Птица кружит над городом. Плавно кренясь то на левое крыло, то на правое, она по спирали набирает высоту, уменьшаясь в размере, и также, по спирали, опять спускается, приближаясь к земле. На фоне светлого неба она кажется почти черной, но на самом деле она местами синяя, местами белая. Птица называется «ЯК-52», учебно-спортивный самолет с одним мотором и двумя пилотскими кабинами. Я сижу в кабине первого пилота, и все управление в моих руках. И в ногах тоже. Как говорит мой инструктор Валерий, бывший майор военно-воздушных сил: «Самолет он только называется «самолет». Сам он не летает, им управлять надо». Валерий сидит у меня за спиной, во второй кабине, и в любой момент готов прийти на помощь, взять управление на себя. Но я уже не совсем новичок, летаю второй год, и стараюсь обходиться своими силами, поэтому помощь инструктора, в основном, сводится к напоминаниям и замечаниям: «Пора шасси убрать!», «Щитки!», «Скорость! Скорость потеряли!», «За креном не следим!» и так далее, и тому подобное.
Управлять самолетом – дело нервное. Особенно, если толком не умеешь. И главная проблема для начинающего – это скорость. Когда вы учитесь водить автомобиль, вы делаете все на минимальной скорости, вы отрабатываете свои движения и навыки, постепенно наращивая эту скорость, пока не дойдете до автоматизма. Самолет не дает вам такой возможности, для него все пилоты равны — и новички, и асы, скорость диктуют законы аэродинамики, и она строго задана на каждой стадии полета – на взлете, на вираже, на посадке. Отклонения чреваты: машина теряет управление и, если не успеешь исправить ошибку, падает, как подбитая птица. Поэтому мой славный инструктор начеку, он всегда готов поддать обороты двигателя или, преодолевая сопротивление зазевавшегося курсанта, послать вперед ручку управления, чтобы самолет не свалился в штопор. А сколько еще параметров надо контролировать кроме скорости! Высота, крен, шаг винта, масло, головки цилиндров, ориентиры, шасси, щитки… А еще ведь с наземным руководителем полетов (то бишь диспетчером) надо вовремя переговорить и на мудрые указания инструктора ответить. Как тут голове не закружиться! И уж конечно нет ни единой секундочки, чтобы полюбоваться открывающимся сверху пейзажем, и, поверьте, даже адреналин некогда прочувствовать.
Ну и зачем, вы спросите, это надо? Оно ведь, наверное, и денежек немаленьких стоит, такое сомнительное удовольствие? Насчет денежек это верно: за полный курс обучение я должен выложить стоимость средней руки автомобиля. Но покупать автомобиль мне не хочется, никогда не хотелось, а вот летать хотелось с детства.
Я до сих пор иногда летаю во сне. Говорят, полеты во сне означают, что человек еще растет. Но я давно уже не расту, растут мои внуки, а я все еще летаю.
Первый мой реальный полет (наяву) состоялся, когда я учился в одиннадцатом классе. Я увидел в газете объявление о планерном клубе и записался туда. Всю зиму нас мучили теорией, а весной начались полеты на крошечном фанерном планере. Планер разгонялся силой натянутой резины (натягивала резину дружная толпа курсантов), и взлет больше напоминал выстрел из рогатки. Сам полет продолжался не более минуты, но впечатлял, дарил нам ощущение свободы и самоуверенности. С посадкой почти у всех были проблемы: планер шел к земле слишком круто, ударялся, подпрыгивал, опять ударялся… Как говорят летчики, «козлил». И только один из нас, нескладный и нешумный юноша по имени Костя, сажал аппарат так, что мы видели, как травинки под ним подгибаются. Костя был прирожденным пилотом. Увы, я не знаю, кем он стал, и что с ним сталось, а я вот уехал из родного города, стал физиком и много лет летал только в качестве пассажира. Помните эту незамысловатую советскую рекламу: «Летайте самолетами «Аэрофлота»? Других ведь самолетов и не было!
Все знают сказку о Маленьком Принце. Все знают, что написал ее Экзюпери, профессиональный летчик. Он много летал в те времена, когда каждый полет был подвигом, и много писал о том, что чувствует человек, управляющий самолетом на грани жизни и смерти. Он жил этим и умел об этом рассказать. Сейчас другое время и другие самолеты. Вместе со мной у того же Валерия учится летать командир большого лайнера, за плечами которого сотни тысяч воздушных километров. Казалось бы, неужели человек не налетался? Что ему еще нужно? Чего еще он не видел в небе? Но на лайнере не сделаешь «бочку» или «мертвую петлю», а душа просит. И вот человек садится в кабинку крошечного, почти игрушечного самолетика и, защелкнув замки парашюта, произносит магическую как пароль фразу: «От винта!» «Есть от винта!» - раздается отзыв, и вмиг земля исчезает, хотя самолет еще не оторвался от нее, и даже мотор еще не застучал, и винт не дрогнул за лобовым стеклом. Но мир уже сузился до пределов кабины, пейзаж превратился в ориентиры, зрение стало многомерным и вездесущим, а слух настроился на далекий и всемогущий голос диспетчера. Выруливание, исполнительный старт… «Взлет разрешаю!» Двигатель на полных оборотах, ручка на себя… Птица уходит в небо, и небо тоже исчезает. И нет уже ни неба, ни земли, только птица и человек, сидящий внутри нее, подчиняющий ее своей воле и сам становящийся птицей.
Почему человека тянет в небо? Не в качестве пассажира (это понятно: надо быстро переместиться из точки А в точку Б), а в качестве птицы. Еще Дедал с Икаром пытались ответить на этот вопрос. Потом Жуковский и братья Райт, а потом Экзюпери. И у каждого был свой ответ. Но мне кажется, что точнее всех сказал об этом американский поэт Уитмен: «Потому что человек не умещается между башмаками и шляпой».
Два года назад, когда я впервые проходил медкомиссию, врачи спрашивали с нескрываемым недоумением, зачем мне это нужно. Они привыкли иметь дело с военными летчиками, бравыми молодыми ребятами, которых хоть в космос, хоть в десант. А тут вдруг седоголовый дедушка, божий одуванчик. А то, что дедушка гоняет по «черным» трассам на горных лыжах и каждый год поднимается по сложным альпинистским маршрутам на Алтае и Тянь-Шане, об этом они не знали. Значит, все-таки, адреналин? Думаю, что нет. В горах я тоже не ищу адреналина, я не иду на риск ради риска. Напротив, я всегда стремлюсь свести риск к минимуму. Поэтому меня не тянет водить автомобиль. Ведь на дороге, особенно на улице большого города, человек почти беззащитен. Даже, если ты ведешь себя безупречно, всегда найдется бездумный лихач, для которого правила не писаны. В горах ты сам держишь в руках свою жизнь и жизнь своих товарищей, только от тебя зависит выполнение правил. Конечно, ты можешь переоценить свои силы, но это уже и не риск вовсе, а обыкновенная глупость, и об этом мы говорить не будем. Конечно, горы не всегда предсказуемы, но «опыт, опыт и еще раз опыт» обычно выручают, в то время как непредсказуемость лихача всегда остается непредсказуемостью.
Есть мнение, что в небе царит бардак, что порядок кончается там, где начинается авиация. Это миф. В небе все регламентировано, каждый полет четко контролируется (вы можете себе представить контроль за движением каждого авто?), на каждое действие пилот выспрашивает разрешение наземных служб. Неисполнение правил в воздухе – это всегда ЧП, даже если оно обошлось без катастрофы. В одной из книг Экзюпери приведена притча:
«Помню нечестивца, который пришел к моему отцу:
-Ты приказал молиться по четкам из тринадцати бусин. Но что значит число тринадцать? Благодати не убудет, если бусин будет двенадцать… Чем так дороги тебе тринадцать бусин?
- Дороги платой, за них заплачено не одной головой, - ответил отец».
Правила неба, как и правила гор, написаны кровью. Я уважаю людей, соблюдающих правила. Таким людям можно доверять, на них можно положиться. Когда мне говорят: «Правила правилами, но поступать надо не по правилам, а по-человечески», я не понимаю. Потому что у каждого человека свое представление о том, что значит «по-человечески». Если это значит кривить душой, гнуться перед сильным и делать вид, что не замечаешь хамства, то по-человечески ли это? Или я должен расталкивать всех локтями, тянуть одеяло на себя? Но не стыдно ли так жить? Не знаю почему, но в высоких горах хамы мне не попадались, а в небе за два года я не услышал ни одного «разговорного» слова. Господи, как грустно идти по милому моему сердцу Хабаровску, и на каждом шагу внимать «разговорам» юных мальчиков и девочек, которые уже даже и не замечают, какая грязь течет из их нежных губ! Из кабины железной птицы я их не слышу; город, залитый теплым еще сентябрьским солнцем, кажется красивым выставочным макетом, заселенным крошечными, игрушечными машинками и еще более крошечными мурашами-человечками. Так бы и летал всю жизнь.
- Сколько топлива осталось? – раздается в наушниках озабоченный голос Валерия.
Я смотрю на прибор.
- Сорок литров.
- Пора снижаться. Десять литров на круге сожжем, и как раз останется тридцать.
Тридцать литров – это аварийный посадочный минимум, это правило. Я запрашиваю у диспетчера разрешение на посадку и, получив его, отдаю ручку от себя, одновременно убирая обороты двигателя.
- Плавнее, еще плавнее! – тут же комментирует мой неутомимый инструктор.
Обычно посадка получается мягкой, но мне трудно понять, сколько в этой мягкости моего умения, а сколько инструкторской опеки. Я знаю, что мне еще далеко до самостоятельных полетов, но не знаю, как именно далеко. Надеюсь, что это знает инструктор.
Валерий хороший учитель. Временами я восхищаюсь его терпением. Ученик ему попался не самый способный. Упорством меня, конечно, Бог не обидел, но возраст тоже никуда не денешь. Реакция уже не та, да и новые связи между серыми клетками устанавливаются медленно, неохотно, железная птица не торопится признать меня своим хозяином, то и дело показывает свой норов. Но на этот раз все идет сравнительно гладко. Я вижу впереди посадочные знаки, выпускаю щитки и выхожу на глиссаду…
На земле меня встречают Оля, сероглазая хворостинка, и внук Егорка, моя уменьшенная, рыжеголовая копия. Я прощаюсь с Валерием и механиками, и мы уходим в сторону автобусной остановки. Еще не пожелтевшая, сочная от недавних ливней трава пружинит под нашими ногами. Скоро дожди станут затяжными, а потом и северный ветер прорвется из Якутии… Возможно, что этот полет – последний для меня в этом сезоне. Впрочем, авиатор никогда не скажет: «Последний полет!» Авиаторы – народ суеверный, они говорят «Крайний!» Крайний так крайний. Отпускное лето закончилось, пора втягиваться в работу. Впереди, как всегда, отчеты, новые планы, ученые советы, занятия со студентами… Но это отдельная тема, отдельная песня.
Бело-синяя птица вновь кружит над городом – не моя, другая, моя на заправке. Егор провожает ее взглядом и спрашивает меня с мечтательными нотками в голосе:
- Дедушка, а когда ты научишься делать фигуры высшего пилотажа и получишь диплом пилота, и если вдруг будет какая-нибудь ма-аленькая война, ты сможешь стать военным летчиком?
Егор уже ходит во второй класс, многое знает, и как все мальчишки любит играть в войну, мне не хочется его разочаровывать. Однако Оля, мой неусыпный ангел-хранитель, незаметно для внука шлепает меня пониже поясницы: «Тоже мне – вояка нашелся!» И я отвечаю с преувеличенной, оптимистичной грустью:
- Это вряд ли. На войне нужны летчики помоложе. Вот ты подрастешь, может, тоже научишься.
Егорка опять задирает голову к небу. Птица продолжает свой полет. Может быть, она приснится моему внуку.