, - мягко улыбнулся он: видимо, она вдруг показалась ему очень бестолковой. – Остальные пойдут с другими руководителями.
- Но я же… Но как же…
- Скажите свой телефон, и я в пятницу вам позвоню.
Он записал номер, и они поспешили к электричке. Успели на ту, которой поехали остальные.
В поезде, однако, они разбежались в разные стороны. Евгений выходил не на конечной, где-то раньше. Помахал всем рукой. Потом, уже с платформы, отдельно махнул ей. Странно… Очень странно… Никакие другие слова или мысли не приходили ей на ум.
Тем не менее, всю следующую неделю она невольно думала об этом удивительном окончании похода. Предложение Евгения очень смутило ее. Как это она пойдет с ним одна? В какой-то незнакомый лес…
Но мысли уже сами устремились в неожиданное русло. Ирина много раз ловила себя на том, что думает об этом человеке постоянно. Он будто незримо присутствовал рядом. Что-то рассказывал о себе, о чем-то спрашивал ее. Ничего конкретного не ощущалось, кроме, пожалуй, одного: этот человек становился ей интересен. Очень интересен. И… вот уж совсем странно… она все время ощущала его близким. Своим хорошим знакомым! Понятным человеком. И имя Женя, которым в походах называли его многие, показалось вполне приемлемым: мысленно она уже тоже называла его Женей, а вовсе не по фамилии, как еще совсем недавно… Показалось, что у них много общего, так что, вполне возможно, если бы они разговорились, это был бы очень хороший разговор.
Потом всю неделю память сама высмаковывала детали прошлого воскресенья. Почему он позвал ее в поход одну? Значит… она ему понравилась? Ведь у него там явно была своя компания, но он ждал ее, он пригласил ее одну… Поверить в то, что понравилась ему как женщина и что это совершенно обычная вещь, она не могла. Может быть, потому, что он оставался для нее сугубо официальной фигурой. И еще… хватало своих женских комплексов и переживаний, горечи в душе. Достаточно было обид, чтобы она просто взяла и поверила, что такой симпатичный человек, как этот Евгений, вдруг увлекся ею…
Теперь та ситуация казалась Ирине кадром из фильма, была почти прозрачной. Это она могла считать себя некрасивой толстухой, но люди-то видели в ней иное. Да и на ее фотографиях тех лет отразилась объективная картина. На них вовсе не толстуха, а здоровая и крепкая молодая женщина, розовощекая, миловидная; может быть, и чуточку больше, но о себе так нескромно не говорилось… Другие, скорее всего, сказали бы о себе и куда лучше-больше-восторженнее, а она не могла… Но не могла и кое-чего другого: не отметить свою собственную приветливую улыбку. Вообще милая и располагающая женщина! Какая там толстуха – у нее был сорок восьмой размер одежды, как говорится, то, что надо. Она была моложе Азарова лет на десять. И, несмотря не все переживания, любила посмеяться, если было над чем. И поговорить умела без особого труда… Может быть, он, ну хотя бы просто как человек старше возрастом и мужчина, разглядел в ней что-то особенное? И тоже ощутил тоску по чему-то своему, очень своему, почти самому главному, чего, если нет, ни за какие деньги не купишь?
Господи, какая простая история! Молодая женщина понравилась сравнительно молодому мужчине. Ну почему не пройтись вдвоем по лесу? Почему не поговорить ближе, не узнать друг друга? Если это взаимная симпатия почти с первого взгляда, такое узнавание чего-то родного, почему не пойти на поводу у чувств? Почему надо обязательно опасаться чего-то дурного? Ну не маленькая же она девочка, чего ей бояться? Леса? Но даже если вдруг выяснилось бы, что они не так интересны друг другу, как показалось, не бросит же он ее в лесной чаще одну, обязательно выведет к платформе… Сегодня женщины в такой ситуации не очень бы смущались. Да и тогда тоже смущались совсем не все. А вот у нее всё было как-то непросто…
Евгений позвонил ей в пятницу вечером. Сказал: «Привет! Это Женя». На своем конце провода она оторопела от того, наверное, что все мысли так быстро переходили в действие. Он говорил с ней так, будто знал ее очень давно, звонил регулярно, а потому… Очевидно, Евгения сбило ее молчание, он тут же уточнил: «Это Евгений Азаров». Вот тут она спохватилась: «Да, да! Здравствуйте, Женя!» Слово о том, слово о сем. Он сказал, что по ее первой реакции подумал, будто она уже забыла об их договоренности. Да нет, не забыла… Не хотелось говорить ему о том, что слишком оторопела. Нет, нет, зачем же так себя выдавать? Что-то наболтала в объяснение.
Он уточнил, что продумал отличный маршрут и ждет ее завтра в девять пятнадцать утра на Ярославском вокзале, в таком-то месте.
- Приду, конечно. Но… У меня…
- Ты не сможешь? – удивился он. Может быть, ждал, что она, как говорится. подпрыгнет до потолка от счастья. Мысленно она именно это и сделала, но почему-то вдруг ей стало неловко. Ну как же… Вдвоем в лесу… Она его едва знает… И так быстро согласилась… Ну что он о ней подумает?
Спасение пришло мгновенно, откуда-то из глубин души, точнее, подсознания, где всё оформилось само собой. Объяснила, что на сей раз одна пойти не сможет, ей некуда девать сына. Поэтому, если он не возражает, она возьмет мальчика с собой.
- Что? Сколько ему лет?
- Шесть. Но я иногда беру его с собой в походы, ходит он неплохо.
Может быть, Евгений и возразил бы. Видимо, ему неловко было сказать ей об этом прямо. Еще более неловко отказаться от встречи с ней – неужели он так многого от нее ждал? Скис, конечно, она сразу почувствовала это по его голосу. Но… что же поделаешь… Ладно, пойдем втроем.
А сын? Захочет ли он пойти?..
Петя неожиданно обрадовался: народу не будет, никакой толкучки. Дядя Женя? Понял. На вокзале увидел его издали, догадался, кто это, и тут же сообщил: «Хороший дяденька». Едва они подошли, тот ласково потрепал Петрушу по головке. Ирина вдруг подумала: какое было бы счастье, если бы у него был такой папа. Теплый, ласковый, приветливый…
И вот уже поезд помчался через леса и поля. Они с любопытством разглядывали, что делается за окном. Сидели напротив друг друга. У ее окошка – сын, ему очень нравилось ехать именно у окна, особенно если удалось сесть по ходу движения. Евгений напротив. Всю дорогу очень внимательно смотрел на нее. А Ирине казалось, что как бы изучал ее и проверял свое «первое впечатление»»: та ли она женщина, какой он увидел ее в походе? Иногда грустно отворачивается к окну. И ей с ее мнительностью казалось, что уже обо всем жалеет… И тогда пусть скажет об этом прямо, она не станет навязываться. Просто они выйдут на остановке и вернутся домой. Где-нибудь совсем недалеко от Москвы немножко погуляют. О том, что у него могут быть свои причины для грусти, она не думала, это даже не пришло ей в голову…
Едва они вышли из поезда на той остановке, которую наметил Евгений – Калистово или что-то еще, - как он сразу взял энергичный темп. Видимо, сказывалась привычка быстро ходить, пока водишь походы. Потом, заметив, что они с трудом успевают за ним, снизил темп. А Ирина подумала, что он интуитивно убегает от них… от нее убегает. Может быть, так и было, но скорее просто включилась ее обычная мнительность.
И вот они уже, кажется, у главной цели поездки: на привале. Женя достал термос, бутерброды. У нее тоже кое-что было с собой: сыр, колбаса, пирожки, ранние огурчики. Еда в лесу так вкусна! Все втроем уплетали за обе щеки. Сидели кто как: Петя облюбовал пенек, ему было удобно на нем, как на стульчике. Женя сидел прямо на траве. А она – на подстилке, которую захватила с собой; на ней же, достаточно большой, постелив с краю клееночку, устроили и стол.
Погода стояла отменная. Приветливый теплый ветерок обдувал их, и иногда казалось, что они купаются в теплом и ласковом море. Деревья, кусты, цветочки и трава будто вышли им навстречу. Может быть, в природе это был самый нежный день за все лето, и день этот был для них.
Наелись они довольно скоро, потому что, успев проголодаться, ели быстро, интенсивно и с большим удовольствием. Потом Ирина всё собрала – сказывалась походная привычка: не оставлять после себя ни соринки; и – дальше же в путь. Еще не убрав еду в рюкзаки, они просто отставили ее поближе к Петиному пеньку, с которого он уже соскочил и ходил вокруг, что-то разглядывая. Ему попался бронзовый жучок: видимо, устав от своих больших полетов, решил отдохнуть в траве, но здесь его перехватил юный турист. Он так увлекся бронзово-зеленым дружком, что почти забыл о маме и дяде Жене.
А тут происходили события весьма знаменательные. Евгений тоже встал, немножко прошелся. Потом вернулся, сел рядом с Ирой на подстилке. Расправил ее так, чтобы можно было прилечь. Лег. Потянул за руку и ее: «Приляг, отдохни. Нам еще много идти дальше». Честно говоря, ее все это очень смущало, но… Она поправила подстилку, прилегла рядом. И… будто хватаясь, как утопающий, за соломинку, сказала сыну: «Если устанешь, иди сюда, тоже приляг!» Он даже не ответил: какая там усталость, когда у него такой замечательный бронзовый дружочек.
Они лежали, смотрели в небо. Любовались тем, как веточки игриво шевелятся над головами. Теплый ветерок, как заговорщик, тоже пришел к ним, гладил по лицам и рукам. И так было хорошо, будто они уже улетели в вечность… Почти не говорили, но чувствовали всё совершенно одинаково.
Потом Женя чуть придвинулся к ней, погладил плечо. Она повернулась к нему. Какие глаза смотрели на нее! Какие прекрасные карие глаза! Как много в них было знакомого, даже родного! Будто она весь предыдущий век своей жизни искала именно этого человека, и вот теперь он был рядом и… он звал ее к себе. Он так хотел, чтобы она никуда не девалась! Ну если не сегодня, когда рядом ее ребенок, то скоро, очень скоро надо увидеться снова, только приходи одна, и я поведу тебя в такие прекрасные лесные дебри… Доверься мне и ничего не бойся, ладно?
Молчание бывает куда выразительнее слов. Ира не знала, что он читал в ее глазах, но показалось, что понял: он ей нравится, но… но… это же так непросто вдруг довериться совершенно незнакомому человеку… И вот она спряталась от него, защитившись сыном. Испугалась? Наверное, не его, а… самого счастья, одной его возможности. Он понял. Недаром же был значительно старше нее.
- Ну зачем ты пришла не одна? – настойчиво спрашивали его глаза. – Зачем придумала такой вариант?
- Я испугалась! – отвечали ее глаза. – Я уже видела в жизни беды. И хорошо знаю, как бывает, если мужчина решил бросить свою женщину. Или просто обидеть ее…
- Но почему ты сразу так плохо подумала обо мне? – спросили его глаза.
- Нет, нет, о тебе я плохо не думала. Просто… испугалась. Может, даже не тебя, а того, что ты разочаруешься во мне.
- Но почему? – удивленно спросили его глаза. – Ты же видела, сколько рядом со мной женщин. Но они для меня никто, я выбрал тебя. Такое случайно не бывает! Ты мне очень нравишься!
Ее глаза на секунду сами закрылись, спрятались за спасительной ширмой ресниц. Но совсем ненадолго.
- Пойми, - отвечали они его глазам, - я боюсь… И у меня же ребенок, ты сам все понимаешь! Нет, нет, мне ничего от тебя не надо, кроме… Кроме любви, наверное. Любви, а не просто походного происшествия. Я хотела бы тебе довериться, но… Почему-то не могу!
- Разве я сделал тебе что-то плохое? – спросили его глаза.
- Я… Наверное, я не тебя боюсь, ты очень славный, хороший… Ты понравился мне с того первого похода, когда пошла с твоей группой.
- Я тоже сразу тебя заметил, - отвечали его глаза. – Ты, конечно, понятия об этом не имела. А я приглядывался. И ты мне нравилась все больше. Теплая душой, понимающая…
- Ну откуда ты знаешь?
- Я же старше тебя, опыта у меня больше. Я тебя, думаю, хорошо понял. И был бы счастлив, если бы мы были вместе. Чего же ты боишься? Думаю, и тебе я не безразличен, просто вижу это. У нас есть что-то общее, что-то… родное… Ты очень близкий мне человек.
- Да, да, именно так! – откликнулись ее глаза. – И… если получится, что мы… что я снова ошиблась, мне будет очень плохо.
- Но почему, девочка? – еще больше удивились его глаза. – Честное слово, ты мне очень, очень нравишься… Давай договоримся так: через пару дней я возьму на работе отгул, и мы с тобой снова поедем за город. На природу. На волю. В Москве всё так противно и фальшиво! Слышишь? Поедем на волю. Вот как сейчас. Только одни, совсем одни… Я позвоню тебе. Ты поедешь со мной?
- Н-не знаю… - усомнились ее глаза. – Не знаю. Я боюсь… Не тебя, нет. Я… хорошего боюсь. Так, наверное. Если его нет и не будет, то зачем всё остальное? Зачем вообще ехать? А если оно будет, но потом скоро уйдет и предаст меня, тогда…
Они почувствовали, как что-то коснулось их ног. Это Петя, то ли уставший возиться с бронзовым жучком, то ли тоже захотевший прилечь, уселся у них в ногах, строго между ними, к ним спинкой, будто хотел предупредить: «Только попробуйте поцеловаться! Видите, я пришел!» Ира приподнялась, подвинулась. И он подтащился повыше, лег между ними. Сладко потянулся: ему явно хотелось немножко покемарить…
Неожиданно упала капля дождя. Всего одна. Тоже о чем-то предупредила их? Но о чем? О том, что сейчас пойдет настоящий дождь? И потому надо уходить?
Где-то далеко громыхнул гром. Они быстро вскочили и стали собираться. Под дождь попасть совсем не хотелось. Минут через десять они торопились на станцию, а навстречу им откуда ни возьмись примчались тучи, темно-серые, явно грозовые. Они успели добежать до укрытия на платформе. Дождь ливанул сразу, настойчиво, возмущенно. Что разгневало его? Почему примчался так внезапно? Хотелось спросить: ну что мы тебе сделали плохого, чтобы ты так грубо выгнал нас из леса?
Поезда ждали недолго. И вот уже сели в вагоне. Евгений спешно закрыл фрамуги окон. Даже двух отдаленных, чтобы никому не было холодно.
- Хочешь, покажу тебе, где мы находимся? – спросил он, доставая из рюкзака карту Подмосковья.
Развернул ее. Показал. Нашел даже то конкретное местечко, где они только что сидели.
До Москвы добрались быстро, заехали ведь недалеко. Евгений подал ей руку, помог спрыгнуть на платформу и сынишке. Дощли вместе до здания вокзала.
- Ладно, я пошел! – сказал Евгений. – Позвоню?
Ирина кивнула. Помахала ему рукой. Сын не понял, почему дядя Женя ушел так быстро. Сказала, что он торопится, у него сегодня вечерняя работа.
Больше Евгений не звонил. И сразу улитка уползла в свою ракушку. Он снова стал для Ирины просто инструктором турпоходов Е.Азаровым. Она видела его имя в объявлениях походов Клуба туристов, но никогда в них больше не ходила.
«Ну, сама понимаешь, что всё правильно! – невесело шептал ей кто-то из глубины собственной души. – Если бы всерьез заинтересовался, позвонил бы уже не один раз». Она отвечала своему внутреннему голосу полным согласием.
…Эту историю Ирина вспоминает редко. Но она живет где-то на донышке ее души. И человека этого она помнила так ясно и явно, будто виделась с ним только вчера. Но вот в чем дело. Может быть, сама история вряд ли запомнилась бы так отчетливо и надолго, если бы в ней не было чего-то особенного. Правильно ли она тогда поняла и себя, и Евгения? Может быть, и нет…
Но что поделаешь! Особенно теперь. Старый не может, а молодой не умеет. Ах, если бы они могли иногда чуть-чуть меняться местами, хотя бы совсем ненадолго…
Однако застряли в душе, чуть ли не на правах вечной истины, те слова о воле и лирических порывах, которые так проникновенно читал Евгений в лесу как бы сам себе, хотя шел с большой группой людей. Потом она нашла их у Некрасова, в его «Последних песнях», завещании потомкам, и они, пожалуй, пронзили ее еще сильнее:
Человек до ужаса бездушен,
Слабому спасенья не найти!
Но… молчи во гневе справедливом!
Ни людей, ни века не кляни:
Волю дав лирическим порывам,
Изойдешь слезами в наши дни…
Конечно, стихи гражданские, но и по части знания человеческой души – тоже значительные…
Ирина жалела, что так испугалась тогда счастья. Даже просто хорошего. Но что поделаешь – волю дать лирическим порывам она не смогла. Видимо, как и Евгений…