Жизнь прожить - не поле перейти
Рассказывает Кузьмин Вениамин Иванович,бывший строитель, Череповец.
Я родился 27.01.1931 года в деревне Льгово Ершовского сельсовета Шекснинского района Вологодской области. Самым старшим представителем нашего рода, на моей памяти, был дед Кузьма - здоровый, богатый мужик. Он построил большой двухэтажный дом и зимовку.Держал шесть коров и две лошади (одна на выезд, другая - рабочая), шесть овцематок.Деда раскулачили.Запомнилось, как выносили из избы зеркало и патефон.
Мой отец, Кузьмин Иван Кузьмич (1905-?), в 1937 году был арестован и осужден по ст. 58.10 за "вредительство". Семья жила в деревне Льгово - в 50-ти км к востоку от Череповца. В колхозе «Дружный пахарь» отец заведовал конефермой. Ферма была лучшей в районе, отец окончил специальные курсы в Ленинграде. По разнарядке зимой двух лошадей отправили на работу на заготовку леса,а вернули их больными, начался падеж. Какой инфекционной болезнью болели кони, мне теперь не вспомнить. Отец рассказывал что-то про сап, про сибирскую язву. Распознать болезнь тогда быстро не смогли: лошади упитанные, признаков болезни не видно, прямо в упряжи падают и умирают. Приехала комиссия с явным настроем найти «вредителей». «Нужные» люди из односельчан подписали, что им велели. Вместе с отцом арестовали четырех колхозников. На место арестованных поставили подхалимов.
Отец не любил рассказывать о лагере: "Там у "зека" четыре друга: небо да ельник, топор да пила". Они строили дорогу на Урале к Ивделю (1). В 1939-м в деревню из осужденных вернулось трое: мой отец, животновод и конюх, двое колхозников не вернулись. Отец освободился досрочно за хорошую работу, но на ферму не пошел. Устроился бригадиром трактористов в МТС.
В 1941 году ушел на войну и пропал там без вести. Помню, как я провожал отца.Ходил за ним "хвостом" все последние дни и даже в Ершово - за повесткой. В день отъезда довел до околицы. Прощаясь,отец сказал: «Я не вернусь».
Всю жизнь я думал над этими словами. Среди односельчан он выделялся грамотностью, рассудительностью, мудростью,старался понять смысл явлений. У отца был замечательный почерк. Безусловно, в лагере он встречал и слушал непростых людей, которые хорошо понимали, что происходит в стране. Часто односельчане просили его растолковать непонятное. Он понимал, какая страшная война предстоит.Последняя весточка была из Кандалакши: «Еду в часть».
Я часто размышлял о том, как мог погибнуть отец. Единственное крупное сражение в тех местах - в «Долине смерти»(в 1965 это место на дороге Печенга-Мурманск переименовали в «Долину славы»). После сражения, как мне рассказывали, пошел сильный буран, поле с трупами засыпало очень быстро (2).
На руках у матери, Клавдии Никандровны (1903-1986), осталось семеро детей.
Самое сильное потрясение в детстве - пожар по моей вине,еще до ареста отца. Август 1934-го или 1936 года. Урожай созрел неплохой, и все, кто мог, спешили на поле убрать рожь. Мать истопила печь, сготовила обед и отвела меня к бабке, сама ушла жать. Бабка повела меня к тетке, та тоже истопила печь и поспешила в поле. В горячее время страды я был всем обузой. Оставшись один, я решил поиграть в «печку». Достал спички и полез на сеновал к деду, там сделал в сене углубление («устье»)и зажег сено. Оно полыхнуло неожиданно сильно. Пока я бегал за водой, пылал весь чердак до крыши. В страхе я убежал, спрятался в рожь. Двухэтажный дом деда вместе с постройками сгорел быстро, рядом сгорел дом моего дяди (он в это время работал в Ленинграде, мы жили в его доме). Мой грех двойной, ведь я никому не сказал о поджоге, пока были живы свидетели пожара.
В школу я пошел поздно – в 1941 году, в десять лет, до этого подпаском пас коров и овец. Один из всей семьи смог закончить семилетку, остальные не выучились из-за нужды. В 1946 году поступил в судостроительный техникум в Северодвинске, но учиться не смог - так было голодно,что учеба на ум не шла.
Вернулся я домой, и решили мы от голода двинуться всей семьей в Казахстан.У казахов хлеб был, народ они неплохой.Я работал пастухом, погонщиком на пахоте.Убирали урожай. Никогда не забуду коричневое море спелой пшеницы - ни одного сорняка. Это было ещё до кампании по освоению целины. Там нас постигло горе: от неизвестной болезни умерли двое маленьких - Слава и Дина.
Голод в наших краях отступил, мать с детьми вернулась на родину в 1950 году, а я - на год раньше.Работая в колхозе «Красный пахарь», мать прихватили с поля для голодных детей немного ржи. Председатель колхоза относился к нашей семье очень плохо: по его настоянию мать осудили. Срок она отбывала в Паприхе под Вологдой. Хорошо, что скоро она попала под амнистию.А вот председатель колхоза из деревни Гришкино, чтобы не вымерли односельчане, утаил часть хлеба от сдачи. Предупредил, если кто-то проговорится, для него это может кончиться плохо. В деревне его не выдал никто, в голодное время люди выжили.
После колхоза я пошел учиться в ФЗО, получил профессию плотника.Моя первая стройка - переделка "немецких" бараков в Панькино. Работал плотником в «Промсторой-1», «ТЭЦ-строе», потом мы строили плотницкий цех в ДОКе. В этом плотницком цехе и осталась работать вся наша бригада. Помню, в 1953 году главный строитель города Д. Н. Мамлеев приехал в ДОК смотреть наше общежитие, агитировал в приказном порядке - всех на стройку. Я тоже попал на стройку плотником. Строил первую коксовую батарею.
В стройбат меня призвали в 1954 году. Служил три года. В строящийся мартен в 1957 году, после демобилизации, меня буквально затащил дружок Леня Соколов. Взяли слесарем по ремонту печного оборудования.В мартеновском цехе я был организатором спортивной работы и возглавлял цеховое общество «Труд». Сам активно занимался спортом: лыжами - получил 1-й разряд.
В то время в городе создавалась народная дружина. Мы ходили в рейды, пресекали хулиганство, чистили от шпаны подвалы. Тогда же я начал посещать хор в Дворце культуры металлургов.
Слесарем я проработал три года, потом сдал на машиниста разливочного крана.
С завода я ушел на стройку и долгое время работал бригадиром плотников. Это было самое насыщенное и интересное время моей жизни.Я руководил бригадой из 30 человек, многие из которых были ранее судимы. Практически все пили. Много сил пришлось приложить, прежде чем в бригаде установился хороший моральный климат, люди стали меня уважать и хорошо трудиться.Со своей стороны, я видел главную задачу бригадира не только в поддержании трудовой дисциплины, но и в облегчении условий труда.В нашей бригаде было применено много усовершенствований, позволяющих облегчить, а, в некоторых случаях, и исключить тяжелый физический труд.
В 1976 году меня наградили орденом «Знак Почета». Имею несколько медалей: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», "За трудовую доблесть", все юбилейные медали в честь победы в Великой Отечественной войне.
Свою будущую жену, Анну Николаевну, я встретил в 1960 году.Воспитали с ней двоих детей: дочь Татьяну и сына Сергея.
О гармони я мечтал давно.Впервые взял в руки кирилловскую «хромочку» после выхода на пенсию в 1981 году.Учился играть на слух.Начал заниматься во Дворце "Аммофос". Там открылось, что у меня идет художественное слово, есть голос. Литературу и поэзию я любил еще в школе, в юности много читал. Мой самый любимый поэт - Сергей Викулов, а самое любимое у него: « Не пляшут» и «Хлеб войны». Выступал с коллективом во всех юбилейных концертах. Наш ансамбль "Веселые старты" просуществовал до 2007 года.
Эпилог.
Кузьмин Вениамин Иванович сейчас почти не видит,но не сдается. Он «не терпит пустоты» и праздности.Рад встречам с молодежью, с ветеранами. Уверен, его таланты нужны людям.
Примечания:
1. Ивдельлаг упомянут у А.Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ» как один из самых тяжелых для зеков лагерей.Находился в 60 км от Свердловска.
2. В пользу такого предположения Вениамина Ивановича о месте и времени гибели отца говорят следующие обстоятельства:
- последнее письмо в 1941 году отправлено из Кандалакши, отсюда на фронт можно было двигаться только к Мурманску;
- потери в «Долине смерти» были самые большие за все время войны в Заполярье (27000 чел. против 84000 чел. по всей области за 4 года);
- место боев в июле-сентябре 1941 года два года потом находилось под немцами; большие потери, быстрый отход наших войск и невозможность похоронить всех погибших, естественно, увеличивало количество пропавших без вести.