В мириадах зеркал есть только тени. Маровые платья из ситца.
Заплетающаяся бахрома пыльных улиц, траурные ленты хосписов, брезент лучевой терапии; рыхлая тина тишины.
Полеты стеллажей озарены сопками прекрасно-душной Сибири.
Подножия стекол идеально подходят для белых зрачков-хитонов, но они ввергаются в гейзеобразную пучину и потом их лучше выкручивать, выламывать, а не доставать.
Жгуты буров - метастазы; дурнокровная река, как и гиблое место сие, кишит кварцевыми тварями, червивыми металлоидами, сновидцами нот - будто культурологический "баян" впрыснул в вены вальсы Шопена и Штрауса.
Растекшееся сознание режет себя медузой из квадрата в круг, из круга в овал, из овала в тетраэдр, из тетраэдра в додекаэдр. Уранометрия, а на самом деле - обыкновенные небесные треугольники пирамид.
Что дано богам - не высечь зубами, как слишком укусливо хотелось бы людям.
Те плавучие острова, что зовутся материками - уличные попрошайки; каждый из них "стеклит" совсем по-другому.
Нельзя пробовать его "зазвенеть" - схватит судорога грудных или желудочных решеток.Так и умрешь.
Но это косвенное право, вполне понятное логикой: за любым прозрачным вздохом должна стоять дива, а если ее нет - всегда прибудет внутренняя баржа, содержащая новые душистые эмбрионы гормональных добавлений. Найти бы только тех, кто согласился разгрузить такую кунсткамеру...
Накинутая в церкви сеть витражей-мозолей - пора скуки милого сердца; и надо бы "свиснуться" хоть с одного, пройти под ним, посмотреть "внутрь" и "вверх". Там таятся сущности из еловых игрушек, но никто ничего, кроме как про стекло и про тени.
Они не покоят младенцев, в этом смысле только обреченность чей-то хороший друг и брат.
Рассмотрели аквариум, залив ил водохранилищем.
Немного фильтров-рясок, совсем чуть-чуть лягушек-оракулов, подножих морских львов, мистерий-тритонов... Синтетические дети, хотя на самом деле - дети стекла... (укрыться снежным мхом и остекленеть).
Костный хор в железобетоне добивается того, чтобы облизывался туалетный кафель ритмами ровными, чтобы не расходились по швам силы небесных девятиэтажек, а танцевали себе джаз, такой драгоценный танец. Механическая музыка, ледовые пастбища благородных пальцев.
В цвет вельветово-керамической куклы вбита цифра 1, а когда кристаллический голем застопорится на выходе и по его гладкой поверхности потечет масло - запускать куклу гондолой (в лодочке) терпко-пахнущим ручейком, вплоть до узоров-окон.
Мраморная канва грудной клетки; волос грудей и мозга еще может взойти наверх прекрасно-окой кремневой трубы, но прочие "вешние" - вряд ли.
Графитовое "что" сводится к, запачканным стерильностью, цветам, любые извилины-цветов толкутся у цифр, минеральные воды цифр у стеклодувов, стекло стучится в дверцу к теням (слепая инженерия).
Банальная парадигма, выводящая на свет элементарную частоту.
Но есть утешение: дымятся стеклянные глаза боли, как фарфоровая любовь флюоресцентной лампы.
Собачий запах изморози в пьяной тройной Шанели №5.