Вверх и вглубь по-над заводью лет

Татьяна Разумова
Для путешествия во времени нужна будет лодка из солнечного пёрышка.
   Потому что солнечное перо оно легче ещё, чем солнечный заяц. Лодка же, сотканная из него, скользит легко и маневренно. Идёт она послушно, что по лунной дорожке, что по старым незримым путям. Нежно коснётся и стыдных дорог, и страшных, и порушенных беспамятством, и светлых, задорных, весёлых, и пронзающих болью, и добрых - чуточку щекотных, как солнечным пёрышком в сумерках по лицу.
   С собою в лодку стоит погрузить тетради, побольше карандашей - простых, цветных и хороший запас ручек. Взять термос вкусного, бодрящего чая. А потом не медлить - не беречь, не лелеять тревогу. Не оглядываться. Только перед тем, как отшвартовываться, в лодку, сотканную из солнечного пера, надо впустить столько кошек и столько котов, сколько их подойдёт в час отплытия к пирсу.
   В путешествиях во времени встречаются мороки. Бывает, что мороки замирают и столбенеют в зелёном свете кошачьих глаз. Тогда на лодке, сотканной из солнечного пера, можно свободно обойти злодеев - нежно и бережно - со всех сторон. Даже подняться, взмыть до самой пасти - по гребню волны, по самым пузырикам на пене гребня.
   Обомревший морок беззащитен. Тает, обласканный, рушится и обращается в плач, в скуление, вой. Освобождённый, он голосит так громко, так горько, что в нём тонут все прошлые моря, прошлые реки и прошлые ручейки - все пути и тропинки по прошлому. Тут и соседняя боль скомкает свои иллюзорные тенёта и принимается скулить-подвывать в унисон. А за ней и другая боль, и четвёртая, и третья.
   В этом случае кошка - самая верная или самая мудрая, а иногда это самый властный или самый гуляющий кот - устраивается на груди и мурлычет. Мурлыкает, пока боль не утихнет, потягивается, гладит тёплыми лапками по щекам.
   Возьмите, мой капитан, всех кошек, котов и котят, которые соберутся на берегу. Они так выразительно покажут, что им нужно на борт.
   Самые шустрые будут качаться на бороде у оскалившегося морока и, заигравшись с выдранным клоком морочьих волос, плюхнутся в лодку, а затем перенесут охотничий интерес на пуговицы халата или на голые пятки, шевельнувшиеся под пледом.
   Самые домовитые общипят и погонят морока, выросшего перед килем в неподходящий час, а потом намурлыкают всему экипажу сон.
   Самые чуткие усядутся на плече, навострят уши и предупредят, насторожат громким мяуканьем.
   Самые верные слижут слёзы со щёк.
   Рыжие, хоть с малым рыжим пятнышком в шубке, напомнят ясные дни. Чёрные, самые чёрные: с чёрными подушечками на лапах и чёрными усами - про чёрный беспечный юмор.
   Придёт день - прозрачный, безбрежный и тихий. Боль, обласканная и обмурлыканная, утолится. Слёзы высохнут. Глаза - озорные, блестящие, с тропочками морщинок, собирающихся при улыбке, позабудут о том, как краснели и набухали. Лодка, сотканная из солнечного пера, донесёт до восхода. Там останется только плыть, плыть и плыть навстречу огромному красному шару, выходящему, вздымающемуся из пурпурных и розовых волн. Только дышать одним дыханием с ним.