Рояль

Рассказ
Посвящается Э.П.

Юное апрельское солнце причудливо преломлялось в витринах салонов и магазинов на Рингштрассе. Город, несмотря на траурную атмосферу, вновь ожил и обрел прежние краски. Столица музыки и радости вновь была наполнена молодостью и весной.
Недалеко от Оперного театра расположился один из лучших венских салонов-магазинов музыкальных инструментов, где в широких окнах выставлены скрипки и виолончели лучших итальянских мастеров, немецкие пианино и рояли. На самом видном месте представлен рояль мастера Лихтенталя – изящные линии, тончайшая инкрустация украшала корпус, сплетаясь в диковинные орнаменты в стиле эпохи великого Моцарта.
Перед витриной салона стоял невысокий мужчина в черном. Его костюм отражал хороший вкус, стремление к элегантности. Адвокат, преуспевающий врач или представитель артистической среды. Едва заметные серебристые искры в антрацитовых, как у его матери, волосах, говорили, что этот господин уже на пороге осени своей жизни.
Взгляд его глаз, казавшихся янтарными на солнце, устремился на рояль в витрине и застыл на некоторое время; крылья заостренного носа трепетали, как у гончей, почуявшей добычу. Взгляд скользил по элегантным изгибам инструмента. Как счастлива была бы женщина, если бы на нее так смотрели: с деликатной чувственностью и неподдельным восторгом.
Мимо прошел немолодой господин.
- День добрый, господин Вахтель! Чудесная погода! Вена постепенно развеивает тоску. С прошедшим вас днем рождения! – мужчина приподнял шляпу. Вахтель только тускло улыбнулся в ответ -  мысль о недавнем дне рождения вызвала не самые приятные чувства.  Сердце сделало глухой толчок и забилось чаще.
Обычные бюргеры в этом возрасте окружены цветником детей, думают о замужестве старших дочерей, которых выводят их в Оперу и Бургтеатр, а их жёны коллекционируют открытки с портретами императрицы Елизаветы.
Но в жизни господина Вахтеля складывалось все иначе. Бесконечные споры о выборе стези единственного сына: отец-ученый призывал голос разума, а мать-пианистка со страстью уроженки Гаскони желала, чтобы её сын служил музам. Но решающее слово было за отцом; и тайну смерти Вахтель постигал не через искусство, а через химические формулы и анатомические атласы. Не кистью и смычком, а холодной сталью ланцета. Но страсть к музыке жила в его душе все прожитые годы.
Дома у матери стоял огромный черный рояль Блютнера, за ним часто репетировала перед концертами Эжени Вахтель – миниатюрная, похожая на птичку, пианистка. Сначала вид инструмента пугал ее сына – он казался неприступной громадой. Чуть позже, после похорон деда, напоминал гроб, особенно, когда у рояля была открыта крышка. Но какие божественные звуки лились оттуда: воплощенная гармония ангельского хора, тончайшие переливы чувств. Если бы после смерти люди могли наслаждаться музыкой, то умирать было бы не страшно.
В первый раз мать посадила Эмиля за рояль в пять лет. Это вызвало недовольство отца, ему игра сына мешала работать над математическими расчетами даже за неприступными стенами домашней библиотеки. Несмотря на ссоры с супругом, Эжени продолжала учить сына музыке и восхищалась его талантом.
Воспоминания о столь давних днях детства пронеслись так же быстро, как пароконный экипаж по венской улице; и врач едва успел избежать гибели. Возница что-то грубо выкрикнул, стегнув лошадей.
Может, смерть под копытами была бы лучшим исходом.  Проводив взглядом экипаж, Вахтель снова обернулся к роялю в витрине, остановил взгляд на несколько мгновений, затем быстрым шагом направился в сторону Народного сада мимо мрачного Хофбурга и Терезиенплац.
Горожане радовались теплому вечеру, деревья вот-вот готовы были  распуститься и наполнить воздух благоуханием. Вахтель по пути встречал влюбленные пары, щебечущие, словно стайка дроздов. Праздник юности вызывал у Вахтеля печальные воспоминания. Беззаботные и безразборные увлечения юности, салон мадам Вольф, трагическая любовь к умирающей пациентке. Встреча с женой в Берлине. Она  успела до него побывать в браке. Взрослая падчерица… Наконец, рождение собственной дочери. Бесконечные склоки, а впоследствии - взаимная неприязнь в этом разлаженном квартете. Как итог – бегство жены с двумя дочерьми в Америку с каким-то авантюристом, выдававшим себя за миллионера-фабриканта. Вахтель горько сожалел, что между ним и дочерью Катрин теперь лежал Атлантический океан.
Мысли  беспорядочно роились, кружились каруселью и рассыпались, но странным образом собирались в слово «смерть», подобно тому, как маленький Кай собирал из льдинок слово «вечность». Смерть была знакома Вахтелю в самых неприглядных образах, начиная со студенческой скамьи. Образ бледного деда в гробу, запомнившийся с детства, казался теперь мизансценой в театре.
Доктора Вахтеля постоянно просили, умоляли спасти, вырвать из когтей смерти дорогих и близких. Бесконечные вереницы родственников его пациентов, стоящих на коленях, с одной только просьбой на устах.
А стоит ли жизнь того, чтобы задерживаться в ней? Откуда знать жёнам, матерям, мужьям и братьям, что лучше для их безнадежно больных родственников?
Однажды случилась история, достойная пера Шекспира. Обезумевший от горя супруг сначала обещал отдать несуществующий в реальности фамильный особняк в обмен на излечение жены, а потом схватил ножницы и пытался перерезать себе вены прямо в кабинете. Но ничего нельзя было сделать для пациентки с последней стадией туберкулеза.
«Единственное, ради чего стоит жить – это искусство», - говорила мать. Как она была права! Когда она извлекала из черного неуклюжего монстра в гостиной пленительные мелодии, мир преображался, наполнялся красками, перед которыми блекли ужасы больницы. Они испарялись перед величием мировой гармонии. Если человек есть образ и подобие Божие, то лишь в том, что он способен творить.
Люди так боятся за свое бренное тело, так дорожат им. Но его удел – оказаться в анатомическом отделении и гнить потом под землей. А искусство продолжает жить в следующих поколениях. Тело Моцарта сгинуло в общей могиле, а его музыка будоражит сердца уже столетие: всегда юная, воздушная, вечная как небо, окрашенное отблесками зари. Такое же небо, как сейчас, видел и Моцарт, и те, кто жили за тысячу лет до него.
Сердце Вахтеля сжалось. Как можно променять вечность и красоту на жалкое ковыряние в язвах и костях? Оставалось одно утешение – музыка. По вечерам он часто касался клавиш, которые, казалось, еще хранили тепло материнских рук. Мелодия просилась в руки сама, но всё чаще это бывала Лакримоза или «Пляска смерти».
Однажды Вахтель захотел, чтобы рояль выкатили на террасу, в сад, наполненный майской сиренью. Но внезапно налетела гроза с оглушительным громом и  сильнейшим ливнем. За несколько минут потоки воды  заставили инструмент замолкнуть навсегда. Его накрыли белым чехлом, будто попоной или саваном. До сих пор он белеет призраком, когда в окна гостиной проникает лунный свет. В холодном и чистом свете слышалась проникновенная мелодия Бетховена, на закате – страстные аккорды Сарабанды. Ее особенно любила мать Эмиля. Возможно, это было зовом частички испанской крови у Эжени. Отчасти сыну передался ее темперамент, но он был значительно приглушен немецкой педантичностью отца.
Без музыки дом омертвел. Стены нуждались в фортепианных аккордах, а сердце хозяина – в гармонии.
Однажды произошла встреча. Нет, это не любовь выскочила из-за угла. От нее остался только цинизм с мутным привкусом полыни и аниса. Вахтель увидел идеальный инструмент, который мог бы его утешить в минуты одиночества и отчаяния, когда он не был занят обществом мадам Вольф и удушливой атмосферой карточных игр.
С какой любовью он разглядывал каждую линию, каждый узор инкрустации. Какие звуки должен был рождать этот рояль! Стоимость этого произведения искусства была слишком высока. Скорее всего, этот рояль был создан для изысканного салона эрцгерцогини или маркизы. Но вдруг обычно равнодушная фортуна проявила благосклонность. Вахтель выиграл в карты целое состояние. Многие друзья и коллеги всерьез думали, что счастливец откроет частную практику или сделает вторую попытку стать образцовым семьянином. Но решение купить рояль вызывало недоумение. Прихоть? Сумасшествие? Или… жизненная необходимость. Музыка была потоком свежего воздуха, дававшим силы жить, и самым совершенным лекарством. Творцы – вот кто истинные целители, а не те, кто прописывает лекарства с труднопроизносимыми названиями.
Завтра, уже завтра рояль займет место в гостиной. Значит, было ради чего просыпаться. Настал новый, юный и яркий апрельский день, день ожидания. Управляющий салоном обещал доставить инструмент ровно в час дня. Вахтель беспокойно метался по гостиной, приоткрывал драпировку, закрывавшую от пыли прежний инструмент.
«Король умер – да здравствует король», - мелькнуло в мыслях. Или…королева? Судя по женственным изгибам нового рояля это, скорее всего, была королева, неприступная за витринным стеклом. «Странное сравнение» - подумал Вахтель.
В дверь позвонили. Прибыли поставщики. Более часа рабочие занимались инструментом. Посторонние шумы и разговоры изматывали доктора.
Когда рояль оказался на месте, Вахтель вслушался в тишину. Только часы на камине нарушали и одновременно усиливали ее. Под крышкой матово-маняще светились клавиши тонкого оттенка слоновой кости. Сверху золотилось имя мастера. Совершенное творение должно совершенно звучать. Пальцы Вахтеля едва коснулись инструмента. Раздался печальный, удивительно красивый звук, отразившийся от стен. Эхо стихло, гостиная вновь погрузилась в тишину.
Больше в доме никогда не звучала музыка.
27 января 2015 г.