В избе раздался звонок. Ерофеич оторвался от компьютера и пошёл открывать калитку ворот. Услышав его шаги на крыльце, сосед через глухой тесовый забор крикнул:
- Ерофеич! Спишь что ли? Открывай, выполнил твою просьбу.
- Серёга, ты опять под газами? - открывая калитку, отозвался Ерофеич.
- Ерофеич, держи красавицу! Ездил с братом на охоту и вспомнил про твою просьбу. Опять на лужайке поставишь?
- Конечно, там она у меня опять до первого мая будет стоять, а в доме через двадцать дней осыплется. Какую ладную мне красавицу привёз, спасибо. Будет теперь с кем поговорить.
- Ерофеич, вот смотрю я на тебя и удивляюсь. Далеко за семьдесят тебе, а каждый год ёлку наряжаешь, хотя к тебе ни разу внучки на новый год не приезжали. Стопку нальёшь?
- А вот этого не получишь. Ведь заведёшься и новый год пропустишь. Ведь ты как начнёшь, то две недели потом без просыпу.
- Ерофеич, вот обидное говоришь, а я на тебя обижаться не могу, не получается как-то. Ты у нас на улице заместо святого, не пьёшь, не куришь. Всё на своих качелях сидишь да слушаешь красивую музыку и нас к ней приучаешь невольно. Ладно, пойду, зайца обдирать надоть, гончак Малыш работать стал по следу, так что мы сегодня удачно сходили на охоту.
Серёга передал сосёнку Ерофеичу, и махнул на прощанье рукой, ушёл. Ерофеич отнёс сосенку на газонную лужайку перед домом и сходил в избу одеться. Посреди газонной лужайки торчала металлическая труба, которую он вбивал осенью в землю. Вот в неё-то он и воткнул срубленную Серёгой сосёнку. Она точно подошла по диаметру, и на этот раз подгонять и подстрагивать сосёнку топором не пришлось. Он отошёл, сел на большие самодельные качели с крышей, на которых он летом обычно спал. На этот раз Серёга расстарался, сосёнка была удивительно хороша. Годовые ветки на стволе были недалеко друг от друга, и они образовывали идеальный конус. Видно сосенка росла на бедных почвах, и годовой прирост был небольшим, поэтому и ветки по высоте ствола были на небольшом расстоянии, но толстые и крепкие.
Ерофеич достал из сарая игрушки, десяток гирлянд и стал украшать сосёнку. Сразу вспомнилось детство, хлопоты мамы, которая ежегодно перед новым годом ездила в Москву и обязательно привозила оттуда новые игрушки и подарки, которые под новый год прятала под ёлку, а потом говорила, что ночью приходил дед мороз, не стал будить детей и оставил подарки под ёлкой. И хотя братья знали, что никто не приходил, тем не менее, радовались подаркам, и одновременно что-то дарили маме. Жили они бедно, на одну зарплату медсестры в больнице, но столько было радости в новогодние праздники. На Ерофее, как на самом старшем из братьев, висела забота обеспечить новогодние праздники ёлкой. Лес от деревни был в десятке километров, и ёлку можно было срубить только у железнодорожной станции, где обычно под новый год дежурили дружинники.
Ёлки были посажены лет пятьдесят назад и выросли стройными рядами огромной высоты. Почва возле станции была прекрасной, настоящий чернозём, и ёлки выросли с густой кроной, какие бывают только у голубых елей, с их мохнатыми лапами и мощной хвоёй. Это были не лесные хилые ёлки, а могучие деревья, которые росли по два ряда с каждой стороны станции и во всю её длину. В самом низу ёлок веток не было и надо было обладать недюжинными способностями, чтобы забраться на ель и спилить её макушку, да ещё спустить, не поломав ветки. Ещё днём Ерофей ходил по шпалам железнодорожных путей и выбирал самую красивую макушку ёлки. Примечал приглянувшееся дерево и приходил пилить только под утро, когда дружинников, следивших, чтобы ёлки не рубили, не было. Забирался на макушку и пилил, а потом на верёвке спускал вниз. Поимка могла обернуться крупным штрафом, а этого допустить при скудном семейном бюджете было никак нельзя. Следы на земле тщательно убирались, заметая их лапником.
Ёлки собственно не страдали от того что им спилили макушку, они ещё гуще разрастались, служа надёжной ветрозащитой для станции и подъездных путей. Ерофей, покрикивая на братьев, заносил ёлку в дом, устанавливал в специальном устройстве, которое он заказал когда-то на завод и там ему эту штуковину сделали по его чертежам. Это обошлось ему в две бутылки водки, которые он купил на деньги, которые смог накопить, когда мама давала на какие-нибудь нужды. Зато сколько радости было, когда ёлка медленно вертелась вокруг своей оси, стоя при этом в воде, куда каждый день подливали почти по два литра воды. Новый год в их семье был каким-то ритуальным праздником, с обязательным целиком зажаренным гусем (в те времена большая тушка гуся стоила пять рублей). Из сундука доставались басмаческая пышная папаха с длинным ворсом, наплечная гусарская накидка, расшитая золотыми вензелями, пластиковые очки без стёкол, но с прядью усиков, различные резиновые маски на лицо. Там были и беззубые обезьяны, зайчики, лисы и другие детские персонажи. Когда и откуда взялись эти атрибуты никто, толком не знал, но они существовали всю жизнь, принося радость и детям и взрослым.
Наряжать ёлку это был целый священный ритуал, в котором буквально все принимали участие и дети и сёстры мамы. В те годы как раз запустили первый спутник вокруг земли, и братья смастерили два спутника из шариков для пинг-понга, вставили в них лампочки и эти спутники на тонких стальных проволочках вертелись вместе с ёлкой и в них мигали лампочки. Вообще вся ёлка светилась самодельными и фабричными гирляндами и огромным количеством красивых игрушек, в том числе и импортных, на которые мама никогда не скупилась покупать. Она новому году радовалась не меньше своих детей, которыми она тайно гордилась. Дети приносили ей только радость. Хорошо учились, были очень дружными и отзывчивыми ребятишками, которые страстно увлекались охотой, рыбалкой, мастерили самострелы и делали карманные радиоприёмники, которые больше хрипели, чем воспроизводили музыку. Все трое играли в футбол и волейбол за школьную команду. Глядя на своих сыновей, она не могла сдержать улыбку, чувствуя себя самой счастливой мамой.
Ерофей Кузьмич развесил на сосенке игрушки и гирлянды, удовлетворительно крякнув, опять сел на качели. Пошёл мелкий снежок, который спустя некоторое время повалил большими хлопьями, которые плавно кружась, медленно опускались на землю, припорашивая следы, оставленные им у сосенки. Ерофеич смотрел на мигающие гирлянды и улыбался счастливой улыбкой. Начинало темнеть и ёлка, так органично вписанная в газонную лужайку, обрамлённую кустами смородины, переливалась всеми цветами радуги. Сосенка то становилась вся зелёной, то фиолетово-синей, или сменяясь, на красный или оранжевый цвет. В некоторые моменты все гирлянды погасали, а потом вспыхивали все сразу, делая ёлку удивительно красивой и стройной. Он не знал, смогут ли его родные навестить его здесь в деревне, но он точно знал, что к нему на новый год обязательно придут соседи с детишками, и те будут водить хороводы и беспричинно радоваться волшебству новогодней ночи. А потом через две недели к нему прибегут деревенские детишки и будут петь ему авсень-авсень, срезать с сосны конфетки, пить с ними чай из самовара, прямо здесь, у этой красавицы. Размышляя об этом, у него мелькнула грустная мысль, что возможно это его последний новый год. Но почти одновременно с этим, у него появились другие мысли о том, что завтра будет необходимо купить что-нибудь вкусненькое для стола, чтобы угостить соседей, а заодно нужно взять для детей побольше конфет и фруктов. А наряженная сосенка весело подмигивала Ерофеичу сквозь красивый снегопад, а он сидел под крышей качелей и счастливо улыбался.