Жил-был кафтан - неплохой нехороший. Висел он себе на вешалке в костюмерке. И считал, что находится дома. Он болтался без дела, никому не мешая. И вроде бы что-то как будто всё же да ждал. Наверное, всё ещё помнил свой прошлый успех и где-то в глубине души (если она, конечно, есть у кафтана), надеялся ещё раз услышать согревающий гром оваций из зрительного зала. Не только вещь помнила то прекрасное время. Спектакль уже давным-давно сняли с репертуара, а выкинуть его не решались, потому что этот кафтан был целой легендой. Самый громкий триумф, насколько это вообще возможно в маленьком театре провинциального городка, как раз был связан с этой собранной руками мастера тканью. Правда, время шло, одно поколение артистов и зрителей сменялось другим, премьеры постепенно превращались в архивную пыль. Всё забывалось: одни горести и радости сменялись другими, пусть и похожими на прежние, но всё же совершенно не такими, какие были. А прошлое растворялось во времени, как сахар растворяется в горячем чае. И постепенно трепетное отношение сменилось обычным равнодушием. С него перестали стряхивать пыль, и всё, что ему оставалось, это скромно висеть в уголке и время от времени слушать чей-нибудь грубый, торопящийся голос. Тогда кафтан понимал, что кто-то из артистов не может найти свой костюм. Но до того угла, где он ждал своего часа, уже давным-давно никто не добирался. А кафтан всё ждал-ждал-ждал. Он верил в то, что вскоре спектакль снова вернут в репертуар. И опять его наденет артист N, великий артист! И вновь расставят его любимые декорации: ему так было уютно в той гостиной на полосатом диване за бледновато-белым резным столиком. И вскоре, снова, опять, вновь (этого он ждал больше всего) он будет кружиться в вальсе с тем белым кринолиновым платьем. Биение сердце артиста в эти секунды всегда учащалось от быстроты движений, но кафтану казалось, что это его собственный живой мотор так быстро стучит от того, что рядом любимая. А потом, потом, в самом конце, им будут аплодировать стоя. Как тогда. И кафтан обязательно выйдет на поклон. И запах подаренных цветов, который останется с ним ещё несколько часов, будет погружать его в сладостное ожидание следующего показа. Ах какой это был замечательный спектакль!
И не знал бедный кафтан, что артист N уже давным-давно умер, и что даже фотографию его сняли со стен театра. А теперь уж и вовсе кажется, что и не было никогда такого артиста. Не знал кафтан и о том, что декорации с того спектакля были уничтожены, и даже уже бездомные, когда-то подобравшие их, посчитали их бесполезными и ненужными вещами. А платье, то самое белое платье исчезло... Кафтан ничего этого не знал. Кафтан всё ещё верил, что, возможно, счастливое время повторится.
Но произошла такая непредсказуемая штука, как случайность. Однажды вахтер театра и костюмерша прониклись друг к другу сильной взаимной симпатией. И в связи с этим они именно в том тесном зале ожидания мечты, в котором прибывал кафтан, решили устроить свидание. И так уж вышло, что самый равнодушный ко всему окружающему вахтер Владимир Венедиктович (видимо под воздействием любовной эйфории) стал любопытнейшим человеком. Он попросил Людочку рассказать ему о костюмах. И настолько его любопытство было велико, что он заманивал пухлощекую Людочку в самый дальний угол. И вот, когда хитрый вахтер уже прижал её к стенке и своими тонкими губами стал вытворять немыслимые вещи с заметно-выделяющимся лицом Людочки, произошла какая-то непонятная чертовщина: кто-то вмазал Венедиктовичу здоровую оплеуху. И первым делом он, конечно, подумал, на свою пассию. Мерзко взвизгнув, с яростью отпрянул и обиженно забасил: "Сама же мне глазища свои коровьи строила, чего теперь выкобениваешься?" Людочка совсем ничего не поняла, вроде всё хорошо было, а тут вдруг она "выкобенивается". Да нет же - в её возрасте уже не кобенятся! Но как настоящая русская женщина она решила, что проблема в ней: "Прости, Владимир". Венедиктович подозрительно посмотрел на неё, и подумал, что, может, она случайно. Задумавшись, он засунул руку в карман брюк и там обнаружил жевательную резинку. Механическими движениями он извлек её наружу. Как маленький беззащитный младенец продолговатый бумажный коробок красовался в его ладошке."Будешь?" - спросил он у своей благоверной. Она мотнула головой и одобряюще промычала. Людочка, быстро перемалывая жевательную резинку, любовалась своим суженным, а тот в свою очередь поглаживал больное место и всерьез думал о том, что если он в чем-то провинится мало ему не покажется - рука у Людочки, как и она вся, в принципе, оказалась тяжелая.
Впервые кто-то настолько близко подобрался к кафтану. И это была его первая возможность за несколько десятилетий. И какими-то неведомыми силами рукав кафтана раскачался настолько, что вещь смогла напомнить о своем присутствии двум заинтересованным лишь друг в друге людям. Возможно, это Людочка раскачивала своими резкими порывами страсти вешалку, настолько что костюмы ходили под прямым углом. А может быть, и сам кафтан так сильно хотел стать живым, что его конечности перестали быть бесполезными тряпочками. Одно известно точно, что он хотел дать о себе знать в тот момент с такой силой, что если бы кто-то из людей жаждал бы с такой же силой поднять земной шар, то, право, ему удалось бы. Когда твоя мечта сильнее тебя самого, все силы мира начинают работать на неё.
Костюмерша в спешке вытащила жвачку изо рта, и не найдя места, куда её деть, просто спрятала в ладошке. Владимир Венедиктович уже отошел от болевого шока и уже в полном расположении духа хотел продолжить начатое. Но как только он начал, Людочка в порыве страсти ухватила его за заднюю часть брюк. И жвачка, не долго думая, там и осталась красоваться. Осознав, что испортила брюки своему ненаглядному, Людочка вздрогнула, но решила ничего не говорить, так как за последние десять минут это был бы второй конфликт, что всерьез угрожало её женскому счастью. Владимир Венедиктович заметил внезапное колыхание полного тела Людочки: трудно было этого не заметить, потому что любое движение её тела вызывало такую инерцию, какую по силе можно сравнить только с цунами. Но вахтер был спокоен, он за годы своей службы ещё и не такое повидал, а потому принял конвульсии Людочки за проявление страсти. Но вдруг кто-то зарядил ему сзади ещё одну оплеуху. Но вот это уже перебор! В конце концов, что она себе позволяет! Даже первая (законная, прошу заметить) жена не позволяла себе его бить с такою силой. Похоже и в первый раз эта бессовестная женщина стукнула его преднамеренно и со злым умыслом, а вовсе не случайно. И тут Володя разошелся: "Ты перебарщиваешь!" Люда покраснела от стыда: "Я не специально. Это как-то само собой вышло." Тут Владимир Венедиктович вообще растерялся, как это такое возможно - само собой вышло ударить. Что же это такое, она его так, глядишь, и убьет случайно. Ещё и так бессовестно и честно об этом заявлять. Нет, с такой женщиной связываться нельзя. Но тут Людочка продолжила лепетать: "Просто это жвачка в руке. И я как-то забылась. Но не переживай, да я знаю, как её отстирать! Не переживай ты так за брюки..." Она говорила, говорила, говорила. А Владимир Венедиктович начинал понимать, что с его брюками что-то не так. И несмотря на всю плачевность своего финансового положения, он был мужчиной чистоплотным, оттого и так нравился женщинам. Точнее, одной женщине. И вот он уже возле зеркала рассматривал, как большое жеванное пятно красуется на самом заметном месте. Губы его посинели, лицо покраснело: "Как же я должен выйти в люди вот в таком виде?! Людмила Семеновна, что же Вы наделали..." И вот тут костюмерша поняла, что её личная жизнь может лопнуть как пузырь, надуваемый из жвачки. Никогда ещё Людочка так быстро не думала. Вдруг на глаза ей попался черный кафтан с золотыми пуговицами, который она раньше и вовсе не видела, но сейчас он как будто бы вылез из стройного ряда бездыханного трепья.. Ни в одном спектакле он точно не был задействован. Люда была, в сущности, очень хорошим костюмером и обладала феноменальной памятью. Если бы у неё был талант, то, пожалуй, она могла бы стать актрисой. Но именно в тот момент выяснилось, что он существовал, просто был глубоко зарыт где-то (да и, честно говоря, не удивительно: в Людочкиных объемах с легкостью можно было потерять всё, что угодно, даже душу). И неожиданно для себя в экстремальной ситуации застенчивая костюмерша обнаружила у себя драматический талант: "Владимир Венедиктович, не расстраивайтесь! Я Вам их отстираю, а пока Вы можете надеть вот этот кафтан!"
Владимир Венедиктович: Не думаю, что идея хорошая. Я буду слишком старомоден.
Людочка: Ну что Вы? Даже никто и не заметит!
Владимир Венедиктович: В каком же смысле? Я что всегда старомоден?!
Людочка: Нет же, кафтан на пиджак похож! Часик посидите, а я уже и брюки Вам верну!
Владимир Венедиктович: Но как же я без брюк буду сидеть?..
Людочка: Да Вы же за столом! Уверяю Вас, никто не будет смотреть забыли Вы надеть брюки или нет!
Пятнадцать минут потребовалось, чтобы уговорить Владимира Венедиктовича. И когда он, наконец, решился "для начала просто примерить" старенький кафтан, Людочка отыграла свою партию великолепно. Не переиграв, всем своим видом, она показала Владимиру Венедиктовичу, что не было бы счастья, да несчастье помогло, и что ни одна вещь на свете ему ещё не шла так к лицу, как эта.
Правда, в спине кафтан ему был маловат, да и рукава слишком коротки. Но его ослепила беспринципная лесть влюбленной Людочки. И с гордо поднятой головой он пошел на своё рабочее место.
Кафтан просиял. Ему показалось, правда, что его актер N слегка располнел за всё то долгое время бездействия, но разве это имело значение? Ведь совсем скоро он снова выйдет на сцену, и встретит там белое кринолиновое платье! Как же он соскучился!
Владимир Венедиктович шел по коридору. И в отсутствии Людочки энтузиазм по отношению к своему внешнему виду становился всё меньше и меньше. И всё же довольно странно и нелепо он, наверное, выглядит со стороны. А если кто из актеров увидит и засмеет: ему же потом проходу в театре не дадут. Вдруг его настигло острое желание вернуться за своими штанами, но, вероятно, Людмила Семеновна их уже застирала. Угораздило же его связаться с этой женщиной. Владимир Венедиктович добирался до своего рабочего места короткими перебежками. И, как же ему повезло, что никого не встретил по пути!
Кафтан был весь в ожидании. Ему не верилось, что вскоре вновь настанет его триумф, и что, наконец-то, опять он услышит согревающие душу аплодисменты благодарных зрителей. Только одного он не понимал, почему же N решил посидеть у самого выхода из театра. Такого ещё не бывало, раньше они волнительно повторяли слова в гримерке.
В театр пришел молодой артист Федотов. Местный модник и любитель дурачить девушек. На кануне он одержал ещё одну победу в столь нелегком виде спорта, как "наобещать с три короба", а потому сегодня его походка была особенно изящна. На вахтеров и рабочий персонал он не смотрел свысока, Федотов предпочитал на них вообще не смотреть. Но сегодня его взгляд зацепился за что-то весьма необычное с левой стороны. За столом сидел мужчина: сам неприметный, но на нем красовался очень интересный пиджак. Федотов остановился, чтобы повнимательнее разглядеть, что за стильное и весьма необычное явление.
Пиджак был действительно хорош. Правда, маловат. Но сам выбор точно достоин похвалы.
Федотов: Ого, вот это да! Крутой пиджак. А Вы новый вахтер?
Владимир Венедиктович слегка смутился, неужели Федотов посмотрел его в сторону, да ещё и заговорил с ним, да ещё и похвалил. Право, такое с ним случилось впервые.
В ответ он начал мямлить, что работает уже давно в театре, и что у него график, два через два.
Федотов: Ах ну что ж. Но сегодня Вы шикарно выглядите. Побольше бы таких... эээ...ну... вахтеров.
И Федотов полетел на своих длинных ногах, укутанных в модные узкие брючки, на репетицию нового спектакля.
Но самое удивительное начало происходить дальше. Каждый, кто входил в двери театра обращал своё внимание на Владимира Венедиктовича и с восхищением отмечал, что у него просто чудный пиджак. Столько комплиментов, сколько в тот вечер вахтер ещё никогда не переваривал. И так ему это понравилось. Вкус всеобщего восхищения оказался довольно-таки приятным, как августовский кусок спелого готового вот-вот лопнуть арбуза. И в тот момент, когда подоспела Людочка с брюками, Владимир Венедиктович уже знал, что с кафтаном расставаться не хочет, только вот подрезать бы его, а то длинноват для пиджака. А ведь именно последним все восхищались. И как была разочарована Людочка, которая с горем пополам всё же совершила подвиг очищения, и ждала заслуженной похвалы и благодарности, но вместо этого застала своего суженого, и вовсе позабывшим о брюках. Он выхватил их из рук и нацепил на себя, как будто это обычное дело. Словно на них и не было никогда этой злосчастной жвачки, а угроза остаться без штанов перед ним и вовсе не стояла. И если честно, то в тот момент Людчка даже на несколько секунд задумалась: а точно ли это то, о чем она мечтала. Она попыталась припомнить свои детские фантазии, но кроме того, что когда-то очень хотела, чтобы её мужем был плюшевый пони, больше ничего не смогла. Впрочем, когда она глянула на Владимира Венедиктовича, то поняла, что всё же очень даже похоже на то, что мечты сбываются.
Владимир Венедиктович: Людочка, милая моя женщина! Скажи, а можно ли мне забрать этот кафтан себе?..
Людочка была понимающей женщиной, но в этот раз она не поняла: ведь буквально час назад он с визгом и слюнями открещивался от "старомодного" кафтана. Но с другой стороны, он назвал её «милой СВОЕЙ женщиной». Понимаете? СВОЕЙ! Тут надо быть осторожной, и если всё правильно сделать, то положение можно укрепить. Поэтому Люда утвердительно кивнула. Тем более кафтан похоже просто забыли списать.
Владимир Венедиктович: Людочка, а ты подгонишь его под меня?
Его глаза светились таким ярким светом, что ей даже показалось, что это уличные фонари. Из её рта вылетел глупый смешок, она уперлась взглядом в пол, и слегка покраснела.
Людочка: Подгоню.
И Владимир Венедиктович заключил её в свои крепкие лошадиные объятия.
Кафтан же пытался понять значение слово «подогнать». Что это всё значит, и почему он до сих пор не на сцене. Когда он уже, наконец, увидит зрителей? Когда услышит аплодисменты? Почему его артиста N называют Владимиром Венедиктовичем? А главное, где же белое кринолиновое платье?
Пока он думал обо всем этом, созданный для сцены, ощутивший вкус настоящего триумфа кафтан превращался в будничный пиджак для вахтера Владимира Венедиктовича. Людочка откромсала нижнюю часть кафтана, и пустила её на рукава. На спине так же пришлось сделать две вставки, потому что о похудении Владимира Венедиктовича и речи быть не могло. Вахтер был счастлив. Костюмерша тоже. А кафтана уже больше не было.
С того самого дня пиджак носился каждый день, но этого ли он так долго ждал? Ведь он, в той гримерке, жил совсем другими мыслями. Он видел десятки платьев каждый день, но того кринолинного так и не встретил. И аплодисментов он тоже больше не слышал. Да и мог ли он теперь мечтать об этом, ведь его искромсали, перекроили, перешили. И теперь он назывался почему-то пиджаком. И никак он не мог понять, как же рожденный кафтаном, может стать этим самым пиджаком? Как созданный для сцены может погрязнуть в рутине серых неинтересных дней? А главное, почему его не спросили, кем он хочет быть? И вот так грубо и пошло перекроили по своему усмотрению? И неужели, неужели он теперь до конца своих дней будет пиджаком? Сначала он надеялся, что это недоразумение разрешится, и всё вновь встанет на свои места, но с каждым днём надежда эта становилась все слабее и слабее, а кожа его изнашивалась, увядала, становилась неприглядной. Он потерял свой прежний лоск. И был похож уже на старый замусоленный, разрезанный посередине свитер. И всё реже он мечтал о сцене, о зрителях, о встрече с белым кринолинновым платьем. Кафтан привыкал к тому, что он обычный пиджак. И ему даже иногда казалось, что так всегда и было.
В скором времени пиджаку Владимира Венедиктовича перестали говорить комплименты. А вместе с тем и его самого замечать. Он снова стал обычным вахтером. И даже амур смотрел сквозь него: Людочка надоела. Они всё чаще ссорились. Да и сама костюмерша поняла, что некоторые мечты должны оставаться мечтами, и мужчина-пони ей вовсе не нужен. И однажды в очередной ссоре, она ухватила его за рукав, и её мощная рука нанесла непоправимый вред несчастному кафтану. Владимир Венедиктович с досадой замахнулся на нее, но не ударил. Испугался. Люда была сильнее. И он ничего не придумал лучше, чем демонстративно снять этот пиджак и со словами «Мне ничего от тебя не надо» выкинуть из окна третьего этажа.
Как раз в это время по той дороге мимо театра проходило один молодой, ещё пока неопытный режиссер. Он ставил спектакль. И чудесный образ главной героини в белом кринолиновом платье обещал успех. Но вот не задача, ему никак не удавалось нащупать точный образ главного героя. Он перестал спать, есть, пить, но идея и вдохновение так и не приходили. И когда думать об этом стало совсем невыносимо, он решил прогуляться по городу, чтобы эта тяжелая безыдейная ноша хоть чуть-чуть стала легче. Самое страшное для человека с талантом ощущать его полно отсутствие.
И вдруг за спиной что-то пронеслось сверху вниз. Режиссер остановился. Обернулся. На земле лежало что-то черное. Это была надежда. Для обоих.