1999 год был самым скверным годом моей жизни. Дефолт. Умерла первая жена от рака. Я не присутствовал на похоронах (и вообще предпочел не встречаться с ее родственниками – мне они казались бессмысленным излишеством, полной ненужностью), но, как нетрудно догадаться, веселее от этого мне не стало. Морозная зима. Молодая сибирячка, влюбившаяся в меня, предложившая руку и сердце, и Париж на новый год. Я вежливо отказал – мне было невыносимо (как невыносимо было бы и сейчас) жить за счет жены, а она была состоятельна: массажный салон, фирма «Эмиграция в Канаду», еще что-то. Красивая. О своих доходах в ту зиму 98/99 вообще умолчу. От стыда. Четыре дня в неделю преподаю, один-два дня – соцопросы. Работу тоже не помню. Морозы, оледеневшие стекла. Авитаминоз. Подозрение на вензаболевание (не подтвердилось). Таблетки витаминов. Заброшенная аспирантура. Иногда мне казалось, что я умер, а потом вернулся к жизни. А в это время Лондон, Париж, Нью-Йорк, даже Пекин встречали миллениум. 2000 год. У меня было чувство потолка – несколько лет до того, 1997, 1998, будто стоишь, взобравшись на стул, головой под потолок. Дальше ничего нет. Это сейчас мы – как кассовые аппараты – считаем один за другим годы нового века, а тогда все, что начиналось на 20…, было странным, просто странным. Почти несбыточно-фантастическим.
Я жил дальше. Когда собрал денег на то, чтобы отдать долг, оставшийся от лечения жены (она жила последние месяцы у своей мамы в Краснодарском крае), благодаря курьезу разницы курсов в обменнике, осталось немного лишних денег, и я купил в книжном на Литейном новейший географический атлас мира – веленевая бумага, яркие фотографии дальних стран. Статистические данные удручали. В США жили в пять раз богаче российского, Франция – вчетверо, Южная Корея – вдвое, даже Венесуэла имела по 8130 долларов на душу населения против 5260 российских (по Паритету Покупательной Способности). Правда, в Африке дела обстояли еще хуже (на фотографии сенегальской деревни были видны круглые глинобитные хижины и белая коза).
В числе разных видов игры в бисер (и читатели Германа Гессе это знают) есть один универсальный способ – человек помещает самого себя в разные страны и эпохи, но при этом остается самим собой. На пишущей машинке (компьютер я выиграл в лотерею лишь три года спустя) я писал ДРЕВНЕХЕТТСКИЙ РОМАН, в котором мое я родилось 3500 лет назад где-то в турецких горах (хотя сами языковые предки турок жили еще где-то на Ангаре). Я был древним хеттом. Население мира в ту эпоху простиралось всего лишь до 60 или 50 миллионов человек. Меньше народу – больше кислороду. Я описал девственные степи северных стран за морями, а всякое воспоминание о природе неизбежно влечет в детство. Но то была вертикаль времени. А что с горизонталью пространства?
И почему меня угораздило родиться именно в СССР, а потом оказаться в России, в Петербурге? Я, можно сказать, видел себя на карте мира, когда берешь лупу, начинаешь смотреть на глобус, все больше увеличивая разрешение космического микроскопа, и, в конце концов, увидишь себя, занимающего вот именно это место в пространстве.
Где же еще мне было родиться? Однажды – именно в самые морозы – мне приснилось, что я живу в Грузии, а вокруг лето. Мой современник подходил к вопросу: а где стоило родиться? – с геополитически-культурологической т.з. Как-то раз мой сокурсник (сейчас он заместитель директора Военно-Морского Музея СПб) заметил мне, что в 1991 ему захотелось быть обитателем маленького уютного государства, ну и он… И все мы… Впрочем, наш осколок СССР точно под это определение не подходил. Оставалась, правда, Малая Россия – Калининградский регион, но превратить его в альтернативу реальноисторической России я догадался только в 2012 году, и исключительно под влиянием существующих обстоятельств. Нет, мне не хотелось менять реальность, наоборот, хотелось устроиться в ней. Композиция питерского СПЛИНа – «Урок географии» уже существовала в природе, но я не хотел скитаний. Я хотел пустить корни в этой большой реальности.
Итак, где я должен родиться? Странно, но первой страной, которая пришла мне в голову, была Болгария. Страна как страна. Славяне, с тюркской прожилкой (от Аспаруха до Шипки). Тепло. Климат я уточнил по МСЭ 50-х годов – зимой бывают морозы, но ведь не такие же, как в Сибири. У Болгарии вообще Сибири нет (хотя некоторые болгарские историки считают, что была, и пририсовывают к Болгарии времен Симеона Гордого, то бишь Великого, обширные пространства до излучины Днепра; при Тодоре Живкове это, видать, было запрещено). Зимой в горах около нуля, а на побережье – плюсовая температура. Раз уж я живу в Болгарии, то должен найти город, соответствующий Петербургу – значит, второй в стране. Это очень удобно. Занимаешь место, которое имеет все достоинства крупного города, но лишено вопиющих недостатков столицы. Я подозревал, что этим городом в Болгарии является Варна. Черное море – это вам не Белое. Там тепло. Там почти Турция. Собирая сведения о Болгарии, я позвонил в болгарское консульство и поинтересовался курсом лева к рублю. Самодовольный голос болгарского собеседника (фоном у него служила развлекательная музыка) удивил – курса к рублю он не знает, а вот к доллару… Пересчитал свои скромные доходы в левы…
Сейчас трудно представить, как мы существовали в информационном пространстве без Интернета, но в 1999 году в моем распоряжении были лишь энциклопедии, большей частью устаревшие. Черно-белые иллюстрации Малой Советской Энциклопедии 1959 года – сидящая в поле болгарская крестьянка.
Оставалось еще одно обстоятельство: если я родился в Болгарии, я должен быть болгарином. Интересно, как меня зовут. Я так и не разрешил этот вопрос, когда меня потянуло по глобусу в другие страны. Между прочим, неевропейские. Американофобия образца 1999 года не позволяла российскому интеллектуалу материализовываться на трижды проклятом Шпенглером, Марксом и Гумилевым Западе. В пику всем мировым тенденциям – хотя нет, в русле этих самых тенденций – мы хотели быть китайцами, индийцами, персами, в крайнем случае – японцами.
Япония – страна удивительно тонкой культуры (моя мама – филолог – говорила, что только две страны могут сравниться с литературной Россией – литературная Германия и литературная Япония, потому что эти страны слишком много перенесли). Нет, я, похоже, заговорил языком третьесортных туристических путеводителей. Япония – страна самоубийц и страна одиночества. Холодная культура. Поквартальная нумерация домов. Юкио Мисима – пьеса «Патриотизм». Женская верность. Красиво! Миллионы иен. Семь миллионов иен. Это, кажется, равно 74 тысячам долларов. Плата за обучение. Я – Катана Ватару, живу в Осаке – в районе Хигашикоми. Преподаватель. Мой дед был военным летчиком во время войны. Но остался жив, не стал камикадзе. Он должен быть милитаристом и консерватором. Должен совершить сепуку под конец жизни. Население Осаки – 17 миллионов человек (вместе с агломерацией). Японское чувство замкнутого пространства. О японских субкультурах (включая анимэ) я тогда имел очень приблизительное представление. Позывные вечернего радио. Осакский замок. Это не туризм, важно родиться там, быть японцем. Нет, я не верил в переселение душ. Это было как материалистическое присутствие – занимаю определенное место во времени и пространстве. И никто (никакие боги) у меня этого не отнимут. Оглядываюсь из Японии на Россию: большая страна, тайга, война, вторая война, Толстой и Достоевский, драка советских и американских солдат у канала близ императорского дворца. Нет, не стоит оглядываться. Интересно, можно ли перевести на японский моих любимых женщин? Начиная с одиннадцатилетней Стеллы, ради которой я вышиб кизиловой палкой глаз сопернику на «дуэли», и кончая первой женой с ее прической а ля ласточкино крыло 20-х гг? В Японии история Ромео и Джульетты была бы сочтена антиобщественной – нельзя так демонстрировать свои чувства. Уже не помню, где я прочел это.
Я сам не заметил, как перепрыгнув Южную Корею, оказался в Китае. Все иначе. Беднейшая страна, постепенно движущаяся к новым горизонтам. Огромность. Тянь-ань-мынь. Конечно, в 1989 году я бы сочувствовал демонстрантам: в отличие от многих моих современников, я никогда не отрицал, что менял и меняю свои политические убеждения. Я - шанхаец. Анекдот: учитель из Пекина приступил к работе в шанхайской школе, и дежурный из класса сообщает ему (по-шанхайски): «Товарищ учитель, в классе тридцать один человек», а по-шанхайски получается: «В классе убит один человек». Как они различают иероглифы? Нет, я никогда бы не выучил столько! Фильм «Железный солдат». Бродячая коммунистическая власть. Пыльные бури на лессовых берегах. Приволье Южного Китая. Крики обезьян. Красноречивость лозунгов. Я – опять преподаватель. Так проще. Преподавательское сословие универсально – как ноосферный пояс оно окутало планету. Когда в Москве полдень, в Шанхае – 17 часов вечера. Наверное, там много частных домиков. Фильм «Инцидент с черной пушкой». Кстати, звать меня в Китае – Тхе Му Чжи – именно как Чингисхана. Лучшее железо.
Я покинул Китай почти без сожалений. Дальше шла Индия. Разумеется, я жил в Калькутте. В нашем представлении, Индия обладает неубиваемой музыкальной романтичностью. И вовсе не из-за индийских фильмов. Она действительно огромна. Цивилизация. Вся, как целая Европа. Если, определяя свое место в Болгарии, Японии или Китае, приходится соразмерять себя с историей, с хронологией событий, по которой ездишь, как курсор по логарифмической линейке, то в Индии можно просто жить – вне времени, вне истории (неужели Колумбия и Украина, Гоголь и Гарсия Маркес соединяются здесь?) Мне было не так просто узнать свое индийское имя. Калькутта – бенгальский город, но бенгальско-индуистский, а не бангладешский. Мои родители должны были бы дать мне какое-нибудь историческое имя – например в честь Неру: Джавахарлал. Фамилия соответствует. Джавахарлал Тальвар. Вот я иду по улицам Калькутты, скупаюсь на рынке, еду в автобусе, знакомлюсь с девушкой. Она – не красавица, но приятна. А в Гималаях лежат снега, и по утрам в январе даже в Дели холодно. Мои доходы значительно превышают средние по стране – это ощутимое достоинство бедных стран, там даже человек со средними доходами чувствует себя вполне состоятельным. Сельская Индия. Босые крестьянки на улицах Калькутты. Между прочим, Калькутта основана всего на 13 лет ранее Петербурга, и кое-где должна сохраняться архитектура барокко.
Впрочем, это были только пристрелки. В глубине 1999 года созрели два других местообитания. Латинская Америка – какой рожденный в СССР не влюбился в тебя? Кто не желал сражаться за свободу Кубы, не желал целовать губы мулатки в розовом платье, не желал засыпать январской ночью без снега, когда крупные звезды рассыпаны по небу, и можно дотянуться до них рукой и положить на грудь своей возлюбленной, - а то и просто жить в том измерении, в магическом реализме? Это был самый ключевой эксперимент в моих культурологическо-геополитических опытах. Я должен был проснуться в том полушарии. Но Латинская Америка большая. Это только кажется, что она – на одно лицо. Нет, это десятки стран. Отличающихся не меньше, чем Гондурас от Перу. Аргентину я отмел сразу. Несостоявшаяся великая держава южной тоски. Бразильцы обжоры, перуанцы – драчливы, мексиканцы – ксенофобы, доминикцы выплескиваются за пределы своей малой родины, питаться сухим молоком на Кубе, при всем восторге по поводу фиделизма, мне тоже не хотелось, а гирлянда островов Карибского моря перемежалась англоязычными вкраплениями (впрочем, и на Доминике можно жить – если идти вдоль берега можно за день… хотя, нет, за день нельзя пройти даже хорошим шагом 148 километров, дня за два). Коста-Рика – небольшая страна белых людей, двух океанов, кофе и каменных шаров. Маленькая страна теплых ветров, яркой зелени и цветов, где можно знать по именам жителей целой столицы. Дюжины политических партий. Гражданские войны. Я бы отаборился именно в Сан-Хосе (средняя температура января – 21 градус тепла), если бы на свете не существовало Венесуэлы.
Потрясающая страна! Не Мексика, не Аргентина, ни в коем разе не Бразилия, не Перу, не Колумбия. Венесуэла имеет свое совершенно непохожее лицо. Названная так Колумбом, немецкая колония, родина Боливара, Миранды, Паэса (похож на российских офицеров времен декабристского движения), наконец – Хуана Винсенте Гомеса, гарсиямаркесовского генерала (ведь «Осень патриарха» - это о Венесуэле). Самые красивые девушки Латинской Америки.
Разумеется, я сразу же нашел альтернативный вариант. Испания. Самая неевропейская Европа. В 1999 году те, кто не покинул Россию, не могли родиться в Европе. Испания – исключение. Ее история шла наперекор всей европейской. Испанцы делали все наоборот. Поиск аналога Петербургу привел меня в Каталонию – в Барселону. Каталонцы славятся своей расчетливостью. Богатая провинция. Отличный военно-морской музей (будете в Барселоне – обязательно посетите). Я написал новеллу о январском снегопаде. Среди пальм Барселоны – сущая фантастика (дефилирующие в 1937 году интернационалисты это оценили). Шоссе до Бадалоны засыпано снегом. Я написал также вступление в венесуэльский мир-роман – описал, как главный герой встречал свой 15-й день рождения на фоне массовых протестов и беспорядков в феврале 1989 года (действительно, это совпало по времени). Потом я прочел оба вступления своему давнему другу и однокурснику (да, тому, кто заместитель директора Военно-Морского Музея), и он заметил, что снегопадом нас не удивишь, а вот фантастический, мистическо-реалистический, гарсиямаркесовский мир Латинской Америки… И я поселился в Венесуэле, а в Испанию больше не возвращался никогда.
Так прошел 1999 год. В 2000 году я нашел себе очень аппетитную медсестру военного госпиталя (вроде бы, на пивном фестивале близ улицы Восстания). Наш роман напоминал бесконечное сидение на берегу океана, когда никуда не спешишь. Она любила узбекские черешни. Я подарил ей книжку Марио Варгаса Льосы «Рота добрых услуг» - она отнесла ее в военный госпиталь, и добрые полроты раненых в Чечне пошли на поправку. Она курила. С ней вообще можно было все.
Мои миграции по Земному Шару продолжались. После отличного романа «Февральский день рождения» (один из московских читателей в Сети сравнил меня с Отеро да Силвой, а когда я обзавелся интернет-почтовым ящиком, я познакомился – единственный раз в жизни – со своей колумбийской коллегой: мы общались на языке Сервантеса – действительно очень легкий язык) меня потянуло в Бразилию. Почти великая страна. Где-то в глуши эстаду Мату-Гросу затерялась фазенда моего деда (кстати, колумбийке я так и представился – «потомок миноро латифундико», долго было объяснять все наши революции). Бедность лучше выглядит в бедных странах, чем в богатых. В США бедняк позорен, в Бразилии – колоритен. Будучи кариокой (жителем Рио-де-Жанейро), я должен часами бродить по улицам, обедать в дешевеньких кафе, знакомиться с девушками на пляже, а оттенок моей кожи – красновато-бронзовый. И опять лето – почти вечное лето. Бразильцы – тоже вне истории, но по иному, чем испаноамериканцы. Валдомиро Гимараэнш у Амаду был игроком, но почувствуйте разницу с героем Достоевского! Бразильцы терпимы. Нетерпимость – несчастье.
Так прошел 2000 год. Ничего интересного. В мае 2001 я познакомился с 15-летней девочкой (тогда это еще укладывалось в рамки законодательства). Она жила в центре города: окна на Аничков мост. Я хочу признаться: это мы стали иллюстрацией к бегбедеровскому роману, когда таскались белой ночью по городу – я сводил девочку (в первый раз в ее жизни) в ресторанчик и угостил итальянским вином. Она не курила. Когда мы сидели на скамейке у Казанского собора, нас хотел сфотографировать какой-то парень, но я закрыл нас ладонью. О чем мы говорили? Не помню. Точно не о Платоне. Это новое поколение мне нравилось гораздо больше моих ровесниц, и через месяц я был знаком уже с другой 15-летней девочкой, которая была потрясена, когда я позвонил ей в первый же день знакомства вечером – пожелать спокойной ночи. И даже была согласна потерять невинность, но в последний момент ее что-то остановило. Я не настаивал.
Все эти фата-морганы расстроили меня, и на третий день после атак арабских террористов на американские небоскребы я нашел симпатичную москвичку в нашей Публичной Библиотеке, куда она пришла с целью посмотреть литературу по японской кухне (она была на четыре года старше меня и вдобавок – менеджером японского ресторана; сети подобных ресторанов еще только зарождались у нас). Через неделю (это был «испытательный срок», который пролетел, как один миг) я переселился в ее съемную квартирку на Детской улице Васильевского острова. Для того чтобы чувствовать себя если не мачо, то уж точно мужчиной, я платил за съем. Она оказалась матерой домоседкой, совершенно ненасытной в постели (в чем я ее все же превосходил), читательницей Дрюона и Акунина. Мы были удивительно самодостаточны – нам никто не был нужен. Ее бывший муж – экскурсовод в Алмазном Фонде под предлогом того, что она, уезжая из столицы, оставила на него своего серого полосатого кота, регулярно звонил ей и, надо сказать, немного отравлял атмосферу нашей ячейки пространства. Мы могли проваляться в постели сутки, а то и двое суток. Казалось бы, чего еще желать? Но я хорошо осознавал временный характер нашей связи (и она тоже). Она была до неотличимости похожа на американскую кинозвезду Рэкуэл Уэлч (с тех пор всякий раз, когда я смотрел фильм «Миллион лет до нашей эры», мне было приятно видеть почти ее на фоне калифорнийских пустынь).
Успехи в личной жизни проложили мне путь обратно в Европу, и если 1999-2000 годы я безвылазно провел в Венесуэле, то в 2001 я вошел в Европу через немецкую дверь. Не то, чтобы немцы были такими уж атипичными европейцами, но странная судьба Германии в ХХ веке выделяет их – стоящих на грани двух миров – востока и запада, нет, не мира, но Европы (и этого вполне достаточно). В 2001 году я мог прибавить, что советские и немецкие ветераны – как то ни странно – относились к друг другу иначе, чем к американским, да и вообще – это Сталин сохранил Германию на карте («гитлеры приходят и уходят, а немецкий…») Постсоветский человек ненавидит Великобританию, свысока смотрит на французиков, но никогда не скажет слова дурного о немцах. Для него было бы гораздо лучше, чтобы немцы вообще не совались восточнее Бреста, а там – на Западе – пусть, что хотят, то и творят. Немец должен быть порядочным занудой, и я честно решил играть эту роль. Родился в Восточном Берлине 7 февраля 1974 года. Что произошло еще? Гренада получила независимость, Великобритания готовится к парламентским выборам, японцы в очередной раз потребовали от СССР возвращения им северных территорий, в СССР Орденом Ленина наградили Академию Наук в связи с ее 250-летием. Ничего существенного. А у нас в Германской Демократической Республике Председатель Государственного Совета Вилли Штоф, глава СЕПГ – Эрих Хонеккер, и принят Закон о молодежи. И родился я – Вальдемар Штааль. Вместе с собой во всех своих перерождениях полагается таскать кучу родственников и друзей (и даже любимых девушек). А раз так, то мой дед воевал с 1941 года на восточном фронте. Летчик «мессершмитта». Неоднократно ранен, один раз при неудачной посадке вылетели почти все зубы. Но он – выходец из старинного дворянского рода – выжил и в один день с британской королевской четой сочетался браком с красивой крестьянской девушкой из Тюрингии. Мама – преподаватель немецкого, папа – инженер-строитель (работал в Чили при Альенде). Я должен был родиться в Сант-Яго, но Пиночет.., 11 сентября. Вот так и жил в стране, где строили правильный социализм, правильно подметали улицы и правильно готовили сосиски с капустой – в этом правильном мире, где, наверное, и мог бы, единственно где, жить русский человек (но шутка-то вся в том, что я – не русский). Я – берлинский гимназист, я – читаю Гете (в оригинале), я смотрю фильм с Карелом Готом, я подсматриваю за своей девушкой, когда она переодевается в кабинке на пляже. А потом быстро и неожиданно наступает Vereinigung – ноябрь 1989, и я перемещаюсь из ГДР в ФРГ, не покидая своего жилища. Впоследствии Вальдемар Штааль пригодился мне в романе «НЕМЕЦКАЯ АВТОБИОГРАФИЯ».
Я не выдержал Германии. Говорят, что в Австрии лучше. Австрия – это немецкий порядок, компенсированный французским шармом и почти славянской колоритностью. Но раз уж искать себе пристанище по себе, то в Европе – это Италия. Страна Юга на Севере. Кавказоиды, давшие Европе цивилизацию. Список проигранных войн: 1866, 1896, 1940, 1943. С XVI века через Италию прошли: немцы, испанцы, французы, вся австрийская сборная, русские, американцы. Ораторы. Если в трактире простой подмастерье говорит девушке-официантке, что без нее для него померкнет Солнце, он всего лишь соблюдает правило обычной вежливости. Неореализм – как средство выжить.
А вот, между прочим, в кубриковской (очень неудачной) экранизации «Лолиты» Гарольд Гейз – православный обрусевший немец – эмигрант первой волны (и чем-то смахивает на Евстигнеева). Я бы охотно написал его биографию. Гарольд Францевич Хаазе (именно так транскрибировалась его фамилия на русском). Родился в Петербурге (нет, лучше в Риге) в 1892 году. Закончил в 1909 году гимназию. Историк, учился на филологическом факультете петербургского университета. Потом война. Горы. Карпаты. Снег. Заснеженные склоны. Ухают далекие артиллерийские залпы. Мы живем в окопах. Январь 1915 года. Ранение. Эмиграция – не все ли равно как? – по льду в Финляндию, польские пущи или крымская эвакуация. Скитания 1920-х по всей Европе – от гнилого Константинополя до погрязшего в нуаре Парижа. Америка… Он тоже знал толк в девчонках лет на двадцать помладше себя.
Как этруск в фильме Феллини трубой сзываю народы:
АМЕРИКАНЦЫ: сентиментальны; суровы; консервативны; индивидуалисты; склонны к нуклеарной семье и саморекламе; демонстративно патриотичны; наглы и развязны; не интересуются происходящим за пределами страны; доверчивы.
АМХАРА: часты ранние браки и разводы; велика социальная роль деревенских проституток.
АНГЛИЧАНЕ: застенчивы; склонны к сутяжничеству и компромиссам; ценят традиции; берегут старые вещи; неласковы в семье; трудолюбивы; аскетичны; привержены спорту; характерны семейная замкнутость и мода на клубы; ироничны.
АРМЯНЕ: считают себя избранной нацией; гостеприимны; характерна четкая половозрастная регламентация обязанностей.
АФГАНЦЫ: горды; свободолюбивы.
БАСКИ: неприветливы.
БЕЛОРУССЫ: скрытны, заторможены.
БРАЗИЛЬЦЫ: терпимы; склонны к эксгибиционизму; жизнерадостны; оптимисты; музыкальны.
ВЕНГРЫ: остро чувствуют своё одиночество в Европе; любят готовить.
ВЕНЕСУЭЛЬЦЫ: импульсивны; холерики.
ГОЛЛАНДЦЫ: предприимчивы; аскетичны; трудолюбивы; экономны.
ГРЕКИ: предприимчивы; добиваются своего «не мытьём, так катаньем»; дружелюбны.
ГРУЗИНЫ: считают себя избранной нацией; гостеприимны; обидчивы; амбициозны.
ЕВРЕИ: считают себя избранной нацией; изворотливы; легко ассимилируются другими народами и воспринимают их обычаи и мироощущение; характерна любовь к детям.
ЕГИПТЯНЕ: скептики; мстительны; жизнерадостны; склонны к добродушному юмору; по природе ораторы; не склонны беспокоиться о завтрашнем дне; пассивны; не любят выделять кого-либо из общности.
ИНДИЙЦЫ: избегают жаловаться на жизнь; оптимисты; не любят круглых чисел; характерна традиция многодетной семьи и детские браки, которые устраивают родители; общительны; считают себя избранным народом; неприхотливы; духовны; женщина подчинена мужчине; характерны острые блюда; не склонны к пьянству.
ИРАКЦЫ: характерно высокое положение женщины.
ИРАНЦЫ: полны мистицизма.
ИРЛАНДЦЫ: считают себя избранным народом; склонны к подавлению сексуальности и пьянству; ленивы; религиозны.
ИСПАНЦЫ: характерно глубокое чувство собственного достоинства; хвастливы; вспыльчивы; злоязычны; чистоплотны; любят детей; не характерны семейные склоки; азартны; склонны к пустопорожней болтовне.
ИТАЛЬЯНЦЫ: импульсивны; холерики; склонны к нарушению всяческих правил; красноречивы.
КАТАЛОНЦЫ: расчетливы; предприимчивы.
КИТАЙЦЫ: трудолюбивы; дисциплинированы; неприхотливы; считают себя избранной нацией.
КОЛУМБИЙЦЫ: меланхолики.
КОРЕЙЦЫ: считают себя избранной нацией; развиты коллективизм и доносительство.
ЛИВАНЦЫ: индивидуалисты.
МЕКСИКАНЦЫ: недолюбливают иностранцев.
МОНГОЛЫ: характерна любовь к детям, в т. ч. добрачным.
НЕМЦЫ: интеллектуалы; тяжеловесны в эмоциональной сфере; чистоплотны; аккуратны; трудолюбивы; склонны к показной грубости; экономны.
ПЕРУАНЦЫ: воинственны; чопорны.
ПОЛЯКИ: гонористы; патриотичны; романтичны; религиозны; характерна примитивная кухня; домоседы.
ПОРТУГАЛЬЦЫ: меланхолики.
РУССКИЕ: слабо выражены чувство национальной самоидентификации и способность к самоуправлению; характерна “широта души” и повышенная серьезность; грубы в семейных отношениях; увлекаются иными культурными традициями.
СЕРБЫ: импульсивны, демонстративно эмоциональны, болтливы; характерен оптимизм и отсутствует способность к саморекламе.
СИАМЦЫ: приветливы; улыбчивы.
СИРИЙЦЫ: неразговорчивы.
ТАТАРЫ: независимы, вспыльчивы, обидчивы, семейственно ориентированы.
ТУРКИ: преклоняются перед начальством; гостеприимны; характерно приниженное положение женщины.
ТУРКМЕНЫ: не любят “выметать сор из дому”.
УЗБЕКИ: подвержены влиянию общественного мнения; характерно бесправие женщин и широкое родственное чувство.
УКРАИНЦЫ: неторопливы; характерен добродушный юмор и напряженная тревожность; предусмотрительны; сангвиники; ласковы в семье; тяготеют к коллекционерству.
ФИЛИППИНЦЫ: любвеобильны.
ФРАНЦУЗЫ: скаредны; нечистоплотны; самоуверенны; стремятся обмануть власть и насмеяться над ней; в литературе преобладает наблюдательность; ценят остроумие; фамильярдны; легкомысленны.
ЦЫГАНЕ: считают себя избранным народом; характерна взаимопомощь в рамках всей нации.
ЧЕХИ: себе на уме; неторопливы; очень неплохая кухня.
ЧЕЧЕНЦЫ: не склонны подчиняться своим соплеменникам.
ШВЕДЫ: домоседы.
ЯПОНЦЫ: церемонны; вежливы; несуетливы; женщины стремятся к семейной жизни; обладают тонким чувством природы; сохраняют традиции; дисциплинированы.
В конце концов, можно ведь родиться и где-нибудь в глуши Кот-д’Ивуара. А что в это невероятного? В бедных странах образованный человек может неплохо устроиться. Рубка деревьев на побережье. Небоскребы Абиджана. Бритые черепа ивуарского спецназа. Гражданская война.
А что Россия? Мы со второй женой – на заснеженном Невском. Сияющие универмаги зовут дикими ценами. Я сам – в компьютерном магазине: изящный ноутбук в форме чемоданчика за 50000 рублей. Я никогда не смогу себе позволить такой! Зато сижу в полумраке утреннего интернет-кафе – там, где авиакассы на Канале Грибоедова. Испанские партии на выборах 2000 года. Дерьмовый миллениум! Почему я живу именно здесь, а не в Италии-Японии-Коста-Рике? Коста-Рика – Богатый Берег. А ведь есть и маленькие островки Карибского моря. Доминика – франкоязычные подданные британской короны. Всю страну можно объехать за… час на машине. 70 тысяч жителей. Можно всех знать по именам, ну ладно, не по именам, но в лицо-то… У меня хорошая зрительная память. ВВП на д/н – 4000 долларов – кстати, в полтора раза меньше, чем в России.
А другие зачарованные острова? Есть, например, Новая Каледония – большой остров 394 километров в длину (такой и не объедешь за день). Много переселенцев из Французского Алжира в 1960-х. Колонизаторы. Я рождаюсь в семье одного из них. Но я – веселый интернационалист, и приезжаю к своей любимой девушке из племени канаков. Правда, я не уверен, что это понравится ее родителям. Все против нас. Любовь под араукариями. И опять лето, тепло Южного полушария (когда-то в детстве я мечтал о жизни на необитаемом острове под пальмами и объективами Сенкевича). Нет, если существует переселение душ, и новые рождения, я никогда больше не появлюсь на свет севернее 40-й параллели. Судя по тому, что сейчас наибольший уровень рождаемости – в жарких странах, мои вкусы совпадают со вкусами других «переселенцев».
География – антипатриотическая наука.
Кстати, Путин мне сразу как-то не понравился. Его оборотик «мочить в сортире» вызвал отвращение. Но я выдал ему мандат. На два срока – до 2008 года. Не более. Больше в его услугах не нуждаюсь. На что он нам?
Бразилия-на-Неве: мы со второй женой заглядываем в магазинчик обуви из южного полушария. Ратушеобразное здание на Петроградской стороне напоминает Геную и антиглобалистов. Начало лета, и я иронизирую над 50-60-70-%-ными скидками – А слабо сделать 100-%-ную скидку? Сразу склады опустеют, одни доходы! Впрочем, на свете есть то, что и даром не нужно. Финляндия. Меня никогда не тянуло туда. Даже даром. Финляндия представлялась мне страной одной сплошной скуки, страной, где юг на нашем севере. Ужас! Хоть один человек из России не собирается в Финляндию – заметное утешение для финнов.
Расставание со второй женой произошло как-то незаметно. Она вернулась в Москву – эксперимент с филиалом московской сети японских ресторанов провалился. Наш эксперимент – тоже. Жизнь расслаивалась на отдельные дни, и если я однажды пожелал быть поляком, то это желание затерялось где-то в первых днях июля 2002 года. Из всех фантазий эта была наиболее близка к реальности: мой дед вполне мог перевестись в войско Польско в 1944 году. Польша 1990-х… Страна бандитов и авантажных девушек в ажурных чулках. Убогая национальная кухня и высокое чувство собственного достоинства. Я опять просачиваюсь сквозь кризисы и шоковые терапии преподавателем польской истории. Як феникс з пепелу… Качели: левые – правые. Я качаюсь на них, голосуя то за одних, то за других, и каждый раз мой голос приносит победу победившим. Тадеуш Мазовецкий – Ян Кшиштоф Белецкий – Ян Ольшевский – Вальдемар Павляк – Ханна Сухоцка – снова Вальдемар Павляк (поэма!)
А ведь я могу прикинуться турком. Волкан Байкал (надо же! имя и фамилия нашлись!) Стамбул – несостоявшийся Петербург. Турецкая литература – почти совершенство.
Египетский нильский мегаполис 30000 квадратных километров сплошной застройки. Да, я – араб. Вахид. Моя родина - Искэндерун (кто не знает, это Александрия Египетская). Мусульмане более смертны, чем люди иных цивилизаций, но это их, похоже, не смущает. Зачем бороться за продление жизни в исламских странах? Зачем это им? Нам? Тот же мой друг (из Военно-Морского Музея) любезно напомнил об обычае мусульманского обрезания. Нет, пусть уж они сами – без меня – существуют. Каково жить в стране площадью в десятки или сотни тысяч квадратных километров? Чем гордиться? Одним часовым поясом? Тем, что независимость вырвали зубами из пасти какой-нибудь Грейт Британн при жизни наших дедов? А ведь живут люди…
Нет, мне нужна большая страна. Вот, хотя бы США. Ну и что, что они – империалисты и вообще вынырнули из пучины морской, чтобы вредить русским. Ну и что, что они глупы и наивны. Ничего, что всего лишь недавно американская глубинка была бедна и нетерпима, как Пакистан. Даже можно списать их ужасный английский язык, на котором я бы не смог выразить и половины своих мыслей (Набоков жаловался на то же самое). Зато огромная страна, небоскребы и водопады, бесконечные шоссе и необъятные автомобили. Террористическая атака 11 сентября равновелика репрессиям 1937 в РККА, ведь погибли тысячи талантливых менеджеров (мы действительно так считали). Опять я стандартно рождался в американской глубинке – в семье инженера-строителя и учительницы (английского языка!), опять социологом покорял, походя, столицу мира (Нью-Йорк должен быть городом-побратимом Петербурга). С целью лучшего изучения Америки я составил полный список девушек, которых сумел соблазнить между 1990 и 2001 годами (в общей сложности 40), и все они были американками (тринадцать – даже афроамериканками). Еще меня заинтересовали мои американские доходы, и «Год неспокойного солнца» за авторством Генриха Боровика.
В августе 2002 года я выиграл в лотерею 25000 рублей. Купил свой первый компьютер. Начиналась новая эра.