Юджин Дайгон Когда Спящий проснулся
Они жили в пирамиде, покрытой каменными ящерицами, оправленной квадратной рамой канала, воды которого шевелил ветер, и на их бескрайних изгибах солнце писало свои иероглифические знаки, пытаясь поведать людям о чем-то, очень важном с его точки зрения. Никто не умел читать бег рождений и исчезновений этих знаков. Кроме жрецов, да быть может еще полосатых серых обезьянок, скачущих по изображениям воинов в одеждах из перьев и рогатых демонов, с уступа на уступ, по мосту, в один прыжок перелетевшему через канал, да так и изогнувшемуся над ним – огромному тигру с сотнями узких глаз вместо разводов на шкуре. Обезьяны уходили в темный, похожий на вставшее на дыбы болото, лес, но всегда возвращались обратно. И кричали, почти как люди, но на своем языке. Должно быть, какие-то откровения и пророчества, зловещие, как все речи богов в этом месте. Лестница в тысячу ступеней, каждая высотой в локоть, взбиралась вверх, прямая, как копье, к разорванным, как раны , аркам храма. Ниже его, в каждом уступе располагались комнаты и залы, по периметру всей пирамиды, освещавшиеся через круглые отверстия в потолке. Если шел дождь, то вода, попадавшая в них, стекала по желобкам в похороненное под пирамидой озеро – на его берегах приносили жертвы подземным богам, среди колонн, барельефов и росписей.
В этой желтой на рассвете и на закате золотой цитадели силы, приютился в изгнании правитель Города Змей со своими женами, детьми, слугами и охраной. Он ждал. Когда кончится терпение жителей его города и они убьют его брата, захватившего власть и отдавшего покой двухэтажных дворцов и колонн, обвитых стальными расчерченными славой веков удавами, на разграбление северным варварам, которые помогли ему стать царем. Варварам в коже и черных перьях, с безумными волчьими глазами. Мудрые жрецы помогли ему – Солнце и Луна подсказали им. И Крокодил подсказал им. И Дракон. И Тигр. И мелкие боги джунглей. И мрачные не именуемые боги, живущие ниже вод и корней.
Его отряд привел за собой стаю визгливых вампиров – серых в свете дня, с морщинистыми раскоряченными парусами, натянутыми на толстые длинные пальцы рук, очень голодных. Два старых дракона, спущенных жрецами, еле справились с ними и долго потом болели от вампирских укусов. Но жрецы вылечили их. А к празднику Торжества Солнца священные твари станут такими же сильными, какими были всегда – от самого Сотворения. Ведь они не рождались – боги сотворили их вместе с миром. Те боги, которые творят миры и богов.
Драконы были бессмертны. Но они не могли породить других драконов. Они не различались на отцов и матерей. Они не были живыми.
Была мутная, как жидкий туман, вода.
Из нее торчали черные скалы.
На скалах сидели серые птицы.
Красные облака неслись по желтому небу на серебряных крыльях. Как табуны диких лошадей.
По колено в тумане бродил Луноглазый. Вместо глаз у него были полумесяцы.
Вместо волос на голове у него росли бледные перья – высокой стеной, а вокруг лица, перед перьями белые слепые змеи то вылезали из его головы, то прятались обратно в свои гнилые норы. Две раковины, гнутые и витые, служили ему ушами. Кривой двурогий нос низко сгибал ему голову. Оранжевый плащ обмотал он вокруг торса и бедер. Но рот у него был, как у человека, хотя людей еще не было, когда он родился. Рот кривился в усмешке. Она тоже появилась раньше людей. В руке он держал бутылку из ствола дерева. Никогда не была она полной, но никогда и не пустовала. Луноглазый открывал свой рот и выдыхал дым клубами разноцветных кошмаров. Крохотные призраки бесились в обрывках потусонных чащ, сражались друг с другом и дрались с размытыми чудовищами. Они были злы и медленно растворялись в воздухе.
Луноглазый тогда был богом того, что предшествовало миру.
-Зачем нам этот пьяный бог? – спрашивали птицы.
А бог ругался на них и отхлебывал из бутылки.
-Зачем мне эти глупые птицы? – спрашивал он.
Скалы были недовольны водой, а облака – небом.
Наконец, все решили, что жить так никуда не годится и разодрали то, что предшествовало миру.
Скалы вылезли из воды и согнали с себя птиц. Облака сбились в кучу.
Птицы залезли в подводную нору.
А Луноглазый сел на песчаную кочку и горько проклял свое владение.
Ветром сквозь небо прилетели Дети Солнца. Ярко светились они и нельзя было их рассмотреть. Гром гремел, когда они говорили. Невозможно было разобрать их слова, но и не понять их никто не мог.
Белую тварь призвали они с неба, похожую на толстую рыбу с круглым человеческим лицом и носом, начинающимся со лба. Она плыла под двумя парусами, заменявшими ей крылья.
Дети Солнца отобрали у Луноглазого бутылку и тварь выпустила из нее синие капли, а из туманной влаги предмирного океана – огонь.
Он горел поверх новой воды.
И каждая капля, падая в стелющийся травой огонь, становилась драконом.
Дети Солнца, грохоча и сверкая молниями, сопровождающими каждое их движение, вынули у Луноглазого из глазниц полумесяцы и сложили их вместе. Так получилась Луна.
А один из них согласился быть Солнцем нового мира.
Низвергнутого бога они отправили жить под воды, превратив песок в землю. И его безглазые змеи расползлись по всем почвам червями и новыми змеями, обретшими зрение. Он же и без полумесяцев остался зрячим, но только в темноте.
Низвергнутый нашел нору серых птиц и в наказание за предательство взял их в рабство, лишив перьев. Так появились вампиры.
А потом он объединился с предыдущими богами, отпрваленными в недра – с теми, кто так давно лишился имен, что и сам не помнил их.
Дальше Дети Солнца вспучили болото, что было до мира, насовали в него скал и нарекли их горами. Пламя вспыхнуло на концах их рук – и камни откололись от гор, упали в ложбины и пробудились от сна, родив из себя деревья и шерсть земли – траву.
В темные плащи закутались Дети Солнца и приступили к созданию жизни.
Сначала они учредили младших богов, а те – еще меньших. Вслед за этим все эти многочисленные боги принялись населять пустые леса и луга, лепя своих подопечных из чего придется – из почвы, травы, облаков, добавляя то воды, то огня.
Сами же Дети Солнца создали прекрасных обликом существ, похожих на них самих, только лишенных сияния, громов и молний. Пустыми внутри вышли их творения, ведь сами Дети Солнца были наполнены именно тем, чего не могли дать плодам своей работы.
Тогда тварь выплюнула из себя часть своей скользкой утробы и сделала из нее отвратительных, липких. Злобных разваливающихся уродцев, принявшихся грызть друг друга.
И тогда Дети Солнца разделили свои статуи на половинки и вложили в них уродцев , созданных тварью. И запечатали этих уродцев в оболочке Внуков Солнца.
И дали им речь и разум.
Впоследствии все это происходило само собой. С наступлением предначертанной, отмеренной звездами Смерти, стены людей раскрывались и выпускали детей твари, которые шли в другие стены, а сами принимали внутрь себя других уродцев, или животное, если уродца не оказывалось поблизости – уродцы, едва оказавшись вне человеческих стен, сразу же принимались пожирать друг друга.
Но если печать стиралась раньше времени и стены исторгали тех, кому некуда было идти, то эти порождения утробы летающей рыбы оказывались на свободе и ничто не сдерживало их.
И тогда они начинали свою собственную жизнь, прячась, когда на них обращали внимание боги, в том, что было похоже на человеческие стены – в том, что создали люди. В куклах.
Они помнили, как они появились в этом мире и от кого произошли. И вели себя не как слуги мира. Поставленные в нем на определенное место, а своенравно, подражая богам. Ибо они осознавали свое родство с ними.
Но они не имели цели, ведь ее не отпустили на них, когда раздавали ее богам, помере их величия.
И от этого они были еще более бессмысленно жестоки, найдя себе собственную цель – в разрушении, в приведении всего сущего к хаосу.
Посреди широкой равнины стоял Город Змей, и вся она была создана руками людей.
В центре ее руки людей вырыли Озеро Девяти Островов – круглое, как и главный остров, Остров Владыки, на котором возвышался Центр Мира, обращенный углами на Север, Восток, Юг и Запад. Четыре квадратные башни, каждая в три этажа, стерегли стороны света. Весь дворец был покрыт резьбой – людьми-змеями, людьми-тиграми, Детьми Солнца, Луноглазыми и их мыслями – и выкрашен золотой краской. Треугольные пирамиды богов, как зубы, держали дворец. Не было до них прямой дороги от этого дворца – только вода. Их лестницы, ведшие к храмам, были направлены каждая – в страну своего бога. И стояли они, отделенные от воды набережными, на треугольных островах, окрашенные в цвета своих богов: северная – черного, восточная – красного, южная – белого, а западная – голубого. Между ними, на квадратных островах, параллельных сторонам квадрата золотого Центра Мира, располагались Дворец Воинов, Дворец Купцов, Дворец Математиков и Дворец Магов. Низким мостом каждый квадратный остров был связан с золотым Центром Мира. И такими же низкими мостами – с соседними храмами. Неплохими соседями были им боги. Каждый остров в этом кольце убежищ богов и людей столь же низким мостом соединялся с Набережной Лун, опоясывающей озеро. И от каждого моста продолжалась на равнину улица. Итого их было восемь: Красная улица, Улица воинов, Белая улица, Улица купцов, Голубая улица, Улица математиков, Черная улица, Улица Магов. Дальше они превращались в дороги. В городе улицы пересекались кольцами бульваров: Кольцом лун, Кольцом драконов, Кольцом тигров, Кольцом Детей Солнца, Кольцом крокодилов, Кольцом обезьян, Кольцом жрецов и Кольцом змей. На каждом кольце стоял Храм Имени, посвященный покровителю кольца. Разбросаны эти храмы были так, что вместе окружали озеро небрежной россыпью, защищая его от всех возможных бед. Последнее. Самое большое кольцо ограничивало город, и храм его превосходил все остальные храмы – множество змей развелось на равнине, они приползали из темно-зеленых лесов. Каждый храм имел сложные изображения покровителя, отражающие его зримые и не зримые сущности – на каждой стене, и внутри, и снаружи. Изображения различались, ведь у всех покровителей было по девять воплощений, и то из них, что больше всего походило на человека, высекалось на потолке. Маленькими были проемы и окна в Городе Змей – под стать его черноволосым жителям.
Кроме храма, на каждом кольце, по всей его длине, стояли каменные столбы, чередовавшие лики богов и покровителей в прихотливом сплетении с их словами, делами, врагами и союзниками – так, как все это сплетается в джунглях. И не было среди этих столбов двух одинаковых.
На каждом столбе, на вершине, была железная чаша. По ночам в каждой чаше горело пламя. Такой великолепный город всегда привлекает множество различных духов. Не мешает отпугнуть тех из них, которые злы, да и прочих стоит поставить на место, приличествующее скорее терпеливому гостю, чем разнузданному наглецу. В Городе Змей умели ладить с духами.
Среди всех столбов и изображений те, кто посещал город, первыми видели змей. И эти змеи особенно врезались им в память, тем более, что и вокруг города их было предостаточно. Уезжая домой, в менее великие города, они вспоминали жителей города и говорили про них: Дети Змей.
За последним кольцом город охраняла стена с не высокими узкими башнями, сверху донизу покрытая памятью доблестных походов, битв и осад. Не было в мире воинов сильней и суровей, чем воины Города Змей.
Город был надежно защищен от всех опасностей. Стену иногда называли Кольцом Воинов. За ее пределами, вдали от дорог, лежали поля и селения крестьян. Они всегда жили на этой равнине, даже тогда. Когда города еще не было. Змеи не трогали их.
Город населяли потомки завоевателей и потомки захваченных в походах рабов. Старейшины, выбираемые в селениях, отвечали за крестьян и урожаи перед чиновниками. Крестьяне имели свои скромные храмы, жрецы которых лечили их. Математики, которым до всего было дело, время от времени проводили им новый канал или приносили новый, лучший, чем старый, злак. Или предсказывали бури и внезапные дожди, чтобы не пропал урожай. Математики вмешивались и в дела воинов, и в дела купцов. Они изобретали, считали и строили. Их механизмы заменяли толпы людей и работали превосходно.
Воины добывали городу славу. Время от времени они захватывали другие, расположенные в лесах, города и образовывали огромные империи, но не могли удержать завоеванные земли в течении жизни хотя бы двух поколений.
Купцы проникали дальше – с караванами носильщиков и на больших лодках, на которых они добирались даже до моря и морских островов. Они могли вести такую торговлю, так как Город Змей в числе прочих земель обладал морским портом, основанным его воинами, Детьми Меча.
Часто с купцами, Детьми Ветра, отправлялись и математики, Дети Звезд.
Но самую большую власть, сравнимую только с властью семьи владык – Детей Огня, и жрецов – Детей Солнца, имели маги – Дети Тьмы.
В городе, в кварталах, расположенных между четырьмя внутренними кольцами, обитали двадцать четыре огненных клана, имевших имя по родовому богу, чаще всего являющемуся каким-нибудь обитателем гор или джунглей. Эти кланы являлись потомками пришлой и местной знати, между двумя первыми кольцами не нашлось места ни одному богу джунглей. Да и между вторым и третьим их оказалось меньше, чем горных богов. Зато между третьим и четвертым властвовали только они. Каждый квартал состоял из комплекса построек, одного или нескольких дворцов, маленького храма, посвященного покровителю клана, садов, внутренних дворов и бассейнов, питаемых каналами, изломанной сетью бегущих от озера, поддерживаемого подземными источниками, из-за которых город и должен был дружить с магами, чтобы не прогневить не именуемых.
Среди членов кланов встречались и маги, и математики, но чаще всего – воины. Воины считались четвертой по значимости кастой, хотя были ближе всего к действительным владыкам города – Детям Огня. Дети Солнца пользовались своим влиянием только для сохранения незыблемости положения вещей. Дети Тьмы держались как посредники, как представители и послы низвергнутых богов, которые хоть и утратили значительную часть своих сил, но продолжали быть опасными. Если Дети Тьмы кого-то брали в свою касту, то забирали его к себе, и жил он большей частью у них. В них текло много нечеловеческой крови, и семьи города оплакивали своих дочерей, отдавая их в жены магам.
Математики и купцы отличались равным местом – менее престижным, но не менее необходимым.
В кварталах, не занятых кланами, жили те, кто не входил в них – семьи, питавшие разные каты или принадлежащие к какой-то одной.
Жрецы не имели домов, а жили в своих пирамидах.
Касты квадратных островов таили свои секреты в подземельях кастовых цитаделей и в школах, вынесенных за пределы города – на четыре окрестных холма. Высокие мосты шли над всем городом, прыгая гибкими арками от колонны к колонне, от Золотого Центра Мира к возвышавшимся над полями и селениями кастовым городкам, походившим на отрешенные от суеты монастыри. Маги жили возле своей школы, в странных домах, не уступавших клановым, но гораздо более скрытых от посторонних глаз. Ночью над их школой горели редкие огни, располагавшиеся очень высоко, над крышами, так, чтобы не разгонять царящий внизу мрак. Мосты к школам шли мимо островов, над связывающими их более низкими мостами, позволяющими протекать под собой воде, но не более. Они образовывали скошенный крест и пропускали низкие мосты в арках, под собой. Один висел между черной пирамидой и Цитаделью Меча, другой – между красной пирамидой и Хранилищем Ветра, третий – между белой пирамидой, похожей на игральную кость и Прибежищем Звезд, четвертый – между голубой пирамидой, напоминающей драгоценный камень и Представительством Тьмы.
Никто, кроме граждан города, не имел права владеть в нем чем-либо. Все гости останавливались у друзей, без участия которых им невозможно было выжить в Городе Змей – даже ступить на его красновато-желтые плиты.
В домах граждан жили и их рабы. Очень много рабов принадлежало кланам и жрецам пирамид. Жрецы меньших храмов жили подле своих святилищ, имели немногочисленных слуг и часто этим их состояние исчерпывалось, хотя они не голодали и не бедствовали. Но больше всего рабов было у повелителя Города Змей, живущего в Золотом Центре Мира.
Разные люди вели в Городе Змей разную жизнь, но желающие всегда могли найти какой-нибудь праздник, что было не удивительно при таком обилии дворцов и храмов, посвященных богам, почитатели которых шумно и щедро добивались их расположения.
В Гордее Змей не праздновали дни рождений и годовщины. Человек рождался один раз, победа одерживалась однажды. События пышно отмечались по мере их возникновения и больше к ним не возвращались.
Только боги могли напоминать о себе регулярно.
Во время одного из таких напоминаний пьяный узурпатор свалился со своих расписных и украшенных белыми и оранжевыми перьями носилок. Копыто коня опустилось на его голову и духи бреда, обрадовано гомоня, полезли из нее наружу, тащя за собой упирающегося мокрого урода, бледного и гниющего, разделенного на множество частей и не разваливающегося из-за того, что Смерть расписалась на нем своими знаками. Гвардеец, чуть не потерявший свой широкий убор из орлиных перьев, не был наказан. Его решетчатый бронзовый панцирь, как и сбрую коня, украсили цветами. Розы запутались в частоколе перьев. Варвары бежали из города.
А жители его возблагадарили создателей за то, что есть на далеком севере такие могучие существа – кони, хоть и дорого доставлять их через столько городов.
Нескольких гвардейцев снарядили с радостной вестью к изгнаннику, в Монастырь Драконов. Копыта стучали по скупой на пыль дороге, выбивая своим топотом мышей и духов из соседних с дорогой нор. Всадники везли подарки своему прежнему повелителю. И просьбу вернуться. В одной из кожаных сумок, скорчившись, свившись в клубок, прятался выпущенный в мир урод, помнивший, кем он только что был и желавший вернуть себе власть хозяина Золотого Центра Мира, повелителя Города Змей. Еще он хотел избежать внимания богов и поэтому не дышал и не думал. Он собирался сорвать печати с человеческих стен, чтобы их занять. Он не потерял бы себя, не заснул бы. Он сидел бы за этими стенами, хотя его ничто не держало бы там, за стенами, лишенными печати. Он мог бы покинуть их совершенно свободно. Но он находился бы в них, как покоритель, лишенный сна – в стенах повелителя Города Змей.
Серые тучи низко стлались над желтой равниной, не давая Солнцу взглянуть на своих детей и препятствуя им позвать свое Солнце.
Змеи среди камней изогнулись и замерли, глядя на дорогу, по которой мчались новые боги, сотрясающие равнину своим топотом.
Они скакали прочь от города, в котором не было нищих.
Сегодня духи утра постарались и оно вышло свежим, подсвеченным не высоким Солнцем. Чаша небес еще была полна, день не успел выпить ее. Редкие полосы облаков делали ее монолитной, как прожилки – глыбу голубого мрамора. Эту монолитность нарушали разрозненные крики обезьян и духов, радовавшихся своей удачной работе. Их невнятный гомон не взламывал чашу небес – слишком слабы они были, чтобы послужить причиной трещины в чаше, через которую промелькнет ослепительное сияние, окружающее мир, населенный солнцами.
Параллельные миры джунглей осваивались в новой вечности и немногие могущественные полубоги переходили из одного мира в другой по телам бессмертных, могучим. Как живые скалы. В самом низу, в аду, до которого не доходили лучи Луны и Солнца, а о звездах там даже не знали, две скользкие жабы разговаривали о своих соседях. То же творилось и в остальных мирах – все миры начинались со сплетен.
Сквозь все эти миры, по уложенным в ад плитам отбитой у них дороги скакали новые. Разгоряченные и норовистые боги и гулкий топот их копыт заставлял обитателей миров вздрагивать и прислушиваться еще. Но боги скакали мимо, волоча людей к одинокому поселению веры.
Большой заяц со змеиным лицом и длинными ушами выскочил на дорогу и посмотрел им вслед. Он смотрел очень внимательно и заметил того, кто прятался в одной из сумок. Никто не смог бы укрыться от взгляда этого зайца.
Солнце поднималось над своим монастырем и разгоралось от меди до самых дорогих монет, впрочем, на любой из них жила свернувшаяся хаотичными кольцами и петлями змея.
Всадники пронеслись мимо двух каменных шаров, мимо деревянных хижин, мимо круга обтесанных гранитных столбов. И остановились, развернув коней, прямо перед мостом, охранявшимся двумя каменными и пятью живыми тиграми.
Старый монах в балахоне из рыжих перьев сдержал своих священных сторожей.
Пернатые воины спешились.
Морда одного из тигров на мгновение приобрела человеческие черты – и он упал замертво.
-Плохой знак, - сказал монах и коснулся ладонью своей лысой головы.
Легкий ветер шевельнул длинные волосы воинов, пропущенные в кольца бронзовых шлемов, справа и слева от лица.
-Черные перья, черные кони… Кто умер?
-Умер брат повелителя.
Монах взглянул на Солнце, затем – на черные хлопковые кильты.
-Тигры всегда умирают так?
-Да. Когда-то они были людьми. И, став богами, они вновь возвращают себе наш облик. Перед смертью. Или когда пророчествуют – тогда человеческие лица у них держатся дольше. Но все равно они потом умирают.
О чем хотел поведать этот тигр?
-Они – голос Неба для тех, кто не умеет читать его волю.
Белый заяц с змеиным лицом из-под низкой бахромчатой ветки наблюдал за всем произошедшим. И за девочкой, сидевшей на верхнем уступе пирамиды, у врат храма. Она тоже видела все.
Она была одной из дочерей изгнанника. И в руках держала куклу из красного дерева, похожую на человека, но с челюстями крокодила, полными мощных тупых зубов, большими квадратными глазами, скрытыми за сомкнутыми веками, короткими кривыми руками и ногами, напоминающими когтистые лапы. И с круглой голой головой. Нижняя челюсть свободно двигалась, так что куклу можно было использовать, как щипцы для орехов.
Она была обычной смуглой девочкой своего народа, пожалуй. Несколько более красивой, чем ее сверстницы. Ее другом был Спящий, которого ей подарил другой ее друг – настоятель Монастыря Драконов.
Сумки с подарками (ожерельями, доспехами и светильниками из золота, серебра и амальгамита) сняли с вороных коней и сложили на плиты подле моста.
Заяц осторожно приблизился к одной из сумок. Сумка быстро открылась и скользкая потрошеная лапа схватила его за горло и втащила внутрь. Какое-то время в сумке возились и пищали. Один раз раздался яростный взрык, когда заяц укусил своего врага. Затем все стихло. И когда за сумками вернулись и понесли их по мосту, она вновь приоткрылась и из нее выпал маленький белый труп, залитый кровью. Он упал прямо в канал, булькнул, и мрачные воды щита, отражающего весь свет обратно к небу, навсегда сомкнулись над ним.
Следующий раз сумка опустилась у конца лестницы. Девочка куда-то ушла, оставив своего друга лежать и слушать переругивающихся птиц.
Уродец быстро вылез из сумки, открыл челюсти Спящего и залез в него, как в ларец для жертвенных сердец.
И тогда Спящий открыл глаза. Они оказались влажными, мутными и темными, как две голодные, самопожирающиеся бездны.
Солнце уже вовсю заливало свои владения невидимым горячим дождем, сбивая спесь с красок, и Спящий поспешил внутрь пирамиды, в непроницаемую тень, неуклюже карабкаясь по ровному месту.
Ценой Солнца было пока еще золото, на него еще можно было смотреть. Но только там, наверху. А здесь, в глубинном полумраке пирамидных переходов. Оно ничего не стоило.
Рассвет перевернул страницу в Книге Дней, долистав ее до Праздника Зеленого Попугая, одного из любимых у детей Города Змей.
В одном из боковых залов средних уровней, между пещерой и храмом, свет двумя невесомыми лестницами падал по краям резного алтаря – столбика, переходящего в смешную нахохлившуюся птицу. Духи радости, застенчиво сияя, сходили по этим лестницам, робкие и нежные, как алые тюльпаны. Были они снежными и золотоглазыми. Даже каменная птица, зеленая с белыми полосами, повеселела в их присутствии. И воткнутые тремя по три пучками перья затрепетали справа и слева у птицы.
Даже цветы. Разложенные знаками у подножия Попугая, шевельнулись и что-то шепнули им. Красные, желтые и зеленые цвета дрогнули, стебли и листья поползли и послание изменилось.
Перед цветами лежали коралловые ожерелья, стеклянные шары, каменные орехи с выбитыми на них рисунками, золотые и серебряные человечки. И карлик из красного дерева, казавшийся среди них великаном, почти равным Попугаю.
Девочка стояла на пороге, в прямоугольном проеме, чуть менее темном, чем ее волосы. Она не смотрела на духов, если бы и могла их видеть (а многие девочки могут видеть духов, особенно маленькие, такие, каких духи не боятся). Она смотрела на Спящего.
Его глаза были открыты. Они блестели. Белые круги очерчивали их квадраты.
Не обращая внимания на девочку, он неуклюже повернулся к духам. И, скрипнув, зашипел на них. Испуганные духи убежали обратно по своим радужным ступеням: с красной – на оранжевую, с оранжевой – на желтую, с желтой – на зеленую.
И, по прежнему не обращая внимания на замершую девочку, он вернул себе первоначальную позу и застыл, снова став деревянным.
Так Спящий забрал этот праздник.
Что-то пряталось в белых складках плаща дня. Наброшенного на плечи леса, хижин, пирамиды и каменных флигелей. Что-то многокрасочное, слишком яркое для живых глаз, падающих в бесконечную пропасть существования, падающих в нее жизнь за жизнью и не способных оказаться по ту сторону пропасти мгновенно – невозможно пересеч эту пропасть иначе.
Один из обитателей непредставимых племен той стороны пропасти идет вниз по ступеням – и толпы каменных зверей, замерев, принимают его шаги. Слишком велики они для него. Он перелазит с одной из них на другую – пока не достигает Вечного Тигра, распоротого глазницами и обреченного смотреть на боли и радости мира сотнями не закрывающихся глаз. Тигр молчит под его ногами. Другие тигры расступаются, пропуская такого страшного и непостижимого для них – бога? Демона? Он тоже безмолвен. Две бездны смотрят в тигров, но те не встречают их взгляд. Никто не в силах выдержать взгляд бездны. Смотритель бездн идет в кругу камней. И те прекращают свои великие проповеди, не предназначенные для слуха человека, но ощущаемые им. Он носитель ключа, который открывает все двери. Когда у него появились эти белые козлиные рога?
«Я убежал, - говорит он. – Я спрятался. Я всех перехитрил. Теперь я покажу этим ублюдкам, которые заводят Часы и гоняют облака, как стада своих баранов. Со слепыми мне, зрячему, можно делать все, что угодно. Особенно, когда они спят. Они беспомощны и это хорошо. Я снова стану властелином Города Змей. Я покорю все города людей и над ними, над равнинами и морями, я напущу такого тумана, что те, сверху, ничего не разглядят. Тогда я завоюю остальные города. Люди и боги станут моими рабами».
Но никто не слышал его, кроме каменных зверей.
И еще повелителя мышей – Красные Перья На Серой Голове.
Спящий разорвал сеть, державшую всех живых и попытался добраться до рук, к которым она тянулась – в желтом дымном полумраке, лишенном перевоплощений цветов.
Он поймал повелителя мышей своими красными лапами и насадил его на рога. Потом снял и щелкнул его голову своими зубами, как орех.
Девочка оглянулась и побежала прочь от него, по дороге, в лес, полный дружественных, но напуганных духов.
«Спящий – это тот, кто проснулся», - сказал он, но его опять никто не услышал, кроме каменных зверей.
Он ковылял за племянницей своих человеческих стен, потом широко открыл пасть и и выбрался из нее – серый и мокрый, похожий на мясо на костях, отделенное от всего остального, каким-то чудом не сломав рога. Мутны и глубоки были бездны его глаз. Никто из людей не слышал его речей. Никто не мог помешать ему, а те, кто смог бы – ослепли.
Став еще меньше и гораздо легче. Он побежал очень быстро, большими шагами, как искусный гонец. Тяжелые рога несли его вперед, будто прицепившись к чьей-то несущейся за сетью колеснице, блеклой и свистящей, или к тросу для лязгающих кораблей.
И он догнал ее. И прыгнул в нее, как в воду.
И безднами стали ее глаза. Сначала нетвердыми, а затем все более уверенными шагами она пошла обратно – искать своего отца, самого драгоценного человека в стране Города Змей. Охранники пропустили ее.
Оставшись с ней наедине, отец склонился к дочери. И из лица в лицо нырнул серый урод, попав рогами прямо в веки исказившегося лица. Лица. Черты которого навсегда перестали быть человеческими.
Дочь похоронили без него. Он со своими воинами умчался к новой столице ни о чем не подозревающего мира – в черных перьях и черной одежде, верхом на черном яростном боге, выбивающем волю из духов, слышащих его бег.
Он, когда-то бывший человеком, стоял на крыше Дворца Воинов, а вся лестница под ним и весь мост дальше заполнили лица, перья и факелы. Тучи скрыли его от звезд, превратив Город Змей в подземелье. Блестели глаза и металл мечей, топоров, головных обручей, серег, ожерелий и наконечников копий – внизу и рядом. Только стоящие рядом стали почти невидимы во мраке.
Что-то пряталось в складках ночи, готовое выглянуть и улыбнуться.
Он знал, что он не ошибется. Никогда.
Он призвал нечто, и оно вышло из-за черного занавеса, просочилось сквозь стены полуночи. И улыбнулось. Улыбка получилась слишком длинной из-за двух красных, направленных вниз мечей.
-Город Змей должен стать столицей, - крикнули стены. И люди услышали это. И тогда призванное стало плясать, неловко поводя головой. И люди плясали с ним вместе.
А утром он смотрел на свой город, на мосты. Дворцы и храмы, на столбы, дороги и кольца. И оно стояло в лучах золотого солнца. И тоже смотрело на свой город. Ветер несмело шевелил черные перья человеческих стен и оранжевые перья накидок на них – выпущенные под солнечный свет отблески прошлой ночи.
Город Змей был обречен стать столицей.
Танцы незримых сил таяли и уходили. Духи покидали свои вместилища. Боги бежали из Города Змей. Город старел. Мертвыми стояли столбы и храмы. Место ушедших занял один-единственный бог. Вышедший из человеческих стен. И то. Что он выпустил из склепов. Висящих на северных ветрах.
Жрецы тоже бежали из города, лишившегося своих богов. Маги быстро заняли их место, подчинив жизнь людей ходу подземных светил, на которых восседал Тот, Кто Не Ошибается – маленький серый рогатый карлик, потрошеное содержимое прежнего правителя Золотого Центра Мира, распахнувший врата человека, не осторожно отпертые богами.
Люди стали мрачны и жестоки.
Город Змей готовился к войне за власть над миром и над небом.
«Я закую богов в цепи», - сказал карлик.
И выпущенное им одобрительно хрюкнуло, поводя широким рылом.
«Я принесу их в жертву. Я научу людей, как поступать с богами».
Оранжевые и черные перья согласно кивали.
«Потом я разведу других богов. Мне кажется, что из драконов и тигров тоже можно кого-то выпустить».
Красные мечи звякнули о резьбу мраморной колонны.
«А Солнце я сделаю черным. С серебряной короной. Я оставлю только два цвета – серый и черный».
Он начертал в воздухе знак и тот открылся небольшой. В его рост, дверью, повернув на ней часть мира и открыв ему проход во тьму.
И карлик, шаркая, вышел в эту дверь, не закрыв ее за собой. И тьма, густая, как расплавленное золото, вытекла на пол террасы, лизнув языком мир Города Змей.
Карлик снова вернулся и снова запер дверь, восстановив целостность своего мира желтых стен, потускневших после изгнания духов дворца, шумных, торжественных и надменных. И, несмотря на их отсутствие, ни один демон не осмелился бы войти во дворец Повелителя Мира.