Директор Повесть в рассказах

 


Предисловие
Дорогие  выпускники Токушинской средней  школы,  земляки! Это исторически-художественная повесть о нашей Токушинской средней школе начала шестидесятых годов двадцатого века. Здесь все описанные события подлинны. Конечно, через столько лет диалоги героев дописаны авторами с возможными упущениями и, возможно, ошибками. Но их характер соответствует тому времени. Где-то нарушена хронология событий, это связано с памятью авторов или с линией сюжета.
Стиль изложения построен от имени одного из авторов, как основного действующего лица. Рассказы охватывают отдельные значимые школьные события в период начала работы Тимофея Тимофеевича директором Токушинской средней школы до окончания учёбы авторов в школе. «Герой», от имени которого ведётся повествование, был в какой-то степени «приближённым» к Директору, по причинам ему неясным до сих пор. Но это положение позволило ему принимать участие в исполнении многих планов Тимофея Тимофеевича, а сейчас, по прошествии многих лет, оценить целеустремлённый характер Директора, его педагогический талант, широту души и культуру поведения. Он был Человеком с большой буквы, коммунистом в самом лучшем понимании этого звания.
Наверняка, те, кто знал  Тимофея Тимофеевича, помнят и другие интересные моменты, связанные с его деятельностью. Авторы уверены, что эти воспоминания могут составить целый сборник для  истории школы.
      

Памяти директора Токушинской средней школы
Гаврилюка Тимофея Тимофеевича посвящается

Рассказ первый

Новая метла

         Конец лета выдался дождливым. И хотя вчера и сегодня дождя нет, улицы развезло. Сегодня первое сентября, я иду в школу, уже в седьмой класс с младшим братишкой, второклассником. Мы идем вдоль заборов огородов, кое-где приходится держаться за них. Провожая нас, мама сказала:
- Помоги брату дойти, чтобы новые сапоги в грязи не потерял и новую форму не извозил.
 Проулками, там чуть посуше, вышли к поперечной улице. Колеи от машин залиты водой, а в некоторых местах - сплошная жижа. Тут братишке не пройти:  его «кирзачи» засосёт так, что не вытянешь. 
- Держи, - говорю я брату и отдаю ему командирскую сумку, подарок мне от  дядьки, - до грейдера на закорках понесу. Там пройти уже можно.
Школьный двор завален кучами брёвен и заполнен нашим народом всех возрастов. Братишка побежал в свою «маленькую» школу, что построили недавно. А у нас школьная линейка во дворе. Учителя стоят на крыльце. С ними новый Директор - не старый, в черном пальто. Мы построились по классам. Редко какому классу выпало место посуше. Грязюка везде.  До меня долетают только обрывки слов нового Директора. До этого года наш  класс учился по разным  «маленьким» школам.  Первый класс был в «школке» на два класса  возле школьной мастерской. Потом в бывшей конторе напротив больницы и культмага. В четвертом классе мы учились в небольшом зданьице возле Агрошколы.
Директор что-то говорит о порядке, про сад, про красоту, но
меня это не задевает. В конце слышу: «чтобы завтра все пришли по- рабочему. Будем убирать дрова».
 Утро хмурое, но без дождя. Я взял фотоаппарат «Зоркий», который  купил год назад на свои заработанные деньги.  Почти месяц ездил с бригадой женщин и ребят с нашего края села в лесхоз полоть сосновые посадки. У меня в день больше рубля зарабатывать редко получалось. Поле длинное, сосёнки величиной с ладонь, трава выше них. Солнце палит, а ты в рубашке с рукавами из-за оводов и комаров. В обед  молока с хлебом поешь, ляжешь, кажется, больше не встанешь. Но дядька бригадир орёт:
- Подъём, ребята, работать пора!
Женщины нас обгоняют. К вечеру спина болит от наклонов. На коленях нельзя, бригадир ругается. Но двадцать рублей я заработал. Мама ещё пять добавила, и я купил фотоаппарат. Очень мне нравится, что у моего «Зоркого» объектив выдвигается, и дальномер есть, не то что «Смена» за восемнадцать рублей.
Фотоаппарат я купил в райцентре, у нас в культмаге не было. Пришлось на велике ехать пятнадцать километров в один конец. Фотографировать меня научил брат. Когда он уехал учиться, то оставил свой первый  фотоаппарат «Любитель» по старшинству - сестре. И книжку по Фото-делу. Один раз мы с ней снимали друг друга возле дома, а потом проявили плёнку и даже печатали. Дело это канительное. Хороших кадров получилось всего два. Фанерная  коробка самодельного фотоувеличителя тлела и воняла от керосиновой лампы. Красный  свет еле-еле просвечивал через пионерский галстук.  Старались полночи. Только  две фотки получились. Сестра больше фотоаппарат не брала. Потом она уехала учиться. «Любитель» с катушкой плёнки перешёл ко мне. Фотоаппарат неплохой, правда, громоздкий и всего на двенадцать кадров. Я прочитал книжку, отснял плёнку и напечатал фотографии, хотя мама не верила, что у меня получится. Когда нам провели электрический свет от Артели, стало легче. В коробку увеличителя я поставил электролампочку. Вскоре купил приставку для печати, фонарь. Фотокарточки стали получаться хорошие. Я даже снимал знакомых по их просьбе. Но «Любителем» снимал редко. Плёнка дорогая, а ещё реактивы и фотобумага. В школу новый фотоаппарат я взял первый раз. Друзьям показать.      
Во дворе копошня, как в муравейнике. Брёвна тащим парами и вчетвером к сараю и к конюшне. По силе - чем старше, тем толще. Девочки перетаскивают колотые дрова в сараи-дровяники из большой кучи на улице. Внутри мужики складывают в поленницы.
Я иду за очередным бревном и чувствую, меня крепко взяли за плечо. Поворачиваюсь. Директор.
- Фотографировал? – спрашивает, как мне кажется, строго.
- Немножко, - отвечаю. «Вот попал, - думаю, - наверное, нельзя было».
- Фотографируй, как вы работаете. Сейчас и в конце. Потом фотографии принесёшь. Иди, работай - говорит мне помягче, видя, что я в замешательстве.
Часа через два двор очистили. Конечно, и нас было много, и работали от души. Директор позвал нас к крыльцу школы. Разнокалиберная возбуждённая толпа окружила крыльцо. Директор поднял руку. Все стихли.
- Ребята,  - торжественно и серьёзно заговорил Директор, - вы хорошо поработали, как настоящие хозяева школы, привели в порядок её двор. С завтрашнего дня мы с вами начнем сажать деревья, чтобы он  превратился в цветущий сад. Здесь, - Директор показал на большую лужу у заломанного забора, - у нас будет метеоплощадка.
Толпа обернулась. Эта часть школьного двора вся была в лужах. От забора остались столбики да кое-где остатки штакетника.
- Дорожки мы засыпем песком или щебнем, и у нас не будет луж, - продолжал Директор. - Тут будет спортплощадка с турником. А здесь, - он показал на пустырь и грязную дорогу с колеями, - будет сквер с аллеями, цветами и деревьями. За ними мы построим мастерские. В школе у нас будут кабинеты физики, химии. А на пришкольном участке будет сад. Вдоль «маленьких» школ, - показал на недавно построенные два здания в ряд, - вы на память посадите деревья. Поставим скамейки для отдыха на перемене.
Не знаю как кто, но я поверил его убеждённому голосу. Он не говорил «надо сделать, надо построить», он сказал - будет сделано, мы построим.
Я возвращался, обходя грязь и пересекая колеи с водой, представляя сквер таким, как парк в Петропавловске. Мы с сестрой летом ездили за учебниками, потом пошли в парк купить мороженое. Но как у нас на месте луж и дорог сделать такой красивый сквер? 
Дома я рассказал про нового Директора, субботник с дровами, про сквер, аллеи и цветники.
- Новая метла по-новому метёт, - философски заметила мама. - Может, оно и к лучшему. А что такое сквер?
Установилось бабье лето. После уроков мы бежали домой поесть и переодеться. Потом снова в школу. Все классы что-то делали. Директор ходил от одной группы к другой. Показывал, как выравнивать землю, засыпать лужи. Со старшеклассниками, гордыми от ответственности, размечал аллеи, клумбы,  колышками отмечал места ям для саженцев. Наш класс долбил утоптанную и прибитую дождями землю. Кусты и деревья нам разрешили накопать в саду Агрошколы, которая совсем недалеко. Их приносили на носилках десятиклассники.
Директор не хвалил, не ругал. Показывал, иногда заставлял переделать. На спортплощадке под руководством физрука выкопали глубокие ямы и поставили два высоченных столба с перекладиной, на которой закрепили крюки. На один навесили длинную жердь, а на другой мы  на физкультуре будем  цеплять  спортивный канат. Это для подтягивания. Метеоплощадку огородили невысоким заборчиком из штакетника, который сделали в школьной столярке. Дорогу мимо школы загородили столбиками. Девчонки сажали кустики и саженцы, привязывая их к колышкам.
Скоро похолодало, затем выпал снег. Между рядов прутиков и кустиков к школе вели со всех сторон утоптанные тропинки.



Рассказ второй

ТимТимГав

К нам на урок  не пришёл учитель. Задержался или заболел. «Народ» постепенно начал шуметь. Кто задирает девчонок и получает в ответ книжкой по голове, кто спорит, кто просто кричит от избытка энергии. Я лихорадочно листаю учебник следующего урока, дома не читал.
- ТимТимГав идёт, - слышу я чей-то крик от двери. Но его было слышно не только нам.
Резко открывается дверь и входит «ТимТимГав», Директор. Мы вскочили и застыли, кто где, как застывают в игре на крик «Штандарт».
- Кто кричал? – грозно обводя нас глазами, громко спросил Директор.
Его тяжёлый взгляд попал и в мои глаза. Я, смущенный, отвёл взгляд.
- Ты? Пошли со мной, -  грозно проговорил  он  и открыл дверь.
От неожиданной обиды я шёл, как приговорённый, между рядами, а из глаз невольно лились слёзы. Мне было нестерпимо стыдно перед одноклассниками, что я, здоровый пацан, плачу, будто девчонка. Я прошёл за Директором в учительскую. Слёзы душили меня, я не то, что говорить, дышать не мог. Директор, видно, понял мое состояние.
- Иди, -  сказал он мне нормальным голосом и показал на дверь.
Я шёл пустым коридором, вышел на улицу, свернул в туалет. Не мог же я стоять на виду больших окон и тереть глаза. Я шёл и клялся себе, что никогда, ни по какой причине не буду плакать. Слёзы высохли. Я пришёл только на следующий урок.
- Долго он ругался? -  спросил меня мой дружок.
Я только махнул рукой. Мне нравится Директор тем, что школа при нём становится интересней, но я боюсь его серьезного взгляда, строгого голоса, хотя и без крика. И не я один. 
Мне нравится новая система учёбы. Занятия идут сами по себе. Но на «трудах» и после занятий по определённым дням недели все классы по два часа  трудятся для  школы. Директор на каждый день всем даёт посильную работу по своему плану. Никто не бездельничает, задание есть каждому. Часто попадаем на работы к учителю по труду. Он тоже разговаривает с нами по-деловому, как с мужиками, показывает что делать. Как со взрослыми, с нами ведут себя и учителя. Даже дисциплина в классе стала много лучше, мы же не малышня, чтобы дурить.
    Прошло больше года, а я так и не смог решиться отдать фотографии с субботника. И вот на последней перемене я столкнулся с Директором в коридоре, и в ответ на моё  «Здравствуйте» я услышал:
- А фотографии с субботника получились?
- Получились - ответил я подавлено, -  только без глянца, матовые.
Глянцеватель для меня слишком дорог. А при глянцевании на стекле я столько фоток испортил - прилипают намертво, рвутся.
Директор окинул меня взглядом и сказал:
-  Ничего. Занеси посмотреть, -  и пошёл дальше.
После уроков я подошёл к двери директорского кабинета. Постучал и услышал приглушённое  за дверью:
-  Войдите.
За столом в глубине кабинета сидел Директор и что-то писал. Вдоль стен стояли стулья. У стола, напротив окна, шкаф с полками, сплошь уставленный книгами и папками.
- Что у вас? - официальным голосом спросил директор, едва приподняв глаза.
- Я фотографии принёс, - пролепетал я, - как обещал.
- А, фотографии, - директор перестал писать и посмотрел на меня заинтересованно, -  покажи.
Я подошёл и протянул несколько снимков. Директор взял фотографии, стал смотреть.
- Да ты садись, -  показал глазами на стул, - как фамилия, какой класс?
Я сел на край стула и тут же встал, чтобы представиться.
- Сиди, сиди. Тебя кто учил фотографировать?
- Брат. Когда на каникулы из училища приезжал. Он авиатехник. Десятилетку в нашей школе окончил.
- Это хорошо. Неплохо получилось. У тебя всё для печати есть?
- Всё. Фотоувеличитель на двенадцать вольт. Я трансформатор сейчас намотал, в радиокружке научился. Объектив с фотоаппарата ставлю и печатаю. Фонарь был тоже самодельный, а недавно купил в магазине.
Да, теперь я не «побираюсь» у друзей. Увеличитель у меня  старенький, складной, в чемоданчике. Фоторамки для печати я выпилил из фанеры.  Плохо, что кадр освещается неравномерно, но я уже наловчился. Из оконного стекла выколол диск, затёр одну сторону песком, получилось почти матовое.   
- Печатаешь где?
- На кухне, когда все спать лягут.
- Ну ладно, иди, -  я встал, -  нет постой. Пошли со мной.
Мы шли через двор школы. Директор шёл впереди, размашисто и широко. Мне это напомнило картину из учебника: Петр Первый шагает с тростью, а за ним на полусогнутых - свита. Директор открыл ключом дверь в «маленькую» школу во дворе. Его шаги гулко звучат в пустом коридоре. Один конец коридора перегорожен стеной с двумя дверями. Директор открыл обе. Сначала зашли в пустую комнатку  с окном.
- Здесь у нас будет радиоузел. Новости, объявления будем передавать и музыку. У вас дома приёмник есть?
- Есть, «Родина», батарейный. Я в городе в отделе «Для самоделкиных» купил. Выпрямитель в радиокружке сделал, работает.
- Хороший приёмник, знаю. Скоро будете радиоузлом заниматься.

Про этот магазин я не мог не сказать. Замечательный магазин! В нём продают всякую всячину с городских заводов, как говорят, «неликвиды». Очень дёшево. Я не только приёмник купил, а ещё и проигрыватель купил, правда, в нём только двигатель с диском и звукосниматель. Это на деньги, что летом на шкуровке брёвен заработал. Мама мне с них целую десятку выделила на расходы, вот я и купил. Ещё и фотобумагу, и проявители. Мама мне порой говорит:
- Ты бы за фотографии деньги брал, чтобы хоть бумагу оправдать.
 Но как я могу брать деньги с товарищей? Стыдно ведь. Конечно, этого я не скажу никому никогда. Сделал, да и сделал.

Директор открыл вторую комнатку, поменьше. В ней окна не было, свет через дверь осветил самодельный стол от стены до стены.
- Здесь у нас будет фотолаборатория. Надо только свет провести, розетки поставить. Сможете, радиолюбители?
- Сможем, - отвечаю я уверенно. - Когда мы дом построили, нам свет только на кухню завели, а дальше я сам проводку сделал. Запомнил, как в старом доме проводили.
- Ну ладно. Иди. Понадобишься, вызову.        Ни взглядом, ни намёком о том, что было между нами. Он говорил со мной так, как говорил бы отец с сыном. Страх перед грозным Директором во мне перерос в большое уважение.
Наш радиокружок собирается раз в неделю, вечером. Ведёт его после своей работы  Валентин с «радиорелейки». Директор его уговорил нас учить. Как он согласился, не знаю. Я к нему домой ходил за диодом для детекторного приёмника. У него двое мальцов и  еще хозяйство. И приёмники ему несут на ремонт.  И мы ещё...
Когда пошли разговоры о радиоузле, на кружок пришёл Тимофей Тимофеевич. Посмотрел на нас оценивающе. Потом заговорил:
- Ребята, радисты, на дворе осень, скоро выпадет снег. Срочно надо протянуть радиолинии от радиоузла ко всем зданиям школы по столбам, по которым ток идёт в «маленькие школы». С вами будет работать монтёр с почты. Есть желающие?
Все встали. Ещё бы, свой радиоузел, это ого-го! 
 Молодой  монтёр с почты на бревне учил нас засверливать дыры буравом, вворачивать крюки, а на них изоляторы. Я, как все, попробовал, у меня получилось неплохо.
- На когтях надо лазить на столбы. Кто высоты не боится? - спросил он, - поднимите руку.
Я лётчиком хочу быть и высоты не боюсь. И на когтях умею. Когда нам тянули свет, столб возле дома мы вкапывали с отцом. Соседи только помогли его поднять. Монтёр знакомый, да у нас все знакомые друг другу, разрешил мне подняться на столб, пока  «перекуривает» с мужиками. Я надел пояс, когти и взобрался до самого верха. Подо мной была улица, за огородом видно озеро.
- Эй, монтёр,- позвали меня снизу, - слазь, «перекур» кончился.
Я ходил за монтёром весь день. 
Наш бригадир определил себе в помощники меня и ещё одного парня. Я ставил изоляторы, закреплял натянутые провода с лестницы  на когтях. Мне нравится эта работа. Школу, двор её и полсела видно сверху.  Друг спросил меня, когда я спустился со столба:
- Тебе не страшно? Столб же качается.
- Нет, не страшно. Я люблю высоту. Качается? Ну и что? Деревья качаются, а мы же лазим.
Да уж, по деревьям, скажу без хвастовства, я лазить умею. Весной, когда в лесу ещё вода стоит, лазим собирать вороньи и сорочьи яйца. Нам этих птиц не жалко. Их у нас много, и они воруют  яйца и птенцов у мелких птичек. И на цыплят нападают, сам отгонял. Опять же яичница из вороньих яиц вкусная. Мы с отцом и братом едим, а мама брезгует. Отец тогда и скажет:
- Видала бы ты, что мы на фронте ели.
Летом по деревьям мы лазим из удальства. Просто забраться повыше, как Тарзан из кино, или спуститься, как на парашюте, с берёзы потоньше, уцепившись почти за вершину. Мне нравится высота, небо, самолёты. Они пролетают над селом каждый день.
Последнюю радиолинию натягивали, когда уже хорошо похолодало. Пальцы мерзнут от ветра и от холодного железа, а отпустить нельзя. Провод так сыграет, такими кольцами провода запутает, что потом день распутывать будешь. Уже такое было. Целая неделя ушла у нас на эти столбы. Сделали. Изолированные провода  просунули вовнутрь школы, их там тянули другие ребята.
В радиоузле стоит большой усилитель ТУ-50. Сверху под крышкой проигрыватель на две скорости: 75 и 33 оборота в минуту. Да ещё в нём всеволновый приёмник. На квадратной шкале сверху написано «Радиоузел ТУ-50». На секторных дугах написаны города, наши и заграничные: Москва, Киев, Варшава, Пекин, Дели, много городов. Усилитель нам отдали с сельского радиоузла. Им новый поставили, большой, как шкаф. А этот, хоть и не новый, а работает отлично. Мы и антенну-метёлку ему сделали и подключили. Микрофон  стоит на столе. Точно такой же, как в кино про полярников. Где только Директор его взял?
Уже начинает темнеть. Собираем инструмент, мусор. Без Директора включать нельзя.
- Давайте просто приёмник включим, - предлагаю я, - проверим, что ловит.
Накаляются лампы, разгорается зелёный глазок индикатора, слышно шум в динамике на стене. Кручу веньер настройки. Музыка. Чисто и громко. Мы смеёмся от счастья.
- Давай погромче, - весёлый голос Директора от двери, - чтобы всем слышно было.
Я вздрагиваю, но включаю линии и добавляю громкость. В коридоре грохочет музыка.
- Пойдёмте, - командует Директор, - послушаем, как в других  зданиях слышно.
Нет большего счастья, чем удачно выполненная работа! Динамики работают везде. Директор жмёт нам по очереди ладони. Сильно, по- мужски. Я тоже стараюсь.
- Ребята, завтра приходите пораньше, - говорит Директор, - проведём первую передачу.
Утром меня позвал дежурный:
- Иди, Тим Тим Гав вызывает. Сказал, чтобы сразу шёл.
- Будешь ответственным по радиоузлу и всем радиолиниям, - с ходу начал Директор, - отвечаешь за аппаратуру, за порядок. Вот ключи. Включать будешь по моему распоряжению или начальника радиокомитета. Всё ясно?
- Ясно, Тимофей Тимофеевич.
- Держи ключ. Это ключ от фотолаборатории. Посмотри, как проводку сделать, что нужно. Завтра принесёшь на листочке. Включи пока радио. Сейчас дикторы придут новости читать.
Через неделю девятиклассница Люда, начальник радиокомитета,  пришла на перемене с пластинками.
- Директор разрешил крутить музыку, - заявила она, - я пластинки принесла из дома, береги. На большой перемене включишь, пока звонок не зазвенит. Приходите, будем учить вас вальс танцевать.
Какой вальс?… Я не, как Санька, что девчонок лапает, да ещё и хвастает этим. Меня ставила в спектакль-сказку учительница в младших классах и сразу же отчислила.
- Нет, - говорит, - актёра из тебя не выйдет. Ходишь, как на жердях, язык заплетается. Посмотри на Володю, как у него получается.
Раз получается, пусть себе играет. Зато я стихи читаю лучше него. « С выражением»! Сестра научила. А представлять, что стул - это пенёк, или куст, не по мне.
У меня три помощника. Один с нашей смены, два с другой. Крутим пластинки по очереди. Не все же перемены в рубке сидеть. Список электроматериалов для фотолаборатории я отдал на следующий день. Через неделю Директор вызвал меня и сказал:
- Пойдёте втроём на станцию, вот фамилия, - дал мне бумажку, - спросите. Скажете, что я прислал. Вам дадут лампочек на Новый год  и ещё по этому списку. Проверь, чтобы всё было.
Слово Директора - закон. На железнодорожной станции я никого не знаю, но раз приказано, сделаю. После школы мы взяли картонную коробку у завхоза и пошли.
- Где нам найти, - я прочитал фамилию дежурному, который вышел из вокзала с палочкой, обёрнутой жёлтым флажком.
- Идите в диспетчерскую, он там сидит, вот дверь.
На двери надпись, «Посторонним не входить». Но сегодня нам можно. Стучу. Открываю тяжёлую дверь. Как же тут интересно! К длинному столу приделана стенка, на которой нарисованы железнодорожные линии станции. Я и не представлял, как они переплетаются друг с другом. На стыках линий горят маленькие лампочки. Не знал, что такие бывают. За столом  мужчина в железнодорожной форме. Другой, тоже в форме, сидит на лавке сбоку. Ясно, что начальник за столом. Подаю записку.
- Нас из школы прислали, - говорю как можно смелее, - вы обещали…
- Николай, - «начальник» передал записку сидящему на лавке, - это к тебе. Помоги школярам.
- Поможем, - весело встаёт второй, - пошли ребята ко мне. Я уже всё приготовил.
В комнате электрика чего только нет. На полках лежат всякие интересные и непонятные штуковины.  В углу открытый чугунный ящик, такие возле путей у самой земли стоят. В нём рядами блестят головки винтов и видны переплетения проводов. На доске в гнёзда вставлены ключи, от мелких до больших. Также разные отвёртки и плоскогубцы с трубками на ручках. Такое бы богатство для дома. У меня есть только щипцы. Правда, ещё есть небольшие тисы, а это великое дело. Отец принёс их сильно заржавленные. Я их отчистил, отмыл керосином. Работают, как новые.
- Вот вам лампочки в коробке, а тут ещё сверху. На хорошую гирлянду хватит.
- А вы, лампочки, откуда берёте? -  наивно спрашивает мой товарищ.
- Нам присылают. Это лампочки из светофоров. Видели? – мы киваем, - Лампочка, по инструкции, горит месяц, потом мы её меняем. Это чтобы она сама не перегорела от старости, когда поезд идёт. А вам они послужат. Лампы особые, пятидесятивольтовые. Спаять гирлянду сможете?
Паять мы научились, но не гирлянды. Сознаться, что мы чего-то не можем, нельзя. Учителя подскажут, а мы сделаем. Поэтому дружно отвечаем:
- Сможем.
- Ладно, я ещё вам старую гирлянду отдам, на чердаке тут недавно обнаружил. Проверите, сгоревшие лампочки поменяете.
Довольные собой мы принесли коробку ламп, старую пыльную гирлянду, кусочек припоя и бухточку одножильного гибкого провода.
- Так, - Директор посмотрел в коробку, - сколько лампочек дали?
- Я не считал, - мне было неловко за этот промах, я даже и не подумал их считать.
- Ладно, идите, - и мне строго, - зайдёшь завтра на большой перемене.
До завтра мучаться, где ещё я напортачил. Но когда я зашёл в кабинет, Директор спокойно вручил мне сложенный лист бумаги.
- Будешь идти домой, зайдёшь на элеватор, найдёшь… вот написано. Отдашь бумагу. Это по электрике. Завтра принесёшь, что дадут.
- Будет сделано, Тимофей Тимофеевич, - ответил я и пошёл на урок.
Мне, конечно, не совсем по пути, но и крюк не велик. Но получилось не быстро. Сначала долго сидел у двери начальника. Строгая секретарша сказала:
- Сиди, жди. Начальник занят.
Люди входят в кабинет и выходят. Секретарь печатает, говорит по телефону, а я сижу. Из кабинета выглядывает мужчина, он в нашем краю живёт, я его в лицо знаю.
- Люба, - говорит секретарше, - найди мне завсклада. А ты что тут делаешь? -  узнал он меня всё-таки.
- Я к вам. Директор школы послал.
- И давно тут сидишь?
- Порядочно, -  ответил я честно, - сразу после уроков.
- Заходи.
Дальше пошло быстрее. Начальник прочитал бумагу, позвонил. Вскоре вошёл  худощавый мужчина в телогрейке.
- Константин Павлович, вот школа просит помочь с электрикой. Видишь, прислали парня?
- Вижу, ну и что?
- Вот список, посмотри, что у нас есть.
Мужчина скривился так, что мне стало ясно, ничего он не даст.
- Не жилься, Константин, - прямо попросил его начальник, - для детей же наших.
- Давай список, - Константин подошёл к директору, взял бумагу и повернулся ко мне, - Где весовая, знаешь?
- Знаю, мы с отцом отходы там весили.
- Весили они, - чуть скривился Константин, - завтра придёшь к обеду. Понял? Не опаздывай.
Я шёл домой  возмущённый. У меня же уроки, я не знаю, отпустят меня или нет. Что, он не понимает этого?
 До уроков пришлось стоять у кабинета Директора, полного учителей. Уже прозвенел звонок, когда они ушли. Я постучал и вошёл.
- Тимофей Тимофеевич, мне сказали к обеду прийти, а у нас физика.
- Беги на урок, я скажу, - махнул он рукой.   

Хорошо работать, когда тебе никто не мешает. Все давно сидят по домам, а мы с нашим трудовиком поставили последнюю розетку. Осталось подключить фотолабораторию к сети. Константин Павлович с элеватора оказался очень даже неплохим человеком. Дал рулончик чёрной изоленты, двужильный провод-«лапшу», объяснил, как лучше ставить розетки, дал коробки для соединения проводов и  объяснил, как в ней поместить провода. Хорошо, что в коридоре есть железный «шкафчик» с выключателями линий. Мы подключили провода фотолаборатории к коробке в радиоузле. С инструментом, который у трудовика, это дело плёвое. У меня полрулона изоленты. Другую половину отделил себе трудовик. Конечно, ему тоже нужно.
На другой день, когда уже все ушли, я постучал к Директору. Тут надо успеть его «поймать». В перемены у него всегда люди, то учителя, то нашего брата школяра воспитывают, то комсомол у него. После уроков, если прозевал, ищи-свищи. Он может быть на строительстве нашей мастерской или в гараже. Там «Захара» ремонтируют, так грузовик «ЗИС» зовут, его наша Артель школе отдала, вместо лошади. Да куда Директор только не ходит. Его во всех организациях знают. Сегодня мне повезло.
- Заходите, - слышу я.
- Тимофей Тимофеевич, мы всё смонтировали в фотолаборатории,    можно проверить.
- Знаю, пойдём, покажешь. Бери увеличитель, фонарь, - показал мне на полке новенький фотоувеличитель «Нева».
Я не ожидал, что директор бросит писанину и так сразу  пойдёт.  А таким увеличителем я только любовался в культмаге.  Бережно  сгрёб дорогой агрегат и фонарь.
- На таком работал? - спросил меня Директор.
- Не работал, - отвечаю с восторгом, - но разберусь.
- Так. Стул тебе надо сюда, - как музыку, услышал я директора, когда мы уже были в фотолаборатории, - ещё что?
- Ванночки три штуки для реактивов, -  я уже начинал ощущать себя хозяином.
- Будут. Уже есть. Завтра получишь. Будешь фотографировать и печатать, что я скажу.
Директор вышел в коридор, я за ним.
- Вот здесь мы перегородим, - он показал на другую сторону коридора с двумя окнами, - и сделаем школьный музей. Соберём историю села, историю школы. Закрывай свою лабораторию, пошли, покажу тебе кое-что.
В кабинете он открыл большущим ключом железный ящик, прибитый к полу, и достал настоящий револьвер. Ржавчина его немного проела, и деревяшки на рукояти подгнили, но Директор пальцем легко крутанул барабан, взвёл и щелкнул курком.
- Подержи, - протянул револьвер мне, - боевой, с гражданской. Подарили для музея. А это знаешь, что такое? – вытащил и положил на стол приличный угловатый кусок, похожий на немного подзаржавевший металл, - это часть Сихоте-Алиньского железного метеорита, - он повернул мне сторону с четырехзначным номером.
Так уж совпало, что буквально месяц назад я читал тоненькую книжечку автора Кринова про метеориты. Там очень здорово было написано, что Тунгусский метеорит, который упал в тайге, был атомным звездолётом. В другой части Кринов писал, как их экспедиция нашла и собрала двадцать семь тонн кусков метеорита, который упал в 1947 году в горах Сихоте-Алиня. Теперь я видел кусок звёздного железа.
- Я читал про этот метеорит в книжке Кринова, - ответил я, - очень интересно!
- Положи револьвер. И чтобы про него - никому. В музее увидят. Подержи метеорит. Тут килограмм семьсот грамм. Мне его сам профессор Кринов подарил, мы с ним дружим и переписываемся.
Вот это да… Мне нравится фантастика, особенно о звёздах. «Туманность Андромеды» печатается в газете «Пионерская правда». По неделе приходится ждать продолжения невероятных приключений героев. Наши спутники летают над Землёй. Скоро  будут полёты к другим планетам. Я брал в школьной и в сельской библиотеках  книги и жадно читал про астрономию с древних времён до сегодняшних, удивляясь таланту и пытливости жрецов и учёных. И вот в руках у меня кусок металла, летавшего миллионы лет между звёздами. Это просто чудо!
- Пока это наш секрет, откроем музей и всем покажем и не только это. У нас будет много экспонатов. Краеведческий кружок уже собирает историю возникновения села Токуши.
Ни клятв, ни честного слова не спросил с меня Директор, но его тайну я сохраню и доверие оправдаю.
На занятии в  радиокружке мы паяем новогоднюю гирлянду из железнодорожных ламп. А ведь ещё недавно электричество было только на вокзале и на элеваторе, а в школе не было. Утром в коридоре полумрак. Три керосиновые лампы стояли в разных местах на специальных полочках, почти под потолком. В классе лампы цеплялись на гвоздик на стене. Иная лампа начинает чадить, а то и вовсе гаснуть. Тогда учитель вызывает завхоза с лестницей. Он подкручивает фитиль или меняет лампу на другую, исправную. А сейчас  в школе всюду  электролампы. Светло, чисто, вони от керосина  нет. Вот и на ёлке будут лампочки. Как в «Родной речи» нарисовано.
Это я вспоминаю во время пайки. Главное - качественно пропаять, потом на ёлку не полезешь, если оторвётся.
Директор зашёл как-то, когда у нас дым от канифоли шёл, по пословице, коромыслом. Подошёл к руководителю.
- Две гирлянды собирайте. Хочу одну на улице перед входом повесить. Будет не хуже чем на вокзале.
- Сделаем, - уверенно пообещал наш учитель. - Только вот чем красить лампочки? Цветная тушь выгорает.
- Красить будем гуашью. Просвечивает плоховато, но других красок у меня нет. А сделать, чтобы гирлянда мигала, можете? А ещё лучше, если бы свет по гирлянде, как будто бежит. В городе такую гирлянду на уличной ёлке видел.
- Это специальный переключатель надо делать, - ответил наш руководитель. - Вроде на вокзале такой есть, но они не отдадут. В этом году не сделаем.
У них такое устройство работало в прошлом году. Сам видел. Лампы переключаются так, будто свет «бежит» по окантовке большой рамы. А внутри рамы светятся слова: «С Новым годом».
Я сходил на вокзал к электрику Николаю разузнать.
- Вам нужен вот такой переключатель, - электрик показал на конструкцию. Там стоял электродвигатель, который крутил через ремень деревянный барабан с медными пластинами, - только двигатель тут особый, малооборотный. Отдать не могу. Числится.
Он включил переключатель, чтобы я посмотрел его работу.
«Числится» - это что-то серьёзное. Мне переключатель не понравился. Уж больно здоровый, да и шумный. Двигатель гудит, контакты щелкают. Я сказал об этом Директору, когда он заглянул вечером на кружок через неделю.
- Ничего, - сказал Тимофей Тимофеевич, - мы б его на чердаке установили. Пусть бы там шумел.
Наш руководитель кружка принёс «стартёр». Это маленький включатель-выключатель для ламп дневного света. В нашем селе они есть только на релейной  станции.
К стартёру припаяли конденсатор и подцепили ёлочную гирлянду.  Мигает, и  не так уж быстро.
В этом году заснеженный двор школы   освещала светящаяся разноцветными лампами надпись: «С Новым годом».
               



Рассказ третий

Затмение 15.02.1961г.

В этом году впервые за все годы через наше село пройдёт полное солнечное затмение. Про него я сначала прочитал в «Пионерской правде», потом в «Комсомольской правде» и в «Правде». Эти газеты мы выписываем. Их приносит почтальонка каждый день. Во всех газетах была карта нашей страны и полоса будущего солнечного затмения. Самая большая карта в «Комсомолке». На ней я пометил примерное место наших Токушей.
Каждый понедельник на классном часе у нас политинформация. Готовимся по очереди. В основном все читают вырезки из газет. Война в Корее закончилась, теперь американцы начали войну во Вьетнаме. А я рассказываю напамять, потому что отец и я после обеда и ужина обязательно читаем газеты. Мама просит меня рассказать, о чём там пишут. Так что у меня политинформация дома каждый день. Прочитал я про солнечное затмение, показал карту маме. Начал объяснять, отчего и как оно происходит. В «Пионерке»  описано просто, коротко и понятно. Мама посмотрела на газету со страхом:
- Не к добру это. Как бы войны не было. В сорок первом году в мае, как стемнело, с неба звёзды стали падать. Прямо, как дождь. Все напугались, говорили,  «к войне». А в июне она началась.
Что тут говорить? Мама  в школе не училась из-за бедности. Мой самый старший брат научил её читать и писать печатными буквами еще до войны. Она смогла посылать письма мужу на фронт, а потом и восемнадцатилетнему сыну, когда того призвали в училище, а потом воевать. Оба погибли в боях.
Мама любит книги, заставляет меня читать вслух.
  Но тут наука, астрономия. У нас она будет в десятом. Я люблю читать про звёзды. Недавно в «Технике-Молодёжи» читал фантастический рассказ про Юпитер, как воевали земные астронавты с местными зверями. Они не как мы - из углерода, а из кремния, не пробиваемые. Здорово написано. В конце слова из песни: «Пламя  души своей, знамя страны своей мы пронесём через миры и века!»
Во вторник меня вызвали к Директору. Под дверью кабинета стояли ещё трое, в том числе и мой друг Ярыш.
- Не знаешь, зачем вызвали, - спросил я у Ярыша, потому что он всегда первый все новости узнаёт.
Друг не успел ответить. Из кабинета вышел учитель истории и показал нам всем на дверь:
- Входите.
  Директор стоял у окна и смотрел на голубое  небо. Повернулся.
- Завтра будет солнечное затмение. Полное. У вас есть фотоаппараты. Приходите с ними, будете фотографировать. Объектив надо закрыть чёрной засвеченной плёнкой или закопчённым стеклом. Без этого фотоаппарат испортите. Потом мне принесёте снимки. Плёнка есть?
- У меня нету, - сказал Ярыш.
- Вот плёнка. Поделите на двоих, если надо. Сделайте мне три кадра: начало, темнота и начало выхода Солнца. Всего три минуты.
Назавтра вся школа ждёт начала затмения. Я принёс обрезки засвеченной плёнки для себя и друзей. Есть в сумке кусок стекла, а в кармане спички и береста для копоти. Но учителя, будто ничего не знают, уроки идут как обычно.
Мы учимся во вторую смену. Дома я для родителей приготовил закопченное стекло.
Зимний день выдался, как по заказу, ясный. Наш класс на солнечной стороне, но учительница строгая делает замечания, чтоб в окно не пялились. А вдруг пропустим? Я же фотографировать должен. Замечаю - что-то не так. Солнце такое же яркое, но свет от него странно-приглушённый.
- Затмение начинается, - заволновались мы, - отпустите нас, пропустим.
- Успеете, - невозмутимая у нас учительница, - до конца урока ещё десять минут.
Тут за дверью мы услышали топот множества ног и голосов.
- Всех уже отпустили, - возмущаемся мы.
- Ладно, запишите на дом…
Дверь открылась, на пороге Директор:
- Отпускайте учеников, - спокойно попросил учительницу и закрыл дверь.
- Директор разрешил! Ура! -  стихия помчалась из класса.
Полный школьный двор. Посередине стоит стол с разложенными закопченными стёклами для забывчивых. В фарфоровой чашке горит скрученная береста. Я подхожу со своим стеклом. Копоть язычками ложится на стекло.
Рядом со столом стоит Директор. Громким голосом он рассказывает про затмение, показывает, как луна закроет солнце. Я увидел, что Солнце, как лунный полумесяц, и становится всё тоньше и тоньше. Наши тени чернеют всё сильнее. Откуда-то надвигается холод, хотя ветра совсем нет. Начинаются сумерки. Народ затих. И в этой тишине, как показалось, зловеще  завыли собаки, лая которых мы до этого не слышали. Сумерки всё  больше. Раздался тревожный коровий рёв из ближних дворов. Жутковатое состояние. Темнеет на глазах. Тоненькая сверкающая полоска исчезла. Полная темнота под звуки воя и коровьего рёва. Я едва не забыл про фотоаппарат. Щёлкнул даже во время темноты.
- Смотрите, - слышу я голос Директора, - появились звёзды. Вы видите звезду недалеко от Солнца? Это Венера.
Его вопрос остался без ответа. Звёзды я увидел, но не столько, сколько в зимнюю ночь. Чёрная жуть и холод не располагали к диалогу. Я с нетерпением ждал солнца. Вот блеснул яркий краешек.
- Солнце выходит! - закричали и выдохнули все своё нетерпение.
Я поднял фотоаппарат.
Стоило солнцу выглянуть совсем немного, а как всё изменилось! Прекратились вой и рёв. Стало почти светло и стало теплее. Луна скатывалась с солнечного диска с заметной быстротой. Возбуждение то и дело разряжалось смехом. В спешке многие перемазались сажей, и это было так забавно и смешно. Директор никого не одёргивает, видно, что он тоже в волнении.
- Ребята, - его голос перекрывает всех. - Поздравляю вас! Вам очень повезло. В этом столетии здесь полных затмений больше не будет.
Такое событие мы могли бы пережить где-нибудь в одиночку, с кем-то или вообще отсидеть в классе. А тут такие эмоции! Вся толпа замирает от восторга и страха, а потом весело потешается над собой. Произошло единение учеников и учителей в одно целое - человечество. Директор показал нам, как именно человечество зависит от нашего Солнца. Без него мрак и холод.
Учитель приказал идти нам на последний урок. Мы, конечно, подчинились, но урока не получилось. В оставшиеся полчаса мы его вовлекли в вопросы и ответы о затмении, в общем, весело проболтали.
У меня и у друга фотографии получились плохие. Мелкие. Солнце высвечивалось светлым полумесяцем на чёрном фоне. Их  отнёс товарищ, который тоже фотографировал. И тоже плохо.
               

               
               
Рассказ четвёртый

Деляна

Заканчивается третья четверть, а в школе кончаются дрова. В классе заметно похолодало. Круглая, обшитая железом печка в классе чуть теплая. К концу уроков начинают замерзать  руки, и письмо получается корявое.
  Скоро весенние каникулы, но весной совсем не пахнет. Помню, в младших классах мы переделали стих из «Родной речи». В нём такие строки: «Мороз десятиградусный трещит в аллеях парка. Нам весело, нам радостно и на морозе жарко». Это было просто смешно. Мы рассказывали так: «Мороз сорокаградусный…». Учительница нас не поправляла. У нас и в марте метели и морозы.
На переменах народ толпился у большой печки в углу коридора. Даже музыка не добавляла ни энергии, ни уюта. Завхоз ворчал вслух, что дрова кончаются, и после каникул, вообще, будет нечем топить.
Мой друг Ярыш, мы с ним сидим за одной партой, после большой перемены мне тихонько сказал:
- Директор  будет собирать отряд на деляну в помощь  лесхозовским лесорубам. Я запишусь обязательно. Поедешь?
Про «деляны» - участки леса, где пилят берёзы, я, конечно, слышал. Каждый год «оформляли деляны» на дрова и отец кому-то платил, чтобы лес спилили и привезли. Потом  брёвна развозили по дворам, и пока они сырые, можно обдирать кору и соскребать ножиком или обломком стекла сладкую берёзовую «подкорку». Конечно, мне очень хочется увидеть, что такое «деляна» в жизни, и как пилят лес.
- Конечно, запиши меня.

Летом я прочитал книжку про Павку Корчагина, как он с комсомольцами строил  дорогу для доставки дров в Киев. Лёжа на солнышке, я не понимал, зачем они так уродовались. Работали в холоде, голоде и опасности ради непонятного мне «замерзающего» города. И вот я на себе почувствовал, что без обыкновенных дров школа может «замёрзнуть», закрыться.
Нас, записавшихся на деляну, собрали в классе после уроков. Мы сидели за партами в пальто. Вошёл Директор. В обыкновенном пиджаке на свитер.
- Ребята, - Директор рукой сделал жест, чтобы мы не вставали, - вы сами знаете, какое у нас положение с дровами. Конечно, это наша вина, не рассчитали, не запасли. Осенью дождями дороги развезло, и зима, сами знаете, в этом году очень холодная.
Да, с декабря  морозы стояли возле сорока градусов. Чуть ниже или чуть выше. Младшеклассники ждали по утрам объявления по местной трансляции идти им в школу или нет. Нас, старших, это не касалось.
- Лесхоз нам выделил деляну. Но у них мало рабочих. Они нам спилят деревья, попилят на брёвна. Ваша задача - помочь им и школе в очистке деляны, сборе раскряжёванного леса и погрузке на машину.
Может, Ярыш и понимает, что означают эти новые для меня понятия, но их таинственность привлекает. Директор продолжал:
- Поедете утром с ночевой, на день или два, потому что возить туда- сюда не на чем. Жить и питаться будете вместе с лесорубами. Одевайтесь потеплее, хотя, как говорят, работа лучше шубы греет.
 
Нас привезли в лесхоз в домике на полозьях, который тащит трактор. В нём привозят лесхозовских учеников в воскресенье. Живут они на «квартирах» целую неделю. В субботу днём увозят домой. В домике стоит железная печка, сделаны лавки. Тепло, даже жарко. Раньше учеников возили на лошадях на целый месяц. Однажды двое старшеклассников на выходные домой шли пешком, обморозились. Ярыш говорит, что из-за этого Директор специально сам в лесхоз ездил. Теперь возят трактором.
Возле их конторы нас ждал грузовик.  Едем  в лагерь лесорубов. Лес - зимняя сказка! Ветки в инее, тишина,  снег светится от белизны.  Но любоваться холодно. Мы сидим в кузове, прижавшись  друг к дружке.  Длинная  дорога  зигзагами уходит всё дальше в густые леса.

- Ребята, вылезай, - кричит какой-то начальник, как только остановилась машина, - надо быстро загрузить брёвна в кузов. Вон там, видите, стоит поленница. Двое на машину, и вперёд.  Мужик и ребята  влезли  в кузов. Потом я узнал, что укладка брёвен - целая наука. Мы таскаем двухметровые брёвна по двое, четверо, а толстые – вшестером. Через несколько минут начальник   закричал:
- Согрелись? Всё, хватит, а то «полуторка» рассыплется. Идите к шалашам, там лесник вас определит.
Нам уже жарко, мы пошли к шалашам, которые я сначала принял за сугробы. Неподалёку от шалашей горело два костра: один большой, другой поменьше. Над  вторым  на палке висело закопченное ведро с крышкой. Подошёл лесник, впрочем, для нас все лесхозовские - «лесники» и начальники.
- Ты и ты, - показал на двоих, - берите топоры и из вон той кучи сучьев выбирайте потолще, и рубите на дрова для костра. Вы, - указал он на четверых, в их числе и я с Ярышем, - идите вон туда. Собирайте напиленные брёвна и стаскивайте их в поленницу между кольями,  - показал четыре высоких кола, вбитых в землю. - Складывайте так, чтобы концы ровно были, а то заставлю перекладывать. А вы, - это оставшимся, - собирайте мелкие ветки, сучья. Кидайте в тот костёр.
- А зачем брёвна между кольев класть? - спросил я друга. - Какая разница как они будут лежать?
- Понимать надо, -  по-деловому отвечает друг, - между кольями метр, бревно два метра. Нормировщик придёт, замерит высоту и посчитает, сколько кубов в поленнице. Ясно?
Что тут неясного? Обыкновенная математика. Снег хоть и весь в следах, но проваливаемся чуть ни по пояс. Брёвна таскать тяжело. Мы упарились, уже и темнеет, а команды остановиться нет. Из леса вышли мужики с топорами и пилами.
-  Все, ребята, отбой, идите ужинать!
Вокруг костра лежат толстые брёвна. Мы расселись, как воробьи. Нам наливают горячее варево в алюминиевые миски. Дают по большому куску магазинного хлеба. Что я ем, не знаю, но очень вкусно. Чай в алюминиевой кружке слегка сладкий с привкусом ягод. От горячей еды становится жарко. Мужики вокруг переговариваются, насчёт завтрашнего дня.
- Ребята, пошли спать. Покажу, где и как, - распорядился бригадир.
И вовремя. Я, лично, от еды разморился так, что засыпал сидя. Мы заползли в шалаш. На мелких ветках лежит брезент, приподнятый бревном в головах.
- Ложитесь сюда, прижимайтесь друг к дружке. Я вас вторым пологом накрою.
На улице, может, и не было тридцати, но точно за двадцать. Но мне было тепло и мягко. Я уснул мгновенно.
Нас разбудили, когда ещё было темно.
- Подъём! -  весело орал молодой мужик, - умывайтесь снежком и за стол бегом.
Картошка, да ещё с мясом, да вкуснячий чай взбодрили меня окончательно. Пока мы ели у костра, немного рассвело. Меня определили в сучкосборщики. Короткими цепочками за бригадирами мы пошли в чащу. Вот и деляна. Оказывается, пилят не все деревья подряд, а выборочно, от определённой толщины. Пилят так, чтобы мелкие берёзки не ломать. Двое лесхозовских пилят двуручной пилой, третий лесину подрубает и толкает её в нужную сторону. Двое обрубают сучья, верхушку и пилят на брёвна по два метра. Мы должны собрать сучки до последней ветки и стаскать на поляну в костёр. Другие таскают брёвна к лагерю. Нам подсказали, что их надо тащить волоком по снегу, так легче. Ребятам дали верёвки, двое тащат бревно, которое только четверо поднимут. После обеда мне показали, как надо обрубать сучья. Работа непростая, особенно, когда остаются сучья нижние, что утопились в снег.
Приехал наш «Захар». Из кабины вылезли шофёр и Директор, и сразу к костру - отогреться.  Лесник дал нам команду на загрузку. Мы  быстро загрузили полный кузов и стали ставить стойки, чтобы грузить дальше. Мы так уже несколько машин загрузили. От костра к нам примчался водитель.
- Хватит, хватит, - остановил он нас, - больше «Захар» не вытянет, - и похлопал рукой по фанерной двери машины.
 Директор у костра разговаривал, наверное, с начальством. Потом подошёл к нам, стоявшим у машины, и спросил с улыбкой:
- Ну как, корчагинцы, живёте? Кто домой к мамке хочет?
- Не…- бодро ответили все, - Нам тут нормально.
- Как кормят? Жалобы есть? Не мёрзнете?
- Вкусно кормят. Жалоб нет, в шалаше тепло.
И, правда, в шалаше никакого отопления, ветки, солома и снег, а тепло. Последний затыкает дырку-вход мешком с травой.
- Молодцы ребята, - подошёл к Директору лесник, - не ноют, работают хорошо, слушаются старших. В шалаше тепло от их дыхания. Утром пар идёт.
- Тогда, как договорились. Ещё денёк, - сказал директор леснику и обратился к нам: - Выдержите?
- Выдержим, Тимофей Тимофеевич, - заверил его за всех Пашка из выпускников.
После каникул в школе было тепло.
- Пока вы в лесу были, - рассказал мне одноклассник, отдёргивая руку от горячей печки, - нас Директор собрал, и мы ваш лес попилили на чурки и покололи. Так что не одни вы дрова заготавливали.
Этот год был последним, когда школа топилась дровами. На следующий год школу уже топили углём. И дрова на растопку привозили готовые, напиленные и наколотые. Мы только заносили их в дровяник. Складывали их старшеклассники. В школе стало много теплее. Директор у нас всё может!







Рассказ пятый

Телефон

Если нужно срочно найти и вызвать кого-нибудь, Директор отправляет посыльного из учеников. На уроках это редко происходит, а на переменах - часто.  Однажды и я попал посыльным. Прибежал к Директору доложить, что учителя из третьей «маленькой» школы вызвал, сейчас будет. И собирался уйти.
- Слушай, - остановил меня директор, - на дворе двадцатый век, а мы бегаем, как при царе. Мы телефонизируем наши школы. В классах повесим телефоны и поставим коммутатор. Справитесь? Разберётесь?
- Разберёмся, - со свойственной мне самоуверенностью заявил я. Ещё бы! Недавно у соседа Вовки в приемнике разобрался и починил, а тут какой-то телефон.
- Хорошо. На той неделе поедете с Виталием Петровичем на Петропавловскую телефонную станцию. Я договорился, вам отдадут коммутатор и телефоны, и прочее всякое. Будем  телефонизировать школу.
Хотя на дворе и весна, но на открытой машине сорок километров до города ехать не очень комфортно. В лесу даже проталин не видно. Мы кучкой сбились за кабиной машины, но всё равно продрогли. В городе намного теплее, чем в поле. Машина едет медленно, солнышко светит, мы отогрелись. На телефонной станции дело к обеду. В ворота нас не пускают.
- Иди к начальству, - отправил меня Виталий Петрович, - тебе Директор бумаги дал, значит, ты старший.
Делать нечего, иду. На проходной спросили, кто и куда. Я, нажимая на то, что наши Директора договорились, убедил пропустить машину, а мне показали, где сидит начальство. Я не любитель ходить по кабинетам. Но если мне поручили, то буду лбом прошибать  дорогу. Я вычитал в «Науке и жизни» в статье о японцах  про самураев. Это японцы-воины, которые подчиняются только своему начальнику, сёгуну. Самурай, это «рука» сёгуна. То, что он прикажет, должно быть выполнено любой ценой. Отвечает за самурая сёгун. Я сейчас, вроде как самурай.
Начальник был на своём месте. Я отдал бумаги, он мельком взглянул на них.
- Я в курсе ваших проблем. Поможем, - щёлкнул тумблером и сказал, будто в воздух, - Иван Васильевич поднимись ко мне.
Во, техника!... Иван Васильевич тут, как тут.
- Ребята приехали из Токушинской школы. Просят списанный коммутатор и старые телефонные аппараты. Ну и «стойки» им отдай. Склады надо расчищать.
Я услышал слово «списанный». Привезем, а он никуда не годится.
- Нам коммутатор рабочий надо, - твёрдо заявил я, - мы школу хотим телефонизировать. У нас четыре школы, два кабинета, еще  мастерская, и Планетарий будет.
Начальник и Иван Васильевич заулыбались на мой напор.
- Коммутатор рабочий, из горкома партии демонтировали. Им АТС поставили. Будет вам связь. А кто всё это монтировать будет?
- Сами, я вот тоже. Вы нам можете инструкцию к коммутатору дать? Со схемами.
- Вишь ты, Васильич, какая смена растёт, - рассмеялся директор, - отдай им документацию, какая есть.
Мы с Иваном Васильевичем вышли во двор. Нас уже ждал пожилой и недовольный мужчина в пальто. Не здороваясь, он посмотрел на меня, на нашу машину у конторы и сказал:
- Обед через пятнадцать минут. Пусть через час подъезжают.
Я представил, как мы будет торчать здесь под дверями на холоде целый час. Обед не для нас. Не рассчитывали, да и денег нет.
- Иван Васильевич,  - хоть и умоляюще, но напористо завёлся я, - нам ехать далеко, покажите, что взять -  мы мигом загрузим.
- Евсеич, покажи ты им что взять, да пусть грузят. Это из Токушей ребята, со школы. Телефонную станцию хотят смонтировать. Начальник велит склады очищать.
- Ладно, - раздобрился Евсеич, - пусть машина к тому складу подъедет. Коммутатор погрузите, потом покажу склад, где всё остальное.
Коммутатор оказался довольно тяжёлым, но мы с помощью Виталия Петровича и ещё проходивших мимо мужиков  его аккуратно перетащили в кузов. Затем Евсеич подвёл меня к приземистому старому складу, больше похожему на сарай. Дверь было распахнута настежь. На полу в одном углу лежали валом телефонные аппараты с ручками-вертушками. В другом стояли «стойки» - шкафы без стенок, увешанные проводами и всякими штуковинами.
- Вот вам аппараты, - широко махнул рукой Евсеич, - забирайте хоть все. Вам стойки будут нужны, тоже забирайте сколько хотите. Я пошёл обедать.
Я сказал «спасибо» и побежал искать  Ивана Васильевича. Мы встретились на лестнице. Он, как и обещал, нёс для нас несколько папок, перевязанных телефонным проводом. Ещё одно «Большое спасибо», и я вернулся к складу. Ребята, по совету Евсеевича, грузили стойки.
По нашему письму мы просили десять аппаратов, а их тут не меньше полсотни. Я выбирал получше, поцелее, чтобы ручка хорошо крутилась. Взял оригинальный телефон с трубкой и шестью клавишами. Чтобы у нас был запас для ремонта, наложили телефонов намного больше десяти. К тому же трое из наших захотели взять по телефону домой, разобрать. Жалко мне что ли, чужое, да ещё и списанное. Я тоже домой возьму, надо же посмотреть, как всё устроено. Да и «стоек» надо взять больше: для ремонта, для разборки. Интересно же.  Мы загрузили полную машину, оставив только место, где нам сидеть. Во дворе стали появляться люди, идущие по своим делам - обеденный перерыв кончился. Подошёл Евсеич, покачал головой, усмехнулся:
- Что ж вы всё не забрали? - шутливо спросил меня.
- Не влезло, - в тон, так же шутя, ответил я.
- Шустрые вы, ребята. Монтируйте свою телефонную станцию. Поехали. Я скажу на проходной, чтобы вас выпустили, - и вскочил на подножку кабины.
  Обратная дорога мне показалась длиннее и холоднее. Приехали мы замёрзшие и голодные. Директор посмотрел в кузов и велел машину отогнать в гараж.
- Идите домой, ребята. Молодцы! Завтра утром до уроков зайдёшь, - это ко мне.
Утром я пришёл пораньше, чтобы успеть до прихода учителей. Тимофей Тимофеевич  был в кабинете один. Я поздоровался и остался у порога, ожидая причину вызова.
- Иди на уроки, - как бы мимоходом приказал Директор. - Машину разгружать будут в первой «маленькой» школе. Коммутатор сразу тащите в радиорубку. Телефонные аппараты сложи в фотолабораторию. Сколько их?
- Двадцать в хорошем виде и ещё  пять взяли на запчасти.
- Хорошо. Проверьте и отберите лучшие для установки. Панели оставьте в коридоре. Зачем вы их набрали?
- Нам мастер сказал, что если делать телефонную станцию, они нужны для подключения проводов. Мы и взяли… с запасом. Нам и проводов монтажных дали пучок.
- Поставьте в коридоре. Вряд ли мы их будем ставить, места нет. Нужное с них надо демонтировать, остальное в металлолом. Ну, иди. Тебя вызовут.
Директор распорядился использовать для телефона провода, что мы натянули для радио. И то верно, радиоузлу тут не место. Далеко, неудобно. Передачи не ведём, потому что микрофон перестал работать. Его до нас уже ремонтировали. Директор распорядился перенести усилитель в физкабинет. Теперь оттуда звучит музыка на больших переменах и на вечерах на весь коридор.
В свободное время читаю описание коммутатора, инструкции и схемы. Пожалуй, посложнее, чем приемник. Не сразу сообразишь, как провода подключить. На наше счастье, коммутатор, точно, целый, ни одного оборванного провода. И все штекеры, как новые. Грузики утягивают штекерные провода без заминок. Окошечки номеров линий открываются и защелкиваются. Со стоек отпилили пилкой по железу часть конструкции с «вышибными» предохранителями. Я и не знал, что такие бывают. Нашёл в инструкции. При перегорании, предохранитель выскакивает из одного гнезда. Сразу видно, на какой линии КЗ. Если короткое замыкание устранилось, например, ветер схлестнул провод и отпустил, предохранитель вдавливаешь в гнездо, и дальше работай, до следующего КЗ. Домой бы такую систему для счётчика. Жалко, рабочий ток у них совсем маленький.
С почты приходил связист, кое-что показал, подсказал, как сделать подключение и ушёл. Первый телефон, естественно, мы провели Директору. Ему мы поставили тот, с клавишами. Он может стоять на столе. Ручка индуктора сбоку, в глаза не бросается. Проводов, которые мне дали, не хватило. Директор принёс ещё вдвое больше и почти всё ушло. С почты притащили две большие квадратные телефонные батареи, поставили за коммутатор.
         Подключаю штекером линию номер один и кручу индуктор. Трубка у уха. На почте у телефонистки наушники, и телефонный микрофон перед губами. Нам о таком только мечтать.
- Директор слушает, - раздаётся чистый директорский голос.
- Проверка связи, Тимофей Тимофеевич. Как меня слышите? Качество?
- Хорошо слышу, - можете с кем-нибудь соединить?
- Нет ещё. Хотим проверить обратную связь. Положите трубку и позвоните нам.
- Сейчас позвоню.
Я выдёргиваю штекер и жду. Мне кажется, очень долго. Зуммер зазвенел неожиданно. Щелкнуло реле и открылось окошечко с единичкой.
- Коммутатор слушает, - солидно говорю я, - Как слышимость?
- Нормальная слышимость, - бросает Директор, - теперь подключайте учительскую.
- Она закрыта, - отвечаю я. Школа уже давно пустая, только Директор и мы, трое «связистов».
- Идите, я открою.
В тот вечер мы подключили первых главных абонентов. Через неделю телефоны были во всех «маленьких школах».
Но телефон у нас работал редко. Школа небольшая и так все на виду. Дежурство скоро отменили. Но гордости телефонная станция нам добавила. Назовите в районе школу, где такое есть. И ведь сами всё сделали, разобрались и работаем. И батареи заменили на  селеновый выпрямитель от сети. Его нам подарили с релейной вышки. Никто не отказывает Директору, потому что знают – просит для дела, для учеников, для их же детей. Да и гордости за село прибавляется. Мы не такие, как все,  мы лучше!  Вот только бы улицы покрыть асфальтом, как в городе. Но тут Директор не начальник. Если бы стал председателем сельсовета, точно, улицы бы  привёл в порядок. Ведь сделали дорогу к школе, выровняли  площадь у «Чайной». Только школу Директор не бросит - не такой человек!
Дома я поставил телефон и протянул линию к соседу Вовке, через улицу.  Но через неделю пришлось отключить. Нашим родителям  не понравились громкие звонки и наша болтовня.
               



Рассказ шестой

Лагерь

Меня будут принимать в комсомол. Конечно, не одного, весь класс. Это почётно, но и ответственно. Ты обещаешь всем и себе - быть лучше. Можно не вступать, если ты не согласен, никто принуждать не будет, кроме позора. Такой отказник станет для остальных на уровень предателя Родины. Потому что в войну пионер, комсомолец и коммунист были патриотами. Они знали, что фашисты и предатели - их смертельные враги. Комсомолец для меня тот, кто никогда не предаст свою страну. В пионерской комнате, в библиотеке на стенах плакаты с фотографиями героев пионеров и комсомольцев. У нас проходят собрания, посвящённые им. Драмкружок ставит о них пьесы. Читаем стихи.
Я всегда примеряю на себя жизнь этих героев. Смог бы и я так сделать? Выдержать пытки, не струсить перед гибелью? И честно говорю себе в душе: «Не знаю. Но очень хочу выдержать, не сломаться, не предать товарищей».
Чтобы меня приняли в комсомол, мне должны дать рекомендации два комсомольца, которые меня знают один год. Кандидат или член партии тоже могут дать рекомендацию. Я прикидывал к кому из старшеклассников подойти. Вечером, я занимался проводкой для второго громкоговорителя в коридоре. Подошёл Директор.
- Ты в комсомол вступаешь?  - спросил он, по обыкновению, резко.
- Да, написал заявление, - ответил я.
- Рекомендации уже есть? - продолжил Директор строго.
- Нет ещё, но мне пообещали, - ответил я смущённо.
- Подойди ко мне завтра на большой перемене. Я тебе партийную рекомендацию дам, думаю, не подведёшь меня?
- Не подведу, Тимофей Тимофеевич. Спасибо.
Для меня это было очень серьёзно. Я не знаю, за что мне такая честь, и это ещё больше обязывало. Друг Ярыш меня успокоил:
- Чего ты переживаешь. Все знают, что ты не подлиза. Раз Директор сказал, значит заслужил.
Поволновался я ещё и из-за Устава. Никак не могу запомнить абзац про «демократический централизм». Понимаю, что это «подчинение меньшинства большинству», а там написано длинно.
Я стал комсомольцем. Внешне ничего не изменилось. Та же учёба, кружок, работа для школы. В «начальники» я не стремлюсь, на глаза директорские не лезу. Но внутренне стал к себе строже. Доверие Директора надо оправдывать.  

Скоро конец года. В конце классного часа в класс резко вошёл Директор. Он окинул взглядом нас, чуть подождал, пока перестали хлопать  крышки парт из-за поспешно вскочивших учеников. Это у него всегда так. Входит, посмотрит на всех, а мы стоим, как мёртвые. За смех, за баловство виновник тут же вылетает к нему в кабинет. Директор всегда приходит не к учителю, а к нам, по делу. Или ему нужны конкретные люди, или какое-то объявление. Хуже, когда приходит по причине.
- Всем сесть, а вы, - грозно называет фамилию виновника, - встаньте.
 Директор сурово вежливым голосом, очень культурно  излагает вину, делает выводы и определяет наказание.  Потом также резко уходит. Но он не злопамятен. Виноватого даже в тот же день может вызвать к себе и обсуждать с ним какое-то дело, хотя вина и наказание не отменяется. Но это не сегодня.
- Ребята, - спокойно сказал Директор, когда мы сели, стараясь не стучать крышками, - вы, наверное, читали в газетах и слышали по радио об усилении трудового воспитания в школе.
Конечно, и слышали, и читали. В газетах пишут, что надо возрождать Макаренковское трудовое воспитание школьников, чтобы они вырастали умелыми и ответственными, а не иждивенцами на шее родителей. Директор в нашей школе всегда говорит, что её хозяева – ученики, и всё, что мы делаем в школе, мы делаем для себя. Так оно и есть. Мы же видим, что от нашего труда настоящая польза. Вот глинобитную мастерскую построили рядом со школой. Верстаки деревянные сами сделали. У нас учитель по труду всё умеет, всему учит и требует справедливо. Радиоузел и фотолаборатория, можно сказать, тоже наши, ученические. Директор разрешил ученикам домашние фотки печатать в лаборатории, но требует с меня следить за порядком. Кое-с кем пришлось даже ругаться из-за этого.
- Со следующего года, - продолжает Директор, - у нас начнётся курс «Механизации сельского хозяйства». Будете изучать трактора и другие сельскохозяйственные машины. Вместе с аттестатом получите права механизатора, если сдадите экзамен.
Я не собираюсь оставаться дома, хочу учиться на лётчика. Но мне нравится любая техника, трактор буду изучать с удовольствием.
- С этого года у нас сразу после окончания учебного года восьмой и девятый классы будут месяц работать в трудовом лагере. Совхоз нам выделит всё необходимое. Жить будете в палатках, работать на совхозных полях, будет обеспечено хорошее питание.
- А где лагерь будет? - прозвучал первый вопрос.
- Недалеко, за Тюменкой.
Это от Токушей километров шесть. Не далеко, и не близко.
- А на велосипедах можно ездить? Я каждый день могу, - спросил кто-то с задней парты.
- Никаких велосипедов. Все будут жить без выезда. Отпускать будут только по уважительным причинам. Понятно?
Понятно, что с Директором спорить никто не смеет. А когда он сказал, что с нами будет физрук, стало ясно, что порядок будет жёсткий. Дмитрий Герасимович бывший фронтовик, у него всё по- военному. На «военке», он нас учит, как настоящих солдат. Мы изучаем винтовки, «трёхлинейки» прошлого века, маршируем с ними, перестраиваемся. Попробуй нарушить дисциплину, тут же получишь нагоняй и отжимания для воспитания. Ярыш, мой дружок, спортсмен. С физруком у них отличные отношения. Он рассказал, что случайно услышал слова Директора физруку, что скоро военное дело отменят, а пока надо спилить бойки у винтовок. Военрук очень расстроился. 
Вторым учителем в лагере будет Мария Владимировна. Она начальник, завуч по трудовому воспитанию. Она хоть и добрая, весёлая и улыбчивая, но тоже принципиальная.   
Вообще-то мы каждую осень работаем на уборке, правда, живём дома. Ворошили зерно на элеваторе, не раз убирали картошку, морковку и кормовую свёклу в совхозе.  Иногда в дождь и в снег. Это за трудовое воспитание не считается, просто помощь совхозу. А он помогает школе. Наша школьная территория, как оазис среди разбитых пыльных или грязных улиц. Зелёные аллеи, цветочные клумбы, дорожки. На некоторых клумбах есть даже небольшие скульптуры, что не совсем обычно для нашего села. Вдоль дорожек стоят скамьи и вазоны с цветами. Очень много деревьев.  На геофизической площадке всякие приборы и даже маленькая пирамида Хеопса и скульптура льва возле неё, которую сделала из глины моя одноклассница. Я её похвалил, она скромно ответила:
- Директор попросил сделать, как на картинке.
Откуда он рассмотрел её талант? Получилось очень похоже.

На место лагеря выехали поле обеда. Мальчишеский десант во главе с Директором, завхозом и военруком. «Захар» протарахтел стороной от Тюменки, небольшого села, где находится совхозное отделение.
Малоезженая травянистая дорога пересекает большую поляну. С одной стороны лес,  через дорогу неподалёку кочковатое болотце. Чуть дальше, огромное зелёное поле.  Машина остановилась.
- Вот здесь и будет ваш трудовой лагерь, - показал на поляну Директор. Дмитрий Герасимович, командуйте, пусть размечают места для палаток, столовой, кухни. Ребята разбирайте инструмент.
Дмитрий Герасимович оглядел местность и приказал:
- В одну шеренгу, становись! – и пошёл вдоль неровного строя, на ходу объявляя бригады.
- Так, - услышал я Директора, - вы, Бушель, поедете со мной на отделение. Будете помощником начальника лагеря по продуктам. Снабженцем, стало быть. Садитесь в кузов, поедем на отделение, познакомитесь с начальником.
Машина уехала, а мы с военруком пошли в лес вырубать колья для крепления палаток. Пока мы нарубили кольев, больших и средних, приехал наш «Захар» и совхозный «Газик».
Дмитрий Герасимович, оказывается, специалист по таким здоровенным палаткам. Только ходит, покрикивает, показывает, как разложить, куда какие колья вбивать, как верёвки натягивать. Земля оказалась твердючая, кол не вобьёшь, если водой землю не смочить. Одна палатка едва не завалилась - колья выдернулись.
- Вас бы на фронт, - сердито ворчал военрук, - там бы вас быстро отучили халтурить.
Так с криком и смехом строился наш временный посёлок: две пацанячьих палатки, две девчоночьих, чуть в стороне небольшая палатка военрука. С краю навес - столовая. У дороги поставили столбы для волейбола и наметили ворота для футбола.
С «Газона» сняли кучу кроватей, кипу одеял и матрасов. С «Захара» выгрузили доски для стола и скамеек.
В лагерь машина прикатила тележку  с полной цистерной воды, потом полевую кухню, на которой ящик с посудой.
На перекуре-водопое, Дмитрий Герасимович по-особому посмотрел на нас, лежащих в тени палатки, и сказал задумчиво:
- С такими же пацанами, как вы, я в войну «учебку» строил. Почти всё так же, только винтовки в «пирамидах» стояли, и лопаты были сапёрные, - взгляд его затуманился.
Солнце пошло к закату. В лагере с военруком остались шестеро, а нас «Захар» увёз домой, в школу. Работать начнём завтра с утра.

Что ни говори, но трудовой лагерь - хорошая школа организации труда и жизни. Рано утром горн трубит «Подъём». У мачты с флагом стоит военрук и горнист. Весь лагерь со смехом и гвалтом мчится умываться к болотцу. Потом горн зовёт на построение. Наши учителя распределяют работу, воспитывают перед строем провинившихся.  За это время дежурные расставляют тарелки для чего-нибудь вкусненького, которое наши девчонки по очереди готовят ещё до «Подъёма». Вечером, после ужина, дежурная бригада заготавливает сушняк в лесу для кухни. Играем в волейбол. Редколлегия рисует газету про наши дела и «делишки». Иногда до отбоя разжигается костёр. Девчонки поют. Всю ночь парами по два часа дежурят  дежурные. Они сторожат лагерь, а на заре будят очередных «поварих» и помогают им. А ещё ночью стараются как-нибудь подшутить. Завязать штаны, намазать лицо углём. Учителя для порядка нас ругают, но мы друг на друга не обижаемся. Весь день мы на полях. Иногда пешком, иногда увозят на машинах. Тогда мы стоим в кузове, держась друг за друга, и орём песни. Почему-то хочется петь.         
Поля просто огромные. Полем и прорываем свёклу. Рядок кажется бесконечным. Только и отдыха - полежать на травке, поджидая отставших.
Через неделю, в субботу, я проснулся, как считал, до сигнала. В палатке было сумрачно и прохладно. Я расстегнул дверь-занавесь и вышел … на снег. Весь лагерь и лес были в снегу. Зелёные ветки белый снег согнул до земли. Засыпанные крыши палаток прогнулись вовнутрь. Но кухня дымилась, и девочки, одетые в несколько кофт, колдовали над едой. Хорошо, что нет ветра, да и мороз так себе, около нуля. А ведь вчера день был жаркий. Чудеса.
Оказалось, что в лагере мало хлеба, а Вани Бушеля, заведующего продуктами, в этот день не было. Дмитрий Герасимович позвал моего одноклассника Натая.
- Ты с лошадью умеешь управляться? - спросил он.
- Конечно, - ответил Натай, - я летом на каникулах у родичей в ауле живу. Всё умею.
- Надевай мою плащ-палатку и поезжай за хлебом.
Натай с гордостью надел на плечи офицерскую плащ-палатку и поехал в село. Он был похож на настоящего бойца, выполняющего боевой приказ.
Пока думали, как спасаться от зимы и кутались в одеяла, поднялось солнце. Мы после завтрака едва успели покидать снежки и слепить снеговика, как снег начал быстро таять. К обеду от этой красоты не осталось и следа. Жаль, что фотографии будут черно-белые. Как красиво смотрелась бы зелёная трава, полевые цветы и  лес на белом снегу. В этот день мы, конечно, не работали. А в воскресенье кто-то предложил сходить в кино в Тюменку. В лагере остались только дежурные.
В сумерках мы пришли в их клуб. Он много меньше, чем в нашем селе. Просто, длинная изба со скамейками, и экран на стене. Показывали «Серенаду Солнечной долины». Перед нами разворачивалась заграничная сказка. Красивые девушки в чудесных платьях, чопорные парни в костюмах с бабочками выясняли любовные проблемы между песнями и танцами. Конечно, понравилось. Мы шли в лагерь, обсуждали киногероев, смеялись, вспоминая их шутки. Но никто не завидовал показанному богатству. Весело, смешно, но чужое, не наше.

В эту субботу мы отдыхали после обеда, у нас сегодня короткий день. Часть ребят гоняла мячи, одни футбол, другие волейбол. Кто просто валялся в тени, в том числе и я, наедине с книжкой. У нас тут небольшая библиотечка из книг и журналов.
Послышался треск мотоциклетного мотора. Затем на дороге показался мотоциклист. Событие редкое, весь лагерь поднялся навстречу. К нам приехал Тимофей Тимофеевич на собственном «ИЖаке». Мы его встретили, как туземцы встречали белых моряков – на «Ура».
- Как работается, ребята? Как кормят? - задал вопросы улыбающийся нашим приветствиям Директор.
- Отлично, Тимофей Тимофеевич! Хорошо! Вкусно! Здорово! - ни одной жалобы не звучало в возгласах.

- Тимофей Тимофеевич, а можно немного прокатиться? - всегда в толпе найдётся человек бесцеремоннее других.
- Ладно. Давайте по очереди, вон до той опушки. И не разгоняться сильно. Только тот, кто умеет, - и Директор отступил от мотоцикла. Очередь желающих небольшая. Страшновато. И Директор рядом стоит. У кого-то не получается, мотоцикл заваливается. Но множество рук не дают ему упасть. Я тоже сел на чёрное седло и уцепился за руль. Мотоцикл ворчал, как нетерпеливый конь.
- Выжимай сцепление. Давай газу. Отпускай помалу, – сыпались советы со всех сторон.
Мотор взревел, и я вырвался из толпы навстречу простору. Оказывается мотоциклом управлять не труднее, чем велосипедом и очень приятно. Вот и опушка, и мне уже орут:
- Тормози. Следующий.
Прокатились все желающие. Мотоцикл заглушили. Чуть ли не проскандировали: «Спасибо, Тимофей Тимофеевич!».
Директор начал расспрашивать нас про житьё-бытьё. Все наши мелкие неудобства казались недостойными жалоб. Мы весело со смехом и шутками говорили о наших «проблемах». Директор смеялся вместе с нами. А в школе он мне казался строгим, даже суровым.
- Я договорился с совхозом. За нашу работу нам выделят машину для поездки на курорт Боровое, - сказал Директор в конце. - Кто-нибудь был в Боровом?
Никто из нас там не был. Я знаю, что не близко от Токушей есть озеро Боровое, говорят, красивое. Я считал, что «Курорт»  - место отдыха на Чёрном море. Оказывается, такое есть и в  Казахстане. Конечно, интересно посмотреть.
После его отъезда мы угомонились только, когда пошли на поле.
- Работайте лучше, - напутствовала нас Мария Владимировна, - без халтуры. За огрехи и брак совхозники могут и не дать машину.   

Конечно, полоть и прорывать - нелегкая работа. Весь день на солнце  согнутым буквой «Л». Тяпка тяжелеет с каждым шагом. Одну нашу девочку отправили, точнее, отпустили сходить к врачу. У неё из носа стала течь кровь. Врачиха запретила ей работать в поле. Но для остальных всё прошло нормально. Усталость кончается сразу после ужина. Военрук залёживаться не даёт: соревнования, игры, прогулки, костёр.
Отпрашиваться из лагеря не принято. Только наш «завхоз» Иван один или с помощником ездит на бричке и в Тюменку, и в Токуши. Привозит продукты, газету «Комсомолку», заказывает водовозку.
Однажды утром меня с моим другом-соседом Володькой Дмитрий Герасимович оставил в лагере.
- Сейчас  приедет наша машина, поедете с шофёром по школьным делам, -  объяснил он и добавил, -  а пока займитесь уборкой лагеря.
Ждали мы недолго. Подкатил наш школьный «Захар». Покрашенный, прямо, как новый.
- Мужики, быстренько отнесите газеты и журналы, и в кабину, - скомандовал шофёр. -  Поедем в лесхоз за досками.
В лесхозе у конторы мы долго ждали нашего водителя. Он  вышел расстроенный.
- Нету досок. Пилорама сломалась у них. Поехали обратно.
Где-то на полпути «Захар» заглох. Стартера у него нет, заводится он рукояткой. Надо хорошо раскрутить мотор, чтобы генератор дал искру. Но генератор ничего не давал. Мы с Вовкой по очереди крутили рукоятку. Сначала еле-еле, потом от ругани и  от злости на этого «Захара» мы крутили мотор не хуже шофёра. Бесполезно.
- Ты, - сказал шофёр моему другу, - иди в село, к отцу в контору, он же при начальстве. Попроси, чтобы машину за нами прислали. А ты пока оставайся, - это мне.
Просто сидеть на жаре мне надоело быстро.
- А вот, если машину закатить на взгорок, потом вниз толкнуть, может, тогда заведётся, - , предложил я.
Попробовали толкать. Ага, так она и поехала! Дура-то -  -  здоровенная!
- Погоди, есть идея, - встрепенулся шофёр, - я включу первую передачу и кручу мотор, ты толкаешь. Потом поменяемся.
Так мы проехали метров двести, на бугор заехали. Шофёр стал толкать сбоку кабины, я сзади.
- Пошёл! -  кричит он мне.
Машина покатилась, потихоньку набирая скорость. Водитель вскочил в кабину, я отстал. Ну «Захар», давай, заводись! Из выхлопной вылетел клуб пара. Неужели заработает? Нет. Подёргалась и остановилась в низине. После отдыха мы вкатили машину на следующий взгорок. По спине пот течёт, наверное, ручьём. Но и эта попытка ничего не дала.
- Иди-ка ты домой, дело к вечеру, а мы даже не обедали. Найдёшь своего друга, спроси насчёт машины. Я тут буду ждать, - сказал мне водитель, сидя у колеса.
Я не спорил. После напоминания нестерпимо захотелось есть. Я пошёл по травянистой дороге. По ней вообще редко кто ездит. Я шёл часа два. Вовка сказал, что его отец звонил Директору. Тогда я спокойно пошёл домой. Раз Директор знает, всё будет нормально, машину притянут. Думал, что поем и лягу спать. Но надо же смыть пот. Пошёл на озеро за огородом, искупался. Мама попросила прополоть лук. Прополол и  сел за книгу про Спартака. Читал, пока мама не прогнала спать. Эх, если бы  у Спартака был хоть один пулемёт! Он разгромил бы римлян и построил справедливое государство. С этой думкой и уснул.   
Утром мы пошли в школу. Водитель уже торчал из капота пятой точкой. Мы поздоровались.
- Вот, я же говорил, что генератор дохлый, - встретил он нас, поднимая голову, - Тимофей Тимофеевич с машиной вечером  приехал. Меня не ждите, всё равно генератора нет. Идите к нему.
В школе сильный запах краски. Парты стоят в коридоре горами. Двери классов открыты. Свежей краской блестит пол. Тимофея Тимофеевича увидели во дворе с трудовиком.  Они что-то размечают.
- Отдохнули от вчерашнего? - улыбнулся нам Директор. - Придётся вам и в лагерь пешком идти. Отвезти нечем.
- Пустяки, - успокоили мы его, - прогуляемся.

Наконец-то трудовой лагерь закончился. Поляна опустела. Дмитрий Герасимович проследил, чтобы после нас был порядок. Мария Владимировна объявила напоследок:
- Послезавтра все, желающие поехать в Боровое, утром приходят к школе. Возьмите с собой еды на дорогу и оденьтесь потеплее. Поедете в кузове, и  у озера будет прохладно.
Родители не возражали. Поехали не все, но машина была полная. Мы расселись по лавкам от борта до борта. Мария Владимировна села в кабину, Галина Карповна, наша физичка, в кузов к девочкам, и мы покатили в дальние дали.
Сначала  ехали просёлочными дорогами мимо перелесков, через поля. Девчата начали песню, потом подхватили остальные. А дорога змеилась всё дальше и дальше. Скоро перелески остались позади. Со всех сторон были только поля пшеницы, сверху голубое небо, а посередине букашкой ползла наша машина. Потом началась степь.
У нас на полянах кое-где растёт ковыль, пучки тонких стеблей с красивой лоснящейся длинной мягкой щёточкой. Я его всегда вставляю в букет полевых цветов, который приношу домой из походов за ягодами. Составлять букет меня научила сестра. А здесь в степи целое море ковыля, волнами сверкающего на ветру. Какая же красивая природа в нашей стране! Это надо видеть.
Дорога, впереди и позади, упирается в горизонт. Мы едем и едем. Короткий привал сделали у небольшого озера. Напились озёрной водички, полежали на траве совсем немного. И снова в путь. День перевалил на вечер, а дороге нет конца. Перед нами где-то за горизонтом в дымке появился неровный ряд холмов. За одним из посёлков я успел заметить щит у дороги - « До Кокчетава 50 км».
Степь быстро наползла на пологие сопки. Вот мы уже въезжаем в сопочную страну. Сбоку от нас каменистые склоны, заросшие чахлой травой. Едем между ними. Первые сопки остались за спиной. Вдруг дорога нырнула в сосновый бор. Вокруг буйство зелени. Ошеломляющая разница. Въезжаем в город. Улица проходит вдоль берега озера Щучье, которое мы видим через редкие сосны. Видно, что на другом берегу сопка, сплошь заросшая деревьями.
Навстречу машине идёт стадо коров. Дома в Щучинске обыкновенные, деревенские, но больше и красивее чем у нас. И кругом сады. Много цветов. Водитель спросил дорогу.  Дядька, видно, встречавший корову, объяснил куда ехать и сказал напоследок:
- До Борового - двадцать пять километров.
Снова едем через лес. Дорога неровная, то вверх, то вниз. Быстро темнеет. Наконец, впереди заблестела вода. Машина осторожно свернула на дорогу к озеру. В свете фар высветилась полянка, а за ней, чуть ниже, берег озера. Приехали.
Погасли фары и мы оказались в густых сумерках. В отсвете воды постелили на песок брезент и бухнулись спать. Оказывается, долго ехать очень утомительно. Земля качается под ногами.
Нас разбудили первые лучи солнца. Над нами раскинулись кроны сосен. Рядом лежало огромное зеркало воды, в котором отражались, окружающие его со всех сторон лесистые горы с причудливыми каменными обрывами и нагромождениями.
Мы искупались в чистейшей прохладной воде, доели у костра остатки домашней еды, напились кипячённого на костре чаю со смородиновыми листьями. Я впервые увидел вживую разнообразные деревья и кусты, которые у нас не растут. Мария Владимировна запросто рассказывала про каждое, недаром она преподаёт, кроме химии, и биологию. Место было красивое, но нас тянуло увидеть и другие окрестности. Машина осталась на опушке, а мы пошли в сторону красивых зданий, едва просвечивающих между скалами и деревьями.
- Там санаторий и посёлок, - объяснила Галина Карповна. - где  лечатся и отдыхают трудящиеся со всего СССР. Здесь целебный воздух и микроклимат. Обедать будем в столовой.
Мне это было понятно. Воздух тут  пахнет ёлками и соснами. Солнце жаркое, а зноя нет, ветра нет. Захочется пить - черпай ладошкой с камня у берега. Повезло людям, которые здесь живут.
Недалеко от санатория мы купались вместе с его обитателями. Лазили по красивым скалам из огромных камней и просто загорали.  Кто-то увидел киноафишу - фильм «Возвращение на берег». Учителей уговаривать не пришлось. Кино  посмотрели. Нашли полянку ещё красивее той, куда подъехали вчера. Вечером  у костра местный рыбак, показывая нам дыру пещеры на отвесной скале над озером, рассказал легенду.
Зимой, в далёкие времена, побеждённый хан отступал по берегу озера со своим обозом. Чтобы налегке удрать от преследователей, он приказал воинам резать овец и примораживать их к отвесной скале. Воины добрались до пещеры и подняли в неё все богатства хана. Но побеждённым не повезло. В степи они попали в буран и погибли. С тех пор никто не смог попасть в пещеру. Сверху этому мешает нависший козырёк. Один богач извёл целое стадо овец, но приморозить их к скале не получилось. Так и лежат древние сокровища.
Глядя на скалу, я воображал способы подняться в пещеру. Вот это было бы счастье! Увидеть вещи и украшения столетней давности. Потом все могли бы их увидеть в музее.
Утром  на следующий день погода испортилась. Пошёл мелкий теплый дождик. Мы поехали в местный музей, но по дороге нам сказали, что он закрыт на ремонт. Дождь кончился, мы искупались напоследок, обсохли на солнышке, побродили по берегу, поели ягод дикой смородины,  и поехали домой.
У меня остались прекрасные воспоминания и фотографии красот Борового и нас на его фоне. С огромной благодарностью в душе, я отдал лучшие из них Директору.
      
  Осенью мы помогали совхозу убирать в поле морковку. Огромных размеров, у нас дома такой не бывает. А потом и свёклу белую, кормовую, величиной с мою голову.
 


 
Рассказ седьмой

Первая командировка

После трудового лагеря я пошёл работать в бригаду ошкуровщиков к ребятам с нашего края села. Уже несколько лет у нас за переездом железной дороги стоит СМУ по электрификации сёл. Туда привозят вагонами длинные брёвна под столбы. С них надо срезать, «ошкурить», кору. Вот этим мы и занимаемся летом.  А рабочие СМУ из брёвен готовят столбы для электролиний. Привязывают к ним бетонные подставки, «пасынки», собирают опоры-анкеры буквами «А» и «П». Другие рабочие ставят столбы в линию, натягивают по изоляторам провода и дают свет сёлам. У нас теперь электричество идёт по ровным опорам по всем улицам, не то, что раньше - столбы разные: кривые, наклонённые. Провода висели, как верёвки.
Мы работаем с девяти до четырёх часов. Нормировщик показывает, какие столбы нужны, а в конце дня проверяет качество, считает выработку каждого и помечает краской, чтобы не было обмана. С каждого ошкуренного бревна мы зарабатываем от пятнадцати до тридцати копеек, в зависимости от длины. За день каждый может нашкурить на полтора, два рубля. В обед выпиваем в тени под штабелями свою бутылку молока с куском хлеба. И пока рабочие обедают, мы бегаем по брёвнам, или лазим по брошенному паровозу в тупике. По дороге домой обязательно купаемся в котловане возле водокачки или на озере.
В этом году я шкурил недолго, потому что начался сенокос. Отец заболел, у него после ранения в голову бывает эпилепсия. Ему нельзя расстраиваться, он не ходит на военные фильмы. А после приступа две, три недели отходит в постели, дома или в больнице. Нам, селу, выделили старое болото на половине пути к лесхозу. Так что я с братом поехал на велосипеде, а мама пошла пешком.
Мы приехали к делёжке участков. Мужики ходили по выгоревшему берегу и намечали, где кому косить. Я увидел, что в группе мужиков поодаль стоит и Тимофей Тимофеевич. Его участок был от нашего на другой стороне болота. Значит, у Директора есть корова, он будет косить, как все. Мне это было непривычно. Все учителя с первого класса для меня были особыми людьми. Я не представлял, что они могут заниматься домашним хозяйством.  Всегда были в школе. То на уроках, то после уроков с отстающими, то на кружках, то учили взрослых в «вечерней школе». Здесь мы были далеко друг от друга. Директор меня, наверняка, не видел.
Я подошёл к мужику с полутораметровым «саженем» -  измерительным треугольником из ровных палок.
- А мы вас вычеркнули, - сказал мне он, рассматривая листок бумаги. -  Я знаю, что отец у вас болеет, косить некому.
- Я… мы косить будем, - братишка уже подбежал ко мне.
- Ладно, - с сожалением сказал дядька, пометил в тетрадке и показал на болото. - Вот вам  от той кочки до куста, а вдаль - сколько сможете. До воды, короче.
Я успел наладить косы, протоптать границы. Трава болотная, конечно, плохая, резучая, но деваться некуда. Раньше отцу разрешали обкашивать «колки», небольшие берёзовые рощи. Там разнотравье. Лист и широкий, и узкий, и цветочки - косить легко. А болотная трава жёсткая: не удержал косу -  проскользит поверху, сильно прижал -  в кочку воткнётся.
Пришла мама, принесла молоко, хлеб, лук и сало. Зимой я сало люблю. Твердое, подмороженное положишь на хлеб - вкуснота. Летом сало мягкое, липкое до противного. Отец обычно ест, похваливает, а я не могу. Мы поели хлеб с луком и молоком и начали косить. Мать поворчала:
- Ишь, начальники видят, что пацан - самое плохое место дали.
Мама показала мне, как окашивать кочки, как косу держать. Мы сделали пограничный прокос, и она пошла домой, чтобы успеть «до коров», встретить же надо. Я до вечера сделал второй прокос. С непривычки руки, ноги дрожат, а ещё домой ехать. Через пару дней втянулся, к тому же и друзья с нашей улицы тоже косить приехали. В это лето я накосил корове сена на всю зиму. Отец оклемался к самому концу сенокоса. Поправил мои «копёшки» - небольшие стога. Потом дали нам машину. Водитель, наш знакомый, помог загрузить скошенное. В тот год почему-то все начали сено солить. Я съездил в магазин и на багажнике велика привёз десять кило серой грубой соли. Я ходил поверху скирды, утаптывал и разбрасывал соль. Болотное сено  сохнет плохо, но с солью, оно не запреет.
До школы осталось две недели с небольшим. За мной прибежал соседский парнишка и объявил:
- Директор велел тебе немедленно ехать в школу, - и посмотрел на меня, как на виновного.
Велосипед у меня, что раньше конь, всегда под рукой. Я сказал маме, что меня вызывают в школу, и поехал.
Больше месяца я не был в школе. Но клумбы цветут, и аллеи не заросшие, дорожки чистые, видно, что здесь поддерживают порядок. В коридоре двери всех классов распахнуты настежь, парт не видно, краской почти не пахнет. Я постучал в дверь кабинета и открыл её. Директор, как всегда, что-то писал.
- Вызывали, Тимофей Тимофеевич?
- Проходи, вызывал. Намечается поездка в Алма-Ату районной делегации из краеведов. Ты же у нас директор музея. Тебе тоже надо ехать. Сможешь? Билет школа оплатит.
«Директор музея» я номинальный. Тимофей Тимофеевич назначил меня и дал ключ. Моя задача, проводить экскурсии посетителям, то есть школьникам. Меня с урока отпускают для этого. Экспонатов у нас много. Метеорит, старинный самовар, прялки, «рубило» для глажки, военные письма, деньги разных стран, кость мамонта, гильза от снаряда белогвардейской пушки, который вывалил кусок стены водонапорной башни на станции, винтовочный ржавый штык. Всего не перечислишь. Есть здоровенная «фузея», ружьё длиной больше двух метров с диаметром ствола двадцать пять миллиметров. Боевая сабля, вся посечённая ржавчиной, револьвер, ствол которого Директор приказал просверлить. К нам приходили смотреть  начальники из сельсовета, приезжали из областного телевидения, фотографировали. Я ездил в Петропавловск в городской музей. Смотрел экспонаты, и как всё расположено на стендах и полочках. Оказывается, у Петропавловска очень интересная история.
Вообще-то, я больше завхоз музея. Могу посмотреть, почитать, рассказать, но копаться, как археологи в земле, в архивах, выспрашивать людей - это не по мне. В Алма-Ату, столицу Казахстана мне поехать хочется.
- Я спрошу дома родителей, не знаю, отпустят или нет.
- Хорошо, беги домой, мне ответ нужен завтра утром. Я тебе  особое поручение дам.
Мама сначала сказала:
- Нет у нас лишних денег. К школе надо всё покупать тебе и брату.
Я не настаивал. Жалко, конечно. Но без меня мама и отец всё обсудили, и отец мне сказал:
- Беги к своему Директору. Поедешь. Деньги - дело наживное. Мир посмотришь.               
Первый раз я еду так далеко и не на лавке общего вагона, а в плацкарте, на второй полке. Лежу на белой простыне и смотрю, как за окном меняется тот самый «мир». Немного отъехали от Петропавловска, и леса кончились. По обе стороны волнуются моря пшеницы до самого горизонта. Целинные земли. Сколько целинников и техники для них проехало через нашу станцию! Как только останавливался поезд, из вагонов выбегала сплошная молодёжь. Играют на гармошке, поют, танцуют, скупают всё на станционном базарчике и в магазине. Паровоз заправят водой, и состав с песнями едет дальше. Правда, однажды остановились составы: один - с отслужившими морячками, а другой - с солдатами. Чего они не поделили, не знаю. Может, и наша шпана вмешалась, сейчас её совсем мало осталось, а тогда были у нас местные фраера - штаны клёш, в наколках, с кастетами. Драка была страшная. Поломали весь штакетник станционного палисада, моряки бегали с ремнями и били всех пряжками. Досталось и нашим мужикам, что хотели разнять. Милиционер у нас на всё село один, что он сделает? Поезд тронулся, моряки забежали в вагоны и уехали. Следом отправили солдат. Человек пять увезли в нашу больницу.         
А сколько осенью было пшеницы! Элеватор засыпали под завязку. Мы, недели две вместо школы работали. Перекидывали зерно из одной кучи в другую, чтобы «не загорелось» - не попрело. Зароешься в «бурт», кучу, значит, по самую шею. Снизу идёт такое тепло, прямо жар. Хотя делать это нельзя. На полу склада есть отверстия, а под ними конвейер. Рабочий элеватора может открыть люк в любом месте, чтобы переправить зерно на сушилку, или на другой склад. Однажды я попал на край такой воронки, так еле выбрался. Нам сказали, что по буртам ходить опасно. Засосёт с головой - задохнуться можно. И на конвейерах нельзя кататься, но мы катались! В складах они под потолком, но у стен есть к ним лесенки. На ленту с пшеницей надо падать сразу плашмя, иначе бегущая лента может тебя крутануть так, что слетишь вниз. Хорошо, если на бурт, а можно и на бетонный пол упасть. На ленте надо лежать. Транспортёр идёт через квадратные дыры из склада в склад. Зазеваешься, лбом в стену влетишь. У нас такого не случалось. Мы вылетали друг за другом и падали со струёй пшеницы на холм бурта. Ругали нас, конечно. Пугали, что можем покалечиться. Директор иногда приходил на элеватор, смотрел, чем занимаемся. Сурово требовал никуда не лезть. Но через день, два мы опять шкодили. До случая, когда Юрке с нашего класса на моих глазах чуть руку ни оторвало на передвижном конвейере. С его помощью мы на улице перебрасывали пшеницу с одной кучи в другую. От нагрузки лента останавливалась, видно, натянута была слабовато. Пришёл рабочий и  куском смолы начал водить по вращающемуся главному большому ролику.
- Для лучшего сцепления вала и ленты, - ответил на наше  «Зачем?»
Он ушёл, мы перекидали кучу и сели отдыхать. Наш бригадир ушёл за рабочими, чтобы передвинуть конвейер к другому бурту. Тут раздался истошный вой. Мы кинулись на крик. У вращающегося вала стоял с белым лицом наш Юрка. Его рука попала между лентой и валом. На наш зов прибежали люди. Кто-то совал доску, чтобы заклинить двигатель, кто-то искал рубильник для отключения. Конвейер остановили. Руку затянуло по плечо. Не вытащить. Выше локтя кожа лопнула. Я видел красные натянутые мышцы и белые сухожилия. Прибежала врачиха в белом халате и сделала Юре укол. Он, притянутый к валу, продолжал стоять и подвывать. Чтобы освободить руку рабочим пришлось раскручивать весь механизм. Вскоре руку вытащили, к ладошке прилип раздавленный кусок смолы. Юрку на носилках унесли. Какой-то начальник стал расспрашивать нас, как было дело. Но никто не видел, где он взял эту смолу и как полез к этому валу. Нас отправили домой.
Целый месяц Юра лежал в нашей больнице. Нас  отругали и  не стали подпускать к конвейерам.  Мы перекидывали зерно вручную. Конечно, в этой травме виноват сам Юрка. Говорили же нам: «Не трогай, не лезь!» 
В этом году тоже урожай будет хороший, главное успеть собрать. Могут и дожди зарядить, и снег ранний выпасть. «Зона рискованного земледелия» - как пишут в учебнике. Должны собрать, сейчас приезжает много комбайнёров, даже с Украины. У них уже давно пшеницу собрали, в газетах пишут.
Остались позади поля и аккуратные целинные посёлки с новыми домами. Началась просто степь. Конец лета, трава выгорела, вдали, там и там, бродят отары овец, коней, коров. Я как-то спросил маму, как раньше считали овец, неграмотные же были, а овец всегда много.
- Баранов гнали через узкий загон, - рассказывала она. - Хозяин кидал в мешок «котяшок» овечий, когда та пробегала мимо. Вечером то же самое. Перекладывал в другой мешок. Если овца потеряется, «котяшок» останется.
Да, всё гениальное просто. К нам уже с совхоза приходил начальник, намекал, чтобы мы после школы шли к ним на работу. Будет и зарплата, и сено, и зерно для своего хозяйства. А нам это хозяйство и дома надоело, откровенно говоря. И вонючие фермы мы хорошо знаем.
Долго едем вдоль озера Балхаш. Другого берега не видно. Говорят, что где-то здесь взрывают наши опытные атомные бомбы. А что, вполне возможно. Сколько ехали ничего живого не видели, кроме сусликов. Стоят столбиками, на поезд смотрят. Сколько мы их переловили в наших полях. Во-первых, они зерно жрут. За год до двадцати кило. А их у нас - море. Нор не сосчитать. Во-вторых, за каждую шкурку в «Заготскоте», контора у нас есть такая, платили рубль старыми деньгами. Мы сусликов «выливали». Заливаем нору водой, пока он не выскочит. Теперь надо поймать и убить. Это тоже не просто. Раз меня за палец так цапнул, что «небо стало в копеечку». Ловим их компанией, распределяем по справедливости. Поэтому я заработал за самое «богатое» лето десять рублей. Сейчас или сусликов стало меньше, или мы стали старше, но больше не ловим. Да и «Заготскот» у нас почти закрыли, даже шкурки ондатры не принимают, а сусличьи и подавно. 
Меня стук колёс не раздражает, я поел маминых пирожков с луком и яйцом, выпил вагонного чая с кусочком сахара в упаковке. Второй оставил, дома брату отдам, будет сувенир и вкусный подарок.
Я отлично выспался на второй полке на мягком матрасе и выглянул в окно. Мы стоим на станции Чу. Вот они какие, высоченные пирамидальные тополя, которые рисуют в книгах! Вдоль всего поезда полно народа. Стоят и сидят аксакалы в тюбетейках на лысой голове, в полосатых халатах, ну, просто Ходжи Насреддины из сказки. Продают яблоки, груши, арбузы, дыни. Всё лежит большими кучами на земле. У меня не много денег, но всё здесь так дешево! Поезд на станции стоит долго, ждёт встречного. За десять копеек я купил арбуз. Сам выбрал средний, а мог бы и здоровый, но он в меня может не поместиться. Какие тут яблоки большие и красивые. У нас иногда отец осенью приносит с работы по зелёному яблочку, чуть больше куриного яйца. Немного кисловатые, но вкусно. За ранетками с горошину мы ездим после первого мороза в лесхозный сад. Они кислые и твёрдые пока ни подмёрзнут. А тут мы скинулись по пятаку и купили целое ведро краснощёких яблок, которые прямо тают во рту,  и  варёной кукурузы за копейки… Мы, наверное, стали похожи на уток, что вечером домой идут, а зоб волочится по земле. Вот бы где жить! Тут много русских. Есть даже среди торговцев. В основном, старушки.
В вагоне жара. За окном теперь  поля кукурузы и сады. Вдали сквозь дымку виднеются белые вершины гор. Мы едем к ним. В Алма-Ату мы приехали вечером. Нас ждали. Автобус вёз нашу компанию через центр города. Красота! От фонарей светло, а небо чёрное. Зелёные улицы, красивые дома, никаких «старинных» развалюх. Нам рассказал сопровождающий, что первый комендант крепости «Верный», так сначала называли Алма-Ату, приказал всем жителям богатым и бедным выкладывать тротуары и улицы камнем, рыть арыки и сажать деревья. Тех, кто не делал или делал плохо, пороли прилюдно, несмотря на социальное положение. 
Нас поселили в двухэтажной школе. Уютный двор похож на площадь в сквере. Кругом цветы, и не космея, как у нас, а розы, георгины и много других, которые я увидел впервые. Мы переночевали в двух комнатах пристройки к школе. Вечером прохладно. Зато утро солнечное, тёплое, и странный воздух - чистый и пахнущий свежим ароматом цветов. Мы поели  в столовой школы, у нас такого нет. Тимофей Тимофеевич  договаривался, чтобы из чайной в школу на большой перемене приносили булочки. Но они стоят деньги, редко кто покупал. С месяц мы вдыхали аппетитный запах, потом  их носить перестали.   
Нас повезли на какой-то слёт. С трибуны делегаты рассказывали про «Поиск» - розыск ветеранов войны и труда. Потом немного самодеятельности, и нас отпустили «погулять» группой по городу. Такое я видел только в индийских фильмах. Огромный дворец правительства, перед ним площадь, уложенная плитками. Между ними растёт зелёная мелкая трава. Кое-где она стелется ковром. По ней ходят, ну, ладно, дети, но и женщины на каблуках, а она не раздавливается. В середине площади большой фонтан с множеством струй. Полно мам с малышами, которые бегают или лежат в колясках. Аллеями стоят голубые ели. Конечно они не голубые, а так, седоватые.  Сопровождающая девушка нам всё объясняет и с любовью рассказывает про город. Мы перешли широченную улицу и стали подниматься по неширокой улице с одноэтажными домами.
- Вот старый город, - говорит нам рассказчица, - здесь жили купцы и горожане. Дом можно было строить только после утверждения его губернатором. Поэтому все дома здесь такие красивые. А это арык. По каждой улице  должен был течь свой арык с гор. Их триста штук с лишним. Люди пили из них воду, поэтому за мусор строго наказывали.
Арык - это ручей меньше метра в ширину. Края и дно плотно выложены камнями. Чистая и холодная вода тихонько журчит. По обе стороны арыка разные деревья. Арыки текут по всем улицам. Прячутся на перекрёстках в трубы и вытекают с другой стороны.
- Пойдёмте на наш восточный базар, - девушка повела нас по тротуару в тени сказочных дубов. - Держитесь меня. Кто потеряется, выходите к центральному фонтану. Там мы его найдём. Я подскажу, какие яблоки можно купить недорого, но они  хорошо сохранятся в посылке. Почта рядом.
Я на тротуаре подобрал несколько желудей и листок дубовый - дома покажу и в музей отнесу.
Восточный базар, это выражение из восточных сказок. А здесь  он и есть! Только ходят по нему современные люди. Неужели  смогут продать  все горы арбузов, дынь, яблок и всего, всего? Тут продают пучками разные травы, в больших ящиках всякие сушёные фрукты. И стоит людской гомон. Продавцы, почти все местные, говорят громко и по-своему, и по-русски. Как тут можно что-то выбрать - глаза разбегаются!  Всё красивое, и всего много.
- Идите за мной, ребята, - девушка уверенно лавирует среди «гор» и прилавков. Мы стараемся не отстать. Тут потеряться можно запросто. Вижу фонтан. Наверное, из него Ходжа Насреддин вытаскивал жадного менялу.
- Кто отстанет, встречаемся у фонтана, - снова  предупреждает сопровождающая.
  Мы остановились у машины, полной яблок. Девушка поговорила с продавцом и нам совсем недорого в сетки стали насыпать красивые яблоки.
- А теперь на почту, - она точно знала, что нам делать. Наша учительница,  так же, как и мы, подчиняется гиду беспрекословно.
Такого на почте я не видел! У нас всё делают не спеша: пока осмотрят, напишут. Здесь всё не так. Очередь идёт и берёт ящики с дырками на выбор на пять или десять килограммов. Я взял на пять. Также двигаясь, закладываются яблоки. Ящик скользит по полке.  Берёшь квитанцию и придвигаешь его к дядьке с молотком и гвоздями. На столе пишешь квитанцию, тебе подают твой ящик. На столе полно чернил и ручек. Пишешь адрес на посылке и идёшь с ней в свою же очередь. В три движения приёмщица завязывает на посылке шпагат, ставит печать и толкает другой приёмщице на весы. Через секунды получаю квитанцию, плачу деньги. В ящик не влезло только  два яблока. Спасибо нашему гиду. На всё ушло не больше часа, а народ на почте движется нескончаемо. Посылок - гора.
Обедаем мы за свои деньги. Вообще-то, в столовой я ем не часто. Один раз ел в Петропавловске. Возле парка культуры после покупки радиодеталей я зашёл в столовую. У нас в «Чайной» еду приносит официантка. Раньше приносила ещё и водку, но сейчас запретили. В городе еду выдают в окошко на поднос. Неси на стол и ешь. Убирает посуду женщина со специальной коляской.
Тут между залом-навесом, с красиво разрисованным потолком, и кухней стены нет. Там стоят разные плиты, что-то варится.  Берёшь поднос и толкаешь по полочке из трубок. Смотришь, что стоит на витрине перед тобой или говоришь поварихе в белом. Сам берёшь - и к следующим блюдам. Несу за стол. На столе стоит солонка, стаканчик горчицы, перечница и большая тарелка с белым и серым хлебом. В Петропавловске  кусочек хлеба тогда стоил копейку. Наша учительница ест вместе с нами и, смеясь, вспоминает:
- Когда объявили, что хлеб в столовых будет бесплатно, как соль и перец, нам, студентам, стало совсем хорошо. Когда стипендия кончается, пойдёшь, возьмёшь стакан чая и ешь хлеб с горчицей.
Бесплатно хлеб в столовых уже два года. Хрущёв, генеральный секретарь Коммунистической партии, пообещал построить к восьмидесятому году начальную социальную базу Коммунизма. Я купил книжечку с этой Программой. Очень здорово описывалось, что  и как будет сделано. Бесплатный хлеб - это первый практический шаг к Коммунизму. Директору  на уроке экономической географии, которую он ведёт, задали вопрос:
- Тимофей Тимофеевич, как же это будет при коммунизме - «жить по потребности»? Всем сразу захочется всего и много. Всё разберут махом, а дальше?
- Вот вы учитесь бесплатно, - Тимофей Тимофеевич поднялся, стал посреди класса, - а я учился бесплатно только до четвёртого класса. Видите прогресс? Так будет во всём. Вас лечат бесплатно, но лекарства в аптеке покупаете сами. Постепенно они будут в аптеке бесплатными. Вы же не будете их брать без нужды. Так?
- Так, - несколько голосов, - а конфеты? - добавил один.
- Дойдём и до конфет, - пообещал Директор и продолжил, - В училищах учеников обувают, одевают, кормят и дают небольшую стипендию. А в техникумах и институтах только стипендию. Это сейчас. Потом будет и стипендия, и бесплатная одежда, и обувь, и питание.
- Выдадут форму, как в ФЗУ?
- Зачем форму? Студент получит, скажем, талон, по которому в магазине выберет себе необходимое. Также путёвки в санатории. Сейчас мы оплачиваем часть их стоимости, а потом платить не будем. Как и за проезд на автобусах и поездах. И так, постепенно во всём.
- А кто за это платить будет?
- Мы работаем, получаем зарплату, предприятие отчисляет за нас налог, соцстрах называется. Вот из этих денег государство и будет платить  за  то, что сегодня мы покупаем. Если бы не война, которая принесла нам и горе, и разруху, то это уже бы сделали.
- А конфеты тоже будут бесплатно? -  не унимался их любитель.
- Будут, но не скоро, - отвечал директор, - может, сначала сделают нормы на бесплатный хлеб, молоко, овощи, а потом, когда всего будет в избытке, сделают бесплатными и конфеты.
Наше поколение будет жить при Коммунизме, пообещал нам Хрущёв. Здорово жить будет. Отец с матерью, глядя на нас, говорят:
- Сейчас стало хорошо. Всё в магазинах есть. Если у нас нет, так в город поезжай. Вспомнишь, как мы жили - голодные и холодные. И при царе, и в гражданскую, и в войну. А техника какая: и машина стиральная, и радио, и телевизор, и самолёты летают, велосипед в каждом дворе. Для нас - уже коммунизм! Только работай, не ленись, и у тебя всё будет.
Вокруг столовой кусты с цветами, клумбы. Да, страна у нас большая - не то, что в Европе. Везде климат разный. Вырастить  такую красоту, например, у нас - очень трудно. Нам бы в Токушах дороги, улицы заасфальтировать, как в городе. Отец говорил, что наш Директор в сельсовете выступал, чтобы улицы в порядок привели. Улицу Ленина уже прогрейдеровали, ровнее стала, несколько фонарей повесили. Лужу огромную возле «Чайной» засыпали. Конечно, весной и осенью всё равно грязь, но хоть пройти можно.               

Вечером, после ужина, мы пошли на площадь без провожатых, тут недалеко. До чего же здесь чистый воздух! Так легко дышится. Фонтан подсвечивается цветными огнями. Разноцветные струи летят высоко в чёрное небо. Народу ещё больше. Гуляют парами и компаниями.
В Токушах мы с другом тоже гуляем по грейдеру, по улице Ленина. Просто так. Он мне рассказывает про девчонок, которые ему нравятся, запутался уже. Я про книги, фантазии. Мы с ним по всему разные. Он физкультурник - я нет. Радио его не интересует, фантастику почти не читает. Он больше математик, я литератор. Но нам вместе не скучно, всегда есть темы для разговора. 
У меня в сумке в книге лежит лист бумаги для директора одного музея в Алма-Ате. Я рассказал про это руководительнице и меня отпустили «по делам». Местная девушка, что ходит с нами, рассказала, как туда доехать. Я взял фотоаппарат и поехал на автобусе. Улицы, как зелёные тоннели, как их автобус не цепляет. И всюду много народа в разных одеждах, с разным оттенком кожи. Местные казахи более светлые, но есть и сильно загорелые, это степняки. И казашки молодые здесь стройнее и красивее, чем у нас. Столица, одним словом.
Музей я узнал сразу по размерам и красоте. Раньше в нём была мечеть. Высокое здание с куполом. Стены и купол отделаны старинными голубыми изразцами. На входе висела табличка, что музей на реставрации, не работает. Но мне надо попасть. Я потянул высоченную дверь за ручку, и она открылась. Вошёл внутрь. Никого. Внутри тихо и прохладно. Всё каменное. Стены в зелёных орнаментах, купол - в голубых. От большой площади пола из плиток с орнаментом вверх идёт широкая каменная лестница. Сколько же труда и средств угрохали на такую красоту? Почему религии так стремятся строить огромные красивые сооружения? Я купил в культмаге книгу «Атеизм». Сначала описаны истории религий, довольно интересно. Вторую половину книги читать трудно. Как говорит наша литераторша, «не используйте канцеляризмы, пишите понятными фразами». Но автора этому не научили. Понял я одно, религиям, в принципе, некуда девать богатства, которые несёт народ. Вот их и тратят, не жалея, на свои храмы. А в красивые храмы люди несут ещё больше денег. Правители даже не представляли, что можно строить школы, развивать промышленность. Забирая у народа последнее, тратили на дворцы, одежду и жратву. Поэтому и прогресса, как сейчас, не было. 
- Молодой человек, музейный комплекс закрыт, - голос шёл сверху, так что я сначала посмотрел на купол, а потом на лестницу. Ко мне спускался человек профессорского вида, как в книжках рисуют. Он был с белой бородкой и шевелюрой, в пиджаке и белой рубашке.
- Я из Токушей, - с робостью перед такой учёностью, сказал я, - меня наш директор школы Гаврилюк Тимофей Тимофеевич просил найти… - я прочитал записанную мной фамилию, - в вашем музее и передать вот это письмо.
- Как же, знаю его. Он был у меня. Целеустремлённый человек, скажу я вам! Вы попали по адресу. Давайте письмо. Я почитаю, а вы пока можете походить, посмотреть.
- А фотографировать можно? Для нашего музея.
- Фотографируйте, что сочтёте интересным.
В Петропавловске в музее тесно от шкафов, полок и экспонатов. А здесь пусто, если не считать стоявших на возвышениях высоких глазированных кувшинов с нарисованными веточками каких-то цветов. Я сфотографировал кувшин, орнаментированную стену и потолок. Вообще-то, для съёмки было темновато, но я не мог не отметиться. Уходя, я ещё сниму  весь музей с улицы.
- Прошу извинить, - мне льстило такое обращение этого человека, - я сейчас тороплюсь. Ответ я отправлю письмом. На словах передайте мой привет, пожелание успехов и моё обещание, что его просьбу я постараюсь исполнить. Если вы сможете прийти в другой день, я покажу вам очень много интересного.
Мне осталось только уйти. Я знал, что в другой день я не приду, потому что завтра мы поедем на экскурсию в горы. Возвращаемся вечером и ночью выезжаем домой. Я только сказал «спасибо» и вышел на слепящее солнце. В углу дворового сквера под деревьями я увидел стоящих каменных баб. Директор рассказывал в музее ребятам, и я слышал, что древние казахи поклонялись языческим идолам в виде каменных баб. Не про неё ли он писал этому учёному? Я был уверен, что директор просил такую «бабу» для музея.
Утром небольшой автобус вёз нас, петляя по узкой горной дороге, всё вверх и вверх. Встречные грузовики и легковушки  ехали по самому краю обрыва, а над нами, то нависали отвесные скалы, то возвышались крутые склоны с каменными осыпями или огромными камнями. В одном месте мы увидели на склоне растущие рядами деревья. Сопровождающая нас девушка сказала:
- Это молодой яблоневый сад. Считается, что яблоки, растущие в горах, самые вкусные.
Присмотревшись, я увидел яблоки на ветках. Сад тянулся и тянулся, никакого забора не было.
- А можно попробовать? – спросил кто-то из наших.
-  Горные яблоки вызревают позже, чем внизу. Может, они не спелые. К тому же, это колхозные яблоки, - отказала нам девушка.
Водитель автобуса что-то негромко сказал ей, свернул на большую площадку возле обрыва, и остановил автобус.
- Выходите, разомнитесь. Пусть мотор остынет.
Мы вышли и подошли к обрыву. Далеко-далеко внизу ущелья  наш и противоположный склоны сходились вместе. Их разделял белый ручеек потока. Возле него я увидел на небольшой лужайке, будто игрушечный,  домик с деревьями возле него.
- Ребята, угощайтесь нашими яблочками, - услышали мы голос водителя.
Пока мы смотрели вниз, он нарвал колхозных яблок. Нам досталось по яблоку средних размеров. Действительно, вкусных.
- Сель шёл по этому ущелью, - водитель показал направление, - я тогда мальцом был, как вы. Мы жили внизу. Я в тот день уехал к старшей сестре в Алма-Ату. Родители погибли. Детский лагерь там был, туристы. Мало кто спасся. Вода с грязью и камнями неслась сверху стеной, быстрее автомобиля.
Теперь я обратил внимание на высоту вытекающего ручья. По нему было видно, что ущелье идёт сверху вниз на сотни метров.
- Вон там будет плотина. Она защитит ущелье и город от любого селя. Эту гору, - наш гид показала возвышающийся далёкий склон, - взорвут. Скала упадёт в ущелье и образует плотину.
- Значит, реку засыпят? - сказал кто-то вопросительно.
- Нет. Нам рассказывали, что река будет протекать через камни внизу. А сель дойдёт до плотины и остановится.
Вскоре мы приехали наверх ущелья в небольшой лагерь,   недалеко от реки. Здесь она была шириной метров двадцать и неслась по камням  вниз, превращаясь в тонкую белую нитку. Нас покормили, и мы поехали обратно. 
Учительница предупредила, чтобы мы для дома не покупали фрукты в городе. Дороже, и начнут портиться на жаре. Купим в Чу. Так оно и получилось. Когда поезд тихонько тронулся, мне русская тётенька насыпала через окно ведёрко яблок за двадцать копеек. Посылка с яблоками пришла после  моего приезда. Испортилось всего три яблока. Фруктов я привёз немного, и они быстро кончились. Несколько яблок мама порезала сушить для компота зимой, «чтобы вспоминали».
Фотографии музея получились не очень. Внутри - слишком светлые, а на улице слишком яркое небо почти засветило купол. Я очень старался. Зато ущелье получилось хорошо. Сразу видно, какое оно глубокое. На другом снимке было видно застывший бурлящий поток реки. 
Директора в школе не оказалось, был в отъезде.
 
               


Рассказ восьмой

Планетарий

Первого сентября Директора в школе не было, еще не вернулся из поездки. Вскоре он появился, но я его пока не видел.
В один из первых дней учебного года прозвенел очередной звонок, и мы затихли за партами, прислушиваясь к шагам учителя. Вошёл Директор. С портфелем побольше ученического. Он поставил его на стол.
- Садитесь, - привычно сказал нам.
Дежурный доложил об отсутствующих, их не было. Что-то необычное было в Директоре. Он не сел за стол, не открыл журнал, а, стоя, открыл портфель, достал небольшую пачку листков, затем выложил на стол какие-то белые детальки. Мы, молча, следили за его манипуляциями.
- Ребята, - начал значительно директор, - я сегодня расскажу вам об американской выставке «Пластмассы» в Москве, на которой я побывал. Это рекламные проспекты, которые я взял специально, чтобы показать их ученикам. Посмотрите, - и передал глянцевые цветные листочки на первую парту.
Яркие цветные фотографии улыбающихся американских парней в костюмах и девушек в платьях, немного не таких, какие носят у нас. Они стояли возле станков, показывали всякие ткани и штучки из белого и цветного материала, как видно, лёгкого.
- Это пластические материалы будущего. Их вырабатывают из нефти. По химии вы будете изучать получение искусственного жира. Вы его знаете, это маргарин. Получение пластмасс основано на похожем принципе переработки углеводородов. Посмотрите и пощупайте эти новые материалы, у которых великое будущее. Это с выставки.   
По рукам пошли белые детальки. Кусочек трубки, шестерёнка, какие-то рычажки с дырочками.
Директор, шагая между рядами, рассказывал нам о новой отрасли химии, которая есть у американцев. Но говорил он нам  и о том, что очень скоро такое же производство будет и в нашей стране. По его словам, получалось - скоро многие  металлические вещи заменятся  пластмассовыми.
- Ребята, к вашему окончанию школы в стране будут построены заводы синтетических материалов. Ваше поколение на них будет работать. Так что учите химию хорошо. Пригодится.

Очень интересный урок закончился. Мы узнали и увидели то, что в Токушах мало кто знает. Перед тем, как выйти из класса, Тимофей Тимофеевич посмотрел на меня.
- Зайдите ко мне после уроков, - и ушёл.
У меня в учебнике лежали фотографии из поездки в Алма-Ату, потому что я понимал, Тимофей Тимофеевич обязательно спросит, передал ли я письмо директору музея, и был ли ответ.
- Хорошо, - сказал Директор, забирая фотографии, - а теперь смотри сюда. – Он показал мне на аппарат, стоящий на шкафу, который я заметил с самого начала. Это был старинный прибор: видно по тёмному дереву, по виньеткам на отделке. Да от него просто веяло стариной. На деревянной коробке, с большой круглой ручкой, как настройка на радиоприёмнике,  на подставке укреплён чёрный глобус, вокруг которого расположены на стойках небольшие трубки.
- Это настоящий старинный планетарий, - гордо сказал Директор, - он не для музея. Мы построим Планетарий возле школы и будем показывать звёздное небо. В этом шаре множество дырочек соответствующих расположению звёзд, - он показал на «глобус», - внутри стоит лампочка, и на экране в виде купола проектируются созвездия. «Небо» можно поворачивать, как бы по времени года. Отдельно регулируется подсветка, которая изображает рассвет и закат, а через трубочки можно проектировать  изображения планет: Венеры, Сатурна и Урана.
Я даже не представлял, что планетарий -  это прибор. Я читал в книге про Ленинградскую блокаду и бои возле Планетария. Был рисунок побитого взрывами цилиндрического здания. Что там было внутри до войны, не описывалось.   
- Здорово, - только и мог сказать я.
- Это подарили  мои друзья из Ленинградского Планетария. Им новый сделали, большой, современный, а этот они отдали нам. Его спасли в блокаду. Видишь, пошарпанный? Отремонтируем и поставим.
Видно было, что много рук потёрли его тёмную полировку и краску, но всё равно выглядел прибор неплохо. Директор повернул ящик-подставку, и я увидел, что из круглой дыры торчат обрезанные перепутанные провода.
- Да, -  произнес Тимофей Тимофеевич с грустью, - придётся ремонтировать. Как, справимся?
Конечно, сказал он это  просто так. Я такую штуку, точно, не отремонтирую. Директор, я уверен, найдёт если не в Токушах, то в городе тех, кто сможет. Но всё равно поддакнул:
- Справимся.
- Главное, пока будем  строить Планетарий, надо найти регулятор напряжения для освещения и маленькие лампочки в эти трубки, - вслух рассуждал Директор.

 Началось сооружение здания Планетария. Погода была на нашей стороне. До морозов ученики успели вкопать по кругу высокие столбы. Пришлось и мне копать яму под один из столбов. Дома я копал и подпол,  и погреб в углу двора. Земля была твёрдая, но на месте Планетария, прямо, каменная. Всё равно ямы мы выкопали.
Наше строительство застала зима. Пока не наступили сильные холода, прибивали доски снаружи и внутри. Между ними засыпали и трамбовали опилки. Директор каждый день приходил, замерял, подсказывал. Цилиндр рос на глазах. Работу остановили морозы.

Как-то Тимофей Тимофеевич пришёл в мастерскую. Мы   строгали доски. Он сел за стол к мастеру,  я был неподалёку.
- Виталий Петрович, как будем делать экран в виде купола? - спросил Директор, раскладывая листочки с чертежами. - Прибивать нельзя, будет видно и неровно,  ты что думаешь?
- Не знаю, - ответил Виталий Петрович, - зонтики тоже в виде купола, но их натягивают изнутри, а тут изнутри нельзя.
 - Тогда мы его натянем снаружи, на верёвочках с потолка, - уверенно заявил директор.
Купол сшили в швейной мастерской нашей Артели. В Артели всё делают. На пилораме пилят доски. Из обрезков делают штакетник, из досок всякие вещи: оконные рамы, двери, брус, даже комоды и шкафы. Кроме того есть швейный цех, и сапожная мастерская. Родители у них заказывали сапоги и кожаные тапочки. Отец Альберта, моего одноклассника, соседа и хорошего приятеля, работает там сапожником. Его все уважают и хвалят.
Пришла весна. Наши девочки-старшеклассницы начали обмазывать Планетарий изнутри и снаружи. Мы, ребята, только успевали для них замешивать глиняный раствор с соломой. Я видел, как Тимофей Тимофеевич находит умное решение самых неожиданных проблем. В установке купола я не участвовал, но наблюдал, как трудовик и ребята лазили по конусу крыши, подтягивая купол, а потом накрыли её рубероидом, «толем» по- нашему. Директор изнутри командовал натяжением. Получилась очень даже ровная полусфера. Внутри возле стены, на западной стороне и на восточной,  поставили лёгкие  стенки высотой метра два. Их оббили чёрной тканью. За ними мы установили лампы подсветки заката и восхода. Вот только регулятора нет. Я случайно рассказал об этой проблеме свояку Володе. Он киномеханик и завклубом.
- Слушай, - сказал Володя мне, когда я помогал ему перекручивать катушки плёнки в кинобудке, - я вспомнил. В райцентре Смирново мне показали театральный регулятор напряжения. Он остался от эвакуированных, с войны. Никто его не включал, жаловались, что тяжёлый, мешает. Попросите, может, отдадут.               
На следующий день я караулил Директора возле Планетария.   
- Тимофей Тимофеевич, Можно сказать?
- Что такое? На какую тему?
Я пересказал рассказ свояка. Он задумался на секунды, потом спросил:
- А разберётесь вы с ним?
- Если сами не сможем, Валентина попросим.
 
Прошло несколько дней и меня вызвали к Директору прямо с физики. Учительнице это не очень понравилось, я заметил.
- Завтра поедете на нашей машине за регулятором. Я уже договорился. Расспроси дорогу у своего знакомого, чтобы не плутать.
Директор, встал со стула, переложил листок с чертежом в стопку на углу стола.

- Ты видел обсерватории на картинках? - неожиданно спросил Директор.
- Да, я видел и читал про Пулковскую обсерваторию, там новый телескоп поставили.
В клубе, в киножурнале «Новости дня», показывали эту обсерваторию. Новость была в том, что наши специалисты сделали самую большую линзу для нового телескопа, лучшего в мире. Показали, как раздвигается вращающийся купол и телескоп. Ещё про обсерватории и звёзды я читал в небольших книжках с мягкими обложками. Такую  можно подсунуть под учебник и читать на уроке, пока учитель спрашивает «домашку». Меня иногда пытаются подловить, например, дополнить или ответить. Но я начеку. Прочитал, что Наполеон мог одновременно слушать, читать и писать. Я тренировался, меня не подловишь.
- У нас есть телескопы, - Директор показал на полку, - этот длинный Галилеевской системы, а в физкабинете стоит Максутовский, короткий. Будем потом на астрономии изучать их, - директор взял листок с  чертежом, стал рассматривать. Наступила пауза.
- Я знаю эти системы, - осторожно сказал я, - про самодельные телескопы книгу купил. Из стекла от отцовых очков склеил галилеевский, только увеличение небольшое, линза окуляра на три диоптрии. Но на Луне кратеры видно.
- Когда будет ясная погода и луна, я тебе время назначу на вечер. Придёшь, посмотришь в настоящий телескоп. Хочу построить обсерваторию для наблюдения за звёздами. Я тут долго думал и решил, что сделаем её на крыше школы. Подойди, покажу, где и как.
На картинке я сразу узнал место по расположению печной трубы и выхода с чердака. Я там лазил, когда устанавливали новогоднюю иллюминацию. Нарисованная круглая будка с дверью имела крышу в виде полусферы с вырезом для телескопа. Такого, наверное, и в городских школах нет.  
- Крыша вращаться будет? - спросил я.
- Надо чтобы вращалась, но как это сделать у нас, пока не знаю.
- Конечно, не просто. В Пулковской купол по изогнутым рельсам ходит, я видел в кино. Здесь такого не сделаешь.
- Попрошу совхозного механика помочь. Проблем немало. Как закрывать вырез в сфере? Как телескоп закрепить? Ничего, всё можно сделать. Так что, кроме Планетария у нас будет и Обсерватория. Ну, иди. Поедете вдвоём с утра.

Запылённый регулятор стоял в тёмном закутке на сцене клуба. Видно, что его забирали в спешке. Части кожуха нет, обмотки трансформатора на виду, из них торчат толстые медные провода. Размер его, как две табуретки рядом. Я с одноклассником и водителем с трудом сдвинули аппарат с места. Но перетащить, точно, не сможем.
- У меня грузчиков нет, - заявил дядька, что провёл нас в клуб. - Приезжайте в другой раз с людьми.
Возвращаться пустым для меня было так стыдно, что я решил искать помощь. Но к кому идти в незнакомом селе? И тут понял. Я один раз был здесь в райкоме комсомола. А это же «свои». И райком недалеко от клуба.
- Подождите, не закрывайте клуб. Я сейчас помощь приведу, - уверено остановил я дядьку. Хотя совершенно не представлял, получится у меня или нет.
«Орготдел» -  я нашёл единственную знакомую дверь. Постучал и вошёл. Точно. Те же два парня, с которыми я однажды здоровался.
- Я из Токушей, комсомолец, -  стараюсь быть убедительнее, - мы в школе строим Планетарий…
Парни оторвались от бумаг и заинтересовано уставились на меня. В одну минуту я рассказал про Планетарий всё: и историю, и строительство, и проблему. Остановился, чтобы перевести дух,   набраться наглости и просить о помощи. Один из парней улыбнулся мне, как знакомому:
- А здесь, по какому вопросу? Какие проблемы?
Я заговорил, понимая, что помогать они нам не обязаны. Но к кому ещё мне идти? Парни выслушали спокойно, негромко переговорили друг с другом.
- Иди в клуб, не волнуйся, поможем, - парень постарше подошёл ко мне, пожал руку. - Молодец, что пришёл! Это по-комсомольски. Когда открытие? Мы бы приехали.
- Не знаю. Как отремонтируем и установим прибор. Наверное, к концу учебного года.
- Обязательно приедем, - пообещал старший.
Мы не сидели. Потихоньку двигали махину по сцене. Пришли двое  крепких ребят, видно, рабочие. Пошевелили, потолкали.
- Сейчас все сделаем, - сказал один. - Ты машину к двери поближе поставь, - наказал водителю, и они ушли.
Пришли четверо, с верёвкой и деревянным колом. Регулятор все вместе подняли в кузов. Клубный дядька с явным сожалением проводил его глазами.
С трудом по доскам сгрузили агрегат в школьную мастерскую. Я покрутил один из трёх штурвалов регулировки. Крутится легко, но как тут разобраться? Без Валентина не обойтись.
Привезённый регулятор не отремонтировали. Директор обменял его на ЛАТР, лабораторный автотрансформатор. У нас такой установлен в лабораторном щите в кабинете физики. Мы на уроках «Электротехники» при изучении электричества протянули от него провода к учебным столам, поставили розетки и приборы. Очень ценный щит.

Учебный год кончался, а мы не успевали сделать ремонт самого прибора. Нет того, другого. И лампочки нужны «особенные».  Тимофей Тимофеевич, как говорили, писал и  в Ленинград, и в Москву, просил помочь. Неделю мараковали, как ЛАТР  установить и где.

Мы, кружковцы, засиделись в Планетарии. Надо было поставить обычную лампочку в глобус вместо старинной. Наконец-то у нас получилось закрепить её в нужном месте. Пришёл Директор.
- Как, получается? - спросил заинтересовано.
- Кажется, получилось, - ответил я, -  можем даже включить.
- Обязательно включите. Я тоже хочу посмотреть.
Мы включили лампу, и аккуратно закрыли чёрный глобус.
- Отключите освещение.
Времянка погасла. Полная темнота. Похоже, простая лампа не годится. Стоим, ждём.
- Светятся, - слышу я довольный голос Тимофея Тимофеевича. – Молодцы, получилось!
Глаза привыкли к темноте. Я тоже увидел над головой множество светлых точек. Я даже различил «ковш» Медведицы.
- Завтра аппарат унесём в физкабинет. Продолжим после каникул, - закончил Директор, когда включили свет. 
Обсерваторию тоже не достроили. На крыше сколотили только площадку. Начался летний трудовой сезон, потом каникулы. 
Осенью, после уборочной, мы продолжили ремонт аппарата планетария в кабинете физики. В здании Планетария Директор запланировал поставить батареи отопления, как в городских домах. Вода должна была нагреваться в печи мастерской и самотёком идти в Планетарий по трубам в земле. Когда я копал свою долю траншеи, то слышал рассуждения Директора с трудовиком. Никто не представлял, получится отопление или нет. Но труб не хватило. Пошли  дожди, траншею засыпали.  Планетарий закрыли на замок.       
Весной достроили на крыше обсерваторию.  А мы закончили монтаж Планетария. Однажды вечером, когда на кружке астрономии собрались любители звёзд, в класс стремительно вошёл Тимофей Тимофеевич.
- Сегодня я покажу вам звёздное небо в Планетарии, - гордо и весело произнёс он. -  Пошли за мной. Вы первые, кто увидит всё это.
До этого я и ещё двое старшеклассников включали системы планетария по частям при освещении. Наладка - есть наладка. Сейчас  была сдача  всей нашей работы зрителям.
В Планетарии посередине стоял чёрный шар. Под ним деревянный ящик-пульт с переключателями и регулятором яркости. У стен  несколько скамей.
- Ребята, перед вами планетарий, сделанный в конце девятнадцатого века в Германии, по заказу Российской Академии Наук. В мире подобных  было всего пять штук, - гордость за Россию, за нашу науку, за самого себя сквозила в словах Директора, заражая и нас.   
Торжественность момента была такой, что все замерли. В тишине звучал директорский голос о величии вселенной и науки астрономии, которая невероятными способами изучает звёзды, отдалённые от нас на расстояния, измеряемые в миллиардах километрах, парсеках (расстояние от Земли до Солнца), в световых годах (путь светового луча за триста шестьдесят дней). Вводная часть закончилась.
- Вы садитесь за регулятор, - это мне. - Вы садитесь на переключатели, - моему коллеге, - и выключайте свет. Сейчас вы видите вечерний «закат».
Я  постепенно уменьшаю подсветку. Наступает полная темнота, в которой слышно даже дыхание. Затем зрение привыкает, и я вижу световые точки над головой. Затем проявляются более тусклые. Я различаю знакомые созвездия. Здорово придумано и сделано! Сколько же сотен, а, может, и тысяч отверстий надо было просверлить в шаре так, как выглядят звёзды с земли. Уже различаю силуэт директорской фигуры. Он рассказывает о созвездиях, будто сам прилетел от них совсем недавно. В его руке вспыхивает «китайский» фонарик, с заклеенным стеклом. В непроницаемой бумаге маленькая прорезь, которая даёт продолговатую чёрточку.
- Вот «Большая Медведица», вот «Малая». Держите направление взгляда по «ковшу». Выходите на «Полярную звезду», положение которой на небе не меняется, - чёрточка водит наши глаза следом за словами Директора.
Я часто смотрю на ночное небо. Много раз видел движущиеся яркие звёздочки. Это наши спутники летают среди звёзд и созвездий. 
  - Компас и «Полярная звезда» - главные ориентиры кораблей, самолётов и путешественников, - продолжает Директор. - А эти три звезды называют - «Пояс Ориона». Вот самая яркая звезда Северного полушария - «Арктур», а эта звезда по светимости ему уступает, хотя на самом деле, это звезда-гигант «Бетельгейзе». Её диаметр больше орбиты Земли, а вес в миллион раз больше Солнца.
- Как это смогли узнать? - голос из темноты, - Да и вообще, как можно что-то замерить на такой дали?
- Сейчас расскажу об этом коротко, самое главное. А у нас начинается «рассвет», - при этих словах Директора я начинаю регулировать подсветку. Из-за черной панели, «горизонта», постепенно разгорается красноватое освещение. Чем я только не красил лампочку, чтобы сделать красный свет. Красная тушь выгорает, гуашь почти не просвечивает, красных стёкол у нас нет. Подсказал Тимофей Тимофеевич:
- Сходи к радистам, к Валентину, говорят, у них есть цветные лаки. Попроси для меня. - Валентин…он нам часто помогает. Вечером я сходил к нему домой. Он пообещал.   
Красный цапонлак Валентин принёс Директору сам. Почему лак называют «цапоном», никто не знает, но красит лампочки отлично. А для фотопечати не годится. Я попробовал - бумага засветилась.
Когда я вывел подсветку на полную яркость, Директор сказал:
-  «Рассвет» кончился, наступил день.
Мой коллега включил освещение, а я выключил подсветку. Сеанс закончился. Все восторженно заговорили. Директор на нас не шумел, не мешал, он тоже что-то кому-то говорил, отвечал. Это был его триумф. Не перед нами - перед собой! Когда мы вышли из Планетария, уже стемнело, и знакомые живые звёзды смотрели на нас. 
- Продолжим о звёздах, - заговорил Тимофей Тимофеевич, - видите Полярную звезду? Если замерить угол её высоты, это будет
наша географическая широта. Это мы сделаем в следующий раз.
- А где Туманность Андромеды? - спросил я. Отрывки фантастической повести о ней недавно закончились в «Пионерской правде».
- Она находится в созвездии Андромеды, смотрите сюда, почти в зенит, - показывает Тимофей Тимофеевич рукой, - видите, одна из звёзд расплывчата. Это и есть спиральная Галактика, которую называют Туманностью Андромеды.
Да, наш Директор и среди звёзд всех знает!   
 




Рассказ девятый

Коровы

Осень в этом году была долгой. Наше озеро затянуло льдом всего метров на тридцать от берега, а дальше рябит вода. Мы катаемся по замёрзшей кромке на коньках. Самый шик в том, чтобы разогнаться вдоль берега, затем вырулить поближе к воде и промчаться по прогибающемуся с треском льду. Останавливаться, спотыкаться нельзя - провалишься. Пока всем везло. Пару лет назад я чуть сапоги с коньками в озере не оставил. Хорошо, что провалился только по пояс. Ползком выбрался, воду из сапог вылил. Дома во дворе потолкался, ждал, пока мама вышла в сарай. Забежал на кухню - сапоги подальше под кровать. Одежду  на печке  разложил. Сам  пробежал в свою комнатку, переоделся и скорее за учебники, чтобы лишних вопросов не было. В этом году я катаюсь подальше от воды.
Как-то за  обедом отец в  районной газете  прочитал вслух, что наш колхоз закупил сильно удойных молодых тёлок в Эстонии. Считай, на другом конце страны.
- Сейчас у нас хорошие коровы вывелись, - сказала мама на это, - вот в войну у меня была… - и начала в который раз рассказывать историю про свою корову-кормилицу.   
Я в коровах не разбираюсь, хотя приходится и кормить, и доить иногда, когда мама болеет, а отец на работе. Колхозные коровы для меня, как чужие люди в городе: каждый в своём мире, друг друга не знают  и не касаются.
После обеда я снова пошёл в школу. Наш класс готовился к плановому школьному вечеру.
    Год назад Ярыш рассказал мне, что кого-то из школяров учителя на танцах «застукали» и Директору жаловались. Я иногда помогал киномеханику крутить кино и, когда уходил из кинобудки после вечернего сеанса, сам видел пацанов, даже с восьмого класса. Толклись с парнями, курили.
     На школьной линейке, где были все классы и  учителя, Директор сказал:
- Я понимаю, что вам, молодёжи, хочется отдохнуть, потанцевать. Но клуб не лучшее место для школьников. Предлагаю проводить школьные вечера каждую субботу. Каждый класс, начиная с восьмого, готовит вечер, проводит его, поддерживает порядок. Согласны?
- Согласны,  - прокатилось по рядам.
- Считаем, что утверждено. Вы берёте на себя ответственность. Пусть начнут самые старшие, а потом по порядку.   
Вечера расписаны на весь год. Тему каждый класс придумывает сам. Готовится, старается, чтобы было интересно и весело. Учителя тоже подключаются, помогают, советуют.
К нам бывшие выпускники на вечер идут из клуба. Директор и это разрешил. Свои ведь люди-то. 
В школе было тихо. Я вышел к питьевому бачку. Директор, выходя из учительской, сказал кому-то громко:
- Я в сельсовет пошёл по делам. Проследите, чтобы ребята за собой навели порядок, - кивнул мне на моё «Здравствуйте», и вышел.
Осенний день короткий. Порошит снег, и уже смеркается. Мы распределяем роли и обязанности на вечере. Спор идёт, что интереснее: «Почта» или «Лотерея». Девчонки, конечно, за почту. Любят посылать анонимные записки со всякими «чувствами» или «придурашками». Лотерея у нас беспроигрышная. Открытки или безделушки недорогие.   
По коридору застучали тяжёлые быстрые шаги. Дверь открылась настежь. Директор в распахнутом пальто резко остановился в проёме. Неужели пожар?
- На озере тонут эстонские коровы, - как одно слово произнёс он. - Сообщили в сельсовете и по радио.
Несколько секунд тишины. Потом мы стали хватать свою одежду из кучи на парте. Я со всеми выскакиваю в коридор. В школе, оказывается, много нашего народа. Выбегают в дверь без слов и шуточек. Объяснять никому ничего не надо. Тонут - значит, спасать! Мы побежали к озеру.
Пастух Айчан и несколько мужиков бегают по берегу, криком и кнутом отгоняют стадо ото льда. Коровы, точнее годовалые, а, значит, глупые по возрасту тёлки, то ли от страха, то ли от жажды разбегаются в стороны, выскакивают на лёд. Они не понимают окриков, а удары кнута их только подстёгивают бежать «куда глаза глядят».  Много тёлок забежало на лёд, провалилось в воду. Одни молотят ногами, стараясь выбраться. Некоторые коровы уже полностью в воде, только морды торчат. У некоторых одни ноздри над водой, но, вроде, живы. Коровий рёв над сумеречным озером особенный, страшный.
Со всех улиц и проулков бегут взрослые и дети. Я и другие пацаны выскакиваем на лёд, чтобы согнать с него тех тёлок, которые у берега скользят, падают, поднимаются и снова падают.  Некоторые стоят, как статуи. Мы их, дрожащих от страха, толкаем в спину, тянем за рога и шею. Мужики кидают верёвки, вожжи (кожаные четырёхметровые ремни для упряжи лошадей). Несколько тёлок  сломали ноги, когда провалившись, упали на лёд. Их вытаскивают волоком.
Директор был среди организаторов. Он громогласно командует и ему подчиняются даже колхозные начальники.
- Оттирайте коров сеном! Дайте приказ привезти сюда соломы! Девочки, женщины, растирайте им ноги.
- Где сено взять? - закричал кто-то.
- Вон зарод в огороде стоит! Тащите сюда! - голос директора
 - Колхоз потом вернёт! - это сельсоветский кричит, видя заминку. Не привыкли люди с чужого двора брать. А вот и сам хозяин уже забор повалил, чтоб сподручнее было.
Наша пацанская задача, набросить петлю на рога или на шею. Но тёлок на льду и в воде много. Везде полыньи. Лёд гнётся, но под нами не ломается, а вытащить беспомощную тушу трудно. Сломали часть мельничного забора. По нему мужики подбираются поближе, подсовывают слеги (длинные берёзовые жерди для придавливания сена в стогу) и ими приподнимают полумёртвых тёлок надо льдом, чтобы вытащить.
- Ребята, сено, солому тащите оттиральщикам, - слышу я Директора.
Солому привезли на санях. Я таскаю солому. Мои одноклассницы  трут пучками мелкую европейскую шерсть. Тёлка лежит, как мёртвая.
- Она прямо каменная, - сказала мне моя одноклассница, руками с усилием разминая задубевшие мышцы. Её слёзы капали на шерсть тёлки.
- Надо перевернуть, - скомандовал подошедший мужик и взялся за ноги.
Тёлку перевернули на охапку сена. Девочки начали тереть мять её. Тёлка открыла глаза. Сначала бессмысленные, затем страдающие.
- Она глаза открыла, - радостно закричала одноклассница.
- Везите корову на ферму, - приказал кто-то, - Девушки идите на ферму, там оттирать будете дальше.
Подхваченная множеством рук корова поднята в кузов ГАЗика к ещё двум. Другую грузят на сани. А с берега и озера подтаскивают всё новые туши.
- Резать их надо, - кричит какой-то здоровый мужик и в руке у него появляется «свиной» нож.
Это кованный в кузне длинный нож. Я видел раньше, как такие ножи ковал кузнец.
- Свиней резать, - пояснил он нам, мелкоте, - Картошку с салом есть все любите?
Ну, кто может не любить жареную картошку? А обжаренные кусочки солёного сала с «твоей стороны» сковородки - это просто верх вкусноты.
Мужик вонзил в горло коровы свой нож и неподвижная туша вдруг задёргалась.
- Кто разрешил резать? - заорали на мужика. - В тепло их надо, отойдут.
Небо уже совсем тёмное. Но белый свежий снег, хоть и истоптанный и засыпанный соломой, будто подсвечивает разыгравшуюся трагедию. В воде видна последняя коровья голова. Она сдуру гребла от берега, и её ничем не достать, не зацепить. Голова её, похоже, примёрзла к куску льда и торчит на открытом пространстве ледяной воды.
- Не достанем, - рассуждают мужики. - Лёд станет крепче, выдолбим. На мясо пойдёт.
- Лодку бы, или плот хороший, - мечтает другой.
- Две, а то и три, точно, потопли, - говорит третий, - вешки бы поставить, потом со льда достанем.
И всё-таки последнюю корову достали. Из забора сложили плот, привязали верёвки и вытащили и плотогона, и тушу. Коров увезли. Костры для обогрева потушили. Берег опустел. Народ темными ручейками стекает в село. Никакой радости не было слышно, только усталость и злость в адрес тех, кто допустил такое. Директора в толпе не было. Он ушёл на ферму с начальством.
Дома отец за поздним ужином  возмущался головотяпством:
- Надо же додуматься коров, которые снега не видели, выгнать на лёд, на водопой. Тут свою корову на верёвке к проруби ведёшь и то боишься, что поскользнётся и кости переломает.
Оказывается, скотники на ферме загуляли, скот остался непоеный.  Мишка Шагаев, скотник, решил напоить скотину на озере. У  берега много надолблено прорубей и круглых, и полосой. Я свою корову на верёвке к проруби водил. Видно, что корова льда боится, подходит осторожно.
А тут скотина увидела воду, что ещё на середине озера рябилась, и побежала к ней. Стадо не удержишь. Первые коровы лёд продавили, провалились, а задние прут и прут. Передние выбраться не могут, и новые проваливаются.
- При Сталине за такое вредительство сразу бы расстреляли, - заключил отец. 
Наутро в школе только и было разговоров про коров. Каждый вспоминал своё. Девочки рассказывали с ужасом и радостью, как «оживляли» коров.  Наши юмористы копировали пенсионеров, указания начальников, крики, панику. На всех переменах шли разговоры. Директор и учителя, которые наравне со всеми вчера бегали и суетились, сегодня вели себя так, как будто ничего особенного и не случилось. Обычные уроки, обычный спрос и задания.
На следующий день,  на втором уроке мой шустрый друг дал мне лист из тетрадки.
- Почитай, что наши сочинили про вчерашнее.
«Поэма о том, как Токушинские пенсионеры спасали колхозный скот», прочитал я заглавие. Начало было хорошее. А дальше… Я откровенно позавидовал и порадовался таланту неизвестного поэта. Просто и точно, хоть отправляй в газету, как фельетон:

День с утра хороший был.
Снег пушистый порошил.
Солнце изредка светило.
И  за полдень повалило.
Каждый делом занят был.
Кто детей уму учил.
Оскар Шиль тулупы шьет,
Гензе песенки поёт.
Хирхиль акты составляет,
Пенчук Шура заверяет.
У кого деньжата были,
Те в столовой водку пили.
Собралась в столовой шобла:
Дед Дубровин, Щебетун,
Ванька Садов и Лизун.
Дед Трибулкин стеклорезом
у бутылки дно отрезал.
Только выпить захотел,
Федя Ермачков подсел.
«Вот Артющик, это парень, -
 Начал Федя говорить, -
Жаль, Коляна нету с нами,
 Негде рубль раздобыть».
Только вымолвить успел,
Как в столовую влетел,
И Артющик Николай
Хриплым голосом пропойцы
Новость страшную сказал:
«Немцам, русским и казахам.
Всем кто может! Не сидите,
А на озеро бегите.
Там Шагаев Михаил
Скот колхозный потопил».
Садов, старый алкоголик,
Опершись рукой на столик,
Начал речь таку толкать,
Дескать, надо скот спасать.
Первый ринулся вперед.
Побежал за ним народ;
Дед Дубровин и Молчан,
Сзади всех бежит Айчан.
- А продолжение есть? – спрашиваю.
- Есть, - отвечает друг, - на другом листе. У кого-то на руках. Там дальше про сельсовет и даже про нашего Директора есть, как он на озеро бежал, пальто нараспашку, и как командовал.
Окончание я послушал после уроков, когда мы закончили уборку класса и вышли из школы. Вторая часть была порезче первой. И в ней автору уже нормальных слов не хватало. Появились маты. Я понимаю, что маты в стихи вставляют из-за бедности, как пишут в учебнике литературы, «словарного запаса», потому что их легче рифмовать. Не у всех, как у Пушкина, есть двадцать тысяч слов в памяти и обиходе. Обозначились нелестные характеристики взрослых  и начальников. А сама идея была яркой, самобытной и узнаваемой по именам и характерам. Но такую «поэму» в газету не пошлёшь.
Прошло ещё несколько дней. Поэму прочли или послушали, наверное, все ученики. Ажиотаж спал, бдительность тоже. В девятом классе учитель на уроке забрал листочки у очередного читателя. В школе сгустились тучи.  Меня вызвали в учительскую, прямо, с урока. Я вошёл. Директор стоял у окна и смотрел во двор. В руке у него были знакомые листы. Не скажу, что я испугался, но пробрал неприятный озноб. Поэма попала к Директору, будут неприятности. Тимофей Тимофеевич резко повернулся.
- Ты сочинял? - спросил, поднимая листочки на уровень моих глаз.
В школе я котируюсь, как поэт и писатель. За сочинения у меня всегда пятёрки, правда, за грамотность проскакивают даже тройки. Я, когда пишу, то ставлю знаки препинания не там, где положено, а там, где мне нужно подчеркнуть суть или смысл, без оглядки на правила. Но слава - штука тяжёлая. Надо ответить так, чтобы не осталось вопросов.
- Нет, Тимофей Тимофеевич. К сожалению, нет, -  ответил я твёрдо, - не додумался. И если бы  я сочинял, обошёлся бы без матов.
- Так я и думал, - рассеяно продолжил Директор. – Родитель или знакомый автора, наверняка, в тот вечер в сельсовете был. Очень уж точно всё передано, что там делалось. А кто написал, знаешь?
- Честно говорю, не знаю, - ясно же, если бы знал, не сказал. - Ведь хорошо написано, только маты всё испортили. Никому показать нельзя.
- Да. За грамотность «двойка».  Вы понимаете, что за это могут быть большие неприятности и у Председателя Совета, и у меня?
- Понимаю,  но я тут не причём. Хотя сама поэма мне нравится. Про героизм написано: как спасали, старались. Конечно, маты и про начальство… получилось нехорошо. Написано, как люди в жизни говорят.
- Это из вашего класса пошло, мне сказали. Ты скажи своим друзьям-товарищам, чтобы больше я про эту «поэму» не слышал. Понятно?
Он, конечно, преувеличил мои возможности заткнуть всем рты. Я просто рассказал, кто и зачем меня вызывал, что сказал. Мне кажется, что Директору поэма тоже понравилась. Если б матов не было, то он, пожалуй, и похвалил бы. За маты, ясное дело, учитель хвалить не будет. 
Через день на перемене у печки в коридоре, Вовка из десятого рассказал пацанам, что его отец на заседании в Сельсовете слушал, как Директор им поэму читал. Все сначала посмеялись, автора похвали, а потом испугались, что до начальства дойдёт. Председатель Сельсовета попросил нашего Директора:
- Тимофей Тимофеевич, если «поэма» в район попадёт, всем не поздоровится. Нам, за коров, Вам за школьное воспитание. 
- Поэма, конечно, с юмором, колоритом. Патриотическая, если хотите. Жаль, что нецензурщина использована. Мы меры примем, поэму изымем, - будто бы ответил Директор.
«Меры» были приняты необычные для нас. В кабинете Тимофея Тимофеевича по одному  побывали все мои ребята-одноклассники. «Всешкольной  грозы» не было.  Уроки, подготовка к праздникам событие затёрли. Поэма затерялась. Ударили морозы, выпал снег. В местной газете была коротенькая заметка о колхозном разгильдяйстве и об участии жителей, Директора школы, учителей и учеников в спасении скота. Вскоре «Заготскот» и фермы на нашей окраине разобрали, будто их и не было. Весной несколько коров всплыли. Их без шума вывезли куда-то.  И, как говорят, «всё кануло в лету».


 
   





Рассказ десятый

Приобщение к славе

Директор от школы отправил целую делегацию в Петропавловск на Телевидение. Раньше они к нам приезжали, ходили с фотоаппаратом «ФЭД» с большим объективом. Классный аппарат! Снимали музей, картинную галерею из репродукций картин в коридоре Пионерской комнаты, метеоплощадку с «пирамидой Хеопса и сфинксом», Планетарий, строящуюся Обсерваторию. И вот нас пригласили на телевидение. Я должен был рассказать про метеорит. Директор дал мне написанный текст, всего полстранички. Что остальные должны были рассказывать, не знаю. Мы приехали к Телецентру. Нас встретила молодая девушка и повела по длинному коридору с закрытыми дверями и кабелями, проложенными на полочках под потолком.
- Это студии,  - девушка показала на двери, - я вас провожу в вашу студию. Там будете ждать начала передачи. - Посторонитесь, ребята, пропустите оператора.
Сзади появилась большая прямоугольная коробка телевизионной камеры.  Она возвышалась на блестящей трубе, закреплённой на треугольной площадке. Я видел фото камеры в журнале «Радио», но в жизни она оказалась большой и мощной с тремя объективами. Установка легко катилась по ровному полу. Оператор её слегка подталкивал за две большие ручки. Из камеры  до пола висел толстенный кабель с чёрным разъёмом. Мы вжались в стену, камера пронеслась мимо нас в конец коридора и свернула в открытую дверь.
- Сюда заходите, ребята, - провожатая открыла дверь, и мы зашли в большую комнату с диваном, стульями и столом. - Вам придётся ждать два часа. Сейчас я принесу для вас чай, потом проведём репетицию.
Девушка ушла. Мы расселись, кто где. Я поднял глаза на потолок - его не было. Высоко вверху виднелись металлические конструкции, с которых свисали на кабелях большие светильники. Другие светильники с целыми рядами ламп закреплены наверху стены.  От них было  тепло и   очень светло
Наша и ещё одна девушка принесли на подносах стаканы с чаем в подстаканниках, как в поезде, и блюдце с печеньем. Приветливо пригласили за стол.
- Вы с дороги, устали. Выпейте чаю, расслабьтесь, не волнуйтесь. Всё у нас получится хорошо.
Мы, немного ошарашенные необычной обстановкой, взяли стаканы, по печенюшке и стали пить чай. Девушка села с нами и стала рассказывать, как всё будет происходить.
- Сейчас придёт режиссёр. Он вас посмотрит, послушает. Потом мы пойдём в резервную студию, где есть камеры, освещение. Там вас потренируют, как стоять перед камерой, как говорить. Потом останется подождать ваш эфир, то есть, начала передачи. 
После чая мы немного осмелели. Стали задавать вопросы. Девушка охотно и непринуждённо отвечала. Поэтому режиссера мы встретили спокойно. Как только он вошёл, мы дружно вскочили и сказали: «Здравствуйте!» - Режиссер улыбнулся и махнул рукой,
- здравствуйте, ребята, садитесь, сейчас я буду знакомиться к каждым из вас.
Оказывается, одно дело говорить дома или в школе, другое - в телестудии перед незнакомыми людьми и камерой. От текста, который написал Директор, почти ничего не осталось. Мою бумажку унесли и принесли взамен листок с напечатанным текстом, предложения два или три. У остальных - то же самое.
В резервной студии мы прочитали свои тексты перед камерой, которую придвинули совсем близко. Ещё две другие стояли чуть дальше. Пока один мямлил свои слова, другие и я стояли в стороне и заглядывались на камеры. Операторы иногда убирали свои лица от чёрных резиновых раструбов камеры. Тогда было видно, что там стоит маленький телевизор, и в нем шевелится тот, кто стоит перед объективом. Весь пол был в переплетении кабелей, тянущихся от камер к стенам. Как только никто о них не спотыкается? Потом мы пересказывали текст при включённой подсветке. Светильники с рядами лампочек опустились в студию. Когда их включили, то у меня было впечатление, что я загораю в одежде летом. Наконец-то с нами закончили и сказали, чтобы мы вернулись в «свою» комнату. Мы шли по коридору. Одни двери были плотно закрыты, другие приоткрыты. Из одной такой двери шёл звук кинофильма. Мы тихонечко заглянули. В комнате стояли большие странные кинопроекторы, и шёл какой-то фильм. Я увидел его на экране телевизоров, встроенных в стену. Перед ними сидел парень. На панели под телевизорами и сбоку рядами шли переключатели и ручки. Вот у кого работа интересная! 
За нами пришла наша девушка.
- Ребята, через пять минут эфир. Не волнуемся, говорим, что написано. Если собьётесь - ничего страшного, говорите своими словами. Идём.   
В студию запустили тех, кто выступает первыми. Мы остались у двери. Те же камеры, только их больше, кабели, ярчайший свет и жара. Помещение хоть и просторнее, но почти всё занято аппаратурой и людьми.
Как я выступил перед камерой, не знаю. По бумажке или своими словами... Меня просто потянули за рукав, и я ушёл из слепящего пятна в тень и прохладу коридора.
- Всё хорошо, всё нормально, - только и услышал я от сопровождающего.
Домой мы приехали вечером. Дома меня спросили:
- Как выступил?
- Нормально, - только и смог ответить я устало, так как совершенно не знал и не ведал - как.
Потом Директор сказал мне:
- Получилось неплохо. Только почему ты не по моему тексту говорил?
- Тимофей Тимофеевич, - оправдывался я, - там ваш текст забрали, сказали, что слишком много, и заставили читать их текст. И у остальных также.
- Ладно. С телевизионщиками не спорят, - миролюбиво сказал Директор.
 




Рассказ  одиннадцатый

Пушка

Каждый кулик своё болото хвалит, говорится в пословице. Мне моё село очень нравится. Главное – железнодорожная станция. Можешь поехать, куда захочешь. Раньше, когда ходили паровозы, летом втайне от родителей мы ездили в город на площадках товарняков. В войну и после войны на поездах ездили охранники с винтовками. Сейчас этого нет. Другой раз полная площадка набивается, и, в основном, взрослые по делам едут. Обратно также, только приходится далеко обходить станционную охрану, ругаются, гоняют. Паровоз обязательно останавливается у нас заправиться водой. А ты бежишь домой.               
Прошлым летом мы с другом поехали на свалку радиозавода. По его словам, там кучи всяких плат с радиодеталями. Ничего мы не нашли и сели обратно на тепловозный товарняк в нашу сторону. Проехали мимо Токушей. Остановился поезд только в Ганькино. Наступил вечер. Ночью сели  на товарняк  в обратную сторону. Проехали мимо Токушей с ветерком. Спрыгнуть не решились. Остановился товарняк в Асаново. Так как денег на пригородную «ветку» у нас не было, сошли с поезда, и вышли на грейдер - это наша дорога между Петропавловском и Омском. Двадцать километров до дома. Стоять ждать попутку или идти? Решили идти. Мы прошли больше полпути, прежде чем появился попутный грузовик. Водителю сказали, что проспали остановку и проехали мимо дома. Начинало светать, когда я заявился домой. Мать уже доила корову. Я тихонько вошёл и шмыгнул под одеяло. Меня, конечно, поругали, я пообещал, что больше товарняками ездить не буду.
Станция, элеватор, совхоз, мельница, магазинов штук семь, всякие конторы, народу много рабочего. Озеро, считай, в центре села. У нас так, вообще  - за забором огорода. В детстве жили мы дальше от озера, возили воду на тележке в бочке, а сейчас… открыл калитку, черпай ведром и носи, сколько надо. Потом разделся, разбежался и поплыл, как дельфин. Доску бы с парусом соорудить, как в «Юном технике» советуют, только таких материалов у меня нет, и у родителей не попросишь. Утром над озером туман, вечером закат  отражается. Весь день дует ветер, а когда солнце сядет, наступает такая тишина… Звёзды яркие, вода отблёскивает. Поезд едет вдали по земле и в воде. Есть у меня пластинка, на ней мелодия «Ансамбль скрипок» называется. Одна музыка. Мне она нравится тем, что соответствует таким тихим вечерам. Как бы я хотел сыграть в этой тишине пронзительную мелодию на скрипке. Мне купили гармошку три года назад. Один наш свояк, он гармонист, обещал маме научить меня играть на ней. Но у меня не получилось. Видно, бесталанный.
На озере мы карасей ловим куском сети. Он у нас ходит из рук в руки. Кто собрался ловить -  берёт сеть, остальные помогают загонять в неё рыбу. В другой раз берёт другой пацан, помогаем ему. Знаю, что и он мне поможет. У нас между собой, ребятами, драк не бывает. В далёком детстве, помню, были у нас большие ребята. Они боролись и дрались. Их давно нет. Выросли и уехали. 
Лес от нас недалеко. А там грибы, ягоды. Все места давно известны, не заблудишься и пустым не вернёшься. Понимаю, что надо будет уехать учиться, но, как говорят, на душе «кошки скребут».
Мы ушли на летние каникулы, но Директор прислал за мной гонца.
- Вот ты принёс в музей гильзу от пушки, из которой по водокачке стреляли, так?
- Так.
- А знаешь, где эта пушка находится сейчас? - Тимофей Тимофеевич, собственно, ответа и не ждал. - Она утонула в  болоте в деревне под Смирново. Надо подумать, как её достать для музея.    
- Её специально утопили?
- Нет. Когда белые отступали они шли по замёрзшему болоту. Ты сам знаешь, что у камышей лёд всегда тоньше. Вот она и провалилась. Её хотели достать, да не получилось, ушла в воду. У Виталия Петровича там родители живут. Я дам ему мотоцикл, и ты поедешь с ним. Расспросишь у местных, где она утонула, какая глубина болота, далеко ли от берега.
Я только слушал. Конечно, достать настоящую пушку - это  ого-го! Это не «фузея», из которой Директор с Дмитрием Герасимовичем даже один раз пальнули по уткам на озере. Никто не решился упереться в приклад, к колышку привязали. Подпрыгнула, будь здоров, и грохнула хорошо. Утки от неожиданности улетели. Все, как одна. А тут … пушка.
- Поедешь? Виталию Петровичу такое дело не доверишь. Он может и ничего не узнать, прогуляет и всё. Ну как?
- Конечно, поеду, дома предупрежу только.
- Вот завтра с утра и поезжай. Держи компас. Когда на лодке будете плавать, он может показать, где под вами железо. Стрелка закрутится. Понимаешь?
- Понимаю. Я читал, что так Курскую магнитную аномалию открыли.
- Отлично. Там переночуете и завтра приедете.
Это только наш Директор может так запросто дать свой ИЖ для того, чтобы чужие люди на нём поехали за сто километров искать «то, не знаю что». Мы катим по просёлочным дорогам мимо полей и лесов. Мотоцикл - это, конечно, машина. В нашем крае к ним приделывают тележку и возят воду и траву. У соседа Вовки есть ИЖ-56, отец разрешает ему на нём ездить. А он даёт покататься и нам. Здорово! Однажды и я едва не стал владельцем ИЖа. Брат приехал с «Северов» в отпуск и купил себе мотоцикл. Я тоже на нём немного поездил. Когда отпуск кончился, брат предложил маме оставить мотоцикл мне. Я был на «седьмом небе».
- Пусть он проедет, а я посмотрю, - сказала мама.
Площадка для экзамена была маловата, так, считай, пятачок на перекрёстке. Я завёл мотоцикл и осторожно поехал по прямой. Теперь разворот. Чтобы развернуться на узком месте, я добавил газу и наклонил мотоцикл. Всё как полагается. Не знал же я, что наклон мотоцикла так напугает маму.
 - Нет, нет, нет, продавай, - заявила она категорически, - ещё маленько -  он бы разбился на моих глазах.
Она не знала и не видела, что мы вытворяли на велосипедах.  Так я «пролетел» с мотоциклом. Жалко было, но ничего не поделаешь.
Виталий Петрович гнал «на всю катушку». Мы приехали в деревню к обеду. Отец, мать, два брата - такая встреча! Я заикнулся было про цель поездки, но Виталий Петрович отмахнулся от меня - потом.
Потом было застолье в саду среди кустов чёрной смородины. Появился пятилитровый алюминиевый бидончик с пивом, у нас тоже есть такой, воду на сенокос брать. Взрослые разлили водку, предложили и мне, но я отказался. Дома мне никто никогда не предлагал, но тут я гость. Мне налили пиво.  От него я не отказался. Из-за жажды. Здесь плохая колодезная вода. Пока она холодная, не так ощущается её солёность.  Пиво показалось мне куда вкуснее. И у нас дома так же. Конечно, деваться некуда, пьёшь её - ведь другой нет. Но мне больше нравится вода из нашего «Федотова» болота за селом. Почему «Федотово», краеведы ещё не узнали. Как и значение названия - «Токуши». Была, мол, тут стоянка казаха, которого звали Токуш. Когда станцию строили, назвали его именем.
После длинного обеда братья, а они старше Виталия Петровича, принесли второй бидон пива и расположились на травке в тени смородины. Делать нечего, я пристроился рядом. Братья разговаривали о своём, мне неинтересном. Я уснул. Проснулся, когда солнце начало катиться к горизонту. Троица сладко спала вокруг прикрытого бидона. Хотелось пить, но вокруг никого. Я выпил пива и решил сам прогуляться до болота. Оно совсем рядом. Со стороны села берег грязный, загаженный, истоптанный скотом. Здесь у них водопой. Там, подальше, на лужайке у берега сидит человек. На болоте я вижу колья поставленных сетей. У воды на траве лежит лодка.
Понятно, что это выгон. Отсюда гонят скот на пастбище и сюда пригоняют. Здесь  встречают коров, чтобы не забрели на огороды.
Долг требовал действия. Я подошёл к мужику, поздоровался, сказал кто я и откуда. Кроме короткого «Здорово…», я ничего не услышал. Но не могу я уйти - дело у меня.
- Послушайте, - приступил я к нему, - говорят, в этом болоте прямо напротив  села белогвардейцы пушку утопили в гражданскую.
- Ну и что? - обескуражил он меня.
- Директор школы просил узнать, где она утонула, глубоко тут или нет, можно ли её достать?
Я выпалил все нужные вопросы и ждал ответа. Мужик лениво посмотрел на болото, на меня и монотонно перечислил:
- Болото топкое. Дно двойное, шест не достаёт. Про пушку слышал, но где она,  не знаю. Так что… - он развёл руками.
Плохо дело. Про наше «Федотово» болото тоже говорят, что у него двойное дно. То есть, первое дно состоит из утонувшего камыша, корней и травы. На какой глубине дно настоящее - никто не знает. Мы на своём болоте верхний слой протыкали трёхметровым шестом.
- Постой, пацан, вон Федька идёт, он рыбак местный, может, он что слышал.
Скоро возле меня стояло четверо, и шёл спор, где утонула пушка. Один мужик, размахивая руками, почти кричал:
- Батя мне рассказывал, что вон за теми камышами она утонула, - показывал он мне. - Он, когда рыбалил на лодке, то сам её на дне видел. У них тогда вода чистая была, отсюда воду пили, скотину близко не подпускали.
 - А мне дед рассказывал, что у тех камышей. И ничего он не видел. Здесь под водой ил лежит, а где дно никто не мерил.
Подошли Виталий Петрович со старшим братом. Может, за коровой, может, за мной.
- А можно туда на лодке сплавать? - осторожно спросил я. - Мне компас дали, по нему можно узнать, где пушка лежит.
Брат Виталия Петровича хорошо «навеселе», ему не только болото - море по колено.
- А чё, можно, братуха. Эту пушку, кода я пацаном был, - он показал рост, чуть выше колена, - трактором зимой хотели вытянуть. Трактор провалился и чуть не утоп. Скандал был.
- Врёшь ты, Лёха, - возразили ему, - тракторист подъехал к берегу, да побоялся. Ничего там не тянули.
- Да никакую пушку тут не вытаскивали. Там подвода с сеном провалилась, вот её и вытаскивали.
- Про пушку всё - придумки. Белые её ещё раньше где-то утопили.   Она тяжёлая, а снарядов не было.
Разберись, где тут - правда, где - выдумки. Но компас-то я зря, что ли брал?
- Может, всё-таки сплаваем? - тянул я своё.
Вдалеке замычало стадо. Народ стал расходиться.
- Не, - сказал брат Виталия Петровича, - сегодня поздно, завтра утром сплаваем,  – и пошёл, не оглядываясь, навстречу стаду.
Утром мужикам было не до меня. Братья зашли, быстро поздоровались. Пообнимались и ушли на работу. У Виталия Петровича даже после стаканчика «опохмелки» было одно - поспать. Лодка лежала на берегу, но ни вёсел, ни шеста. Да и к воде одному не подтащить. Часа через два я всё-таки поднял Виталия Петровича из-под куста.
- Что я скажу Директору про пушку? Виталий Петрович, давай сплаваем, - канал я его.
- Ладно, давай, - согласился он, наконец-то. - Сходи к соседям, возьми шест.
- Так у них дома никого нет. У кого спрашивать?
- Чего спрашивать? - не понял Виталий Петрович, - пришёл, взял и пошёл. Потом принесём.
Еле-еле мы вытолкали лодку в воду. На берегу топкая грязь. Виталий Петрович ворчит на меня, на Директора, на болото и пушку. Я молчу, как рыба. Не спугнуть бы. Плывём к заветным камышам. Краем глаза я вижу, что лодка помаленьку протекает. Догребли. Компас упорно смотрит на север, как и на берегу. Виктор Петрович тоже заметил, что в лодке вода прибавляется.
- Чёрт с ней, с пушкой, гребём к берегу, а то лодку утопим и сами промокнем, - кричит он, яростно отталкиваясь шестом от камышей, потом от дна. Пока мы добрались до берега, в лодке было воды на дне сантиметров десять. На траву мы её не вытащили.
- Хватит, - сказал Виталий Петрович, - кому надо, пусть её сначала проконопатит.
Я отнёс шест соседям, мы поели на дорожку.
- На мотоцикле умеешь ездить, - спросил меня Виталий Петрович.
- Конечно, - бодро ответил я, - у соседа Вовки ИЖ-56. Гоняем.
- Этот такой же. Выкатывай, поедем.
Он пошёл домой попрощаться, а я выкатил ИЖа на улицу. Через минуту мы уже мчались домой. Я за рулём, Виталий Петрович, побалтывался у меня за спиной. На полпути от Токушей Виталий Петрович, уже хорошо проветренный, сел за руль, а я позади.
- Я отгоню мотоцикл шефу, скажу, что мы сегодня устали, ты приходи к нему в школу завтра, - приказал мне Виталий Петрович, остановившись на окраине Токушей. Меня слегка покачивало от долгой езды и тряски, но  это быстро прошло.
 Так закончилась эпопея с поиском пушки. Мой рассказ Директору был правдивым. Просто, кое-что я не рассказал. Виталий Петрович мне нравится: всё умеет, не придирается по пустякам, его все ученики уважают. Тимофей Тимофеевич согласился с советом одного сельчанина, бывшего сапёра, который советовал искать пушку зимой  военным миноискателем.
- Миноискатель, конечно,  помог бы, - задумчиво проговорил Директор, - надо поговорить с военными в городе. Зимой можно попробовать найти и вытащить. Хорошо, можешь идти.
                Фузея как у нас
Рассказ  двенадцатый

Механизаторы

Когда  мы заканчивали девятый класс, Директор  объявил нам :
- Наша школа стала одиннадцатилетней. Кроме обычных предметов будете учить сельхозтехнику и получите специальность механизатора широкого профиля.
- Значит, в десятом у нас экзаменов не будет? - уточнил кто-то.
- Не будет. Только  практика на производстве. В совхозе.
- Мне не надо механизатора, я в деревне жить не собираюсь, - это Надя с предпоследней парты.
    Наша школа  экспериментальная. Мы первые в районе. Так и должно быть.  Директор всегда за самое новое. Это всем известно. В районной газете об этом пишут. Музей, кабинеты физики и химии, геофизическая площадка, сад, даже небольшая теплица возле маленькой школы. Идёшь к школе по зелёной аллее мимо клумб с цветами. Таких школ, как наша - нет нигде. И всё сделано нашими руками. Я буду учиться только здесь.   Специальность получу, тоже не лишнее. 
Дома к одиннадцатилетке отнеслись по-разному. Отец сказал:
- Ну и ладно, пусть учится. Наработается ещё. Да и нам помощь.
Мама же узнала, что вот Васю с нашего класса родители в Омск, к старшей сестре отправят, чтобы «год не терял». И мне предложила:
- Может, тоже поедешь в десятилетку? В Бугровое, к родичам. На год раньше школу закончишь. Дальше учиться поедешь.
- Нет, - ответил я сразу.
Как мама не понимает, что Токуши для меня - Родина, а школа - её лучшая часть. В душе, я никуда не хочу уезжать. Тут мог бы жить и работать. Вот только знаю - уеду. Меня ждёт учёба, другая жизнь.

На сентябрьской линейке я увидел свой поредевший десятый класс.  Вот тебе и «эксперимент».
В бывшей старой больнице оборудован класс изучения сельхозтехники. Из совхоза в школу приходит учитель по механизации сельского хозяйства. Конечно, в нём ничего учительского нет, он мастер в МТМ (Машино-тракторная мастерская). Для девчат тоже появилась учительница по животноводству и кормопроизводству. Сколачиваем столы, полки для запчастей. А в бывшем сарае будет гараж для МТЗ «Беларуса» - колёсного трактора.
Весной на очередном занятии наш учитель, сказал:
- Завтра, ребята, едем на «Беларусе» пахать землю на полях. На оценку. Завтра этот ряд едет, послезавтра другой.
Я попал на второй день. Друзья уже передали, что учитель сильно ругается, перепахивать заставляет, потому что ему поле надо сдавать совхозному агроному. Мы до этого только по двору катались, а тут такая ответственность!
У меня получилось. Конечно, руки, ноги дрожали от напряжения, но учитель как-то успокоительно сказал:
- Расслабься, руль не сжимай, ладошка по нему должна скользить. Педаль отпускай мягко, газ добавляй, не спеша, и всё пойдёт. Левое колесо держи по предыдущей борозде и иди на одной скорости.
Это он и на уроках говорил, но сейчас всё по-настоящему. Я тронулся плавно. Сразу настроение поднялось. Подвёл трактор к борозде.
- Опускай плуг, - а я уже и сам понял, что его надо опускать.
Руль немного дергается, но я, как учили, поправляю его плавно, и трактор идёт ровно. Пропахал до конца поля, развернулся, как положено, и пошёл обратно. На другом конце сидят мои товарищи, но только мой дружок смотрит, как я работаю. Пропахал   положенное число борозд и с сожалением выбрался из кабины. С удовольствием допахал бы поле до конца, хоть весь день. Девушек к пахоте не приучали, животноводам это не нужно. К тому же их уже отправили на сеялки, пшеницу сеять. А нас после пахоты отправили на посадку кукурузы. Там, кроме сеялки, надо в конце поля переставить мерную проволоку с закреплёнными специальными шайбочками. Они то и открывают на сеялке  окошечко для семян. Получается квадратно-гнездовой сев. Засеяли большое поле, нас даже похвалили «за шустрость».
Когда мы начинали учить технику, у нас в классе были только плакаты. Сейчас во дворе полно всяких механизмов: трактора  -колёсный и гусеничный, плуги - прицепной и подвесной, косилка, грабли, культиватор. Директор сказал, что и комбайн мог бы взять, но он много места занимает. В классах на полках всякие детали, в сарае веялка небольшая и триер. Мы ходим на занятия и в ремонтную мастерскую совхоза. Иногда работаем на разборке деталей и даже катались на маленьком тракторе ДТ-20. Очень понравилось, а девчонки наши были просто в восторге.
После десятого класса на летней практике мы в бригаде по ремонту комбайнов, а девчата на ферме - телятницы. Конечно, комбайн на картинке сильно отличается от того, что мы ремонтируем. Приходится мыть в солярке разные детали, крутить болты и гайки. После ремонта комбайна, мы, наравне со слесарями, обкатываем каждую машину. Сначала круг делают слесаря-механики, потом, после осмотра, прокатываемся и мы. Поднимаем и опускаем жатку, запускаем «барабан» и «грохот», как положено при жатве. Приходил Тимофей Тимофеевич, смотрел на нас счастливых и чумазых. Специально для него нам разрешили показать, как мы умеем управлять комбайном.      
– Молодцы, - похвалил  нас Директор, - настоящие механизаторы.
Встретил я как-то в обед возле околицы наших двух одноклассниц. Они шли с фермы, уставшие, невесёлые.
- Девчата, что скисли? - спросил я.
- Ты  бы с телятами покрутился, как мы, тогда бы понял.
- Пошли  купаться, - предложил я. - Вы работу закончили на сегодня?
- Как бы, не так! Вечером пойдём на дойку, получим  молоко. Потом покормим эту ораву. Разберись, попробуй, кого уже напоили, кого нет. Лоб телку смочишь молоком, вот вся отметка. Так они друг  друга облизывают, у всех лбы мокрые. Рано утром на ферме получаем для них свежее молоко. Потом выгоняем на пастбище. Один раз все разбежались. Думали - всё, не рассчитаемся. А они к обеду на кормёжку сами пришли.   
- Тяжёлая работёнка. А что телятница совхозная делает?
- Какая телятница? Мы и есть телятницы. Нам зоотехник рассказал, что делать, где брать, и всё. Сами крутимся. Страх постоянный. Вдруг заболеют или ещё что.
- На ферму после школы вы не пойдёте?
- Нет. Ни за что.
В газетах животноводов расхваливают. Зарплату повысили. Получают они не хуже механизаторов. Всякие «ёлочки» доильные сделали. А всё равно работа не престижная и нелёгкая.  Вот я, в случае чего, запросто могу пойти в механизаторы. В принципе, работа неплохая, и возле дома. 
В первые дни учёбы, на нас из совхоза прислали характеристики.  Мы их не видели, но судя по пятёркам за практику, о нас плохо не написали.
Экзамены на механизаторов и животноводов сдаём задолго до выпускных.  Девчата сдают с нами езду на «Беларусе». А  мы ещё и на гусеничном  тракторе.
 Надо проехать через «ворота» передом и задом. Развернуться на определённый угол и вокруг своей оси. И выполнить главное - с первого раза, без остановки, подвести сцепку к проушине тракторной тележки. Мы, конечно, тренировались, тыкались раз за разом. Сейчас попытка - бал. Три промаха - двойка.            
В кабине я один. Конечно, волнуюсь. Въехать в ворота не сложно, даже задом. Главное, подъехать ровно. Вот упражнение по сцепке  подошло. Я уезжаю в край двора, разворачиваюсь на месте  и ползу задом, прицеливаясь на проушину тележки. Главное, не спешить и не дёргаться. Останавливаться нельзя, но можно помедленнее. Проушина совсем близко. Рядом стоит учитель с «пальцем» -  стальным штырём. Если всё будет правильно, штырь войдёт через сцепку в проушину. Чуть-чуть поправляю. Надо не только попасть, но и вовремя остановиться. Сцепка наползает на проушину, я слежу за «пальцем». Всё, палец пошёл вниз. Стоп, машина. Зацепился нормально. Даже тележка не дёрнулась. Можно стереть пот со лба.      
К комиссии подошёл Директор.  Вылезая из кабины трактора, слышу его голос:
- Как ребята сдают?
- Неплохо сдают, не хуже чем у него, - отвечает ему специалист из совхоза, кивая на представителя Асановской школы механизации. В комиссии все чужие, от школы  только  наш учитель.
- Я вам говорил, что так и будет, - ответил Директор. - У нас ребята хорошие, грамотные.
Когда мы после теории изучения комбайна перешли на практические занятия, тренировал нас совхозный механизатор, хозяин комбайна. Он был рядом, следил, чтоб мы его технику не угробили. Ругался без мата, но от души.
- Это вам не тракторные рычаги дёргать, мягче жатку опускай. Стой, раззява! Да не останавливайся, а «стой» опускать, - кричал, хоть и без зла, но приятного мало. - Жатку разобьёшь, с кого спрос?
Так с криком и учились. Потом его тон поменялся.
- Хорошо, так и действуй. Повернул на второй, правильно. Чем круче поворот, тем медленнее, а то жатку свернёшь.
На «комбайновский» экзамен пришёл не только наш Директор, но и начальники из совхозной конторы. На большой поляне перед  МТМ мы по очереди показывали, как умеем ездить, включать и выключать режимы работы. Наш механизатор доволен. Это же его заслуга в нашей выучке. Мы выстроились у комбайна. Совхозный начальник поздравил нас первым:
- Вижу, что умеете обращаться со сложной техникой. Если бы была страда, можно ставить помощниками хоть сейчас. Так что осенью, возможно, пригласим поработать.       
- Молодцы, ребята, - сказал довольный Директор, - держите честь нашей школы. Удостоверения механизаторов получите вместе с аттестатом. Настоящие, как в Асановском училище.
Но в этом году у нас выпуск, туманное будущее. Тут не до уборки. Поработать комбайнёрами, пусть даже помощниками, нам не пришлось.
               
               




Рассказ  тринадцатый

Одиннадцатый класс


В этом году наш класс еще уменьшился на три человека. Осталось одиннадцать ребят и четыре девушки. Новый учебный год начался для нас не совсем обычно. На классный час к нам пришел сам Директор. Он объявил, что предлагает нам « самоуправление» - класс без классного руководства.
- Вы, одиннадцатиклассники, вполне взрослые люди. Мы,  ваши учителя, предлагаем вам самим, без классного руководителя, решать дела класса: поддерживать дисциплину, помогать отстающим, быть организаторами интересной школьной жизни. Решайте.
И оставил нас одних, без привычного учительского надзора и его решающего слова.  Его место за столом  занял староста класса.
- Ну, как, согласны? - спросил  Лёшик - Что Директору говорить?
Конечно, я мало представляю, что такое «самоуправление». Но, с другой стороны, проблем особых в классе нет, работы, в которых мы задействованы, всем известны. Как готовить всякие «мероприятия» к праздникам и вечерам, мы тоже знаем. Да и контроль Директора будет. Он, вроде, не вмешивается в наши собрания, споры, но мы всегда имеем в виду его мнение. 
- Да чего там говорить? Согласны, - мы заговорили хором. - Давай закругляться будем. Есть уже хочется.
- Погодите, я скажу, - продолжил староста, - Директор насчёт самоуправления со мной уже говорил, но что мы с отстающими  делать  будем?
- Бить будем, - с задней парты прилетела шутка.
Ну, Тимофей Тимофеевич! Всё заранее решил. А вот с отстающими? Все понимают, что их исправить трудно. Бить, конечно, никто не будет, но теперь уже нам надо думать.  Решили, что будем помогать друг другу, и, если надо,  «брать на буксир». Хотя в  толк от «буксира» я не верю.  Ещё в прошлом году у меня был «прикреплённый», правда, по просьбе его мамы. Я пытался  с ним заниматься. Но ему не до уроков. Ему надо «радиохулиганить» на самодельном передатчике, покрутить пластинки в эфир, поболтать с «радиохулиганами» района.   Потом куда-то убежать «по делам». Вечером – на «свиданку» к девчонке. А вся «свиданка» в том, чтобы перевстретить её у школы после «кружка» или у клуба после кино и тащиться сзади, болтая всякую чепуху. Однажды и я шёл с ним, по пути было. Мне, только то странно, что девчонка ещё и поддерживает эту никчёмную болтовню. Назавтра у доски стоит мой подопечный, смешно лупает глазами и тупо молчит.
- Садись на место, два, - устало отправляет учитель. Принимает, как должное, идёт спокойно. Способности, конечно,  у всех разные, но он же вообще учебник не открывал. Я просто поражаюсь этому. Вот дружок у меня совершенно другой. Уроки для него - закон. Как и тренировки. Но книги для «кругозора» ему читать некогда.
Никто нас не держал, а просидели порядком. Как у Маяковского о «прозаседавшихся». Много лишних слов и уговоров. Но разрулили всё. «Поручения» получили все, избрали редколлегию, заодно  обсудили предстоящий вечер, который по плану мы должны будем организовать.  Самоуправление заработало.    
В нашей школе всё не как раньше. У нас «самообслуживание». Классы убираем сами, дежурим на переменах, одно время даже дежурили на «звонках».  Общественно-полезный труд нам не в тягость,  мы привыкли,  да и нравится, это же не уроки  -  к доске не вызывают и домашнего задания не задают. Зато как приятно видеть результаты нашего труда. Школа чистая, утопает в зелени, да и за школой много деревьев, посаженных нами.
      Мне нравится и самоуправление в классе. Все идет своим чередом, на классных часах так  же проводится политинформация, обсуждаем успеваемость, намечаем план мероприятий. И всё, вроде, как само собой происходит. На вечерах поем, читаем стихи. Девочки сами организовали  «квартет» и, честно сказать, неплохо поют. Много времени проводим в школе, даже просто так. Вроде бы все уже сделано, а домой не торопимся. Мама иногда говорит:
- Что вы там делаете все дни? Когда ты уроки учишь?
Не знаю, кто как, но я успеваю. 
Новогодний вечер в школе готовит наш класс. На прощание. Стараемся сами, вовлекаем других. Наш кабинет на время вечера решили превратить в «Подводный мир».  Директор  разрешает делать всё, что мы придумали.  Окна занавесили подкрашенной марлей, на нитках свисают морские рыбы и крабы из ватмана, и растения из бинтов. Покрашенные зелёным цапон-лаком лампочки делают освещение сумеречным и таинственным. Я лично считаю, что у нас получилось оригинально. В коридоре школы,  там, где проходят танцы, девочки впервые развесили не ватные, как это было раньше, а вырезанные из бумаги снежинки. Они вращаются от движения воздуха, и их тени скользят по стенам. Очень красиво и загадочно.
Директор и учителя помогают советами. Предложили сделать и повесить зеркальный шар, для «снегопада». Такой красоты у нас никогда не было!               
Мы уже привыкли, что Новогодний вечер всегда проходит в школе тридцать первого декабря. Долгожданный, яркий праздник.
Сначала всех с наступающим  Новым годом поздравляет  Дед Мороз, потом представления и  танцы вокруг ёлки  в «заснеженном» коридоре. Между танцующими шмыгают наряженные «почтальоны». Они разносят анонимные поздравительные открытки. Интересно получить и угадать  адресата. Я тоже отправил свои открытки девчонкам, кому же ещё? И мне наш «почтарь» сунул на бегу открытку.  Наш «Подводный класс» - место «отдыха». За партами пишутся ответные записки, идут негромкие разговоры парочек.
Вдруг обрывается музыка. Гаснет свет. Несколько секунд тишины, затем лампочки вспыхивают ослепляющим светом. Директор стоит у ёлки, лицом к  немного ошеломлённому народу.
- Коллеги, ребята, товарищи! - торжественно в полный голос говорит Тимофей Тимофеевич, - Поздравляю вас с  Новым тысяча  девятьсот шестьдесят четвёртым годом! Желаю всем больших успехов в труде и учёбе, а нашим выпускникам отличной сдачи экзаменов и дальнейших успехов.
Ещё несколько мелодий, и вечер для учеников закончился. Я иду домой под яркими звёздами и шепчу стихотворные строчки, которые сами возникают в моей голове. О нашей школе, которая свела и объединила нас своим незамысловатым по оформлению, но очень уютным и душевным теплом. Как же счастливо мы живём! Под ногами скрипит снег и кругом такая красота!  Мир и спокойствие. А впереди ещё столько интересного! Но нашу школу, нашего Директора, наших учителей я не забуду никогда. Сколько же они отдают нам и своего времени, и терпения, и ума.
 Утром я ругаю себя на все лады. Ну почему не записал  то, что сочинялось само собой сегодня ночью? А сейчас не помню ни слова. Разве не обидно?

На улице вечер, темно. У нас  урок астрономии. Директор начал его в классе. Показывал созвездия, рассказывал о планетах и звёздах. Урок звёздной фантастики о «жёлтых карликах», «белых гигантах».
- А теперь берём телескопы и идём смотреть планеты Сатурн и Уран.
Наша обсерватория на крыше школы ещё не закончена. Да и весь класс там не поместится. Место для телескопов Директор оборудовал на геофизической площадке. Там всем места хватит.
- Видите эти звёзды на склоне к горизонту? Наводите Максутовский телескоп на Сатурн. Он пониже. А Галилеевский - на Юпитер.
Юпитер в телескоп виден блестящим пятаком с целым хороводом звёздочек-спутников. Мне кажется, что я даже вижу «красное пятно» на экваторе, как рассказывал Директор. Сатурн выглядит приплюснутой сушёной абрикосиной. Разглядеть его кольца в наш телескоп невозможно.
Возвращаясь домой, я на ходу поднимаю глаза на звёздное небо и пытаюсь заново отыскать знакомые теперь мне планеты. Как повезло нам, что у нас есть Тимофей Тимофеевич, который все знает…
Какая началась весна! Я иду по нашей аллее из пахнущих молодыми листочками кустов. На клумбах пробивается трава.
На первомайской демонстрации школьная колонна самая яркая, а главное, что впереди идёт духовой оркестр. Я про себя радуюсь, в этом оркестре есть чуточку и моего участия.
А всё началось со сверкающего пионерского горна, который дали на дом кому-то из ребят нашего края,  учиться дудеть. Мы целой компанией мучили инструмент, но горн только противно хрипел. Мимо шёл, живущий в нашем краю, обыкновенный совхозный работник   Девальд.
- Ребята, что вы делаете?- спросил он  со вздохом, - дайте, я  вам покажу, как надо играть.
Невысокий мужичонка в простой одежде, приложил горн к губам, и тот запел с таким упоением, будто этого и ждал.
- У нас в школе есть разные трубы, - сказал я восторженно, - Нам шефы-моряки подарили в музей военный акваланг ИДА-51 и настоящий духовой оркестр. На духовых,  Вы, тоже можете играть?
- Конечно, - ответил музыкант, - и на трубах, и на баяне, и на аккордеоне.
Вот это да…Живём рядом и не знаем про такой талант!
- А вы можете научить дудеть на горне? – спросил Вовка, мой одноклассник.
- Не дудеть, а играть, - поправил Девальд и отдал мне горн, - могу, конечно, но не сегодня, - и, не торопясь, пошёл дальше.
Назавтра я сказал Директору:
- Недалеко от нас живёт Девальд, он так здорово играет на горне. Мы спрашивали, он и на духовых играть умеет. Обещал научить.
- Скажи его адрес, - Тимофей Тимофеевич пододвинул листок и взял ручку.
А сегодня Девальд Петр Викентьевич в пиджаке и светлых брюках гордо идёт среди духовиков - младшеклассников. Воздух звенит от праздничного марша. Я тоже хотел записаться в духовой, но Петр Викентьевич сказал:
- Ты большой, таких нет смысла  учить, вы школу скоро закончите. А малыши, пока вырастут, настоящими музыкантами могут стать.
 Как Директор его уговорил,  не знаю, но доброе дело сделал. Поднял человеческий талант музыканта и учителя. В школе теперь духовой оркестр и музыкальный кружок. Пожалуй, единственный на весь район.
Директор гордо шагает с учителями впереди нашей пёстро украшенной колонны. Ему и нам есть чему радоваться и гордиться!

Следом за Первомаем идёт день Победы. В школе сделали родительское собрание в честь этого дня. Мы дали концерт. Пели военные песни. Я прочитал новую поэму Роберта Рождественского «Реквием». Видел, как плакали женщины и морщили лица мужчины.
На другой день нашу самодеятельность пригласили провести в  клубе концерт для всех. В конце программы я вышел на сцену. Полный зал праздничных людей.  «Реквием» о погибших звучал в тишине, как набат. И снова я видел людские слёзы. У меня самого всё дрожало внутри. Проклятая война!

Закончил концерт духовой оркестр. И люди оживились, воспряли. Духовая музыка - особенная музыка.
 Отец как-то пришёл с партсобрания в Сельсовете и рассказал, что наш Директор предложил сделать мемориал в честь погибших за Победу.   
             

 
   
               
               
Рассказ  четырнадцатый.

Новая школа

Постепенно в нашем селе центр переносится «за линию». На другую сторону железной дороги. Там строится совхозная «усадьба». Уже есть контора совхоза, столовая, магазин, совхозные мастерские, больница. Строятся  трёхэтажки, «Дом быта». Туда, говорят, переедет и наша Артель. Там будет новый современный клуб.  И новая школа.
       Директор позвал меня в наш музей, чтобы дать поручения по размещению экспонатов и устройства дополнительных полок. Мне нравится его трепетное отношение к этому его детищу.
- Ружьё надо прибить к стене хомутами, а то его сломают.
Жалко. Посетители пробуют, и я сам, когда один в музее, обязательно взвожу витиеватый курок, похожий на утиную голову. Нажимаю спусковой крючок. Курок громко бьёт своим клювом по выступу для капсуля. Прикидываю, куда можно пристроить двухсполовиной- метровое пудовое чудо оружейного искусства.
- Сюда подойдёт, Тимофей Тимофеевич? - двумя руками я прикладываю ружьё к стене.
- Подойдёт. Знаешь, мы ведь осенью нашу «фузею» на озере опробовали. Ребята с нами были. Дмитрий Герасимович зарядил её через дуло. Хорошую горсть дроби всыпал. Капсуль положил. Привязали к колышкам. Отошли подальше, на всякий случай. Спусковой крючок дёрнули шнуром. Грохнула хорошо, но дробь улетела метров на сто. Видно, пороху положили мало. Дмитрий Герасимович хотел удвоить порцию, но я запретил. Жалко будет, если ствол разорвёт.
- Как же раньше из него стреляли? Пока зарядишь, любой враг с саблей добежит.
- Это охотничьё ружьё. Так мне его хозяин сказал, когда музею дарил. Сам не охотник, от отца осталось. Тот с ним на уток охотился. Он в гражданскую погиб.
- Зачем же было столько уток убивать?
Я ходил на уток с одностволкой нашего соседа, старого деда. Матери дикие утки пахли рыбой, а мне они показались тощими и безвкусными.
- Не знаю, - ответил Директор, - время такое было. Но, как экспонат, ружьё редкое.
Он подошёл к нашей гордости - экспозиции старинных денег. Там есть и мой вклад. Мама отдала мне для музея царские бумажные сто рублей и «керенки» временного правительства. Ими с её матерью белогвардейцы за корову «рассчитались», когда её со двора забрали. Эти деньги и тогда ничего не стоили.
- Видишь этот медный пятак? – показал мне на большую монету из нашей коллекции, - Эта деньга «медного бунта» в Москве, когда царь решил заменить серебряные деньги на медные. Как она попала сюда, в Сибирь? Как сохранилась? Вот она, история России.
- Мне нравятся исторические книги. Недавно про Ермака читал. Жаль, что утонул. Царский панцирь был слишком тяжёлый.
- История и астрономия - это науки о прошлом, - проговорил Директор, поправляя на стене саблю, которую все норовили потрогать и подержать. - Вот мы живём и не думаем о том, что и наше время станет историей. А, надо. Будущим поколениям будет интересно, как мы жили, о чём мечтали. В новой школе музей мы расширим, здесь уже тесно. Сделаем стенд современной истории.
- Значит, новая школа на «Новостройке» будет? - уточнил я с долей ревности. Ещё бы, здесь столько вложено труда… и всё бросить?
- Да, строится там, - видя на моём лице явное разочарование, Директор вдруг начал рассказывать.
- Новую школу, да ещё в селе, да ещё городского типа построить очень не просто. Пришлось много доказывать. Конечно, нас поддержал и Сельсовет и совхоз. Интернат будет на Новостройке.
-. Мой друг лесхозовский на квартире живёт.
- Таких ребят в школе немало. Под интернат новый дом построят. Будут жить ребята из Тюменки,  Камышлово и лесхоза. Всё будет - как положено. И воспитатели и столовая.
Народу у нас много, в том числе и приезжих. Общешкольные линейки проводим на стадионе, который тоже сделали сами. В прошлом году Директор привёл нашу толпу в день субботника на пустырь за клубом, когда-то там был базар, и сказал:
- Здесь у нас будет стадион.
Ведь смог он представить себе, что на месте этих бугров, колеи от колес, травы и мусора через месяц будет ровная огороженная площадь с беговой дорожкой, ямой для прыжков, площадкой для волейбола, баскетбола. И смог нас организовать на такое преобразование.
Конечно, школа, действительно, старая, тёмная и тесная. И парты старинные. Но для меня - родная.
- Всё записал? С завтрашнего дня начни, как договорились, – прервал мои воспоминания Тимофей Тимофеевич. - Пошли со мной. Покажу тебе новую школу.
    
На «Новостройку» я попадаю нечасто.  Ещё по снегу, в марте, я ходил в больницу за справкой для военкомата. Тогда и обратил внимание на ряды поддонов кирпича, кучи бетонных блоков на опушке небольшого леса, колка по-нашему. Разговоры про новую школу идут, но меня, выпускника, это мало касается. Почему Директор мне захотел показать и рассказать о ней? Не знаю. Как-то  так получилось, что я занят в его некоторых планах и делах.  У нас во многом совпадают интересы. Я готов слушать его на любые темы, поддержать разговор, сказать своё мнение. Он меня не выделяет ни в классе, ни перед ребятами. Но, наверное, я хороший слушатель, и не болтливый. Ему интересно мне рассказывать, я это чувствую.
Мы идём через рощу рядом. Вошли в лесок, пошли след в след. Вышли на большую поляну. Перед нами открылась стройка. Людей нет, рабочий день кончился.   

   Школа уже выросла до первого этажа. Среди кирпича и бетонных балок,  возле рельсов,  лежал башенный кран. Как только эту махину смогут поставить вертикально? До чего же много умных людей! Одни придумают, другие сделают части, элементы. Третьи всё соберут, следующие поставят, подключат. Последние будут использовать на пользу всех предыдущих. Здорово получается!  Скоро и мы выучимся и войдём в эту замкнутую цепочку. И хочется  быстрее стать самостоятельным, и детство жалко.   
Директор шёл впереди в нескольких шагах. Он обернулся ко мне.
- Кирпич наш, из Искры. Совхоз построил кирпичный завод. Нам дал гарантию, что красный кирпич на всю школу сделает. На все три этажа. Проект мне друзья из Ленинграда прислали. Долго не утверждали. Таких школ ни в одном селе нет.
Огибая развалы, мы подошли к будущему входу.   
- Тут будет аллея, она пойдёт туда, в посёлок. Тут цветники, фонтан,  - показывал мне Директор, оглядывая стройплощадку, -  Это площадь для общих сборов, на том пустыре сделаем стадион. Пошли дальше.
Директор повёл меня на другую сторону будущей школы. Тут совсем рядом со зданием стояли берёзы. Но земля изрыта траншеями.
- Деревья попросил не трогать. Вот котельная, - показал на фундамент, - вода горячая и холодная пойдёт в школу под землёй для столовой и туалетов. Там большой септик. Горячая вода, возвращаясь из школы в котельную, пройдёт через настоящую теплицу. Она вот здесь на поляне будет. Зимой овощи для столовой, а весной рассаду будем выращивать. Видишь  тропинку? Планетарий сюда перенесём, точнее, новый построим и обсерваторию новую.
Планетарий у нас пока не работает. Сгорел самодельный трансформатор, а ремонтировать или заменить нечем. Директор должен из отпуска привезти, друзья обещали. С нового учебного года будут проводить регулярные занятия. Но это уже без нас.
Я шёл рядом и будто видел среди мелколесья будущие строения на месте разрытой земли и фундаментов. Глаза Директора лучились, его уверенный голос отметал любые сомнения. Мы снова вышли к фасаду.
- Вон там, где сейчас кустарник, сделаем розарий и селекционный участок. Будем выводить новые сорта для жителей и совхоза.
К розам у директора особая слабость. На нашем пришкольном участке он с гордостью показал мне несколько зелёных ростков:
- Розы посадили. Настоящие, как в Алма-Ате.
Я вспомнил книгу Герберта Уэллса «Кремлёвский мечтатель», о его встрече с Лениным в 1918 году. Ленин в холодной, голодной и тёмной Москве уверенно говорил о светлом будущем, которое будет построено. Наш Директор точно такой же. И то, что он говорит, обязательно сделает.
- Иди в педагогический и возвращайся к нам, - Тимофей Тимофеевич  посмотрел на меня, как на коллегу, - вместе будем молодёжь воспитывать. Или, давай в астрономический, у меня там друзья есть. Уверен, что помогут. Астрономия - интересная наука, ты ведь любишь звёзды?  Преподавать вместо меня будешь.
Я себя совершенно не представляю в роли учителя, при всём моём уважении к ним. Нет во мне такого таланта общения, терпения и желания днями быть на глазах школяров. Мне больше хочется что-то разбирать или собирать своими руками. Изобретать, придумывать. Вот только для учёного нет у меня математических наклонностей, как говорит наша математичка. И в астрономии я разочаровался. Мне стало грустно от того, что изучают звёзды, которые, возможно, уже потухли, и только их мёртвый свет будет светить ещё тысячи лет. Жизнь человека в звёздном измерении всего один миг. Нет, такая печальная наука, не по мне. К тому же, там сплошная математика.
- Я уже давно заявление в летное  училище в  военкомате написал, - ответил я осторожно. Мне не хочется огорчать этого замечательного человека.
- Я в курсе, жаль, конечно, - затем Директор переключился, - Музей перенесём. Третьяковская галерея будет на стенах, а не на отшибе, как сейчас. На днях купил ещё репродукций. Современный радиоузел выделяют. Спортзал настоящий, как у городских. Учиться будут по кабинетам: химии, физики, литературы, географии и другим. Мастерские хорошие. Приедешь в гости, сам увидишь.
- А что же со старой школой? - спросил я с грустью.
- Будет работать, как восьмилетка, - взглянул на меня и добавил, - её директор будет под нашим подчинением, так что вместе работать будем. Надеюсь, что уже со следующего года.
Нет у нашего Директора привычки «якать», не то, что другие начальники. Он всегда говорит «мы». Сразу понимаешь, что задуманное, в том числе и им лично, будет делаться всеми: и Директором, и учителями, и учениками. Скучать не даст никому.
Мы шли по будущей аллее, сейчас разъезженной машинами. Тимофей Тимофеевич останавливался на минуту и, показывая то на полянку, то на пустырь, продолжал рассказывать:
- Мы разобъём сквер памяти землякам, погибшим на войне, установим стелу с их фамилиями. Вон там  будет памятник Чапаеву, ведь наш совхоз его имени. Здесь построят настоящий Дворец Культуры с кинозалом и помещениями для досуга.
Я слушал его, к сожалению, отстранённо. И поражался тому, как наш Директор вжился в наше село, как встроил школу в свою жизнь. У меня другие планы, далёкие от своей родины. Конечно, хорошо, что жизнь нашей молодёжи и жителей будет красивее, удобнее и культурнее. Наверное, и я мог бы в неё вписаться. Но мне так хочется подняться высоко над Землёй, может быть даже в космос. Ещё немного шагов и мы вышли на первую асфальтированную улицу «Новостройки». Остановились.
- Ты подумай над моим предложением, - произнес Директор, как мне показалось, с грустью, - ладно, иди домой. Я ещё в контору совхоза зайду. Дела.
Он пошёл прямо, а я повернул обратно. Прошёл мимо будущей школы. С огромной грустью. Ведь у меня тоже очень хорошее воображение. Я тоже вижу то, что будет здесь. 
 

 

 



Рассказ  пятнадцатый

Выпуск

Сегодня у нас «Последний звонок». Тепло, солнечно. Вчера мы  всем классом ходили  в рощу за подснежниками. Сидим в классе, ждём своей очереди выхода на наш стадион, потому что во дворе школы все не поместятся. Заглядывает староста класса:
- Пошли!
Мы идём вольным строем. Впереди нас длинная шеренга школьников. Я смотрю на школьный двор. Сколько зелени, какие ровные дорожки. Из посадок выглядывает геоплощадка, в другом месте - теплица. С угла аллей нам горнит скульптурный пионер с бетонным горном, другой такой же, отдаёт нам салют, стоят бетонные городские скамейки и цветочные вазоны. Такого ни в одной школе нет. Когда в прошлом году из города  привёзли эти скульптуры, вазоны и  скамьи,  наш класс послали разгружать.
- Это из городского парка Директор стащил, - пошутил наш юморист Шурик. Все засмеялись нелепице.
Подошёл Тимофей Тимофеевич, посмотрел на то, что мы с трудом сняли с машины. Всё было повреждено, торчала арматура.
- Ничего, ребята, отремонтируем, - спокойно сказал он тогда. - Это списали на свалку из Горсада. А мы восстановим и поставим всем на радость.
И ведь сделали. После побелки совсем не видно швов и разного по цвету цемента. Вазоны летом  все в цветах.
А вот на стене маленькой школы знакомый стенд. Первые, ещё маленькие посадки, потоптали по привычке ходить, где попало. На следующий день и появилась эта доска с чёткой надписью «Кто не разбирает дорог» и нарисованным бараном. Сразу же, тем, кто шёл через посадки кричали: «Куда прёшь, баран?!». Действует до сих пор.
Выходим на стадион. Классы заполнили его на всю длину. Мы самые крайние. Завуч держит в руках школьный звонок, размером с пивную кружку. Когда не было электричества, на переменах по коридору шла техничка и звонила. Сегодня мы услышим его на прощание… 

Готовимся к экзаменам. Я со страхом обнаружил, как много я знаю плохо, а кое-что - совсем плохо. А мне надо сдать  экзамены только на пять и четыре. Иначе можно и не поступить в училище. В военкомате сказали, что конкурс очень большой.  Ещё бы. Лётчик, это почётно!  Вот мой сосед особо не волнуется. Загорает, днями болтает по «радиохулиганке», вечерами гуляет с девчонками. Другой заявил, что учит по каждому предмету только по одному билету, которые он и собирается   вытянуть. Наверное, врёт, а, может, и, правда, везучий.  С другом Ярышем у нас составилась «коалиция». Вместе пишем ответы по билетам. У нас свой пароль – «МИР». Простое слово для других, а у нас означает: «Мы Изобретатели Рационализаторы». Учителя предупредили - за шпаргалки, подсказки будут выгонять и ставить двойки. Мы пишем, чтобы лучше запомнить. Иногда после консультаций  провожаем домой наших девчонок, просто для прогулки. От дома одной провожаемой я вижу вдалеке коричневую будку строительного крана и кромку следующего этажа новой школы. 
Накануне первого устного экзамена мы с другом решили привезти из сада в лесхозе веток цветущей черёмухи. Девочки захотели поехать с нами. Ладно, всего-то восемь километров пути. Меньше часа езды. Но оказалось, что дорога местами разбита машинами. Надо ехать по глубокой колее. Девочки начали со страха цеплять землю, то колесом, то педалью. И падать. Но они не отступили. Доехали.
Сад поразил меня! Черёмухи стояли с белыми гроздьями цветов. Чудесный аромат! Прокрапал мелкий дождичек. Надо ехать домой. Девушки устали и стали падать ещё чаще. До слёз. Кончилось тем, что  мы пошли пешком. Девчата сначала  хромали, но потом забыли про свои ушибы, и так с разговорами мы притопали, когда уже основательно стемнело. 
  Зато на утро учителя и одноклассники были приятно удивлены. Класс утопал в букетах черёмухи. Вошёл Директор с розой в руках.  Большой любитель цветов с улыбкой поздравил нас с началом экзамена по математике.
- Кто  первую пятёрку получит - тому и роза. Первая роза из школьного сада! - И положил цветок на стол.
Обладательницей этого Чуда оказалась Рая. Закончив отвечать по билету, она стояла с растерянным видом.  Директор встал из-за стола.  -  Поздравляю, - от души сказал он и с улыбкой подал цветок.
В наших Токушах это была, наверное, не только первая, но и единственная роза. Смущённая одноклассница вышла.
С хорошим настроением сдавать экзамен легче. Я вышел вполне счастливым к тем, кто уже «отстрелялся». Сдали все. Наш товарищ и, правда, вытянул билет, который, по его словам, он и учил. Хороший день сегодня!

 Экзамены пролетели, как весенние скворцы. Вот они осваивают скворечники. Глядь - уже  из дырки торчат орущие жёлтые рты. Ещё чуток, и скворчата вылетят из родительского домика в широкий мир.
Вот и мы уже готовимся к выпускному вечеру, вернее, находимся в состоянии ожидания чего-то неизвестного, волнующего. Щемящее чувство предстоящего расставания со школой,  с друзьями, учителями…
 
Повестку из сельсовета мне принесли за два дня до выпускного. Мне было предписано: «к десяти утра прибыть в райвоенкомат с вещами, для убытия на комиссию в лётное училище». В день  выпускного. Я бы радовался этому, но не быть на вечере, конечно, обидно. Значит, не судьба. Так дома и решили. Я пошёл в школу, чтобы взять документы и «обрадовать» своих друзей.
Директора я встретил во дворе. Он, как обычно, куда-то спешил.
- Тимофей Тимофеевич, я к вам. Мне повестку в училище принесли.
- Поздравляю, это хорошо! Пошли со мной, покажу тебе кое - что.
Мы прошли на Пришкольный участок  под окнами школы. Среди тополей был сделан «открытый класс». На вкопанных столбиках скамьи, небольшие столы и даже учительская доска. Но Директор вёл меня к цветам. В селе, в палисадах, у нас растут самые простые цветы: ноготки, васильки, космея. Здесь на небольшой клумбе  вытянулось несколько набухших бутонов. Директор смотрит на них с нежностью, ну прямо как «Маленький Принц» из сказки Экзюпери.
- Наши первые розы, - радостно говорит Директор, проводя рукой над цветами.  -  Мы разведём их целый розарий. Когда тебе выезжать?
- Послезавтра.
- Погоди. Так ты на вечере, что, не будешь?
- Не получается, Тимофей Тимофеевич. Я пришёл  документы забрать: аттестат, справки, характеристику.
- Нет, это не годится. Поездку мы не отменим, а вот вечер можно перенести. Иди домой, я сейчас это порешаю.
Вскоре пришли за отцом. Директор снова собрал родителей. Кто я директору? Один их многих выпускников, пусть даже немного «приближённее»  из-за общих дел. Беспокоился бы он так же, если бы на моем месте был другой наш выпускник? Уверен, что да.
Отец рассказал, что переносом вечера некоторые были недовольны, но все-таки согласились и родители, и мои одноклассники.  - Выпускной вечер особенное событие. Главное в нём не еда или питьё, а общая радость и печаль расставания со школой и юностью. Со столовой я договорюсь,  а ребята  наведут чистоту в зале…успеют, -  так закончил Директор… 
Я оседлал свой велосипед и поехал в лес. На знакомой поляне цветут полевые цветы, в траве проглядывают ещё зелёные  ягоды. В этом году мне не придётся их собирать на десерт с молоком и хлебом. В последние ночи я тайно под утро приношу сирень на столик под окно одной девчонки. Но мне хочется отметиться и в селе.               
В эту ночь перед выпускным, когда чуть засветлело,  я беру приготовленный букет, заготовленную краску и кисть. Наверняка, я один, кто сейчас ходит по пустым улицам. Даже петухов ещё не слышно. Букет положил на стол. Теперь дальше. Прихожу на стройку школы. Кран ждёт меня. Высоко. Поднимаюсь по конструкциям к будке крановщика. Но как писать на её противоположной стороне, над пустотой? Уже почти светло. Ага, вот сюда можно стать, здесь держаться рукой. Я рисую буквы почти на всю высоту будки. Третью отсюда не написать. Перебираюсь на другую сторону. Писать придётся левой рукой. Готово. Перебираюсь на конструкции. Совсем светло. Вся стройплощадка, материалы, трубы, стены, фундаменты    подо мной, как на чертеже. Быстрее вниз, скоро скот начнут выгонять.
Я тороплюсь домой под разные петушиные голоса. Они провожают и встречают меня. Дома все спят. Я раздеваюсь и ложусь под одеяло. И проваливаюсь в сон.

Выпускной вечер. Первый и единственный. Вручают аттестаты.
Я беру листок аттестата из рук Директора. Он жмёт мне руку. Ещё нет осознания, что это прощание. Пока я чувствую лёгкость от свободы и избавления от ежедневной ответственности. Об отъезде я не думаю, хотя собранный в дорогу чемоданчик стоит дома у кровати.
. 
Застолье ждёт нас в нашем «зале» - разгороженном двойном классе. Мы сидим по одну сторону стола, родители и учителя по другую. Директора нет. Ждём.
Он  как всегда, стремительно входит в распахнутую дверь.   Мы, ученики, встаём автоматически. Директор идёт с букетиком роз к нашим девочкам и ставит  в стакан возле каждой по розе. Затем проходит во главу стола. Лица всех засветились радостью от этого проявления внимания к своим воспитанникам.
За столом, как будто собралась большая семья с соседями и знакомыми. Нам налили вина. Директор встал сказать тост. Встали все. Не по привычке, из уважения.
Но нам сегодня не сидится за столом. Нам нужна музыка, танцы. Двери классов распахнуты настежь. Родители и учителя ещё за столом, а мы уже начинаем танцевать.
К танцам дома меня пыталась приучить сестра.
- Ты, парень. Кавалер. Должен уметь танцевать. Это просто. Делай шаги под счёт: раз, два, три.
    Я путался и спотыкался о её ноги. В школе к моей бестолковости прибавлялось стеснение. От одного прикосновения к девчонке мне становилось не по себе. Я не слышал музыку. Смотрел на свои ноги, стараясь успеть переставлять их одновременно с движением ног партнёрши. Из-за этого я не любил танцы. Если бы не мой друг, и мои обязанности, я бы на наши вечера не ходил.
Сегодня я услышал музыку! Она была снаружи и внутри меня, звучала в моих ладонях, прикасающихся к девушке, которая тоже излучала мелодию. Мои ноги сами чувствуют и движение шага и направление. Оказывается, кружиться в вальсе не только легко, но и восхитительно. Мы, как две связанные молекулы, вращаемся, едва касаясь пола. Вот оно, чувство совместного полёта.
Вот и взрослые вышли в коридор на зов музыки и молодости. Танцующих пар становится всё больше, но мы, как самолет, лавируем между ними, без столкновений. Прямо физика  - человеческое «броуновское движение». В перерыве музыки ко мне подошла наша «химичка», Мария Владимировна. Чудесная женщина! Доброта и улыбчивость делают её требовательность безобидной. Мы смеялись с ней над собой, когда она почти всему классу поставила двойки. И также с улыбкой добилась того, что мы выучили все нужные элементы и формулы.
- Поздравляю с окончание школы. Не забывай нас. Не знала, что ты умеешь вальсировать, - она задорно улыбается, - на вечерах я тебя танцующим не видела.
Представляю, как удивляются мне мои родители, стоящие у стены. Вот и Директор в следующем перерыве, сказал мне негромко:
- Ну, ты меня сегодня удивляешь.
А я просто счастлив!   
Нас зовут за стол. Учителя и родители на все лады желают нам всего хорошего. Меня пьянят чувства законченного большого дела и ожидание впереди чего-то прекрасного. Мы дружно поём школьные песни, и с каждой из них в мою душу входит тревога. Кончилось наше беззаботное детство, как кончается даже самая красивая песня. Что же будет потом? Нет, сегодня не буду думать об этом.
Село засыпает. Школа опустела. Ребята  пошли прогуляться на озеро. Я предложил своей однокласснице показать Токуши с высоты площадки обсерватории.
- А как мы попадём на крышу? – спрашивает она.
- Вот ключ. Директор мне доверил. Не бойся. Там крепкая лестница.
Мы на крыше школы, на узкой площадке… В утренних сумерках темнеют линии посаженных нами аллей, слегка отсвечивает грань пирамиды на геоплощадке. Ровные дорожки упираются в Планетарий и в Мастерскую. Это всё наше. И село, с разными крышами, станция с водокачкой, ломаные горы элеватора, и блестящее озеро на окраине – наше навсегда. Видим наших девчат с Галиной Карповной, которые возвращаются с озера. Без ребят.
Светлеет всё больше.
Мы спускаемся с «небес»  к нашим …
- А где наши орлы? - спрашиваю я.
- Купаются, -  со смехом отвечает Люда, - скоро придут, мы их штаны с собой принесли. Мы решили тебя проводить. До утра здесь  будем. Сходи домой, попрощайся.
Я иду по тёмному гулкому коридору мимо закрытых дверей нашего «зала». Даже слышу, как мерно тикают школьные часы на стене. Дверь школы распахнута. Иди. Мир ждёт тебя.

- Вставай, на автобус пора, - слышу голос мамы.
Открываю глаза. Оказывается, я заснул за столом. Опаздывать нельзя. Я встаю, стряхивая остатки сна.
Мама непременно захотела идти со мной. Даже неловко. Я же не маленький. Идём по «грейдеру», улице Ленина. Утренняя свежесть и тишина. Вот я уже вижу автобус у «Почты» и людей. Точно, весь класс здесь. Пожимаю всем руки по очереди, как наш Генеральный секретарь в киноновостях. Стесняюсь объятия мамы.
В автобусе мне уступают место у окна. Медленно трогаемся. Мне машут, я тоже. Но вскоре ребята и мама остаются за поворотом. За переездом в просвете деревьев рощи вижу далёкий кран. На его будке написано «МИР». Кому надо, тот поймёт.
Всё. Начинается мир взрослой жизни, где решения придётся принимать самому. Главное, я знаю - нет не решаемых проблем. Эта уверенность от нашего Директора. Он не читал нам докладов, как надо жить, стремиться к цели, находить лучшие варианты решений  и при этом оставаться высококультурным Человеком. Директор так жил. Я видел, запоминал, и буду стараться быть на него похожим!
Бесконечная лента дороги убегает под колёса и уносит меня всё дальше от счастливого детства.
          
               


 
Последняя встреча

«На дальней станции сойду. Трава по пояс…» - поёт вагонное радио. Сколько раз в душной пятиэтажке в Омске, в оглушающем шуме работающих машин, в суровой таёжной глуши БАМа эта мелодия щемила мне сердце. Почему я так устроен? После школы всё ищу себе место в нашей стране, да только лучше своих Токушей не нашёл. Я искренне восхищался красотами Урала, безбрежной степью и сопками на Гусином озере в Бурятии, Саянскими мраморными отрогами, жил на берегах кристального Байкала, терял шапку от высоты и величия тайги Хабаровского края, с замиранием, отсчитывал секунды выхода на орбиту очередного космического корабля на Байконуре, ходил по делам и без них по Москве и Ленинграду. Но, как оторванный от родного дерева осенний листок, меня вновь и вновь несут ветра стремлений и желаний. Порой нестерпимо хотелось умиротворения в памятных уму и сердцу родных местах.
Я еду «домой» ненадолго, проездом. Знаю, что моего дома давно нет. Нет одноклассников. Нет нашего Директора, наших учителей, ведь прошло столько лет.
Тимофея Тимофеевича я видел последний раз осенью тысяча девятьсот восемьдесят второго, когда заехал к родичам на пару дней. В школе мне сказали, что он дома, приболел. Я очень хотел навестить его. До этого мы встречались в нечастые наши приезды в новой школе. И всегда передо мной был прежний Директор, полный планов и проектов. Ему нужно было обязательно что-то делать, чтобы прекрасная школа была ещё лучше.
Тимофей Тимофеевич провёл меня в свой домашний кабинет. Стол у окна, стул, кресло у стены. И книги. Они занимали всю противоположную стену, стояли в шкафу у кресла. Я увидел, наверное, всю серию «Жизнь замечательных людей», собрание классиков, советской фантастики, энциклопедии.
- Ну и библиотека у Вас! - восторженно сказал я.
- Книги, моя слабость и богатство. В культмаге мне оставляли все новинки, только читать было некогда. Всё думал - пойду на пенсию и буду читать днями, - он улыбнулся устало, - а сейчас редко  получается, силы уже не те.
Его взгляд нежно прошёлся по разноцветным корешкам обложек. Немного осунувшееся лицо, седые волосы мало изменили Директора. Его глаза остались теми же живыми и проницательными. Только в их глубине чуть затаилась боль.
Я вышел из  дома с чувством глубокой грусти. Равнодушные звёзды мерцали в небе. Из созвездия Плеяд сорвался яркой черточкой метеор и погас. Вот и наш Директор случайно, как эта звёздочка, попал на наш небосклон, чтобы вспыхнуть и сгореть. Это просто жизнь. Я иду мимо Дома Культуры, Мемориала Памяти, памятника Чапаеву, мимо огромного живого памятника Директору - сельской Школы, в которой он был и Душой, и Сердцем. В моей памяти, как живые, возникают школьные события и образы наших учителей. Все они были разными. Но было одно общее: они хотели и учили нас, не жалея своего времени и труда, не только наукам, но и жизни.

Вот она - плеяда наших воспитателей-учителей:
Тимофей Тимофеевич Гаврилюк        Мария Владимировна Щебетун
Ольга Николаевна Косенко                Дмитрий Герасимович Косенко
Галина Карповна Кобылина                Александр Семёнович Жуков
Римма Ивановна Гончаренко              Татьяна Порфирьевна Криушова
Михаил Алексеевич Ржаницын           Пётр Емельянович Хохолков
Александра Ивановна Кутавая            Инна Михайловна Мазырская
Евдокия Фёдоровна Тарасова              Тамара Васильевна Попцова               
Валентина Ильинична Прибойченко  Полина Ивановна Майсак               
Степан Никандрович Новосёлов         Татьяна Семёновна Новосёлова
Мария Ильинична Шушпанова           Тамара Петровна Баталова
Нина Филипповна Мышева                Нина Васильевна Семиноженко              Лидия Александровна Левахина          Гельмар Эдмундович Зифринг
Пётр Викентьевич  Девальд                Августа Николаевна
               
         Мы Вас помним!!!
            






Оглавление




Предисловие               -----------------------------------------------   2

Рассказ первый. Новая метла.  ------------------------------------ 3
Рассказ второй. ТимТимГав.    ----------------------------------- 7
Рассказ третий. Затмение 15.02.1961г      ---------------------- 19
Рассказ четвёртый. ДЕЛЯНА.   ---------------------------------- 23
Рассказ пятый. Телефон.     ---------------------------------------- 28
Рассказ шестой. Лагерь.   ------------------------------------------ 33
Рассказ седьмой. Первая командировка.   -------------------- 48
Рассказ восьмой  Планетарий.   ---------------------------------- 62
Рассказ девятый. Коровы.    -------------------------------------- 73
Рассказ десятый Приобщение к славе.    ---------------------- 81
Рассказ  одиннадцатый. Пушка     ------------------------------- 85
Рассказ  двенадцатый. Механизаторы.     --------------------- 91
Рассказ  тринадцатый. Одиннадцатый класс      ----------- 97
Рассказ  четырнадцатый. Новая школа.    ------------------- 105
 Рассказ  пятнадцатый.  Выпуск    ----------------------------- 111
                Последняя встреча   ------------------------------ 119