Уж, наверное, ягоды спелые,
Нам не видно в окно палисад,
А в палате стерильные, белые
Стены розовым красит закат.
(Олег Митяев)
Россыпь огоньков, щедрой рукой брошенных бархатной ночью на близлежащие дюны, прерывается черной линией, будто проведенной под линейку. Вдоль нее проносятся ярко светящиеся болиды - огни машин, летящих в сторону Хайфы. Перпендикулярно им, уходящий почти на километр в море, расцвеченный линией огней, причал хадерской электростанции.
Мои соседи уже спят, в палатах потушен свет, а я, как завороженный, слежу за проносящимися огнями. Но вот и они редеют. На экране моего монитора, к которому я подключен, уже почти час ночи, а сон всё не идет ко мне.
Перевожу взгляд на противоположное здание больницы и разглядываю редкие светящиеся окна. В одном из них появляются и вновь уходят медсёстры, и я начинаю сам с собой игру - засекаю время на мониторе и загадываю цифру. Если число входящих медсестер за минуту превышает задуманную цифру - значит я выиграл, а если нет - выиграл другой я.
Так проходит ещё полчаса. Делать нечего, жму кнопку и у примчавшейся медсестры прошу снотворное. Наконец, обвеваемый приятным ветерком из раскрытого окна, засыпаю с мечтой о том, что завтра меня обязательно отвяжут от монитора и отпустят домой.
Меня будит встревоженный писком моего монитора сосед по палате.
Бип - бип - бип, тревожно пищит неусыпный надзиратель, мигают на нём поочередно две красные лампочки, и в ритме с ними экран постоянно меняет цвет. Прыгают цифры 156, 170, 149. Все смолкает. 125 - 137 - 151, и снова светомузыка, и снова, и снова, и снова... Ничего не болит, но заползает холодок страха. Боюсь ли я смерти? Нет, ни капельки, но жутко неприятно. Я не трус, но я боюсь. Пытаюсь определить свои ощущения, на что они похожи, но мне это никак не удается. Разве что, разве что... Это вроде, как стоишь в шаге от края глубокой пропасти, заглядываешь в неё и боишься сдвинуться хоть на несколько сантиметров, а вдруг оступишься.
У меня "Пирпур магир" - трепетание. (Парпар на иврите - бабочка, а магир - быстрый). Что-то вроде "Бабочка, быстро трепещущая крыльями". А может я влюбился? Знать бы только в кого.
***
Ну вечно у меня всё не так, как у людей! Меня должны везти на обследование со смешным названием Ти-и (TI) - обследование сердца через зонд с микрокамерой, вводимый через пищевод. И если в сердце нет сгустков (крови?) последующим мощным электрошоком перезапустить мою "трепещущую бабочку" уже с правильным ритмом (в синусе), как это было два года назад. Но... Мне забыли сообщить, что нужно с вечера ничего не есть.
А коль я позавтракал, то всё отменяется. и переносится на начало следующей недели. Сегодня четверг, завтра пятница, послезавтра суббота - значит ещё три дня ожидания, на привязи к монитору, три долгих дня ожидания! Теперь я знаю, что чувствует собака на цепи у будки.
"Что так сердце, что так сердце растревожено" - эти три дня монитор сводил с ума меня и моих соседей. В шаббат (субботу) в больнице только дежурный врач. Сестрам и медбратьям надоело ко мне бегать, и они его позвали.
Оказалось это русскоговорящая доктор Наташа, та самая, которая принимала меня и занималась мной пару дней. И Наташа вкатала мне лошадиную дозу какого-то лекарства, как мне потом объяснили, одного из сильнейших ядов. А следом антидот (противоядие). Рука почувствовала будто от запястья до плеча в неё вбили кол. Монитор еще пару часов побуянил и, наконец, сдался и успокоился.
Утро новой недели. Красота! Меня прямо в кровати везут на Ти-и и, возможно, последующий наркоз и электрошок. Сопровождает меня небесное создание в белых сестринских брючках, зауженных до предела, и обрисовывающих ее линии, и белом же свитерке в облипку. Правда ангел вовсе не белокурый, а чернобровый, с блестящими тёмно-каштановыми волосами до середины спины, с чёрными восточными глазами нежной газели. Услада для глаз.
"Ах, Катюша, сестра милосердия,
Посмотри на меня, посмотри"
Вскоре её ласковые, проворные ручки порхают по моей груди, присоединяя проводки, надевая зажимы для ЭКГ и манжеты для измерения давления.
В это же время строгая женщина в возрасте, как дьяволица зловеще поблескивая очками, показывает мне пыточные инструменты, рассказывает как их будут применять. Стараюсь её не слушать, а сосредоточится на склонившемся ко мне ангеле.
Мне дают подписать документ, в котором говорится, что даже в случае мой смерти, я не буду являться с того света и преследовать моих мучителей. Подписываю, и дьяволица, удовлетворенно предвкушая начало пыток, торжественно удаляется, а через пару минут возвращается, почтительно сопровождая пожилого заплечных дел мастера. Профессор (ого какой чести я удостоился) Спрингфельд. Тот представляется мне и объявляет, что сейчас они начнут.
Бросает взгляд на экран на котором видны все параметры и вдруг: "Сегодня не ваш день, и ваш ангел хранитель вернул вас в синус, а потому пытки отменяются. Сейчас вас вернут в отделение".
Был в косинусе - стал в синусе! Тригонометрия, а не медицина. Я же говорил, что у меня всегда всё не как у людей!
Мой белый ангел снова склоняется надо мной, обдавая своим запахом, запахом жизни, свежести и молодости, и отсоединяет меня от проводов. А может моё сердце среагировало именно на этого ангела?
Мы снова катимся в моей корабль-кровати через переходы больницы.
"Ах, Катюша, сестра милосердия,
Не смотри на меня, не смотри".
Современная израильская больница - огромный комплекс многоэтажных и одноэтажных зданий, соединенных десятками длинных коридоров и переходов. Ранее мне несколько раз случалось заблудиться в них, несмотря на наличие вывесок, свисающих с потолка, и указателей на стенах. Своего рода страна в стране.
Только паспорт тут не нужен, потому что первое, что делают при госпитализации - окольцовывают словно пойманную птицу. На руку надевают пластиковый браслет, на котором вся информация о тебе: имя и фамилия, номер паспорта, возраст, отделение, к которому ты приписан, какой-то длинный номер, штрих-код. Теперь ты собственность больницы. "Ах попалась, птичка, стой, не уйдешь из клетки". Моя клетка, извиняюсь, мой кондиционированный номер со всеми удобствами - большая комната с высоченными потолками, кучей приборов на приборных досках вдоль стен. Можно даже уединиться на своей кровати, задёрнув вокруг неё занавеси.
Нет, это не клетка, а собачья будка, поскольку меня посадили на цепь, то-есть трехметровый кабель, присоединенный к монитору, в свою очередь присоединенному к приборной доске на стене. На черном экране монитора график кардиограммы, огромные цифры сердечного ритма, рядом цифры помельче (41 - 150) ограничивающие, как я это назвал "коридор жизни". Календарь, время, а внизу экрана моя фамилия, по-видимому сначала переписанная на иврит с английских букв, а затем обратно "переведенная на английский". Получилось "Вogodan", ну, то-бишь, Богом данный.
И стал этот монитор моим личным другом и личным врагом №1. После полутора суток почти нормального синуса, он вспомнил, что есть ещё и другие тригонометрические функции. Похоже тангенс. Все снижаясь и снижаясь, все ближе подвигаясь к нижней отметке 41.
Вот только попробуй опуститься ниже!
***
Мне снился пожелтевший от времени лист бумаги, который, наподобие титров в кино, довольно быстро плыл сверху вниз. От меня требовалось прочитать в нём какую-то очень важную фразу, рассыпанную в разных местах текста. От того, насколько правильно я сумею сложить фразу, зависел мой приговор, в ней заключённый. Проблема состояла в том, что буквы текста местами обсыпались от старости, или так быстро проплывали, исчезая где-то внизу, иногда слова налезали друг на друга. Короче, все усилия были напрасны. Фраза не складывалась. Наконец с небес прозвучал финишный сигнал и небесный голос назвал моё имя.
Меня за плечо трясет сосед: "Проснись! Проснись! Твой монитор опять сошел с ума". С трудом сообразив, что это не Господь, бросаю взгляд на монитор. Бип - бип - бип, тревожно пищит он, мигают поочередно две красные лампочки и в ритме с ними экран постоянно меняет цвет. Прыгают цифры 40, 39, 37. Все смолкает. 41, 48, 40 и снова светомузыка, и снова, и снова, и снова... Ничего не болит, но тоненькая и холодная змейка страха отвратительно копошится где-то внутри.
Не выдерживаю и нажимаю кнопку вызова медсестры. Вскоре в палате зажигается свет и звучит строгий вопрос: "Кто звонил?" Я объясняю причину и слышу в ответ: "Мы это и без твоих вызовов видим у себя на пульте. Нечего трезвонить!"
Да, уж! Лучшая медицина в мире ещё не обозначает лучший в мире медперсонал. Но всё-же полегчало, раз я все-таки под присмотром.
Снова заснул, но теперь даже сквозь закрытые веки я ощущал цвет монитора, контролировал не светятся ли лампочки и не пищит ли тревожный сигнал. А он продолжал беситься всю ночь и лишь под утро, видимо устав, заткнулся.
Дождавшись рассвета, я позвонил жене. Но прежде, чем отрапортовал ей о положении вещей, она огорошила меня тем, что проснулась среди ночи от моего громкого голоса, а затем уже до утра не могла уснуть. Кроме того, Джесси, наша кошка, то начинала впиваться когтями ей в кожу, то вдруг как-то странно мяукала хриплым голосом.
***
Как здесь тянется время! Даже не как резина, а как какой-то сверх-липкий клей, от которого невозможно отцепится, отодрать его от своих пальцев. А каждый, наконец-то прожитый день лопался, как пузырь уже безвкусной жвачки, такой же ненужный, как и сама эта жвачка.
Единственная живая ниточка с внешним миром - мой телефон. Главное, дождаться посещения, когда либо дочки, либо жена приходит с внучками.
Ах, как им здесь всё интересно, как и всё, что есть у дедушки - вкусно. У них просыпается, обычно отсутствующий, зверский аппетит. Потом они принимают сладкие подарки от соседей по палате, играют с ними, прыгают, разговаривают, а я просто млею, видя что общительность моих малышек вызывает теплые улыбки, и горжусь своими девочками, своими маленькими "чудами".
И снова клейкая тянучка времени, от обхода до обхода, от пересмены до пересмены, то врачей, то медсестер и медбратьев.
Надо бы организовать соревнования по плеванию в потолок, хотя вряд-ли кто доплюнет на такую высоту. Зато глотаю книги. День - книга, день - книга. Уже более десяти книг прочитал. Не маленьких.
Монитор, будь он благословен, уже третий день молчит, хотя и сдвигается иногда к нижнему пределу. Сволочь, если ты ещё хоть раз дрыгнешься - разобью к чертям!
Россыпь огоньков, щедрой рукой брошенных бархатной ночью на близлежащие дюны, прерывается чёрной линией, будто проведенной под линейку. Вдоль нее проносятся ярко светящиеся болиды - огни машин, летящих в сторону Хайфы. Завтра, при свете дня я пересеку эту трассу и уже со своего балкона буду наблюдать уходящий почти на километр в море, расцвеченный линией огней, причал хадерской электростанции.
Все! На волю с чистой совестью!
9 ноя, 2013