Портной
Владимир Нагда
Портной.
Появление моей персоны произвело настоящий фурор в давно уже наступившей тишине улицы. Торжественный проход по дорожке, что ведёт к «парадному» подъезду, ознаменовался двумя незабываемыми событиями: во-первых, полнолунием и, во-вторых, яростным лаем недоумка Рекса. Эта псина обычно выпускалась на волю как раз к тому моменту, когда я возвращался с работы.
Некоторые идеалисты склонны думать, что тихий лунный вечер просто обязан располагать к умиротворению и спокойному созерцанию природы. Да, не спорю, бывают минуты, когда, расслабившись в кресле-качалке, безмятежно предаёшься раздумиям о жизненных коллизиях или осмыслением неосторожных задумок на будущее. Правда, к этому процессу не помешало бы заказать ещё и лёгкое дуновение ветерка – чтобы комаров поменьше… Но случается, что идиллия наивно-невинного бытия может быть искорёжена самым грубым образом.
Неизвестно почему, но именно сегодня - на зависть собратьям и к неописуемой радости хозяина – лай Рексу удавался на славу, то есть был как никогда злым и громким. Нельзя не заметить, что эти ребятки совсем меня заждались.
В окне-амбразуре зажёгся свет. Обречённо звякнув давно треснувшим стеклом, распахнулась форточка, из квадрата которой послышался счастливейший голосок соседа: «И кто же это… здесь шатается, в такое-то время?! Подстрелю… когда-нибудь!» Меня он, конечно же, и не приметил; а о том, что это мог быть только я – ну, ни сном ни духом, видите ли! Я даже обернулся: вокруг больше никого не было. Не дождавшись ответа, форточка, звякнув, захлопнулась.
Не хочу показаться человеком склочным и мелочным, но иногда меня посещают недостойные мысли: как бы от назойливого соседского внимания избавиться? Интересно, а что лучше - сплошной забор или, по мере сил, накрыть его усадебку каким-нибудь звуконепроницаемым облачком?
Последний вариант мог бы оказаться довольно-таки занятным, а в готовом виде – ну просто гениальным! Правда, одно только теоретическое обоснование идеи само по себе выглядело несколько затруднительным. А ввиду того, что мои умственные возможности – согласно утверждениям моей же супруги - на сегодняшний день раскрыты не до конца, не в полной мере и далеко не с самого начала, то и практическая часть дела представлялась довольно хлопотной.
Но что ещё можно сделать ради поддержания мира и согласия на этой неспокойной планете?! Ну, не знаю.
Оставалось только сочувствовать ограде, которая разделяла изумрудный приграничный газон с этой стороны и жёлто-ржавые холмы строительного мусора по другую её сторону. Можно лишь восхищаться её стойкостью и долготерпением! Но не от всего возможно отгородиться.
Притаившиеся на сопредельной стороне заросли пожухлого репейника, дождавшись попутного ветерка, методично засылали в тылы неприятеля – эх, знал бы кто, как они меня достали! - отряды семян-парашютистов, которым ограда противостоять уже не могла. Но и нельзя же требовать от неё выполнение не свойственных её природе задач – что мы… нелюди, какие?!
В обязанности ограды главным образом входило: недопущение попыток проникновения на ухоженные полянки и разноцветные клумбы (моя сторона) представителей мохнатого, наглого, хвостатого и зубатого племени (их сторона).
Я имею в виду тех «полукровок», которые спят и видят: да как бы порезвиться на благородной «канадской» травке, да пощипать зелень заморскую - а заслышав в глубине подсознания зов предков, попробовать дорыться до тайных подземелий и их законных обитателей. А в том, что кроты, сурки и прочая добыча именно здесь – а больше ведь и негде! - под этим самым газоном разгуливает, да ещё и… да ещё нахально и подозрительно попискивает – так в этом можно и не сомневаться! И всё это - ничем не прикрытое пренебрежение к местной фауне и моим нервам - неоднократно и с удивительным упрямством сопровождалось обнюхиванием незапятнанной флоры и, как это у них водится, поднятием задних лап возле каждого мало-мальски подходящего куста или деревца!
Думаю, что в такие моменты сказываются: и недостаток благородного воспитания, и намеренное искажение понятий о чести и достоинстве, и много ещё чего такого… морали касающегося! И кто в этом виноват? Могу с уверенностью заявить: ничего не может быть хуже некачественной кормёжки и употребления изо дня в день всякой пакости! Уверяю, что не на пользу это идёт - как в раннем, то есть щенячьем, так и в подростковом возрасте!
Кстати, у этих сотоварищей, даже при непродолжительном наблюдении со стороны, прослеживалась их поразительная несовместимость с чистотой и элементарным порядком.
Вот и пришлось мне в своё время пограничные кусты сирени заменить ажурной металлической оградой. Между прочим, о бетонном фундаменте я тоже не забыл.
В один из прекрасных солнечных дней ограда – определённо, достойный всяческих похвал образец кузнечного творчества - предстала перед Рексом и его другом во всей красе и гордой неприступности, крайне ошеломив их «тонкие» натуры грубой бестактностью. Не знаю, что на этот раз им так уж не понравилось?
А по мне… витая металлическая конструкция приятно радовала глаз, скрашивая нелепость «лунных» кратеров и «марсианских» каналов сопредельной стороны. Своей изысканностью она создавала полную иллюзию райского уголка по эту сторону.
Но с того дня рухнули и все мои надежды на мирное сосуществование двух диаметрально противоположных систем. Зато у соседей, наконец-то, появилась главная цель в жизни – во что бы то ни стало преодолеть! С тех пор они и преодолевали: Рекс пару раз даже застревал, почти намертво - чуть ли не до фатального исхода!
Но сегодня мне было не до них. Лунный свет настраивал лирические струны моей души на особый всепрощающий лад; да и соседская истерика, похоже, исчерпала свои ресурсы.
Третье событие организовал я сам. Правда, на то были особые причины.
Человеческий организм в определённых случаях (положа руку на сердце, уверяю, у меня не частых) даёт сбой, то есть теряет ориентацию, непроизвольно меняет скорость передвижения, а кое-где замечаются и попытки (кошмар!) самостоятельного изменения (вручную?!) параметров клиренса, да и ещё много чего такого… стороннему глазу интересного, поучительного.
Некоторые отклонения от нормы и привели меня не на пятую ступень «парадного» подъезда, как ранее задумывалось, а лишь на третью … или даже… на вторую. Но в оправдание дальнейших заминок «на руках» у меня оказался неоспоримый козырь: жена моя видимо решила, что при полуночных передвижениях и скромных попытках достижения великой цели – вовремя оказаться в семейном кругу - лунного освещения должно быть вполне достаточно. Потому-то она взяла… да и выключила садовые фонари.
Возможно, в этом было что-то ещё, лично мне недоступное. Скорее всего, в этом проявлялась «их» непостижимая логика, непогрешимая и нами до конца не изученная, но… Иначе говоря, проблем у меня заметно прибавилось.
Пришлось сконцентрировать волю и оставшиеся силы в единое целое!
Приведя зрительные способности к наиболее чёткому и по возможности равноценному - что левым, что правым глазом… - восприятию окружающего мира, я решительно направился к двери. Разобравшись в особенностях конструкции, а заодно и посомневавшись в необходимости её существования, я наткнулся на массивную ручку, крепко пожал её и… поздоровался?!
Дверь в свою очередь непонятным для меня образом состроила на рифлёном стекле хитрейшую и счастливейшую физиономию?! Затем эта физиономия торжественно произнёсла приветственную речь - что, вместе взятое, окончательно запутало моё уже сомневающееся сознание. Не сомневался я лишь в том, что до сего момента основной моей задачей являлось всего-то ничего – это придумать простой и интеллигентный способ проникновения в милые моему сердцу пенаты.
Дверь оказалась самой настырной из всех дверей, через которые мне когда-либо довелось проскальзывать.
Первая попытка не увенчалась успехом. Оказывается - если аккуратно потянуть ручку «на себя» и достойно отойти немного в сторону, то можно избежать неоправданной траты сил, излишки которых могли бы пригодиться, ну… скажем, для сноса каких-нибудь небольших фортификационных сооружений. Однако после более тщательного осмотра препятствия и некоторых с ним препираний вторая попытка довольно быстро восстановила пошатнувшуюся, было, веру в собственную значимость и позволила мне приступить к дальнейшей транспортации внутрь жилища.
Перешагивая порог, вдогонку, я прослушал ещё и напутственную речь . Несмотря на некоторые трудности с «переводом», должен признаться, что в речи этой содержалась вполне реальная информация о коллизиях семейной жизни, которой было бы вполне достаточно для того, чтобы развернулись мои стопы в обратную сторону.
Но не тут-то было! Я гордо поднял подбородок и устремил оба взора – что левый взор, что правый… - в одну точку, которая при каждом шаге зачем-то издевательски меняла своё местоположение в пространстве. Этаким образом, борясь со всеми известными точками координат, я прошествовал в предполагаемом направлении: к двери в столовую.
Небрежно поддев плечом дверную коробку, наперекор судьбе и всякой чертовщине я оказался в столовой и… перед дилеммой – а не возвестить ли о себе громогласно! или, скромно потупившись, подождать пока меня не заметят и не кинутся мне на шею?
В апогее предвкушаемых событий можно было, по желанию присутствующих сторон, допустить и несколько незначительных нюансов: и радостный поцелуй, и счастливый блеск любимых глаз, и восторженные «ахи»! А что же касается лёгкого обнимания… то с моей стороны возражений, думаю, не последовало бы. Я приготовился к отражению неуместных проявлений радости и дикого восторга.
Ирэн, стоя ко мне спиной, что-то там, на столе перебирала, собирала в кучки, сортировала и засыпала в ступки. Я всё ждал и ждал…
Кажется, что она страдала. Да я это своими глазами видел! Какая женщина?! Я точно видел: ах, как она невыносимо горько страдала! Правда, сопровождались эти страдания не совсем лестными высказываниями в «чей-то?» адрес. Думаю, что «кому-то» должно было сильно икаться – ну, не завидую!
Сложность моего представления усугублялась ещё и отсутствием надёжных точек опоры. Ближайший стул красовался по другую – ишь ты, куда это его занесло? - труднодоступную для меня сторону стола. Не видя со стороны присутствующих должного внимания, я начал постукивать о дверную коробку плечом, затем бедром…
На призывные стуки моего тела Ирэн даже не повернула голову и совершенно никак не отреагировала на приглушённое дыхание, которое не мог расслышать разве что глухой от рождения! Но далее случилось ещё более занятное дело, которое потрясло меня как ничто другое!
Этот подхалим, таившийся до сего дня в образе стула, вдруг зажужжал, самопроизвольно сдвинулся с места, разогнался, заложил немыслимый вираж и поехал! Он обогнул стол, фигурные особенности моей жены и, не задев по пути ничего из её «достоинств», подкрался ко мне со спины и нагло подбил мои колени! Иначе говоря, я обрёл целых четыре точки опоры, потеряв, похоже, одну из самых важных точек – точку отсчёта реального времени.
Наконец, повернувшись в мою сторону, Ирэн оценила ситуацию и с ехидцей в голосе спросила:
- А что, разве можно так, чтобы стул… скажем, сам по себе по дому раскатывал? Ну-ка поясните, дорогой товарищ, откуда у вас такие способности?
Вот так вот просто и обыденно произошла долгожданная встреча.
«А что мы на данный момент имеем? – задумался я. - А имеем мы и вовсе какую-то несуразицу: во-первых, непомерно болтливую дверь, во-вторых, дверной проём – ну, это вообще ниндзя, который так и норовит, что силами помериться – а, в третьих…»
И всё бы ничего - вот только… стул шагающий?! Но это, думаю, так и останется за пределами моего понимания! Между прочим, стулья сам заказывал - нормальные были стулья!
Нет, фортуна всё-таки ко мне благоволила: и стул оказался на совесть крепким, да и по пути никуда – по делам посторонним - не заворачивал и особо саркастических замечаний не озвучивал.
Однако…
- Всё не так уж и сложно, дорогая, - ласково начал я, - а напридумывать, как ты говоришь, при моих-то недюжинных способностях и талантах можно всё что угодно.
Не видя особых возражений, я тут же перешёл в наступление:
- Кого лечим теперь?!
Не могу сказать, что из меня так и выпирало желание обидеть собственную жену – нет, конечно! Ответа я не услышал, а молчание только подзадорило:
- Кстати, могу продать рецепт. Тайский, между прочим.
При этих словах Ирэн несколько насторожилась. Хотелось бы знать: терзалась она сомнениями или нет?
- Дальше…
- Ну, если Вы так настаиваете… расскажу. Вам от чего?
Разудалый тон моего вопроса остался без внимания. Зато с какой-то целью – вполне возможно, что тайной – она переставила ступки большие и ступки малые в порядке, лишь ей понятном.
Очень уж эти действия меня насторожили! Стол чем-то напомнил мне небольшой авианосец. Подлётное время у праправнучек той самой знаменитой Ступы, как я понимал, было ничтожным, отчего и пришедшая на ум мысль о смене тактики показалась мне весьма удачной - как нельзя к месту и своевременной. Мысль была здравой – уж это я точно знаю. Но ни с того, ни с сего я вдруг выпалил:
- Тайский рецепт – это вам не грибочки с бузиной перемешивать! Но я, конечно, могу… по секрету… и то, как жене.
Сказал… и замер. Но ступы и ступочки остались на своих местах – решили, видимо, не тратиться на форсаж.
Ирэн, развернувшись спиной к столу, опёрлась ладонями о его край, наклонила голову к плечу и ласково так, однако же, не снимая с лица подозрительной улыбки, заметила:
- Ах, ах, ах, какое доверие?! Опять надсмехаешься?
- О каком ещё смехе Вы говорите, мадам?! Разве ж я могу?..
Повертев головой, я задал каверзный вопрос:
- Может быть, для большей секретности, на ушко?..
- Не надо! Ещё и на ухо… Знаю я твой рецепт секретный.
Ирэн язвительно улыбнулась. Мне же стало очень обидно.
- Интересно, интересно, - заволновалась моя натура, - и кто же это посмел впутать Вас в дела наши?! Отвечай, женщина!
Но женщина нисколько – ну ни на грамм, ни на мизинец - не испугалась восточно-южного акцента! А я-то думал, что прозвучит грозно и решительно… Куда там!
Ирэн сделала вид, будто от слов моих малость заскучала. Она демонстративно зевнула, и собралась, видимо, усугубить ситуацию ещё и нескромным потягиванием.
- Ты не права, - отметил я, сменив тональность.
- В чём? – спросила не всё осознавшая женщина. – Вы там, на работе, неизвестно чем занимаетесь; я же день и ночь - и не ухмыляйся! - только и думаю что о здоровье детей, семьи и - когда попросят – других родственничков! Не могу же я народ «химией» пичкать! Народная медицина – вот что главное! А ты для меня какой-то завалящий рецептик пожалел, да? Между прочим, Сэм твой звонил недавно. Очень уж он интересовался, дома ли его начальство… и про крысу намекнул: сказал, чтоб потрясла тебя хорошенько.
- Не удивлюсь, если услышу о жёлтой крысе.
- Именно о ней я и говорю!
- Потрясающе!
Лучший друг, товарищ по несчастьям, соратник и даже сподвижник! А вот язык под контролем держать так и не научился.
У Сэма и на самом-то деле была глупейшая привычка – привлекать женщин никому не нужной болтовнёй. Это у него отменно получалось! Но при чём тут моя жена? Ну, точно, он от меня получит… – на все сто процентов! Наверное, успел наплести чушь всякую!
Об этом представителе земной фауны, как известно, все знают всё и… ничего! Удивительная личность! Это я о крысах…
И всё-таки я разозлился. Будь ты хоть тысячу раз лучшим другом!.. Это я о Сэме.
Правда, я и сам чуть не разболтал кое-чего необязательного. Но отвертеться от признательных показаний, очевидно, уже не удастся. Иначе говоря, почувствовал я себя повязанным по рукам и по ногам.
К этой самой минуте окружающий мир постепенно изменил расплывчатые очертания. Прогресс был налицо.
Я прекрасно понимал, что использовать непроверенную информацию, с таким трудом «выуженную» из туго сплетённого клубка времени, ни я и никто другой не имели ни малейшего права. А это означало, что мне каким-то образом нужно выбираться из создавшегося положения.
И решил я поискать истину…
- И что тебе успели рассказать?
- Только то, что она была жёлтой, - не запнувшись, ответила супруга.
- А о том, что у этой особи жутко болели зубы, тебе не рассказали?
Молодец! Казалось, что я прямо-таки блистал остроумием.
Ирэн, совсем уж заинтригованная, поискала в округе такой же «шагающий» стул и, не найдя, сотворила из себя саму невинность:
- А почему она была жёлтого цвета?
- Сдался тебе этот цвет. Кажется, что ничего другого, более интересного не существует. Главное не в том, что крыса была жёлтой, а в том, что зуб у неё болел. Ещё и с флюсом, в конце концов, оказался. Кошмар какой-то… жалко образину. Да, много чего странного…
- Не наговаривай на животное. В их глазах мы выглядим не лучше того же кактуса, хотя и кактус – весьма премилое создание, - возразила жена.
- Вот про кактус… так это ты в самую точку, - заметил я, намекая на недавнее происшествие, которое произошло по чистой случайности, то есть по забывчивости моей дорогой супруги и напомнил: - Особенно, если наткнуться на него в полной темноте!
Ирэн не удостоила реплику вниманием. Она, видите ли, позабыла немаловажный факт, который развернул мнение общественности совсем не в пользу экзотической «зелени».
Не так давно Ирэн занималась своей оранжереей. Протирая влажной тряпочкой листья, колючки и опрыскивая их особым водным раствором – а начиналось мероприятие с гортензии и заканчивалось двухметровой, если не ошибаюсь, алжирской пальмой – она грубо и несправедливо перевирала мелодии «Венского леса». Да, если бы это слышал Штраус! Она не отправлялась спать до тех пор, пока - «…вот как начнут они дышать чистым воздухом… а музыка для растений – это всё!» - дышать в оранжерее было уже нечем, а с верхних стекольных рам не начинался настоящий ливень!
В тот вечер в суете богоугодных дел она – ну, совершенно случайно! - оставила ночевать в раковине умывальника упитанный и с невероятно острыми шипами кактус – гордость всей её оранжереи!
Раковина эта находилась там, где ей и должно было быть, то есть в туалетной комнате; а мне, как всегда, лень было включать большой свет. Освещения от крошечного ночника должно быть вполне достаточно... посчитал я.
После определённых ритуальных действий тело моё и душа, посоветовавшись, согласились с тем, что ничто больше не помешает им посмотреть ещё парочку сновидений. Я был с ними полностью солидарен, но руки мои в ультимативной форме потребовали для себя элементарного соблюдения гигиенических норм; и с моей стороны отказывать было просто неприлично.
Тёплая вода и мыло благотворно подействовали на рецепторы ладоней, после чего вопросы к моей порядочности отпали сами собой. Не утруждаясь поиском благоухающего полотенца, – ну не топтаться же в почти полной темноте в поисках источника запаха лаванды?! – я решительно стряхнул оставшиеся капли воды в давно заждавшуюся зрелищ раковину.
Множественные укусы разъярённых пчёл не шли ни в какое сравнение с застоявшимся «ядом» представителя знойных пустынь – вот уж кому моя персона оказалась по вкусу!
Вне себя от ярости я отодрал от упитанного шутника ни за что пострадавшие ладони и носом нажал на «шлёпалку» выключателя. Мягкий свет разошёлся по бирюзовому кафелю, выявив из темноты наполовину облысевшую голову африканского экстремиста. Подпушек, правда, на его жирной зелёной коже всё-таки остался; но большая часть его причёски презрительно и гордо торчала из моих ладоней.
Грозный рык, преисполненный ненавистью и отчаяньем, ненавязчиво развеял идиллию и тишину спящего дома.
В неполные тридцать секунд вся семья оказалась в сборе. Ирэн, заняв часть проёма двери, с удивлением рассматривала мои руки; Вовчик, сын родной, протиснувшись вперёд, восхищённо сказал: «Ух, ты! Здорово получилось!»; дочурка же моя, Василиса, наполнив большие карие глаза слезой, смогла лишь вымолвить два раза по одному «Ой-ё-ёйку», чем заслужила от меня ещё одну – ни первую, конечно же, и не последнюю – порцию любви.
Операция по извлечению инородных «тел» из пострадавших частей моего тела заняла пару минут, не больше. За это время полысевший экстремист - не без помощи Ирэн - успел перекочевать в самый укромный уголок оранжереи, явно опасаясь страшной мести.
Когда дети покончили с иголками, Ирэн, одумавшись и разорвав все отношения с кактусом, соизволила вернуться в лоно семьи. Я, естественно, поинтересовался у неё о месте захоронения «африканца», на что невинный голос жены информировал собрание - «…да будет вам известно!» - об истинном происхождении её колючего любимца. Однако о настоящем месте его нахождения собранию поведано не было - что несколько настораживало.
- Не из Африки он вовсе, – сказала мать моих детей и, подумав, гордо сообщила: - Его родина - Мексика!
- Странно… - удивился я, - насколько мне известно, с Мексикой у нас вполне дружественные отношения?! Нет, скажете?
Но Ирэн в дискуссию не вступила. Не споря и не сопротивляясь, после слов «…и нечего было вашему папочке по ночам разгуливать, да ещё там, где не надо» дети отправились по своим комнатам, а я – в спальню! На том инцидент и был исчерпан.
Ей казалось - святая наивность! - что столь прискорбный эпизод, навсегда въевшийся в мои ладони, будет забыт напрочь?! Плохо же она меня знает! Я об этом случае ещё и внукам рассказывать буду!
- Претензии ваши, молодой человек, - развеял мои воспоминания голос супруги, - необоснованны и беспочвенны. Мой Вам совет: не тратьте силы на никчёмные «разборки», а сосредоточьтесь лучше на чём-нибудь более серьёзном. Помнится, Вы тут о разноцветных грызунах что-то рассказывали? Можете продолжать, а мы Вас послушаем.
- Да, пожалуйста, – сказал я, - можете записывать. Карандаш найдётся?
Очень уж мне захотелось выдать «на-гора» что-нибудь этакое, сногсшибательное. Я даже успел придумать вполне правдоподобную версию и даже успел совершить небольшое чудо – придать лицу умное и таинственное выражение. Я уж было разомкнул уста… как всё меня окружающее куда-то ушло, расплылось…
Где-то там, в каком-то самом отдалённом закоулке мозга, что-то вдруг встрепенулось и, не раздумывая, стало срывать с себя паутину условностей, отбрасывая комки её как отслуживший своё кокон. В этом «что-то» была, и я уже это знал, сила – лёгкая и непредсказуемая. Сила, которая, лишь теперь проснувшись и сбросив с себя, как тяжёлое ватное одеяло, всё лишнее и ненужное, брезгливо отпихивала остатки кокона, чуя свободу. В истоме, потянувшись, эта «штука» неторопливо осматривалась: чем бы таким интересным ей заняться?
Мне стало неуютно и… страшно. Чувство беспомощности заставило нити нервных переплетений сжаться до предела, на долю секунды застыть и, не желая принимать никаких вторжений, в тот же момент ещё быстрее развернуться и застонать, как сильно перетянутые струны. Помощи ждать неоткуда. Мгновенно вспыхнувший жар полчищами раскаленных игл разнёсся по телу, прошёлся стальной щетиной по коже, сжал сердце, одним дуновением опалил лёгкие и судорожной хваткой сдавил горло.
«Кто ты? Зачем?» - спросил я. В ответ послышалось насмешливое «э-хе-хе» и презрительное «… другой бы посчитал за счастье. Ладно, после разберёмся, а пока…» И мне захотелось «вернуться».
Ирэн всматривалась в мои глаза, пытаясь чего-то от меня добиться или чем-то помочь. Наконец, - время для меня было сейчас величиной незначительной – я понял, что её губы что-то говорили.
«И что же ты так испугался?» - спрашивали губы.
Та часть сознания, которая только что прошлась по моим нервам оставила всё как есть, как было, и, насладившись эффектом своего появления, снова затаилась. Однако я был уверен, что это ненадолго. Очень важно, раз такое случилось, ни в коем случае не подавать виду, что со мной не всё в порядке.
- Как ты себя чувствуешь? – уже в этой реальности расслышал я голос жены. – Что с тобой? Глаза бессмысленные, да и бормотал…
Если ты способен думать – значит, способен и действовать!
- Всё нормально, - попытался успокоить я жену. – Нормально всё. Просто померещилось что-то… задумался. Шутка это… такая.
Ирэн подозрительно всматривалась в мои глаза. Глубоко вздохнув, она выпрямилась и размахнулась рукой так, словно собиралась наградить меня увесистой затрещиной. Я инстинктивно втянул голову в плечи - а вдруг решится?! Правда, раньше за ней этого не замечалось.
- Спокойно, дорогая! Только без рукоприкладства! – сказал я и подумал: «Кажется, всё стало на свои места».
Ирэн опустила руку.
- Ещё раз так пошутишь… не пожалею. Моим детям отец с нормальной головой нужен!
- На что ты намекаешь? Да и с шеей у меня всё в порядке… кажется.
В доказательство слов своих я покрутил головой. Ирэн только усмехнулась:
- Я на содержание намекаю, умник ты наш!
- Да, согласен. С содержанием у меня сегодня и в самом деле не всё в порядке, - разумно принял я сторону жены. – Но есть определённые сомнения.
- И… какие же это?
- Хорошо, скажу, - сказал я и, решив больше не осторожничать, надумал дать признательные показания:
- О жёлтом создании, думаю, говорить мы не будем - слишком непонятная и щепетильная тема. Я и сам не всё понимаю. Оставим?
Ирина согласно кивнула головой. Вот бы где развернуться! Ага, сейчас! Только не при моей жене… Особо откровенничать мне как-то не хотелось - итак, чуть ли не во всех грехах признался. Поэтому, заменив ответ на столь же уклончивый вопрос, я спросил:
- Насчёт двери, входной… ты ничего особенного не заметила?
- Нет, а что такое?..
- Сейчас попробую объяснить. Ты давно должна была догадаться, что мы в нашей «конторе» занимаемся не совсем обычными «вещами»…
Ирэн, не упустив подходящий момент, тут же съязвила:
- И доводите себя до полного изнеможения – это я уже заметила! А потом ещё и силы восстанавливаете! И ваша методика восстановления ничем этаким от обычных методик не отличается.
Обижаться я не стал. Женщины таковыми всегда были – и, знаю, такими и останутся. Думаю, сил никаких не хватит, чтобы восстановить справедливость.
После этих слов меня заинтересовала реакция предметов на такое, мягко говоря, наглое бахвальство. Но нет, всё было спокойно. Для пущей уверенности мне пришлось пошаркать по паркету тапочками и поёрзать на стуле… опять ничего. Осмелев, я поднялся и токмо ради целей исследовательских не громко - а именно так это мне послышалось - соприкоснулся с дверной коробкой.
Итог эксперимента не принёс ничего нового - лишь разноцветный сноп искр, который по своим параметрам вполне соответствовал всем нормам и правилам, осветил сознание. Он известил меня о том, что я нахожусь на правильном пути.
Чистоту эксперимента контролировала Ирэн. Оставаясь невозмутимой, она официально заявила, что при повторении попыток свести счёты с мебелью ей придётся «категорически» отказаться от финансирования медицинской части семейного бюджета.
- А что касается правильного осмысления окружающего мира посредством серого вещества, бултыхающегося в твоей голове, - в этом я начинаю сильно сомневаться, - констатировала женщина.
«О-хо-хо…» - заметил я.
Ну как тут не подумать о будущем?!
- Ужинать, сэр, вы, конечно, не собираетесь? – поинтересовалась она по окончании программы эксперимента.
- Ну, почему же?! – заупрямился «сэр». - От чашечки кофе «в постель» мы бы не отказались, но… так и быть, перенесите это на утро. И не забудьте - в постель!
- Постараюсь, сэр, не забыть. И ещё: осмелюсь Вам напомнить, что постель ваша, как это ни прискорбно, находится на втором этаже. Даю ориентиры! Идёте прямо и… вторая дверь налево.
Ирэн указала перстом, где и в каком направлении - при нормальном, конечно же, проектировании - находится второй этаж, после чего добавила:
- Счастливого пути, дорогой! И, пожалуйста, веди себя потише – дети давно уже спят. Надеюсь, если не будешь суетиться, то через каких-нибудь полчаса окажешься на финишной прямой.
Уже на пятой ступени лестницы мне стало ясно – надо мной просто-напросто глумились! Захотелось продолжить разговор. Но как говорят знающие люди: «…к вершине подниматься проще, чем кувыркаться обратно». За точность формулировки не ручаюсь, зато по смыслу – в самую точку! Пришлось оставить разбирательства на утро. Забыть обиду – значит, сохранить «лицо»!
Главное – утром меня ждёт, чем чёрт не шутит, чашечка кофе с молоком!
Утро выдалось просто замечательное: солнечное, тихое, но без чашечки кофе. Ирэн сделала вывод, что приличных размеров кружка крепчайшего чая – и без молока?! - подойдёт для моего организма больше, чем какая-то малюсенькая чашечка коричневого отвара.
На данный момент претензий у меня не было, не до того. Завершив церемонию чаепития, я осмотрел стол, покачал злополучный стул, встал, потрогал дверную коробку и направил подозрительный взор на дверь, отчётливо различимую сегодня даже невооружённым глазом. Мои подозрения дверь попросту проигнорировала. Таким образом, просканировав окружающую среду, я не обнаружил ничего подозрительного и засобирался к месту трудовой деятельности.
Аккуратно прикрывая за собой входную дверь, я услышал ГОЛОС!.. Моментально преодолев пресловутые ступеньки, я обернулся. Не то чтобы со страхом, а скорее с подозрительностью, я уставился на весёленькие стёкла. Ноги стали как ватные, а голова – чугунной. Нет, никогда, решительно никогда не приходилось мне праздновать труса - ни в юношеских «разборках», ни в апартаментах чиновничьей братии - но сейчас…
- Надеюсь, ты сегодня не на машине?.. – повторил ГОЛОС!
- Нет, на трамвайчике, - автоматически пробормотал я и только теперь сообразил, что разговариваю с собственной женой, а не с каким-то там чревовещателем!
Милая, несравненная моя жёнушка, выйдя на балкон, приветливо помахивала мне рукой?! Такого проявления невоздержанности от неё можно было ожидать лишь при встрече какого-нибудь президента! К тому же, озаряемая нежными лучами восходящего светила, и словно стремясь на волнах восходящих потоков утреннего воздуха куда-то ввысь, - но уж точно не ко мне - фигурка её словно трепетала от непонятного восторга. Ещё большую озабоченность у меня вызвала её наисчастливейшая улыбка – и чтобы это значило?..
- Как ты себя чувствуешь, дорогая? – участливо поинтересовался я.
И в самом деле, подобные эмоциональные всплески я замечал у неё главным образом в первое время наших отношений. По прошествии же десятка лет, и более, отношения супругов обычно переходят на другой качественный уровень: без внешних, особенно на людях, проявлений. Я так думаю…
Сейчас же поведение Ирэн выглядело подозрительно: и помахивание ладошкой, и непонятно чем вызванная радость…
- Я прекрасно себя чувствую, дорогой, - ответила Ирэн. - Постарайся, пожалуйста, не приходить домой слишком поздно.
Интересно, а что она имеет в виду - приходить домой пораньше или, если поздно, не приходить вообще?! Вернусь, поинтересуюсь. И всё же… как-то всё странно и непонятно.
Время «пик» прошло. Не испытав каких-либо лишений от поездки в общественном транспорте, я, уже в приподнятом расположении духа, бодро десантировался с подножки трамвая. Оставалось, примерно, с полквартала до расположения моей «конторы».
Ещё издали я заметил «нездоровое» скопление «масс» прямо напротив окон нашей с Сэмом конторы. Не могу утверждать, что обрадовался этому обстоятельству, но и до полного выяснения причин данного явления расстраиваться не стал.
По мере моего приближения к эпицентру «боевых действий» вырисовывалась картина, основу которой всерьёз и надолго заняли старенький «фордик» и бессменный - думаю, в течение лет пятнадцати и не меньше - хозяин его, Зонтиков.
Зонтиков отчаянно размахивал руками.
Второстепенный план «картины» был решительно и бесповоротно оккупирован элитным подразделением подростков местного значения во главе с Пистоном – давнишним моим приятелем и дальним родственником. Правда, сразу после рождения Пистон не был Пистоном - мой двоюродный брат нарёк своего сына просто Виктором. По совместительству Пистон подрабатывал агентом «секретнейшего» отдела конторы, которая прикрывалась кодовым названием «Гульфик». Меня и совсем не скупые вознаграждения Пистон воспринимал как должное.
Что делать: хорошие агенты просто так на дороге не валяются. «Гульфик» же и его сотрудники всегда нуждались в получении объективной информации – в основном для независимой оценки круговорота городских сплетен.
Название конторы, как нам с Сэмом представлялось, вполне конкретно характеризовало род и основное направление нашей деятельности. Правда, особого ажиотажа и душевного подъёма среди соратников и близких, как мне припоминается, не наблюдалось. Первый же «ушат» изощрённой критики оказался опрокинутым на мою голову именно в семейном кругу. Ирэн, вдобавок, ещё и пальцем у виска покрутила! Как позже признался Сэм, та же история – один к одному! – повторилась и в его уютном семейном «гнёздышке». Что бы там ни было, но сломить нас никому не удалось!
Далее… Пару колоритных штрихов ко всему происходящему добавляли: «шериф» - наш лучший друг, а в рабочее время ещё и представитель закона и порядка.
Второй «штрих», выписанный вероятно колонковой кисточкой, оказался в наших краях, кажется, впервые. Франтоватый – баксов за пятьсот - костюмчик вызывающе отличал мужчину средних лет от остальной массовки, хотя… какой-либо неуверенности в его поведении не наблюдалось. Картину дополняли обязательные в таких - крайне не ординарных для тихого курортного городка - случаях зеваки. За зрелище плату не спрашивали – так разве пройдёшь мимо, да и куда спешить?
Мужчина в «баксовом» костюме держал в руках какие-то документы. Даже постороннему взгляду было понятно, что его уже достаточно утомило изучение бумаг и выслушивание пламенных речей Зонтикова. Иногда мужчина инстинктивно вжимал голову в плечи, пытаясь вовремя уклониться от слишком эмоциональных жестикуляций собеседника, и вопросительно с надеждой поглядывал на «шерифа».
Андрюха, то есть «шериф», в ответ лишь пожимал плечами, рассматривая при этом крыши окружающих домов. Вероятно, архитектурные особенности разбудили в душе представителя закона милые сердцу воспоминания детства, отрочества, юности. Происходящая вокруг «возня» не стоили и сотой доли того, что у интеллигентной части населения «проходит» под таким сладким чувством как ностальгия!
Первым меня заметил Пистон. «Отпочковавшись» от своей компании, он напустил на себя вид бывалого заговорщика. Стараясь не привлекать ничьего внимания, Пистон подошёл ко мне, поздоровался и вкратце обрисовал создавшуюся ситуацию.
Оказалось, что наш извечный враг, господин Зонтиков, как обычно, «привязывая» своего «фордика» - не куда-нибудь, а обязательно под окна нашей фирмы! - совершенно неосмотрительно уткнулся задним капотом в чугунный столб ограждения, которого вчера здесь не наблюдалось! А Зонтикова как раз в тот прекрасный летний день угораздило – ну не везёт же людям! - «укатить» в краткосрочную командировку. Нам и одного дня оказалось достаточно!
Всё дело в том, что «фордик» каждое утро, изрыгая клубы чёрного дыма, нагло дорабатывал из бензобака оставшуюся со вчерашнего дня смесь точьнёхонько под окном моего кабинета, нацеливая выхлопную трубу своего ядовитого «реактора», как профессиональный снайпер, в ту же сторону. Химический состав смеси, на которой, оказывается, можно ещё и ездить, хранился Зонтиковым в наистрожайшем секрете. Вечером же, необходимость прогрева двигателя – ну, минут на пять, десять… – не вызывала у хозяина «тарантаса» никаких сомнений.
Из багажника доставалась канистра со смесью, над формулой которой учёным умам ещё предстоит поломать головы. Зонтиков, не тая счастливо-злорадной улыбки и не скрывая намерения когда-нибудь досверлить испепеляющим взглядом стеклянную защиту бойниц «Гульфика», аккуратно разливал часть содержимого канистры прямо на каменный тротуар. И лишь после этого действа зловредная ёмкость находила дорогу к горловине бензобака.
Естественно, что подобные намёки на «дружеское» к нам расположение должны были, в конце концов, вызвать ответную реакцию - чего Зонтиков и добился!..
«Тугие кошельки», из обеих столиц нашей многострадальной Родины, не нашли ничего лучшего, как остановить свои хищные взоры на тихом и уютном курортном городке. И оставили они без должного внимания, как это для нас, коренных обитателей «нарзанного рая» ни прискорбно, необъятные просторы Средней полосы, Сибири и Крайнего Севера. Решили они, знаете ли, на камнях древних, по которым почти два века назад прогуливались и Пушкин и Лермонтов, нацарапать свои клички!
Старые каменные дома, не дождавшись внимания реставрационных и ещё, Бог знает каких, комиссий, рассыпались прямо на глазах. Их место занимали железобетонные конструкции. А вот аренда помещений под офисы - даже на двадцатом этаже - «оттопыривала» карманы новых «благодетелей» кругленькими суммами.
Город выходил на международную арену – арену курортного бизнеса!
Город неумолимо терял своё лицо.
На разборе древних строений обычно проводили рабочий досуг - когда с пользой, а когда и нет - изрядно потрёпанные судьбой и излишним, накануне, возлиянием, уверенные в своей полезности… мужички-работяги. Они только и ждали какого-нибудь клиента, обожающего разный там… антиквариат, в виде тесаного камня, столетнего кирпича, кованных чугунных оград, лестничных перилл и другого «ампирного» излишества.
Но и «Гульфик», как выяснилось, тоже не мыслил без этого излишества своего дальнейшего существования!
Два дня назад ко мне в офис влетел запыхавшийся Пистон.
- Шеф! – не успев полностью внедриться в пространство кабинета, заорал агент. – Там на «Зелёной» работяги дом крушат!
Я, сидя перед компьютером, как раз собирался запустить одну хитрую программку, но «доклад» Пистона заинтересовал меня больше, нежели чудеса современной техники. Да я, правда, особенно и не был силён в подобных упражнениях, так что это дело можно было спихнуть на Сэма или на Лизу – нашего бухгалтера, экономиста, программиста и - по большой дружбе, да на зависть конкурентам - прелестного секретаря, то есть, извиняюсь, «секретарши»!
Столь большой объём знаний нисколько не отражался на её внешнем облике. Нелегко было поверить, что у этой девчонки, где-то там, среди губной помады и маникюрных наборчиков, пылятся аж два диплома об университетском образовании. Подумать только: и это в двадцать, с небольшим хвостиком, лет! Невообразимая вразлёт причёска частенько усыпляла бдительность ретивых и многочисленных поклонников, в пыль истоптавших подходные пути, – вплоть до горизонта – над чем Лиза только посмеивалась.
Бухгалтером же она оказалась отменным – что тут скрывать! Вероятно, Господь – конечно, не без некоторого участия родного отца - вложил в её милую головку ровно столько достоинств, столько упрямства, что ни у кого и никогда не могло возникнуть ни малейшего сомнения в её некомпетентности, в чём-либо. У отца Елизаветы Антона Антоновича был, правда, собственный критерий в оценке достоинств дочери. Посмеиваясь, Антон Антонович иногда - и то лишь в очень близком кругу - говаривал, что если бы Создатель попытался в своё время втиснуть в её голову чего-нибудь ещё, - сверх того, что «там» уже было - то потерпел бы полное фиаско! Свободного места уже не было!
Так что за жизнь «хитрой программки» можно было не опасаться, а вот за здоровье Пистона…
- А спокойнее не можешь? - спросил я.
- Могу, но не выходит! - заявил Пистон. – Надо поторопиться. Я там своих ребят расставил.
- Это ещё зачем?
- Как это зачем, шеф? Клиентов на другую улицу отправлять! Да ты знаешь, Влад, сколько там чугуна старинного?!
Случалось, что Пистон иногда фамильярничал, но - что молодец, то молодец! – лишь тогда, когда рядом не было никого из посторонних. Я не обижался - племянник, всё-таки.
- Вот, с «чугуна» сразу и начинать надо было. Поехали.
- Ехать-то и не надо… тут рядом, - заметил Пистон и моментально освободил помещение.
Выйдя из офиса, я посмотрел по сторонам. Клетчатая рубашка агента маячила уже где-то метров за пятьдесят и собиралась – судя по наклону головы хозяина - «заложить» левый вираж. Пришлось свистнуть. Хозяин рубашки, то есть Пистон, обернулся и прекратил пилотирование. Он остановился и, нетерпеливо переминаясь, соизволил подождать начальство.
Таким образом: он несётся - я догоняю, мы и добрались до места назначения.
Дом был обнесён, как и положено при строительных работах, дощатым из берёзы забором. Как и говорил племянник, на всех основных направлениях возможного проникновения к «объекту» нежелательных «элементов» - конкурентов или вездесущих зевак держали оборону ребята из «элитного подразделения». Насколько я мог догадаться, они, не применяя никаких насильственных действий, должны были просто-напросто отправлять возможных конкурентов по известному только им адресу.
Костик, длинный и замечательно худой подросток, вынырнул из дыры в заборе.
- Сюда, – почему-то шёпотом позвал он. – Бригадир… со «своими»… в угловой комнате, на втором этаже. Гонца в магазин послали… только что.
Пришлось пролезть в дыру. Пистон не отставал ни на шаг. Костик указывал тропинку в очень высокой для этого времени года траве. Месяц май не пересёк ещё своего экватора, а некоторые сорняки добирались почти до пояса.
- Притормози… - окликнул я Костика, стараясь не перекрасить джинсы из «индиго» в «хаки».
Костик нехотя подчинился. В ту же секунду в мой позвоночник врезалась голова Пистона, и я даже негромко охнул.
- Чего стали? – потирая ладонью пострадавший лоб, поинтересовался Пистон.
Я промолчал. Был Особняк, который надо спасать.