Одно из сложных проявлений, с которыми нам пришлось столкнуться в первые месяцы адаптации, это отсутствие логики в поступках и словах Марины. Вернее логика была, но настолько покалеченная и запутанная, что ее невозможно было понять. По правде говоря, я и два месяца спустя не знала наверняка, что скрывается в каждой конкретной ситуации за ее нелогичностью.
Например, однажды вечером мы всей семьей сидели за столом. Настроение было отличное. Марина крутилась и все заглядывала в тарелку брата, комментируя, как он ест. Муж, шутя, обратился к ней:
- Марина, не надо заглядывать в чужую тарелку. Вот жирафам можно, у них для этого шея подходящая. Ты знаешь, какая шея у жирафа?
Марине было хорошо известно, кто такой жираф и как он выглядит, поэтому я удивилась, когда девочка демонстративно промолчала.
- Марина, так ты знаешь, какая шея у жирафа или нет? – тон папы был игривый и приглашал к веселому диалогу.
- Я хочу сок, - отработанная тактика – сменить тему разговора.
- Марин, да или нет? – рука мужа уже тянулась к пакету сока, мы все были уверены, что дочка сейчас ответит.
- Я хочу сок, - капризно недовольным тоном отрезала девочка.
- Сейчас налью. Так что там с шеей жирафа, Марин? – вторая рука уже держала чашку.
- … - девочка насупилась и замкнулась.
- Марина, просто скажи «да» или «нет». Если не знаешь, я тебе расскажу. У него очень интересная шея, такой больше ни у кого нет.
- Дай мне сок!
- Я слышу тебя. Ты хочешь сок. Я тебе уже наливаю. Ответь на мой вопрос, пожалуйста. Мне неприятно, когда меня игнорируют.
- …
- Марина, ты меня слышишь?
- Да.
-Ты можешь ответить на мой вопрос?
- Да.
- Ответь, пожалуйста.
- …
- Тогда давай я тебе расскажу и покажу. Рассказать?
- …
Игривое настроение вдребезги разбилось о необъяснимое упрямство девочки. Пришлось вмешаться мне:
- Марина, ответь отцу. Просто скажи, знаешь или нет. Тебя никто не будет ругать и никто не проверяет твои знания. Папа целый день тебя не видел и теперь хочет с тобой пообщаться. Только очень сложно разговаривать с человеком, который ведет себя так, будто вокруг одна прислуга.
- Я хочу сок.
- Вот тебе сок. Ответь папе на вопрос и пей.
- Да.
- Знаешь?..
-Да.
- … или не знаешь?
- Да.
- Я так и не поняла, ты знаешь или не знаешь?
- Нет… Да…
- Да или нет?
- Да.
- Какая шея у жирафа?
- ХО-РО-ША-Я!
- А чем она отличается от шей других животных, знаешь?
- Да.
- Чем?
- НИ-ЧЕМ!
- Папа, обращаюсь я к мужу, - ты напомни тогда Марине, чтобы она понимала, почему жирафам легко в чужую тарелку заглянуть.
Дальше начались сцены с валянием на столе, разбрасыванием еды из тарелки. Ужин испорчен, вечер тоже. В данной истории отчасти понятны причины такого поведения. Скорее всего, ей не понравилась ситуация, схожая с тестированием, проверкой знаний (хотя сам вопрос изначально предполагал ответ либо «да», либо «нет», без всяких проверок). Но сама логика ведения разговора весьма показательна – сначала перехватить инициативу и перевести тему разговора, потом упорно молчать, затем на все вопросы отвечать «да», если не устраивает, то на всякий случай ответить «нет». Ну и далее по ее логике на все вопросы «какая?» давать ответ «хорошая».
В другой день, на консультации у психолога:
- Марина, давай запишем три твоих самых больших желания. У тебя есть желания?
- Да.
- Какие?
- Хорошие.
- Хорошие. А конкретнее? О чем ты мечтаешь?
- Да.
- У тебя ведь есть мечта?
- Да.
- О чем ты мечтаешь? Поделись со мной.
- Да.
- Давай я тебе помогу. Вот я, например, мечтаю, чтобы поскорее наступила зима…
- Да.
- … чтобы выпало много белого пушистого снега…
- Да.
- … и можно было кататься на санках и лыжах.
- Да.
- Это была моя мечта. А о чем мечтаешь ты?
- Да.
При этом лицо у Марины заинтересованное, и она заглядывает психологу в глаза и ловит каждое слово. Просто такая привычка, на все вопросы отвечать заученными ответами.
Поначалу такие диалоги нас вообще обескураживали. По правде говоря, вообще было непонятно, что происходит – она не понимает вопроса, боится неправильно ответить, ей неприятна ситуация, когда ее о чем-то спрашивают или когда инициатива разговора не в ее руках, она не умеет вести диалог или она просто издевается.
К тому же девочку очень подводил бедный лексикон и незнание элементарных понятий, допустим «горячо». Как-то я поставила на плиту кипятиться воду в кастрюле (что-то собралась варить). Марина крутилась рядом и тянула руки к плите (незнакомый предмет, хотелось его изучить и потрогать).
- Марина, плита горячая.
Но она все равно тянула руки, то к кастрюле, то к плите.
- Марина, в кастрюле кипяток, а плита раскаленная. Они очень горячие, можно обжечься.
Девочка как часовой прохаживалась рядом, не отрывая взгляда от плиты.
- Марина, осторожно. Это очень горячо. Можно обжечься так, что кожа слезет. Ожоги очень долго заживают и болят. Осторожно!
- АААААААААААААААА!!!
- Что такое?
Марина улучила момент и все-таки всей ладошкой прислонилась к кастрюле.
- Больно! Больно! Больно!!!
- Марина, это называется «горячо». Теперь ты поняла?
- Нет, не горячо! Это больно! - она называла горячим суп чуть теплее, чем из холодильника.
- Марина, запомни, это горячо. А суп, который ты ешь – теплый. Горячо, это когда жжется и очень больно. А зачем ты все-таки решила потрогать кастрюлю?
- Ты не разрешила!
- Ты потрогала, потому что я не разрешила?
- Да.
Вот и вся логика. Если взрослые что-то не разрешают, значит хотят скрыть самое интересное. И это никак не может быть связано с тем, что они заботятся о своих детях и стараются защитить их от беды.
А вообще поначалу удивляло отсутствие понятия об элементарных причинно-следственных связях. Она не понимала, что если что-то испортить, то этой вещи больше не будет. По ее логике, она должна быть, к тому же новая. Если ее наказывали прямо по горячим следам, она все равно не связывала это со своим поступком или поведением.
- Марина, ты наказана. Подумай, что ты сделала плохо?
- Ничего.
- За «ничего» не наказывают.
- Наказывают.
- Я тебя хоть раз наказывала просто так?
- Наказывала.
- Нет, просто так я никогда тебя не наказывала. Я тебя вывела из-за стола как раз, чтобы ты поняла, что так делать нельзя. Я сделала тебе три раза замечание, а потом вывела тебя из-за стола? Какие замечания я тебе сделала?
- Я сестренку пнула?
- Ты не могла ее пнуть сейчас, сестренка твоя спит в другой комнате.
- Я ее раньше пнула.
- Ты ее пинала?
- Нет.
- Значит я не могла тебя сейчас за это наказать.
- Могла.
- Нет, сейчас ты наказана за свое поведение за столом. Что ты сделала плохого?
- Ничего.
- Ты плевала в тарелку?
- Да.
- Это хороший или плохой поступок?
- Хороший.
- Ты когда-нибудь видела, чтобы мама или папа плевали в чужую тарелку?
- Нет.
- Потому что так делать некрасиво и невоспитанно. Ты поняла, за что наказана?
- Поняла.
- За что?
- За то, что пнула сестренку.
В такие минуты казалось, что Марина играет по своим правилам в какую-то одной ей известную игру. Бывали и другие случаи, когда дочка не видела связи между двумя взаимосвязанными событиями. Часто я находила на теле Марины серьезные ранки или внушительные «синяки». Невозможно не заметить при каких обстоятельствах ты так сильно ушибся или поранился.
- Марина, откуда у тебя такая ранка?
- А это меня Вася ударил. – Вася это мальчик из детского дома, которого она месяц уж как не видела.
- Марина, это ранка свежая, ты ее сегодня получила, а с Васей вы не виделись уже давно. Когда ты поранилась, тебе было очень больно. Вспомни, как это случилось?
- Хорошо! – это еще один стандартный ответ. На все вопросы «как?» ответ один - «хорошо», и еще вариант «плохо», если маму первый ответ по какой-то причине не устроил.
- Марина, ты поранилась сильно. Видишь, у тебя даже кровь выступила. Значит тебе было больно. Вспомни, что произошло в этот момент?
- Комарик укусил.
Вот такая вот оторванность от реальности. Играла или правда не отдавала себе отчет в своих действиях и словах? Не знаю. И, наверное, уже не узнаю никогда. Тем не менее проблема «сломанной логики» меня серьезно волновала и хотелось узнать, что же на самом деле за ней стоит. Потому что, если разобраться, что может быть причиной и источником такого мышления, то станет ясно, как его можно это скорректировать.
Например, если мать во время беременности принимала алкоголь, то у ребенка в утробе матери могли не сформироваться необходимые электрические цепи, ответственные за установку причинно-следственных связей. В этом случае, можно попытаться в какой-то степени наверстать упущенное и создать условия для их частичного формирования.
Алкоголь к тому же вызывает синдром гиперактивности и дефицита внимания (СДВГ), о котором меня предупреждала воспитатель, но которого не значилось в анамнезе. И действительно, все признаки СДВГ цвели буйным цветом в первый месяц-полтора. Марина не могла сосредоточиться, сконцентрироваться и даже просто успокоиться хотя бы на пятнадцать-двадцать секунд. Она была в постоянном «расколбасе» и совершенно не могла что-либо слышать и воспринимать. Это вызывало большие трудности, потому что невозможно было ни успокоить девочку словами, ни сказать или объяснить ей что-то, ни достучаться до ее сознания.
Однако спустя время я обратила внимание, что у Марины появляются периоды, когда она спокойна и сосредоточена, когда она говорит и отвечает на вопросы логично, и даже может какое-то время сконцентрироваться на одном занятии. Это было открытие! Она могла, а значит было за что зацепиться и было за что бороться!
Другая врожденная причина могла быть связана с токсинами (например, если мама курила во время ключевых периодов беременности), в таком случае вполне могли пострадать те электрические цепи в мозгу ребенка, которые отвечают за обработку и структурирование информации, а так же за концентрацию внимания. У Марины все эти проблемы были налицо, и можно было бы все списать на органические поражения нервной системы, если бы… если бы она была домашним ребенком. А так как эта девочка была с тяжелой судьбой в младенчестве, отягощенной детдомовским «наследством», то довольно не просто было понять, проблемы ее врожденные или приобретенные.
Например, если Марину в первые месяцы жизни недостаточно носили на руках, не убаюкивали и не разговаривали с ней, то это могло повлечь за собой проблемы с пониманием человеческого языка и последующим развитием речевых навыков. А также это могло стать серьезным препятствием для того, чтобы девочка в дальнейшем доверяла людям, привязывалась к ним и устанавливала с ними связи.
Еще более значительный вред для мышления и речевого развития Марине нанесла изоляция. Сначала это был бокс в инфекционной больнице, с минимумом звуков, зрительных образов, прикосновений. Девочка находилась в сенсорном вакууме и теряла все свои хрупкие, неустойчивые, но такие необходимые связи с миром. Она, как и все подобные ей дети, быстро поняла: кричи не кричи, к тебе никто не подойдет. Вокруг был леденящий кровь безликий чуждый мир, который не слышал Марину, а значит, и ей общаться с ним не было смысла. Постепенно она теряла способность контролировать эмоции, концентрироваться, параллельно у нее снижалась способность к логическому мышлению. Так, защищая себя, она отгораживалась от мира. А «мир» проявлял безразличие к ее личности, при этом утверждая, что заботится обо всех ее нуждах.
А что ее ждало после бокса? Любящие объятья значимого взрослого? Нет, ее ждал Дом ребенка, где в переполненных группах стояла устрашающая тишина. Поначалу Марина еще пробовала заявлять о себе, кричала и плакала, но она вскоре поняла, что бесполезно рассчитывать на взрослых. Они на самом деле не способны защитить ее и дать то, в чем она больше всего нуждалась - ощущение собственной нужности, а так же безопасности и стабильности мира. Маленькая девочка с младенчества была вынуждена выживать без жизненно необходимого общения со взрослыми, она училась разными способами добиваться персонального внимания, легче всего было достичь своей цели негативным путем. Так Марина училась манипулировать людьми. А из-за того, что у девочки не было привязанности к значимому взрослому, не было элементарного доверия к людям и миру в целом, она с младенчества училась жить во лжи, привыкая со временем врать об очевидных вещах.
Именно ложь мешала мне понять особенности мышления Марины. Она то говорила внятно, как школьник заученный урок, то пыталась угадать правильный ответ, перебирая разные варианты и наблюдая за моей реакцией, то просто несла околесицу, причем регулярно ломая прежнюю логику и постоянно меняя тактику. Девочка явно чувствовала свое превосходство над взрослыми, она играла нами, сбивала с толку и не давала двигаться навстречу. Мы не могли установить полноценный вербальный контакт с ребенком, который нуждался в нашей защите, но боялся довериться, который внутренне был очень слабый и испуганный, но привык жить по законам джунглей - «либо ты, либо тебя», «дерись или убегай». Невозможность полноценного общения, на самом деле, была для меня второй по значимости проблемой, после истерик, панических атак и ауто-агрессии.
Но все же, как можно приручить того, кто тебе не доверяет? Просто быть рядом, чтобы у него появилось ощущение безопасности. Только вот на «просто быть рядом» моего терпения не хватало. Во-первых, потому что у меня были еще дети, о которых я должна была заботиться; во-вторых, потому что девочка отчаянно боролась за лидерство в нашей семье и за право манипулировать взрослыми. А я с этим была категорически не согласна! Что стояло этим стремлением девочки? Страх предательства, страх возврата, страх отказа, страх быть сломленной, страх слабых родителей, которые не смогут ее защитить и позаботиться о ней, страх быть еще раз брошенной?
Есть еще одна физиологическая причина отсутствия логики – включение примитивного мозга в стрессовых ситуациях. Когда Марина была напугана, испытывала стресс, страх, тревогу, панику, ее примитивный мозг блокировал работу верхних частей головного мозга, отвечающих за логику и обработку информации. Оставались задействованными только инстинкты самосохранения «либо я, либо меня». В такие моменты она была не способна воспринимать слова, усвоить даже самую простую информацию. Абсолютно бесполезно было взывать к ее разуму, успокаивать, что-то ей объяснять, рассказывать, поводить параллели. Для нее оставался только один закон «дерись или убегай». И она дралась.
Что делать с физиологией вроде бы понятно. Избегать стрессовых ситуаций, формировать ощущение безопасности и стабильности, не допускать переутомления и перевозбуждения, работать над привязанностью, следовать рекомендациям невролога. В общем, все было бы понятно, если бы не пресловутое детдомовское наследство. А так никогда с уверенность нельзя было сказать, когда у Марины была истерика, вызванная стрессом, страхом или усталостью, а когда манипуляция; когда она паникует, а когда безупречно играет роль; когда она «залипает», а когда сознательно уходит от ответа; когда не понимает вопроса, а когда просто повторяет заученные фразы, потому что ее так приучили; когда она искренна, а когда подбирает ответ, который нас устроит; когда она не может уследить за ходом разговора, а когда перехватывает инициативу в свои руки, добиваясь нужной реакции взрослого. Слишком большой вклад в мышление Марины оставило «системное» воспитание. И с ним необходимо было разобраться в первую очередь.
- Давайте, позовем бабушку в гости.
- И меня?
- Что и тебя?
- И меня тоже.
- Марина, объясни, что и тебя тоже?
- Как?
- Тебе лучше знать, как.
- Как еще?
- Марина, я не знаю, как еще, я не поняла, что ты хотела сказать. Мы с радостью выполним твою просьбу, если узнаем, чего ты хочешь. Так что ты хотела, когда говорила «И меня тоже»?
- Как?
- Что как?
- Как еще?
- Ты сама должна сказать. Это твое желание, это твой ответ. Ты сама отвечаешь за свои слова.
- Как еще, мама? Что мне говорить дальше? Скажи!
Для начала девочка в доме ребенка была лишена полноценного общения со взрослыми и с внешним миром, и поэтому не могла в полной мере освоить простой закон причинно-следственных связей. Никто Марине ничего постоянно не проговаривал и не показывал, не предупреждал и не демонстрировал, как это изо дня в день делают взрослые в семьях. Все свое ранее детство девочка находилась в обедненной для развития среде.
А когда Марина подросла, то поняла, что она ни за что не отвечает, не принимает никаких решений, не делает никакого выбора. Ей всегда предлагали готовые решения: так надо делать, а так делать нельзя, сейчас ты будешь это делать, а потом это. Со временем она привыкла, что если поступать так, как говорят, то ее похвалят, а если иначе – накажут. А почему? В чем причина, мораль, логика? Это оставалось за гранью ее понимания. До того момента, как Марина попала в семью, она никогда не сталкивалась с последствиями своих поступков, своего выбора. Она просто научилась выживать и угадывать правильный ответ методом перебора.
Еще одна причина, которая влияла на формирование своеобразного мышления Марины – это бедный лексикон. В свои четыре года она не знала значение вопросов «почему?» (вспомним возраст почемучек, это 2,5-3 года), «зачем?» «как, каким образом?». Но даже после долгих тренировок, когда смысл этих вопросов стал ей понятен, она все равно не могла на них ответить, потому что не было навыка заниматься рефлексией, оценивать свою мотивацию. Она делала так, потому что привыкла, потому что ее подсознание толкало на те или иные поступки, потому что этому научил ее опыт выживания. Как она могла объяснить «зачем она так сделала?» или «почему что-то так, а не иначе?», «как это произошло?». Она на самом деле не знала. Еще предстояла большая работа над тем, чтобы научить девочку контролировать, осознавать и оценивать свои поступки, хотя бы на самом примитивном уровне.
- Кто порвал книгу?
- Это не я!
- А кто?
- Никто!
- Как получилось, что книга оказалась разорванной?
- Хорошо.
- Она хорошо оказалась разорванной?
- Плохо?
- Я спрашиваю, как получилось, что книга порвалась?
- Никак.
- Как это никак? Кто ее порвал?
- Это не я! Она сама.
- Марина, кроме тебя здесь никого не было. Значит ты видела как это случилось.
Смотрит с недоумением, пытаясь угадать ответ.
- Хорошо случилось.
- А как именно? Что ты делала в это время?
- Как мама? Как еще надо сказать?
Все усложнялось тем, что Марина лгала почти постоянно и, как правило, в мелочах или на пустом месте. И нельзя было понять, когда она врет, когда не понимает вопроса, а когда просто хитрит и изворачивается с помощью заученных фраз. А эти заученные фразы, ох как они сбивали с толку и раздражали, как они были удобны, чтобы уйти от ответа. Ведь все так просто, надо сказать то, что от тебя требуют. «Как?» – «хорошо» (если не подходит ответ, можно попробовать «плохо»); «Какой?» – «хороший» (или «плохой», см. реакцию мамы на ответ); Почему? – «мама, как я должна ответить? Подскажи!»; «Зачем?» - подойдет предыдущий ответ. На большинство вопросов одно и тоже - «да». Если «да» не устроило, значит попробовать «нет». Очень удобно.
- Марина, ты больше не хочешь есть?
- Да.
- Что да?
- Не знаю.
- Как надо ответить на вопрос?
- Хорошо.
- На вопрос не отвечают хорошо или плохо. Ты встала из-за стола, не закончив обед. Меня интересует, ты больше не будешь есть? Как надо ответить на мой вопрос?
- Плохо.
В другой раз, я услышала грохот и крики дочки.
- ААААА! Хнык-хнык.
- Что случилось?
- На меня коробка упала?
- Марина, эта коробка стояла очень высоко. Ты ее чем-то достала?
- Нет, она сама упала!
- Ты в нее что-то бросила?
- Нет, она сама!
- Как она могла упасть сама?
- Хо-ро-шо.
- Как хорошо? Она не могла упасть сама.
- Плохо.
- ЧтО плохо?
- Нет. Хорошо.
Марина была сложна как головоломка. Сначала я испугалась, что не справлюсь, потом меня ее «логика» стала жутко раздражать, некоторое время - очень беспокоить, а в определенный момент мне стало интересно. Неужели я не смогу пройти этот «квест» с собственным ребенком? Я начала читать и перечитывать специальную литературу и искать ответы на вопросы. Теперь я читала не просто для «общего развития» или «чтобы быть в теме», а выписывала то, что соответствовало поведению моей дочери. Однако этот этап начался только через два месяца. А пока Марина изводила меня своей непробиваемостью. Ну правда, намного легче объяснить что-то новорожденному ребенку, чем девочке, которая с таким бесстрашием жонглирует людьми, словами и своей жизнью.
Отсутствие элементарной рефлексии, причинно-следственных связей, а так же привычка лгать создавали весьма неприятные ситуации.
- Марина, откуда у тебя такая глубокая болячка?
- Это мама меня ударила.
- Да-а? И чем же это я тебя так сильно ударила?
- Шариком.
- Каким шариком? Воздушным?
- Да! Ты меня так сильно им ударила, что он даже лопнул.
Видимо заранее не придумала чем, поэтому получилось нескладно. А что будет, когда она сможет сообразить, чем именно мама могла ударить? Не дай Бог, дожить до таких ее умений…
Можно было бы смириться с тем, что вот такая вот девочка у нас нелогичная, бывает. Но Марина, как всегда, преподносила неожиданные сюрпризы. Например, несколько дней подряд мы учили девочку отвечать на вопрос «Почему?». А она упорно делала вид, что не понимает, о чем ее спрашивают и как на такие вопросы отвечать. Я объясняла, тренировала, проговаривала, повторяла, заучивала. Не понимает. Все диалоги были приблизительно такими:
- Марина, почему твоя верхняя одежда до сих пор не убрана в шкаф?
- Я щас!
- После прогулки вещи надо убирать в шкаф. Так?
- Да.
- Почему твои вещи валяются на полу?
- Как?
- Что как?
- Как мне отвечать?
- Как есть на самом деле, так и отвечай.
- Помоги, мам.
- Тебе помочь убрать вещи?
- Нет, помоги ответить.
- Я спросила «Почему твои вещи валяются на полу?». Тебе следует мне объяснить «Потому что …» а дальше указываешь причину, по которой ты нарушила правило. Например, «мне лень было их убирать»
- Мне лень было их убирать.
- … или «Я хотела попросить тебя помочь мне их убрать»…
- Или я хотела попросить тебя помочь…. Как дальше?
- Марина, не надо за мной бездумно повторять. Я тебе просто привожу пример, как можно ответить на мой вопрос. Ты поняла?
- Да.
- Тогда попробуй ответить сама. Почему твои вещи валяются на полу?
- Как мама? Помоги!!!
На первый взгляд создается впечатление, что это слишком сложные построения для ее отстающего речевого развития. Но вот как раз случайные эпизоды показывали , что это не так. Как-то муж зашел в детскую и увидел, что у сына на кровати все перевернуто вверх тормашками.
- Малыш, а почему у тебя постель сборонена?
- Почему-то сборонена, - привычку просто повторять фразы за взрослым сын перенял от Марины очень быстро.
- А ты можешь объяснить почему? – папа еще какое-то время пытался добиться ответа, пока Марина не решила вмешаться и помочь брату:
- Скажи просто, что постель сборонена, потому что я на ней прыгал и сборонил ее. Сейчас поправлю.
У мужа чуть челюсть не отвисла от удивления. Надо же и причину указала, и фразу грамотно выстроила. Получается, умеет она связно мыслить. Когда хочет.
И еще одна особенность проявлялась у Марины в общении. Она умела на лету скопировать манеру говорить, интонацию, жесты и воспроизвести все в точности в схожей ситуации. Это были неожиданные проявления ее мышления в свете непробиваемого непонимания смысла сказанного в других обстоятельствах.
Однажды я пылесосила детскую, а ребята захотели мне помогать. Марина схватила пылесос, разумеется ничего толкового у нее сделать не получалось, и видимо она это понимала. Пылесосить оказалось не так легко, как казалось со стороны. Тогда она быстро сообразила, как можно по-другому скопировать меня, чтобы придать своей персоне значимости.
- Так, паровозик убрали, быстро. Быстро, я сказала! – это были мои интонация, жесты, построение фразы, которые она слышала в первые дни, когда устраивала погромы в нашей квартире. Прошло довольно много времени, но Марина в точности воспроизводила сходные по смыслу слова в сходной ситуации. И все это опять таки не вязалось с непоследовательностью ее мышления. Получалось, что в ее упорном «мама, как еще мне ответить?» было тоже много наигранного, возможно еще добавлялось желание переложить ответственность за свой ответ на меня.
И еще одно проявление «системности» - попугайничество и неспособность уловить суть разговора, просьбы, правила. Например, как-то раз муж не успел вечером навесить дверцы на шкаф и ящики новой двухъярусной кровати. Уже было поздняя ночь и детей пора было укладывать спать. Чтобы избежать неприятностей, он объяснил:
- Дети, сейчас все ложатся спать. Дверцы я навешу завтра с утра, а пока вынесу их с коридор. Если кто-то проснется рано, то просьба из комнаты не выходить. В коридоре пока опасно. Если трогать дверцы, то они могут упасть и сделать вам больно. Так что посидите с утра в комнате, пока мы с мамой вас не позовем. Вы все поняли?
- Да! – первой выкрикнула Марина.
- Да, - ответил сын.
- Что ты поняла, Марина?
- …
- Ничего не трогать, - малыш коротко изложил суть папиной просьбы.
- Ничего не трогать, - тут же повторила девочка.
- Марина, что именно не надо трогать? – я не была уверена, что девочка ответила обдуманно. И я оказалась права. Марина не смогла ответить. Папа еще несколько раз разными словами объяснил, в чем опасность и как ее избежать, но девочка не могла уловить суть. Тогда мы еще не знали, что не надо много объяснять, нужно давать четкую короткую инструкцию: «Утром из комнаты не выходить. Ждать, когда позову». А пока Марина больше часа не могла понять, чего же делать нельзя, поэтому отвечала первое, что придет в голову (а может быть попросту играла в наше терпение):
- Кровать.
- А как же ты будешь на ней спать?
- Нельзя ломать кровать.
- Ломать кровать, конечно, нельзя, только об этом сейчас речи не было.
- Бить малышку! - А это здесь при чем? Малышка спит уже давно. Опять пытается играть на очевидном?
- Ты собираешься бить малышку?
- Нет.
- Тогда это не имеет никакого отношения к тому, о чем мы сейчас говорим.
Разговор занял больше часа. За это время Марина на несколько раз меняла тактику своих ответов. Как только мы начинали подстраиваться под ее логику ведения диалога, так она сразу включала другой режим и снова вгоняла нас в ступор. Мы пытались достучаться до ее сознания до глубокой ночи. За это время можно было несколько раз навесить дверцы. В итоге мы уложили детей спать, а сами бдительно следили, чтобы «никто» из любопытства или противоречия не толкал бы дверцы, проверяя, как они прочно стоят.
Близко к этой проблеме было и неумение пересказывать событие, сказку или спектакль.
- На чем мы вчера остановились в сказке?
- Эту картинку мы читали, эту читали…
- А события на чем закончились?
- Ну, там была эта картинка и вот эта.
Или другой случай. После кукольного театра спрашиваю Марину:
- О чем был спектакль?
- Ну, там был мальчик…
- И что с ним случилось?
- Там была еще бабушка…
- Так о чем спектакль-то?
- Там еще доктор был…
- Мальчик заболел, а доктор его лечил?
- Нет.
- А что там происходило?
- Просто там был мальчик, бабушка и доктор. И все.
Эту заметку я писала рекордно долгое время. И не потому, что не знала о чем рассказать. Мне было немыслимо тяжело описать и передать ту логику, которая для меня была совершенно недоступна, записать последовательность вопросов-ответов, которая больше походила на результат работы генератора случайных словосочетаний. Хотя логика на самом деле была, только "сломанная", поэтому мне потребовалось практически два месяца, чтобы хоть как-то изложить слова на бумаге.
Еще сложнее было жить рядом с человеком, который мыслил как инопланетянин. При этом Марина, слава Богу, была интеллектуально сохранной, у нее не было органических причин, объясняющих такое развития мышления (или поведения, в случае, если это была игра). Подобные «залипания», непонимание и нелогичность были просто результатом хронического страха, стресса и тревожности.
Однако мои надежды на то, что дома девочке можно будет многое объяснить, проговорить, рассказать разбились в прах. Когда Марина была возбуждена, то ничего не слушала, вертелась, суетилась, скакала, убегала. Когда напугана или уставшая (уязвимая) – включался аутоспектр и она «залипала» на какой-либо «оторванной» фразе или звуке. Когда спокойна – она как липучка-приставучка «трещала» языком без умолку, и невозможно было ни слово вставить, ни повернуть разговор в конструктивное русло. Все это дополнялось ее "сломанной" логикой. Что там происходило в голове Марины, оставалось загадкой. Умение говорить совершенно не помогало в этом разобраться, скорее наоборот. Надо было искать другие пути, как достучаться до сознания девочки.