Зеленели травы, распускались жёлтые одуванчики, благоухали цветущие ландыши, отцветала мать-и-мачеха.
Тем временем, Годолюб с Непослушником приблизились, по густой траве, к покосившейся ограде Погоста и заметили грустного пожилого человечка с лопатой, устало притулившегося на ветхой скамеечке напротив могильного холмика; вид человечка был полон какой-то безнадёжной задумчивости.
И Годолюб с Непослушником не могли не подойти к нему.
«Бог в помощь!», – негромко приветствовал Годолюб грустного человечка.
«И вам Бог в помощь», – ответствовал тот и посмотрел на подошедших весьма умными глазами.
Одежда его, впрочем, выглядела такой, будто её кто-то уже многократно носил и потом выбрасывал, и более чем скромной.
Годолюб и Непослушник представились человечку с лопатой.
«А я – Учитель, – представился, в ответ, и он, – Василий Васильевич».
«У вас, позвольте узнать, случилось большое горе?» – спросил, очень деликатно,его Лесовод.
«У нас у всех случилось большое горе, – ответил назвавшийся Учителем; и добавил: – Только люди, к сожалению, этого не понимают; а когда поймут, если, вообще,успеют понять – будет уже поздно…».
«Ладно,извините, – глубоко вздохнув, встал он и отряхнулся от земли, – мне пора работать: т.е. – заниматься бестолковой ерундой».
Эти слова удивили Годолюба.
«Извините, – вновь деликатно спросил он, – человек, когда трудится, делает, ведь, обычно, что-то осмысленное и полезное».
«А я вот занимаюсь бестолковой ерундой!», – ещё глубже и грустнее вздохнул Василий Васильевич, и, надев очки,сел за обшарпанный столик, томившийся тут же, под покровом Погоста, и стал печально писать какие-то бумаги, коих тут, на столе, валялся сущий ворох, а ещё больший ворох – хоронился под столом: кипами и стопками.
«Извините, – опять же поинтересовался Годолюб,–вы ведь вроде как изволили назваться «Учителем»; а «Учитель», как водится, должен учить людей и, вообще, детей, а вы, вот, чем-то вроде как чем-то совсем другим занимаетесь?»
«Вы совершенно правы, – проговорил, повернувшись к Годолюбу и Непослушнику назвавшийся Учителем и посмотрел на них поверх очков очень грустными глазами. – Но с недавних пор я детей больше не учу, а только пишу вот эти все отчёты о том, как я их учу, а также все вот эти, – указал он на ворохи бумаг вокруг, – учебные планы, рабочие программы и прочую макулатуру во всём её множестве, как я, якобы, собираюсь их учить. А детей теперь вроде как учит говорящая голова с экрана особой Зомбокоробки».
«А зачем вы всю эту бестолковую ерунду делаете? – искренне удивился Годолюб, – это же бред».
«Разумеется, бред, – грустно ответил Учитель. – Но вы, наверное, не знаете, чужеземцы, что с недавних пор в наших краях воцарилась ужасная Образина и заставила всех учителей заниматься вот такой бестолковой ерундой, ибо в противном случае, – в случае отказа заниматься этой бестолковой ерундой и попыток, действительно, учить детей, – учителей выбрасывали на улицу. И меня, наверное, тоже скоро выбросят на улицу, потому что я больше не могу заниматься этой бестолковой ерундой…».
«Вот, – продолжил Учитель, указав на 2 могильных камня, лежащих рядом, – это два моих лучших друга-учителя были, они не пожелали заниматься бестолковой ерундой и пытались защитить и учить детей, и потому их выкинули на улицу, и они не смогли этого пережить и умерли…».
«И детей стало больше некому учить и защитить,–проглотив грусть, проговорил, далее, Учитель Василий Васильевич, – потому что и мне, по-видимому, уже недолго осталось. – И ещё раз сглотнув и вздохнув, он продолжил: – Детей теперь всех гребут под одну гребёнку, сиречь делают из них бестолковых болванчиков-исполнителей, болванчиков-потребителей, пригодных на потребу Великим Жрецам. Каждый ребёнок тут, по произволу служек Ужасной Образины, – которая сама находится в услужении у Великих Жрецов Мамоны, – определяется, с ранних лет, кто в каменотёсы, кто в разносчики пищи, кто в счетоводы, и никуда с этого предопределённого им поприща им уже не свернуть; а если, вдруг, эти Великие Жрецы перестанут нуждаться в каменотёсах, например, то тогда этого выученного на каменотёса их слугу, переделают, положим, в продавца тряпок; а если исчезнет нужда в продавцах тряпок, то переделают в тупого стражника, а то и вовсе в расход отправят, на утилизацию, уколов ядовитым зельем. Чёрт бы их драл!». – В сердцах выразился Учитель, по-видимому, о Великих Жрецах, об Образине и об их подлых служках.
«Ловко и хитро придумано», – возмущённо усмехнулся Лесовод.
Он хотел было продолжить интересный разговор, однако завидел двух лоснящихся жиром персонажей, направляющихся с пригорка к ним: один из них был потолще и лысый, а другой повыше и с бородой, – и у них обоих на их одеждах красовался знак «О», – что, судя по всему, и означало: «Образина», – т.е. это были служки этой самой Ужасной Образины.
«А ну подавай сюда свою «гребёнку» и все свои Отчёты!» –нагловато заявили они, подойдя, Учителю, потрясывая своими животиками, со знаком «О» поверх них.
Взор подошедших был довольно пустоват, как он бывает пустоват у тех людишек, кто никогда ничего не думает, а только действует по глупым инструкциям и указаниям начальства.
«Гребёнкой» тут, как оказалось, назывался ряд вопросов, на которые должны были ответить ученики, в соответствии с коими, ответами на вопросы, этих учеников и определяли: кого в каменотёсы, кого в разносчики пищи, а кого в тупые стражники.
Учитель обречённо протянул лоснящимся служкам Образины требуемые бумажки.
«У… – протянули служки Образины, в один голос, – у… Твои Отчёты никуда не годятся, они оформлены совсем неправильно, не по форме и не по новым стандартам. И потому мы закрываем твоё дурацкое Училище. А сам ты можешь валить на все четыре стороны».
И грустный Учитель, заслышав это, побрёл восвояси, в глубину Погоста, по-видимому, чтобы умереть там от разрыва сердца, тихо и незаметно...
Но тут, вдруг, стал танцевать Непослушник!
И танец его был столь ярок и заразителен, что даже довольно пухлые служки Образины не смогли устоять перед ним и принялись пританцовывать, всё быстрее и быстрее; однако поскольку, по-видимому, они никогда не умели толком танцевать, то танец сей их выходил весьма кособок, коряв и нелеп, – и более того, от танца этого они впадали в полное состояние прострации, двигаясь уже, как лунатики и, подобно сомнамбулам, вот уж покачивались на ветру танца Непослушника, колышась своими одутловатыми телесами. – И с ними теперь, значит, можно было делать всё, что угодно…
Но прежде сделать с ним то, что нужно, Лесовод спросил их, колышущихся:
«А вот если бы я предложил вам мзду, чтоб вы не закрывали это Училище, вы бы его не закрыли?»
На что колышущиеся служки Образины искренне, в прострации, ответили:
«Нет, мы бы всё равно закрыли это Училище, потому что у нас такое распоряжение от Священной Образины: закрыть все училища и учителей разогнать. И мы за это получим повышение и награду; и потому мы «неподкупны»!».
«Что ж, – кивнул головой Лесовод, – тогда ведите нас к вашей Образине!».
Ибо проницательный Лесовод понял, что Второй Ключ находится где-то у неё.
И лоснящиеся колышущиеся служки Образины повели наших героев к ней, в её Логово.
В Логово Образины вели, как оказалось, два Входа: в её Лабиринты: один располагался внизу, у подножия горы, к которой привели наших героев служки Образины, а другой – наверху, ближе к вершине.
В первый Вход двигалось, – и что любопытно, тоже, все, подобно сомнамбулам, – множество людей, а во второй –никто почему-то не лез; будто его и не было.
И Лесовод с Непослушником, держа перед собой колышущихся в пространном танце служек Образины, тоже вошли в нижний Коридор-Лабиринт.
Лесовод подумал было привязать к столбику при входе кончик ниточного клубка, дабы не заплутать в разветвлениях Лабиринта, однако не стал этого делать, потому как вящего клубка у него просто не оказалось под рукой.
Продвигаясь по Коридорам Лабиринта наши герои всё отчётливей и громче слышали некие странные звуки, похожие на кряканье уток и гоготание гусаков, пока, наконец, им не открылись сидящие на жёрдочках, рядами, вдоль стен Коридора, разнообразные птицы: Попугаи, Бакланы, Утки, Кукушки, Коростели, Козодои, Пересмешники и прочая, – которые многоголосно издавали всякие разные птичьи звуки.
Однако подойдя поближе к этим Птичкам и приглядевшись, Лесовод увидел, что это всё были не настоящие птицы, а, скорее, некие люди, уподобившиеся птицам, и произносили они, – как прозорливо различил Лесовод,–не сугубое птичье кряканье, а некие заумные словеса, только очень похожие на кряканье.
Лесовод хотел было спросить об этих странных птичках ведомых им впереди себя двух служек Образины, но увидел, что те сами вот уж тоже начинали превращаться в подобия неких птичек, а точнее – в Гусаков.
Что любопытно, но и люди, бредущие толпой, подобно сомнамбулам, по Коридору, тоже вот уж повторяли, также бездумно, все эти крякающие птичьи словеса, и тоже постепенно приобретали птицеобразный облик, – неосознанно набрасывая, по ходу движения, на себя развешанные по стенам соответствующие одеяния и оперенье.
«Попугаи, – рассудил Годолюб, – это, наверное, те, кто склонен повторять чужие словеса, не понимая их смысла, но получая при этом своё удовольствие и ощущая себя вроде как напыщенным, важным и умным. Бакланы – это те, кто получает удовольствие от самого процесса пустого говорения, тоже, разумеется, ничего не понимая, в действительности, из сказанного. А Утки – это те, по-видимому, кто просто повторяет бездумно речи и словеса «за компанию», «хором» со всеми, получая удовольствие от подобного «соединения» со всеми…».
Толчея толпы уплотнялась, магические птичьи звуки звучали всё громче и сливались в некий единый гул, а двое колышущихся впереди служек Образины окончательно обращались, в то, чем они и были, по сути своей – в жирных Гусаков.
«Всё понятно, – сделал вывод проницательный Лесовод,–в этом Коридоре-Лабиринте люди вроде как обращаются в различных пернатых, научаясь повторять и воспроизводить бессмысленные, внушённые им, речи и словеса».
«А почему мы не обращаемся в Попугаев и Уток?» – спросил тихонько пританцовывающий Непослушник.
«А потому что, наверное, – ответил столь же тихо ему Лесовод, – мы с тобой склонны уж слишком самостоятельно мыслить и сознавать себя и мир вокруг нас, не поддаваясь птичьим гипнотическим внушениям и кряканью».
(продолжение следует)