Глава 8.
Возле меня кто-то плакал.
- Мамочка, не умирай, пожалуйста! Только не умирай, мы опять одни останемся,- я прислушалась. Попыталась открыть глаза, но что-то мешало. Я нащупала рукой бинты, закрывавшие моё лицо. Оно болело, как и все тело. Рука привычно коснулась живота, но его не было, только впадина ниже ребер отдавалась острой болью. Я пошарила возле себя, пытаясь стянуть одеяло, но Надюшкин голос заверещал:
- Мама, очнулась, ура!
-Да не кричи ты так, оглохнуть можно! - Подошедшая медсестра взяла меня за руку.
-Все хорошо! В себя пришла, молодец! Сейчас врача позову, - медсестра ушла, а Надюшкина рука гладила мою руку и капли слез падали на нее.
-Не плачь, доченька, теперь все хорошо, – я нащупала её руку и постаралась погладить. Но каждая фаланга пальцев отзывалась сильной болью.
-Ну – с, что у нас здесь? Умница! Что все болит, ничего, до свадьбы заживет, молодая ещё, силы есть. Поправишься. А ты, девочка, беги домой, успокой родных, мол, пришла в себя. Жить будет! – доктор потихоньку ощупывал меня и одновременно отвлекал своей болтовней. Голова моя становилась тяжелее и тяжелее, и я уснула.
Поправлялась я сложно и долго. Моё лицо сильно пострадало от удара грабель, оно было полностью забинтовано, я могла только говорить и то сквозь зубы. Челюсть тоже была повреждена и скреплена скобами. Меня кормили бульоном, который привозила ежедневно Надюша. Она, как сестра милосердия, нянчилась со мной, рассказывала последние новости о доме и совхозе. Я очнулась от своей любви и начала соображать яснее. Мне больше там не жить, нужно уезжать, но куда и когда? Надя рассказала, что женщин, избивавших меня, арестовали, и они уже вторую неделю находятся в тюрьме. Со мной хочет поговорить следователь и мужья арестованных, но врач не разрешает. Однажды ко мне приехал Гриша. Он зашел в палату, как официальное лицо, но я не стала с ним разговаривать, потому что звуки, издаваемые мной, могла понимать только Надя. Но я попросила её выйти. Григорий посочувствовал мне и сказал, что мне лучше уехать. Он найдет возможность подыскать мне работу в другом городе. На том и расстались. Я поняла, что Григория, как и Павла, для меня больше не существует, не то, что бы я обижена на них, нет, просто все это осталось в другой жизни, уже прожитой мною. Нынешняя я лежала на больничной койке с переломанными ребрами и разбитыми лицом и челюстью. Кроме моих детей, я была никому не нужна, все остальное - блеф и красивая сказка для сумасшедших дамочек.
Бинты с лица сняли, я попросила зеркало, хотя о результатах побоев можно было судить по реакции Надюшки. Увидев меня, она горько заплакала. Ну, ничего, переживу и это. Зеркало принесли к вечеру. Я увидела скошенный нос, шрамы на подглазьях, но решила, что мое уродство -это лучше, чем смерть или тюрьма. Наденька принесла по моей просьбе последние газеты. Я искала сообщения о какой-нибудь стройке века, где можно было спрятаться, затеряться в людской массе. В конце концов, я быстро и грамотно печатаю, найду место в жизни, не пропаду. Мне разрешили вставать и вскоре я без помощи дочери могла ходить в столовую. Глядя на меня, больные отводили глаза, настолько я была безобразна.
Через пару недель, когда швы сняли, ко мне впустили мужей избивших меня женщин. Они зашли в палату робкие, помятые. Один из них упал на колени и по - бабьи заголосил:
- Матушка, прости Бога ради! Трое детей, не оставь сирот в своем милосердии. Напиши отказную, мы отблагодарим. А вы чего молчите, эта твоя, Васька баба, нашу Танюшу изувечила, как ей теперь с таким лицом жить, хоть в петлю лезь, а у нее четверо, да без мужика она, – он сильно потянул за полы куртки другого мужика, а вслед за ними и остальные упали в ноги. Я рукой показала им подняться. Мне приходилось терпеть унижение ради детей, и я понимала их состояние. В сущности, я давно уже простила всех, приняла свою уродливость, как наказание, данное мне свыше. За мою слабость и нерешительность, за то, что другие помыкали мной, а я позволяла им пользоваться собой. Только Степаныч и Дарья Ивановна, да моя милая подруга Таисия, потерявшаяся в океане человеческих судеб, вытянули меня из страха, протянули руку. Я вылезу, назло врагам – вылезу!
Я велела Надюшке передать мужикам, что заявление писать не буду, претензий не имею, а они пусть деньги готовят мне на отъезд. Мужики, кланяясь, ушли, радуясь скорому возвращению своих жен.
Прошел месяц, я вполне оправилась, но в совхоз возвращаться не собиралась. Я попросила Степаныча, часто навещавшего меня, привести Григория.Тот пришел с поникшей головой, стал просить у меня прощения, но я перебила его и попросила:
- Григорий, что было, то быльем поросло. Помоги мне в последний раз. За Уралом стройку завода начали, в газетах печатали. Найди мне работу и жилье. Я закончила три курса машиностроительного института, хорошо печатаю, скоро и говорить начну. Мне жить нужно как-то. И последняя просьба - найди Павла. Павел Дмитриевич Орловский 1905 г. рождения в г. Ленинграде или Санкт-Петербурге, как угодно. Окончил Московский машиностроительный институт и прописан там-то.
- Хорошо, прости меня, но я зависим от Маргариты и не мог поступить по-другому. Постараюсь тебе помочь! Чем могу, тем помогу! – Григорий ушел с поникшей головой.
По истечении месяца меня перевели, как сестру руководящего работника НКВД в военный госпиталь и ещё месяц там мне восстанавливали нос. Мне сделали две операции. Прошло и это время. Когда мне сняли повязки и поднесли зеркало, я увидела в нем, если не красавицу, то вполне симпатичную женщину. Природную горбинку убрали и носик был очаровательным. Вскоре сняли и проволоку, стягивавшую челюсть. Вот и выписка. Я очень похудела, хотя в течение трех месяцев мне исправно приносили бульон, любовно приготовленный Дарьей Ивановной. В парикмахерской меня покрасили, на деньги, собранные в совхозе, я приоделась и купила билеты. Дарья Ивановна и Степаныч постарались обновить гардероб и детям. Мы выглядели новенькими, как с иголочки.
Григория я больше не видела и вся семья старалась не упоминать его имя при мне, боясь нанести мне рану. Но я все давно позабыла. Билеты на руках, письмо к директору завода лежит в сумке, паспорт на месте, что ж, пора в путь. Начался новый поворот моей жизни.