В кабинете оперуполномоченного Суянского следственного изолятора было накурено. Двое мужчин в гимнастерках сидели за столом, нахваливая изъятый в соседней деревне первач, который закусывали конфискованными сваренными вкрутую яйцами и зеленым луком. Их беседу прервал ворвавшийся в кабинет Малик Арсланов. Он с ходу подбежал к столу, плеснул в граненый стакан самогонки. Пока встречал и распределял по камерам следственно-арестованных, прибывших вечерним конвоем, мерз на холодном октябрьском ветру, его сослуживцы Марсель Саитов и Агзам Гаитов изрядно распробовали добытый накануне первачок.
- Малик, садись, друг, рассказывай, кого привезли. Есть кто стоящий?
-Все, как обычно,- глотнув обжигающего первача, - неспешно ответил Малик, зажмурившись от удовольствия, - хотя, постой, есть одна… ягодка.
-Ну-ну, - заторопил его охочий до удовольствий Марсель.
-Из Нижнекулево доставили дочку врага народа. Красавица… Глазищи большие, зеленые, брови писаные, косы длинные, а сама белая, как сметана.
-Ну-ну…
-Да не нукай, не запрягал,- Малик гордо отстранил товарища, схватившего в нетерпении его за руку, - Гордячка, прямо держится, необъезженная кобылка.
-Вот мы ее и объездим, втроем,- грязно хохотнул, до сих пор молчавший, Агзам.
Малик побаивался Агзама. Он был старше их по званию и по возрасту, да и фору в жестоком обращении с арестантами мог дать любому.
Сослуживцы вновь наполнили стаканы самогоном и тут же дружно опрокинули их. Агзам, отломив краюху черного хлеба, скомандовал:
- Веди-ка сюда эту лебедку, поглядим…
-Может не стоит, их еще и не оформили по положенности.
-Вот и оформим.
Под грязный хохот товарищей Малик засеменил к выходу.
Через пятнадцать минут вернулся, толка в спину прикладом ружья, совсем юную девушку. Опрятно одетая, с туго заплетенными черными косами, она робко переступила порог кабинета и подняла глаза. Пьяные чекисты на секунду лишились дара речи. Девушка действительно была хороша. Среднего роста, с тоненькой талией, высокой грудью, с нежным, почти детским румянцем на нежном лице, изумрудно-зелеными глазами, оттененными бархатистыми густыми темными ресницами под тонкими, как крылья ласточки, бровями.
Первым опомнился оперуполномоченный.
-Имя!
-Карима.
Агзам вплотную подошел к задержанной, дыша ей в лицо смрадным перегаром.
-Ты знаешь, кто я? Я – представитель власти! Его представитель - кивнул пьяный оперуполномоченный в сторону висевшего на стене портрета вождя всех народов. Что скажу, то здесь должны все исполнять…Раздевайся!
Она даже не шевельнулась. Сжала губы и выпрямилась – не деревенская курица – королева. Его бесили такие гордячки, ведут себя, словно из царских кровей, а он рядом – быдло последнее.
Представитель власти, икнув от злости, со всего размаха ударил Кариму по лицу, и начал валить на стол, за которым они только что пили. И тут же получил стаканом по лбу. Из рассеченной брови представителя власти потекла струйка крови. Он отпрянул от нее, прижав ко лбу платок, услужливо протянутый одним из собутыльников.
-Ах, ты су…руку на меня!!! А ну, выводи эту вражескую гниду на улицу, она у нас сейчас шелковой будет! сама попросил, чтоб оприходовали!
Пьяные конвоиры выволокли за волосы несчастную девушку во двор бывшей каторжанской тюрьмы, а ныне изолятора ОГПУ.
-Еще умолять будешь, чтобы я тебя взял, кулацкое отродье!
Агзам приказал Малику связать веревкой руки девушки. Конвоир, привыкший издеваться над арестованными, с готовностью выполнил приказ. Другой конец веревки Агзам привязал к седлу и, усмехаясь, взобрался на лошадь. Еще раз, победно оглядев свою маленькую жертву, пришпорил вороную.
Карима бежала за лошадью, пока были силы. Представитель власти то и дело подгонял кобылу, наконец, девушка, выбившись из сил, упала. Несколько километров тащил он ее волоком по полю. Карима молчала. Наконец, устав, пьяный истязатель, остановился. Он слез с лошади и подошел к арестованной. Пинком перевернул ее на спину.
Одежда девушки превратилась в грязные клочья, кожа на запястьях, изрезанная веревкой, кровоточила. Глубокие ссадины покрывали еще недавно нежное, нетронутое личико, руки и ноги Каримы. Она не двигалась. Чекист похлопал арестантку по щекам, но она в себя не приходила.
Уже светало, нужно было возвращаться назад. Агзам перекинул полуживую девушку через седло и поскакал на службу. Сбросив ее тело в тюремном дворе, приказал Малику поместить несчастную в мертвецкую.
-Эта дура не выживет, брось ее там, как окочурится, отправишь весточку родным, чтоб забрали.
Карима очнулась только к ночи. Она с трудом открыла глаза на распухшем от ударов Агзама лице, страшно хотелось пить. В мертвецкой было очень холодно. Встав на четвереньки, попыталась подползти к двери, но всюду натыкалась на окоченевшие трупы. Было очень страшно. Все тело колотило от нервного озноба. Проползла несколько метров и, обессилев, снова потеряла сознание. К утру девушке все же удалось доползти до двери. Она не могла кричать, губы были разбиты, дрожа от холода и страха, Карима царапалась в дверь.
Обходя территорию, Марсель услышал, как кто-то скребется в мертвецкой. «Неужто кошка осталась?- подумал парень, приоткрывая дверь. Увидев Кариму, рассердился и оттолкнул ее назад: «А, ты еще не подохла, иди назад, такой гордячке только там и место, среди таких же господ!».
Отчаявшись на спасение, девушка упала между телами замученных «врагов народа», больше она не пыталась просить помощи.
Через двое суток Малик отправил в деревню Нижнекулево весть о смерти следственно-арестованной Шакировой Каримы.
Мариам, получив известие о гибели дочери, тяжело опустилась на лавку. Несколько лет назад арестовали ее мужа кузнеца Шейха, который отказался вступать в колхоз. Чтобы хоть как-то спасти детей, она публично отказалась от мужа, вступила в колхоз, сдала единственную корову и устроилась в лесничество на лесопосадку. Работа была тяжелая, но выбирать не приходилось. Четверых детей нужно кормить.
Несколько дней назад арестовали старшую дочь Кариму, которая работая на току, насыпала в карман горстку зерна, чтобы вечером сварить голодной ораве младших братьев и сестре похлебку. Домой с работы Карима не вернулась. Донесла подруга Гаухар, отомстив за то, что гармонист Шамиль, как-то на деревенских посиделках сказал, что Карима - самая красивая девушка на сто верст в округе… Теперь ее дочери нет. Мариам глухо зарыдала, уткнувшись в стеганное лоскутное одеяло. Кое-как накормив младших пустой похлебкой и уложив спать, женщина побрела к председателю, чтобы попросить лошадь.
Рано утром, убитая горем мать, поехала в Суяны, где находилась тюрьма, чтобы забрать тело дочери. Дорога была долгой, завернувшись в телогрейку, женщина, подгоняя лошадь, думала о своей несчастной жизни. Неспроста в народе говорят, что дочь повторяет материнскую судьбу.
Ей было десять лет, когда утонули родители. Мариам и ее четырех сестер раздали деревенским муллам на воспитание. Их отец был священнослужителем. Когда старшая сестра подросла, ее выдали замуж за Шейха. Но Галиябану прожила в замужестве недолго, умерла при родах. Тогда шестнадцатилетнюю Мариам насильно выдали за мужа сестры. Она не любила Шейха, который был вдвое старше ее. Хвастливый, легкомысленный кузнец, так и не занял место в ее сердце. Родила ему четверых детей, но никогда не была с ним счастлива. Детей растила в строгости, но очень любила. Карима была старшей дочерью, красавицей, умницей, да еще и работала не покладая рук. А как пела! Городские артисты позавидуют.
Мариам остановила лошадь у ворот тюрьмы. Бросив кобыле охапку сена, постучала в ворота. Ей никто не открыл, с той стороны крикнули, чтобы ждала.
Через два часа ожидания к тюрьме подъехал всадник. Он спешился около нее.
-Тетушка, что ты здесь делаешь?
Мариам узнала в мужчине знакомого Шейха Ихсана. Он частенько приезжал к ее мужу в кузню. Она слышала, что Ихсан работал уполномоченным по проверке тюрем. Женщина протянула ему извещение о смерти дочери.
-Подожди меня здесь, тетушка.
Примерно через час из ворот тюрьмы вынесли Кариму. Девушка была еще жива. Ихсан и Мариам увезли несчастную в больницу, в райцентр.
Через месяц Мариам забрала дочь из больницы. Исхудавшая, с трудом оправившаяся от воспаления легких, Карима была не похожа на себя, прежнюю. Трое суток, проведенных с трупами, сделали свое дело. У девушки начались припадки.
Мариам пыталась лечить дочь, возила в больницу, знахаркам, каждый применял какие-то свои методы, но девушка не поправлялась. Вечерами выходила во двор, садилась на крыльцо и пела тоскливые песни. Голос ее по-прежнему был хорош, мелодичен, песни лились из глубины души так пронзительно, что односельчане, заслышав пение, приходили и, слушая ее, плакали.
Постепенно раны на теле зажили, оставив местами едва приметные шрамы, а растоптанная, поруганная душа лечению не поддавалась.
К Кариме никто не сватался. Кому нужна больная жена? Шейх в деревню больше не вернулся, после освобождения уехал в город. Сыновья Гали и Ахат подросли и теперь. наравне со взрослыми, работали в колхозе. Младшенькая Фануза росла рукодельницей. Скатерти, которые она вязала, были в деревне нарасхват.
В начале сорок шестого года в деревню назначили нового председателя-фронтовика Лукмана Идрисова.
Карима, которой исполнилось двадцать семь лет, вдруг неожиданно расцвела. Казалось, что ее болезнь, наконец, отступила. Вскоре Лукман переехал в их дом. Мариам не осуждала дочь. После войны в деревне мужчин почти не было. Видя, что любовь благотворно влияет на душевное состояние Каримы, радушно приняла зятя в своем доме. Летом Карима родила дочь. Мариам очень любила внучку. Девочка не была похожа на свою мать, коренастая, живая, с темными хитрющими глазками, она больше напоминала отца.
Как-то Карима и Лукман ушли утром на работу. Мариам, провожая их, радовалась, что жизнь дочери потихоньку налаживается. Накормив внучку, вышла во двор, чтобы почистить чугуны. Она набрала с вечера крупного речного песка и отскребала им до блеска чугунки, споласкивала и опрокидывала на лавку, застеленную чистой тканью.
Закончив свое дело, Мариам увидела нищенку, с тремя детьми. Женщина остановилась возле калитки и в изнеможении присела на лавочку, а оборванные и грязные ребятишки затеяли у ворот какую-то игру. В это время было много людей, которые в поисках пропитания, просили по деревням милостыню. Мариам, пожалев детей, зашла в дом и вынесла нищенке несколько кусков ржаного хлеба.
Женщина встретила ее враждебно. Она была еще довольно молодой, но выглядела старше своих лет.
-Мужа отняли, теперь его детям подаете!
Успокоив незнакомку, Мариам узнала, что женщину зовут Алсу, она - жена Лукмана, а оборванные ребятишки - их дети. Когда мужа назначили в Нижнекулево председателем, он уехал, оставив свою семью, обещал вернуться. Прождав мужа полтора года, Алсу случайно услышала от односельчанина, что Лукман на новом месте нашел себе другую женщину. В тот же день, обманутая жена, собрала троих детей, и пешком пошла искать неверного супруга. Показав женщине дорогу до сельского совета, Мариам зашла в дом и собрала вещи несостоявшегося зятя.
До утра успокаивала она рыдающую дочь, а к утру у Каримы случился сильнейший припадок. Она пролежала дома целую неделю. А председатель со своей семьей занял половину правления, к лету им выстроили новый дом. Вскоре, чтобы никто больше не посягнул на ее мужа, Алсу стала рожать председателю детей друг за дружкой.
А Карима слабела на глазах. Зимой она сильно заболела и пошла в соседнюю деревню в больницу. Мариам осталась дома с внучкой. После обеда разыгрался сильный буран. Мариам несколько раз выходила за околицу, но дочери все не было. Сердце матери тревожно заныло, предчувствуя новую беду.
Карима кружила и кружила по лесу, пытаясь отыскать тропу, ведущую в деревню, но в который раз выходила к одному и тому же месту: небольшой поляне, на которой росла огромная береза с раздвоенным стволом.
Наконец, женщина устала. Она присела у подножия березы, укутавшись до бровей пуховой шалью. Болезнь отняла у нее все силы.
Карима сидела и смотрела на крупные снежные хлопья и вдруг улыбнулась. Впервые за последние годы ей стало необыкновенно легко и светло на душе.
А снег все падал и падал, устилая нежнейшим лебяжьим пухом округу, и дарил долгожданный покой еще одной неприкаянной душе.