- Ну и мороз, чёрт бы его забирай, - подумал автор, натягивая поверх шапочки капюшон своей синтепоновой куртки. – А, впрочем, не самые удачные подобрал я слова, не слишком подходящие для романтической сказки, начну-ка заново.
Автор нырнул в тепло случившейся рядом кафешки, взял чашку горячего имбирного чая, уселся за столик в углу и с удовольствием сделал пару основательных глотков.
Чай разлился по телу блаженством.
Настроение моё мгновенно улучшилось, мысли приобрели подобие доброжелательности, - пока эффект не исчез, я извлёк из кармана блокнот, открыл его на чистой страничке и принялся писать.
Ах, до чего же хороша украинская ночь, кто только об этом не сообщал, - и Гоголь говорил, и Пушкин,
Поддакну и я: «Хороша».
Будто мелочь, осыпавшая новобрачных, но отчего-то так и несобранная детворой с пятачка у ЗАГСа, поблёскивают серебром звёзды; индевеют усы припозднившихся пешеходов и стёкла дежурных троллейбусов сплошь в замысловатых узорах; сверкает снег; витрины в огнях, - прелесть.
Свежо и морозец хватает за щёки, - в такую погоду славно пройтись по городу в нагольном тулупчике, в шароварах с начёсом, в валенках.
А вот бальное платье - одежда для зимних прогулок не подходящая; если ещё и босиком, - совсем беда.
В лиловых шелках стремглав летела по улице Стеша.
С утра нежнейшим покровом укутывал снегопад харьковские асфальты, но за день подошвы и каблуки негу снега утрамбовали стылым коржом, - обжигала и жалила льдистая корка голые ноженьки девушки; диадема её не грела.
Челюсти Стефании Шмуль клацали; будто сумасшедший телеграфист, яростно отбивали зубы морзянку.
- Ей богу, если бы кто дал мне сейчас черевички, за того бы и вышла замуж. Будь он хоть чёртом лысым или вообще кузнецом.
… этот цокот зубовный слышит кузнец Вакула.
- А ну, стоять, - рыкнул он страшным басом, и замерла на месте Стеша; ни жива, ни мертва бедняжка; лишь по сторонам беспомощно озирается: где же полиция?
Но нет никого вокруг, безлюдно в полуночный час на площади Конституции, хоть криком кричи, никто не поможет.
В стельку пьяный громила с жутковатой улыбочкой убийцы-маньяка сосредоточенно шурудил в огромном полотняном мешке.
Сейчас достанет топор и… но парень извлёк на свет божий шубку.
- На!
Мигом воспрянула духом Стефания, за секунду облачилась в искусственный мех, а нежданный её спаситель уже и сапожки сафьяновые протягивает:
- Гляди, какие красивые! – совершенно счастливый лыбится здоровяк… о нём, пожалуй, подробней.
Игорь Вакулов работал на заводе имени Малышева. В кузнечно-прессовом цехе трудился.
Три месяца – целый IV квартал - осаживал он пруток диаметром девяносто в заготовку диаметром девяносто шесть, да в таких неимоверных количествах, да такого выдающегося качества, что не выдержал начальник цеха, дрогнул:
«Выпишу, - говорит, - Вакулов, я тебе премию»… и выписал.
Где одно чудо случилось, там и другим чудесам отворяй ворота.
Без задержек поставила закорючку финансовая служба, и бухгалтерия своевременно ведомость пропустила; с мигалкой и воем сирен наличные в кассу доставили инкассаторы и всем трудовым людом обожаемая Зинаида тотчас ассигнации под роспись кузнецу выдала.
Десять помятых сотенных и чуть ли не краской пахнущий Сковорода.
Полторы тысячи, - как с куста!
Держит Игорь в ладонях бумажки и лелеет высоконравственные мечты:
- Мамке шаль куплю, а себе для бритья пенку…
Но, видно, нечистый вмешался:
Взвихрилась вдруг метель и в снежном буране заблудился кузнец, оказался не дома в уютном кресле перед включенным телевизором, а в гомонящем весёлыми голосами шинке, за столиком, липким от пролитого алкоголя.
- Ладно, - думает парень. – Раз такое дело, откушаю-ка я грамм сто пятьдесят водочки. Исключительно для сугреву.
Взял медовой с перцем графинчик, на закуску капусты квашенной… не успел ещё и ко рту поднести первую рюмку, вдруг слышит:
- «О, Вакула, привет!» -
набежали, откуда ни возьмись, дружки-приятели, расселись по лавкам, - шум, гомон, похлопывание по плечам…
Будто фельдъегерский возок, пролетел вечер.
И вот ночь.
Сияют в вышине бесподобные звёзды, тишь и благодать на земле, мир и покой в сердце Вакулы, причудливые кренделя выписывают его ноги, а в карманах цигейкового пальто свистит безнадёжно ветер, - идёт работяга домой.
Вдруг смотрит парень, мешок стоит.
- Знатный мешок, - говорит сам себе Вакула. – Погляжу.
… у мешка своя история, автор её знает, он сам в ней густо замешан, непосредственный и деятельный участник.
Если вкратце, то было так:
Взявшись писать роман о ведьме, имел я план пристроить рукопись в какое-нибудь уважаемое издательство, приличный получить гонорар и жить в своё удовольствие.
Купание в лучах славы предусматривалось, но довлело не слишком, - человек я скромный, многого мне не надо: с утра похлебать овсянки, да на ужин разжиться бифштексом well done прожарки… а с этим и встал вопрос.
Средств к существованию не было.
Вообще.
В поисках чего бы покушать, не один интеллигент в этой стране закаляет характер, перебиваясь тестированием компьютерных программ или, скажем, анализом кредитоспособности… и много произведений теряет отечественная литература, но много и остаётся: ломятся мегабайтами феи в электронные почты издательств, от спецназовцев в глазах рябит.
С отчаянием и тоской глядит редактор на кипы ждущих прочтения рукописей, - когда у него дойдут руки до моего романа?
Никогда!
Автор ответ знает, но не теряет присутствие духа:
Будет, будет и на моей улице праздник, критиков дифирамбы, искренний читательский интерес, - свято верует в это автор, а пока отправляется в кадровое агентство на собеседование.
Ещё утром прочитал я на сайте по трудоустройству, что требуется им расклейщик объявлений.
Пришёл, претендую.
В агентстве ажиотаж: ищут эйчары Деда Мороза на городскую ёлку.
Сущее столпотворение в коридоре: снуют и волнуются кандидаты; все – как один – с огромными сизыми шнобелями, в паутине апоплексических прожилок на дряблых щеках, - колоритные персонажи! и гримировать никого не надо…
Немножко я растерялся в этом бедламе, вот и перепутал двери.
Кадровики - ребята энергичные: и опомниться я не успел, а уже записан в новогодние аниматоры.
Кастинг снегурочек выиграла Иришка, обаятельная шатенка, двадцати шести лет егоза, вертлявая и весьма разговорчивая особа.
Вручили нам мешок, битком набитый всеми этими шубами, сапогами, ватными бородами и косами из канеколона, - словом, всем, что полагается символам праздника, и велели быть завтра на главной площади города ровно в одиннадцать.
- Попрошу, товарищи, не опаздывать, - вместо прощания внушительно произнёс строгий господин в костюме, - Вы же понимаете степень ответственности?
- Конечно, понимаем! – хором ответили мы с Иришкой… на том и расстались: она побежала торговать мандаринами с лотка, а я взвалил мешок на плечо и пошёл себе.
Шёл, шёл, - куда амуниция делась, понятия не имею…
А вот она где оказывается, - на площади Конституции.
Обрадовался автор: нашлась пропажа!
И с сюжетом полный порядок: мимо как раз кузнец домой тащится, кренделя ногами выделывает.
Заметил Вакула мешок, развязал завязочку, видит: вещички.
А тут и Стеша летит… - вишь, как чудесно всё складывается, одно к одному.
- Стоять, - кричит Вакула Стефании, достаёт из мешочных глубин шубку: «На».
Без церемоний облачается в меха девушка, а нежданный её спаситель уже и сапожки протягивает: «Гляди, какие красивые».
Ну, Стеша и их натянула…
Кто же знал, что сапожки эти волшебные?
Скороходы!
Вжик, и пропала из виду Стефания, умчалась за горизонт героиня моя, только снежная пыль взвихрилась из-под подошв сказочных артефактов.