На море
Никогда не был на море. Живу в Воронеже, работаю в «Евросети», женился два года назад. Здесь у меня родился сын Лешка.
Вчера пришел с работы и сказал жене Наде:
— Все хватит, завтра едем в Армению, — и подбросил сына к потолку. Он засмеялся, белые нежные кудряшки рассыпались по розовому лбу.
— Я взял отпуск на работе, никогда не был в отпуске, — говорю.
— Так денег нет.
— А мы автостопом.
— Сумасшедший. А почему в Армению?
— Там море, мне охранник на работе сказал.
Утром вышли на трассу. Едет фура. Тормознули. Спрашиваю:
— В Армению едешь?
— На юг, — отвечает шофер, улыбается, как кот, — в Ростов на Дону, садись.
— А там до Армении далеко?
— Доедешь.
В Ростове на Дону поели в Макдональдсе, я купил сыну ванильный коктейль, а себе взял чизбургер. Надя от еды отказалась, попила кофе, доела взятые из дома бутерброды.
Следующая фура шла во Владикавказ, мы радостно глазели по сторонам, Лешка спал у меня на коленках, водитель-осетин задорно и весело пел песни на непонятном горском языке, потом сказал, что у него брат женат на армянке, они как раз едут в Ереван в среду и могут нас по пути захватить.
Во Владикавказе нас пригласили в дом, мы переночевали, а поутру выехали на «Жигулях» в Ереван, нас даже на таможне не обыскивали.
Приехали в Армению, стоим на площади «Свободы» осматриваемся, ищем море, не видим и не слышим. Обратились к подросткам, а они русский не понимают. Зашли в подуктовый, там продавщица сидит за шестьдесят, говорит с акцентом по-русски
— В Армении моря нет.
— Как нет?
— Море в Грузии, в Батуми.
Надя спрашивает:
— Как такое может быть, в Советском Союзе море везде было.
— Не знаю, Надя, — отвечаю и Лешу прижимаю покрепче к груди, а он плачет и сосет армянский лаваш.
Прошли по «Главному проспекту», купили Леше шарик с гелием. Я сына на плечи посадил, а он шарик упустил. Смотрим с Надей в небо, как шарик улетает, а Лешка плачет.
Спросили у продавца мороженого, где Батуми, он махнул рукой налево. Стали ловить фуры.
Нам очень надо на море.
Амра
Море занимало полнеба. Трасса шла вдоль берега, с другой стороны нависала гора, и города не было видно. Он расположился между отвесной, заросшей зеленью стеной и пляжем, и казалось, что на таком пятачке ничего кроме асфальта возникнуть не может, но это был узкий расплющенный заброшенный город, который Андрей с Лизой сначала чуть не проехали.
— Дикий, дикий народ, — повторяла грузинка, придерживая дверь маршрутки. У грузинки в войну местные забрали полдома и убили брата. Она махнула рукой в сторону моря и частного сектора и побрела к рынку мимо заколоченного супермаркета «Континент».
Прожорливое солнце, совсем не крымское, больно царапало шею и плечи. Из-за глухих заборов, увитых субтропической растительностью раздавался собачий лай. Ухоженные домики перемежались брошенными участками и кирпичными скелетами покинутых жилищ.
— Сигареты кончились, — Андрей с надеждой порылся в туристическом рюкзаке, но ничего не нашел.
Лиза остановилась возле надписи «Сдается жилье» и постучала в зеленую кованую калитку. Никто не ответил, но когда они вошли в буйно засаженный цветами двор, из неприметной будки к ним выкатился лохматый молчаливый пес, и только тяжелая звенящая цепь не позволила ему впиться им в ноги.
Откуда-то сверху раздалось гортанное уханье, и псина, завиляв хвостом, но ворча и недовольно поскуливая, отступила в сторону, освобождая дорогу. Андрей и Лиза подняли головы и увидели на веранде второго этажа полную женщину.
— Что надо?
Женщина говорила с заметным акцентом, за ее плечами были видны два широкоплечих молодых человека, которые подошли, чтобы поддержать женщину. Наверное, здесь любой разговор лучше начинать, имея за спиной молчаливую поддержку.
- Нам бы на два дня, - Андрею было неудобно смотреть вверх, он опустил глаза к земле, залитой бетоном, и это было неправильно, так как хозяевам стало казаться, что гости ненадежны. Но, в то же время, откуда здесь взяться надежным гостям, ездят нищеброды. Вот если заваруха в Крыму надолго, то большинство поедет к ним.
- Мы на неделю пускаем.
- Может, продлим на три дня, - вставила Лиза и зачем-то потянулась ладонью к собаке, но быстро одернула руку, услышав глухой рык пса.
Женщина сгорбилась в нерешительности. Было начало сезона. Пансионаты и пляжи стояли полупустые. Одинокие и никому не нужные туристы грустно бродили по выпуклой гальке и с неохотой входили в прозрачную бирюзовую прохладную воду.
- Полторы тыщи в день.
— Чего, — удивился Андрей и стал снова искать сигареты, но их нигде не было.
— За двоих, — немного подумав, добавила абхазка, у ее сыновей (наверное, сыновей) вытянулись лица, но прилюдно перечить старшей они не решились.
Андрей рассчитался, и они с Лизой поднялись по винтовой лестнице.
Номер был небольшой, но в нем было все. Шкаф, узкая двуспальная кровать, одна прикроватная тумбочка, кондиционер (он в мае не нужен), маленький квадратный телевизор, туалет, душ. Даже полотенца и одноразовые тапочки.
В открытое, затянутое сеткой окно Андрей на противоположной стороне улицы рассмотрел табачную лавку. Лиза надела купальник, и они пошли к морю по убитой дороге, вдоль которой росли платаны и эвкалипты. Попалась бамбуковая роща, обнесенная полиэтиленовой красной ленточкой, на одном деревце красовалась вырезанная ножом надпись «Петюня+Витюня Руза 2011».
До моря оставалось сто метров, когда дорогу преградил крепкий седой старик в парусиновых брюках и белой рубашке в темно-зеленую клетку. Он что-то спрашивал требовательно и настойчиво.
— Иди, иди, — сказал Андрей и слегка оттолкнул старика.
— Бараны, — прошамкал старик и махнул на них рукой.
— Похоже на пляж по билетам, — Лиза кивнула на желтую будочку, в которой сидела опрятная абхазка в черном платье и черной налобной повязке.
— Охренеть, — Андрей схватил Лизу за руку, и пока старик отвернулся и пытался позвать еще кого-то, они прибавили шагу и уже через десять метров, где-то на горизонте возникла синяя безбрежная полоска, и запах гниющих водорослей и сладковатого йода ворвался в ноздри.
— Море, море, — засмеялась Лиза и, бросив руку Андрея, сняла сланцы и босиком побежала к пляжу.
Они искупались, входить приходилось по гальке, но камешки были крупные, поэтому боль была терпима, а Андрей так вообще не снимал резиновые вьетнамки.
Поели хачипури в прибрежном полуресторане, заказали аджапсандал.
— Смотри, шашлык из свинины, — ткнула в меню Лиза, — а баранины нет.
Вдалеке у края изогнутой как рог буйвола бухты торчал отель «Абхазия», и разглядывая его высотную стать, Андрей чувствовал, как с трудом справляется с накатывающим раздражением, которое душило и гнало его куда-то вперед, и только подойдя к отелю на небольшое расстояние, он понял, что гостиница – это просто пустой мрачный бетонный каркас, на который накинута легкая, зыбкая, ткань с нарисованными окнами. Так в стыдливой и угрюмой Москве в центре укрывают разрушенные и забытые памятники архитектуры в надежде, что когда-то кто-то приведет их в порядок.
Лиза постоянно прыгала рядом, щелкала дорогущим тяжеленным фотоаппаратом, носилась, как болонка и, высунув наружу розовый шершавый язык, причитала:
— Красота, красота.
И вправду. По ровной сиреневой глади мигающих волн всплывали эмалированные барашки. Белоголовые красавцы катера и желтобокие бананы геометрически выверено носились по водному блюду. Казалось, что сейчас откуда-то сверху опустится божественная улыбка и проглотит все это пространство, как кусок сладкого и приторного пирога. Солнце-вишенка жгло немилосердно, и Андрей почувствовал, что ему надо выпить. Благо на каждом шагу стояли палатки, торгующие разливным домашним вином, да и просто на ящиках у дороги сидели пожилые измученные абхазки и предлагали терпкую саднящую пурпурную влагу.
Вино бодрило, но не пьянило, Лиза тоже немного попробовала. Побродив еще час по побережью, они пошли в номер.
В номере на кровати, на покрывале сидела хозяйка, наверное, у нее был второй ключ. Она перебирала в красных широких руках со вздувшимися венами косынку, потом посмотрела на Андрея и Лизу и сказала:
— Приезжали на джипе, хотели на десять дней, а у меня все занято, — хозяйка подняла коричневые глаза от пола и перевела взгляд на магнолию, вросшую в сухую хрупкую почву за окном.
— Но мы честные люди. Я вас выселять не стану, — она встала с кровати, отряхнула широкую темную юбку и не спеша пошла к двери. В проеме остановилась, обернулась и произнесла:
— Меня зовут Амра.
Когда хозяйка ушла, Лиза предложила:
— Может на экскурсию.
Микроавтобусы уходили в центр прямо от рынка. Вальяжные полицейские с калашами на плечах, сняв фуражки, пили разливное сухумское пиво, расположившись у плетеных столиков возле ларька. Стайки подростков сидели под кипарисами на корточках, размахивали руками, что-то бурно обсуждая на местном наречии, иногда переходя на русский.
Андрею и Лизе повезло, группа отъезжала прямо сейчас. Лизе все было в диковинку, и она, не отрываясь от окна, что-то увлеченно спрашивала у экскурсовода, молодого парня, закончившего Московский университет и теперь подрабатывающего в сезон.
Экскурсовод любил Абхазию, а Андрей Абхазию не любил. Эта нелюбовь мучила его всю дорогу, все остановки. Даже кода они вышли на пирсе, где прожженные, веселые рыбаки ловили на самодуры прожорливую ставриду, величиной с указательный палец, и ему показалось, что это тяжелое чувство отступает перед торжественными, радостными красотами природы, он все равно не мог избавиться от чудовищного напряжения, мучившего его сутра.
— Когда грузинский десант в 1992 году высадился на побережье, то если бы не русские казаки, — Андрей слышал только обрывки фраз, слова пролетали мимо его слуха, как ненадежные почтальоны. Он зачем-то на спинке переднего пыльного сиденья написал пальцем «Свобода», а потом стер рукой. Серый налет въелся в ладонь. На остановке он подошел к морю и опустил руки в волну. Соленая зыбкая жидкость смыла липкую грязь, и Андрей почувствовал себя лучше.
Когда они вернулись, уже стемнело. По пустому дворику бродила русская женщина – кастелянша, перебирая постельное белье и выгребая грязную посуду со столов, приговаривая: «Ножки мои, ноженьки». Лиза устала и пошла спать. Андрей сел покурить напротив собачьей будки. Пес признал в нем своего и молча следил за огоньком.
— Родного отца убили, — сказала кастелянша, показывая на хозяйское окно, в котором спали сыновья.
— За что? Кто?
— С войны пришли и убили.
— И что даже дело не завели?
— Нет тела, нет дела. Сожгли и прах в бетонные дорожки закатали.
«Сумасшедшая», — подумал Андрей, вышел за калитку и пошел в ближайший магазинчик за вином. Купив марочного «Лыхны», он протолкнул ключом пробку внутрь и выпил бутылку с горла, стараясь по московской привычке не попасться на глаза полиции.
Утром Лиза долго нежилась в постели, а Андрей с болью в голове собирал рюкзак. Решили днем ехать в Новый Афон, походить по монастырям, не то чтобы помолиться, но походить. Странно приехать в Абхазию и не посетить Новый Афон.
Увидев собравшихся, не продливших жилье постояльцев, Амра тяжело вздохнула, но ничего не сказала, только зашла на летнюю кухню и вынесла им в дорогу свежий пахучий чурек и пол-литровую пластиковую бутылку прозрачной как горный ручей чачи. Чувство досады не покидало Андрея.
Под Новый год Андрей и Лиза наряжали елку. Елка оказалась небольшая, но пахучая. Мятная, медовая смола сочилась из ветвей, как молодое вино. За окном шел белый, предательский, безнадежный снег, и идти ему было еще четыре месяца. Когда Андрей смотрел в окно, ему казалось, что там море. Яркое, сиреневое, ласковое. И чайки. И блики. И теплоходы.