Юлия Ивановна глупой была всегда,но, когда с ней долго не общался, - забывал об этом. У неё красивые черты лица, пышные, слегка вьющиеся волосы, легкая походка,а чего-то не хватало. В то, что все по-своему красивы, никогда не верила, поэтому важной частью своей жизни считала косметические процедуры и корректировку внешности. Любила шарфики, пестрые шейные платки, декольтированные платья и высокие каблуки.
Юлия Ивановна жила в согласии с собой. Твёрдо верила в закон конгруэнтности, по которому всё, что мы сделали в отношении других, вернётся к нам самим, поэтому с людьми была терпеливой и раздражающе вежливой, называя всех уменьшительно-ласкательно - Андрюшечка, Танюшечка, Игорёшка. И до слёз оскорблялась на любую бестактность и грубость. А грубили ей легко и не стыдясь, грубили коллеги, срывалась начальница, сухая старая дева с тонкими губами. И очень бы все удивились, ответь Юлия Ивановна тем же.
Как-то одна сотрудница сказала, что выдержка у Юлии Ивановны, как у балерины. Почему, как у балерины, она не поняла, но сравнение ей понравилось. Балерина – это такое хрупкое создание из чужой красивой жизни. И Юлия Ивановна потом не раз фразу эту повторяла в своей интерпретации: « я всю жизнь кручусь, как балерина» «Стрекоза ты, а не балерина», - неожиданно зло как-то пробурчала их умная, но не добрая Лидия Николаевна. Лидия Николаевна не была стрекозой. Лидия Николаевна была замужем за мужчиной старше себя на двенадцать лет. Мужа никогда не любила. И нелюбовь свою вот уже тридцать лет тащила, как бурлак старую рассохшуюся баржу. Ещё она тянула на себе семьи дочери, которая умудрилась выйти замуж за проходимца, и своего сына, который женился на шестнадцатилетней девчушке-сироте.
У Юлии Ивановны личная жизнь не складывалась. И она, молча, не понимала замужних женщин, считавших себя несчастными. Юлия Ивановна знала, что эти женщины хотели слишком многого и сразу. Нет, семью нужно строить медленно, каждый день. Начиная с раннего утра кашкой, стаканом свежевыжатого сока. Вечером - красивым своим халатиком и теплыми носочками для мужа, расспросами и сочувствием. Главное - выйти замуж, а уж там она сумела бы привязать к себе мужчину милыми привычками. Залог того - долгий опыт любовницы.
Но замуж никто не предлагал. И не такие рядом выходили, толстели, опускались, переставали за собой следить, их мужья смотрели Юлии Ивановне вслед, на корпоративных вечеринках мужчины, напившись, принимали её за лёгкую добычу. Но нет, Юлия Ивановна никогда не была доступной женщиной. Просто её жизненную программу поразил какой-то вирус. Как от него вылечиться она не знала и оставалась одна.
Юлия Ивановна боялась одиночества, поэтому цеплялась за своего недостойного любовника. Любовник, вкусно поев и выпив из холодильника прозрачной водочки, любил поговорить о жене, с которой они уже второй десяток лет, как две собаки на сене, мучили и не отпускали друг друга, и всегда говорил о ней плохо. Подобные разговоры, считала Юлия Ивановна, порядочные женщины не должны поддерживать, она их и не поддерживала, но ей они нравились. Особенно приятным было то, что неприязнь её любовника к жене была искренней. Настоящими были и его обиды и долгие их с женой дни молчания, когда, как он говорил, «изображение есть, а звук пропал», но Юлии Ивановне хотелось поговорить не о чужих не сложившихся отношениях, ей хотелось услышать об отношении к себе. Она не понимала, что же держит его возле нелюбимой женщины, тогда как она уж потеряла всякую надежду на то, что этот мужчина однажды уйдёт к ней, такой красивой, такой заботливой и такой покладистой. Мечтала быть любимой. Хотела выйти замуж. Всё это продолжалось так долго, что стало безнадёжно банальным.
Юлии Ивановне хотелось с кем-нибудь поделиться своими переживаниями, но она никому не была интересна. Об этом можно было бы рассказать близкому человеку: сестре или подруге, но подруг у неё не было, а сестра Тоня, рано постаревшая женщина, жила далеко. Когда они встречались с Тоней, а это случалось не так часто, вспоминали своё детство, маму, которая, кстати, проживала в другой стране с отчимом. Или жизнь их так разбросала или они сами не держались друг за друга, но встречались редко, а день, когда были все вместе: мама, Тоня, Юлия Ивановна и младший брат – хорошо выпивающий человек, был днём какой-то другой жизни, которая как бы была, а казалось, что никогда её и не было. И многого уже не будет.
«В моей жизни уже ничего не предстоит», - грустно думала Юлия Ивановна, вполуха слушая сотрудницу, рассказывающую о дочери, которой предстояла поездка в Париж. Вот надо же, такая конопатенькая тихоня была, а вышла замуж, видимо удачно, и вот уже пол-Европы объездила. Но не об этом думала Юлия Ивановна. Люди собирались в Париж, а она мечтала побывать с любимым мужчиной в ресторане, и чтобы полумрак, грудной голос саксофона, свечи на столе и её рука в руке мужчины. Казалось, не так уж много и нужно ей для счастья.
Появлению Михалыча в их отделе предшествовали два дня подготовки к финансовой проверке. Ревизоров пришло двое: женщина, с вышедшей из моды мелкой химией, и мужчина в роговых очках, с большими руками, крупными чертами лица – Михалыч. Им выделили для работы отдельный кабинет: выселили на время кадровика. Женщина ушла сразу же после ужина, щедро накрытого в кабинете начальницы, а Михалыч засиделся допоздна, тараща глаза на исписанные листы бумаги сквозь линзы очков. Наступил октябрь и, уж который день, шёл дождь. В кабинете было светло, тепло и тихо.
- В этом году ранняя осень, - произнес Михалыч, выйдя из кабинета.
- Да, холодно. Вы зонт с собой прихватили? - спросила одиноко сидящая за своим рабочим столом Юлия Ивановна.
- Нет, я на машине, - неожиданно потянулся, разминая свои плечи, Михалыч. Это выглядело не очень прилично, но мужчинам можно.
- Вам везёт. А хотите чаю? - Юлия Ивановна легко поднялась из-за стола. Взгляд Михалыча оценил и остался доволен ею. Юлия Ивановна достала из шкафа чашки, вазочку с вареньем, печенье. Расстелила на столе небольшую скатерть.
- Я вам с травкой заварю. Любите с травкой?
- Нет… Не знаю, мне давно никто не заваривал, - пожал плечами Михалыч.
- А я вам с мятой. А что же ваша жена не заваривает чай с травкой? Чай с травкой такой пользительный.
- Почему не заваривает? Заваривает, наверное, но только давно не мне.
- Пейте маленькими глоточками, отхлёбывайте осторожно, а то чай горячий …и глотайте, - говорила Юлия Ивановна вальяжно развалившемуся на стуле Михалычу.
- Ну как? Хорошо? - ласково заглядывала она ему в лицо, улыбаясь.
Михалыч щурился, неторопливо отхлёбывал из чашки, кабинет наполнялся лёгким ароматом мяты. За окном был уже поздний осенний холодный вечер.
Их отношения развивались. «Вот и встретились два одиночества», - думала Юлия Ивановна перед монитором своего рабочего компьютера, осторожно поглядывая на маленькие ручные часики. Юлия Ивановна прислушивалась к себе. Нет, душа её не пела, она мурлыкала, улыбалась глазами, как японская гейша в чайном домике. Им было вместе хорошо. Вечером по дороге к ней домой они заезжали в магазины и, пока Михалыч дремал в машине, Юлия Ивановна покупала продукты и всё необходимое, поэтому в обеденный перерыв или тайком в рабочее время она не бегала за покупками, как случалось раньше.
Ужинали долго. Михалыч ел с аппетитом и хвалил. Юлия Ивановна с удовольствием пекла булочки с курагой, пышные пирожки. Михалыч любил с капустой. В доме пахло выпечкой, кофе и ещё чем-то хорошим.
В день зарплаты Михалыч, вытащив несколько купюр из пачки, все оставшиеся деньги положил на кухонный стол со словами: «Вот зарплату получил. Сегодня можно и пивка попить». Пиво пили с рыбкой, с солёными грибочками. Михалыч был ещё тот грибник, со стажем. Любил рассказывать о своих походах в лес и всё время повторял: «Летом я и тебя научу». Эх, лето!
О своей жене Михалыч сказал только однажды:
- Жену я любил долго, но она совсем не умела прощать. А ты умеешь прощать? Юлия Ивановна не ответила, она думала. А умела ли она прощать? Прощать она умела, а уж мужчине, который бы её полюбил, она бы забыла всё.
- А своди меня в ресторан. Музыку послушаем, - негромко предложила Юлия Ивановна. Михалыч оторвал глаза от телевизора и посмотрел на неё очень пристально.
- Шучу, шучу, - неестественно рассмеялась Юлия Ивановна и суетливо стала поправлять воротничок своего нового халата.
- Рестораны - это из другой моей жизни. А в этой давай обойдёмся хорошим ужином дома, - после недолгого молчания произнёс Михалыч.
В какой-то из своих жизней он явно был опытным следователем и умел «раскалывать» на допросах.
На следующий день Михалыч не пришёл. Он несколько раз звонил Юлии Ивановне и жаловался на зубную боль. Юлия Ивановна сочувствовала ему тихим шёпотом, украдкой поглядывая на сотрудниц, и строгим шёпотом требовала, чтобы он немедленно шёл к врачу.
Появился он вечером через два дня, измотанный зубной болью, осунувшийся и небритый.
Пришёл, чтобы просто сказать: «выходи за меня замуж». Юлии Ивановне впервые делали предложение, и она не знала, как себя вести. Не знала она и какие слова принято говорить, поэтому просто ответила: «Нет», - и грустно покачала головой.
Весь следующий день Юлия Ивановна ждала звонка, она представляла себе, как Михалыч скажет, что он всё понял, что она женщина, о которой он давно мечтал, что он любит её. А она скажет: «Ну что ж, придётся пожалеть несчастного влюблённого» или что-нибудь в этом роде, уж она-то давно знает, что ответить и проведёт рукой по его седеющим волосам или лучше прижмёт его голову к себе и тихо заплачет. Но Михалыч не позвонил.
«Я очень счастлива, ведь мой мужчина меня любит. Он очень меня любит. Он обожает меня», - шептала глупая Юлия Ивановна и по щекам её текли слёзы, окрашенные тушью.