- Держи, - мать протянула выдернутую из-под утюга концертную нарядную рубашку, - и поторапливайся, опоздаешь. Сменную обувь не забудь.
- Она в школе, - ответил Мишка, просовывая в тёплый рукав руку. Любил он рубашку из-под утюга. Тёплая, ласковая.
А ещё любил десятилетний Мишка петь. Нет, один он бы ни за что не стал, а вот хором – это да. Голос у него самый обыкновенный и слух нетонкий, но петь любил. Ему нравилось стоять с мальчишками плечом к плечу, как в военном строю, и многоголосо-красиво выводить что-нибудь строевое или душевное. Охватывало чувство, что хор – необыкновенная силища, вместе они всё могут, ничего им не страшно. И было ему от этого гордо. А песни! Таких по телевизору, по радио сейчас не услышишь. Только на хоре. «Мальчишки, мальчишки, ну как не завидовать вам!» - Разве не здорово? Мишкино сердечко трепетало от гордости за мальчишеское племя, к которому он, Мишка, так счастливо принадлежал.
Выходя из дома, уже в открытую дверь, мальчишка напомнил матери:
- Вы с отцом не опаздывайте, концерт через час двадцать.
- Я помню, сыночка, - ответила мать. – Удачи.
Мишка очень торопился, хотя вполне успевал. Ольга Васильевна не любит опозданий. А тут фестиваль – дело серьёзное. Гостей из разных городов съехалась уйма. Вот бы победить! Уж Мишка для этого постарается.
Дверь гардероба, где в мешочке висела его сменная обувь, была закрыта. Подёргав за ручку, Мишка, преодолевая смущение, обратился к вахтёрше:
- А вы не знаете, когда гардероб откроется?
Подняв от кроссворда голову, строгая толстая тётка глянула на него поверх очков:
- Гардероб до часу только.
У Мишки заныло внутри: Ольга Васильевна не позволяет на репетицию-то приходить в уличной обуви, а тут конкурсное выступление, они в красивых концертных рубашках, галстуках-бабочках, в брюках-стрелочках. А он в уличных ботинках. Мальчишка в надеждой в голосе снова обратился к вахтерше:
- А может у вас есть ключ от гардероба?
- А на что он мне? Бегай тут, открывай-закрывай за каждым, - проворчала тётка и уткнулась в кроссворд.
Совсем упавшим голосом Мишка всё-таки продолжил отвлекать её от кроссворда:
- А, может, у кого-нибудь ещё есть ключ от гардероба?
- Не знаю, - не глядя на него, буркнула вахтёрша.
Мишка тихо отошёл в сторону, постоял с минуту, а потом твёрдым шагом направился в репетиционный класс, где они обычно занимались. Может, Ольга Васильевна не заметит, его ботинки, стоит он в третьем ряду, ноги будут закрыты спинами ребят. С тем и подошёл к классу, приоткрыл осторожно дверь и остолбенел: там был совсем другой хор. Где же наши? Хоть бы записку на дверь повесили. Куда бежать теперь? Расстроенный Мишка бросился по этажам, но своих не находил. Наконец, догадался перейти в другой корпус. И там обегал все этажи, пока не услышал из-за двери любимое: «Мальчишки, мальчишки, ну как не завидовать вам!» Нашёл! Он не посмел войти, пока звучала песня, но когда руководитель остановила хор, Мишка тихонько бочком по стеночке, стараясь слиться со средой, двинулся в глубь кабинета, где стояли ребята.
- А это что за явление? – прозвучал над ним голос Ольги Васильевны.
Мишка остановился и, повернув голову в её сторону, смущённо произнёс:
- Здравствуйте. Можно войти?
Не ответив на его приветствие, руководитель хора насмешливо произнесла:
- И куда это ты собрался входить? Нам уже выходить пора, мы распеваться закончили. Ты сегодня не выступаешь. Опаздывать не надо. Свободен.
Вспыхнув розовым фонариком, Мишка поспешил выйти. Слёзы непослушно заспешили по щекам, в носу противно отсырело и защекотало. Носового платка не оказалось. Он утёрся рукавом своей красивой концертной рубашки.
Зал гомонил. Зрители ждали вкушения песенного праздничного действа. Мишка глазами отыскал родителей. Как не хотелось всё им объяснять, почему он тут, а не там. Всё как-то по-дурацки обидно. Но всё равно спросят, когда не увидят его среди выступающих. И он подошел.
Мать сразу поняла, как ему плохо. Не спрашивая ни о чём, она взяла Мишку за руку и заторопилась из зала. За ними отец.
В укромном уголке зимнего сада, уткнувшись матери в живот мальчишка горько разрыдался. Никто его ни о чём не спрашивал, только мать нежно гладила по белобрысой голове. И Мишке вдруг захотелось всё-всё им рассказать. Как ему было горько, обидно и как одиноко было в этой обиде.
Выслушав сына, отец деловито произнёс:
- Так, сырость разводить заканчиваем. Есть интересное предложение!
- Какое? – Повернул к нему Мишка свою зарёванную мордашку
- А слабо по килограмму мороженного на каждого съесть? – Весело спросил отец.
- И правда, пошли в кафе, - подхватила эту идею мать.
Больше Мишка в хоре не пел.