Дынька

 
Лето мы проводим у моря.
Снимаем комнату у местных жителей и, тот кто работает, уезжает отсюда на работу, а женщины с детьми ведут самый настоящий отдых.
Мы снимаем комнаты на 16-й станции Фонтана у Васи и Вали.

Вале – 40, и летом она домохозяйка, а после первого сентября, когда начинается школьный сезон, работает «техничкой» в школе. Так называются уборщицы.
Васе - 42 и он потомственный рыбак.
У них двое детей: дочь, закончившая в Москве техникум и работающая в каком-то «почтовом ящике» в Арзамасе с номером, и мальчишка лет одиннадцати.
В один из приездов в гости к дочери, прямая и говорливая Валя с кем-то там познакомилась, и с тех пор у неё летом снимают жильё дети академической верхушки.
Мы с ними приблизительно одного возраста, имеем похожие проблемы, поэтому открыто разговариваем о них.
Москвичи уже успели жениться, заиметь детей и развестись, поэтому приезжают сами, но иногда к ним наведываются московские девушки из того же круга, которые тоже успели развестись, но не завели детей.

Тёща одного из ребят – Варсеник Месроповна, видимо очень активно вмешивалась в жизнь молодой пары, и москвичи в курсе всех перипетий. Поэтому каждый готов делиться с нами своим печальным опытом.

Дачники, рыбная ловля большую часть года, огород, позволили Васе с Валей уютно устроить свой быт и они, как и все соседи, живут хорошо.
Валя и Вася хорошие хозяева. Каждое утро, когда я ухожу на остановку трамвая, чтобы ехать в город на работу, Вася уже давно в море.
Он, вместе с хозяином большого баркаса, уходят ловить бычков на какую-то, только им известную банку. А каждый вечер, уже в сумерках я иду на причал помогать Вале тащить кошёлки с уловом. Утром он должен быть на Привозе – где его купят. Для сохранения свежести бычков до утра есть специальные приёмы. А то, что не купят будут вялить, чтобы потом продавать вязками любителям пива.
Такие вязки долгое время, на протяжении года, можно купить на всех многолюдных местах Фонтана.
 
Передав улов к себе домой, на сортировку для продажи, сушки, варения тройной ухи и прочих надобностей они возвращались на деревянный причал, к каменному очагу, где к этому времени, из огромного, успевшего закипеть двухведёрного казана, вынималась первая перемена уже сварившихся голов крупной рыбы. Все перемены варилась в марле – в этом был особый шик рыбацкой ухи. В самом конце, наваристая, остро и вкусно пахнущая уха оставалась прозрачной.

Домашний свежий хлеб, салат из помидоров, огурцов, залитый нерафинированным подсолнечным маслом, свежий зелёный лук из чьего-нибудь огорода, селёдочка домашнего посола и прозрачный «первач» не менее 70-градусной крепости, который пили из гранёных стаканов дополняли общую трапезу. Идя за рыбой, мы в кошёлке приносили бутылёк самогона, который гнал отец Васи. Его признали лучшим, но старика-отца к столу не звали из-за склочного его характера. А потом он и сам перестал приходить.
Наливали не более полстакана и пили не более трёх таких доз – завтра снова намечался выход в море.
На причале у баркасов идут интересные разговоры об ушедшей, из мест ловли такой любимой кефали, которую когда-то шаландами приводил, воспеваемый в песнях Костя, о катранах – метровых черноморских акулах, печень которых очень ценилась, за ней охотились, давая большие деньги, о языках сероводорода, подымающихся из глубин и окрашивающих совсем недалеко от берега морскую воду в бурый цвет. Там, на причале ещё бродил буйный дух босяков Горького и ходила поговорка: «кто в море не бывал, тот горя не видал».

На базаре бычки продаёт отец Васи – хмурый, тощий, неприветливый старик, который допоздна гонит самогон. Я ему в подспорье – вовремя поменять полную бутыль на пустую так, чтобы не потерять ни единой капли.
Несколько нежных молоденьких камбал – глосики идут на супчик нашей малышке.
Тем временем, пока Валя готовит уху по своему рецепту, Вася приходит с причала, успевает выкупаться и всех зовут к столу.
Наши хозяева любят большую компанию – мы не нахлебники, помогаем где нужно, поэтому садимся за стол без стеснений. Меню – то же, что и на причале.
Просто, вкусно и сытно.
Здесь пьют из гранёных стопок, что вполне достаточно. Первач прозрачный, не пахнет, но первая стопка, поднятая за здоровье хозяев, сбивает дыхание, на глаза наворачиваются слёзы, душит кашель.
Вася смеётся, но тренированный отец его выглядит не лучше. Сердобольная и понимающая Валя подаёт кусок домашнего хлеба, намазанный гусиным жиром и посыпанный солью.
Ох, как хорошо – это то, что было нужно, и вторая стопка проходит легче.
Не спеша принимаемся за уху – юшку, как говорят хозяева и смотрим фильм, идущий по телевизору – «Семнадцать мгновений весны».

Работал я тоже на Фонтане, но на второй станции. Можно было без пересадок одним трамваем добраться до 16 –й станции, но сейчас прямой трамвай №12 не желает приходить. Вот уже 40 минут приходит №12 А, который идёт только до двенадцатой станции от которой тоже недалеко до нашего жилья, но километра два нужно идти по степи с виноградниками.
Не страшно, но так я опаздываю к договоренному времени, когда на берегу моря меня ждет женщина – моя жена, чтобы освободить руки от избалованной нашей дочери и, перебросив заботу о ней мне, немного отдохнуть за целый день.
Я опаздываю – обид уже не избежать, придётся ехать до двенадцатой станции в надежде на то, что, выйдя я увижу трамвай №12, догоняющий свой график и смогу продолжить.
Приехал, вышел «…в чистом поле, в чистом поле…», какой трамвай, и не слышно и, не видно.
И пошёл я пешком!
Тихо, птички поют, уже не жарко, продувает хороший ветерок, благодать!
Одно неудобство – большой портфель-саквояж, раздутый пятью буханками чёрного ржаного хлеба, который попросила купить Валя. Она собирается сделать домашний квас.

Прохожу рядом с небольшой бахчой, на ней растут дыньки. Интересно, созрели уже или ещё нет.
У меня есть нож туриста с лодкой, вилкой, штопором, шилом и многими другими, необходимыми в пустоши, «причиндалами». Где-то на дне своего портфеля, я его нахожу раскрываю и разрезаю дыньку. Дынька ещё не спелая и я, даже не попробовав её складываю две половинки и ложу на место.
Продолжаю я идти по просёлочной дороге вдоль трамвайной линии, которая проходит по насыпи. В торец к дороге расположены виноградники – так удобно выносить ящики с собранным виноградом, чтобы потом грузить их на телегу, отвозящую к центральному месту сбора.

Навстречу идёт плотный, пузатый, лысоватый мужик в майке. Руки держит за спиной. Встретились, разошлись и, вдруг, что-то заставило меня обернуться. Мужик замахивался какой-то доской, желая меня ударить. Увернулся, но он поспешил за мной, пытаясь всё-таки ударить.
Побежал я и, вдруг, из следующего виноградного ряда, как чёрт из табакерки, выскочил ещё один. Увернулся и от него, но этим дело не кончилось.
Откуда они брались, и чего от меня хотели? 
Последний выскочил прямо передо мной и ткнул я его кулаком в лицо.
Пробежал ещё несколько рядов, понял, что других нет и пошёл спокойно, стараясь отдышаться, как вдруг сзади затарахтел мотор мотоцикла.

Оглянулся!
Действительно, ехал по просёлочной мотоцикл с коляской, а на нём гирлянда моих преследователей.
Чего они от меня хотят?
Понимаю, что добром это не кончится, что бежать смысла нет – их слишком много. Нужно остановиться, восстановить дыхание полностью и подняться на насыпь, к трамвайной линии – может быть №12 всё-таки появится и мне кто-нибудь поможет.
Мотоцикл заехал почти до самого верха насыпи и мужики, окружив меня, начали махать руками кто с доской, кто со штахетом.

Молча!

Бандитами они были неумелыми попадали больше по своим, но и мне доставалось.
О!
Это немые, и пока не увидят кровь, не остановятся.
Стараюсь под удары подставить нос, чтобы потекла кровь.
Портфель пришлось бросить – отмахивался двумя руками, как вдруг толстяк в майке бросился к нему, открыл и заговорил.

Он, увидя что портфель наполнен, решил проверить что в нём, был разочарован тем, что там был хлеб и спросил об этом.
Все, прекратив махать руками, тоже начали заглядывать вовнутрь.
На душе полегчало, я объяснил зачем хлеб. Всё стало на свои места, забрали они мой нож туриста – очень он приглянулся толстяку, и мы разошлись. Нельзя сказать, что друзьями, потому что последний, которого я ударил, был отцом кого-то из них и я ему выбил последний зуб.
Оказалось, что в прошлом году кто-то собрал у них весь урожай дынь и они решили устраивать засаду, чтобы в этом году проучить вора.

Попался я!

Место действия, оказалось возле остановки, на которую приезжали работники экспериментальной базы сельскохозяйственного института. Там же был хуторок, в котором в прошлом году мы снимали комнаты у длиннобородого старика по имени Аввакум Аввакумович.

Представляя себе собственный вид, пошёл я к нему привести себя в порядок.
Дед был удивлён моим появлением и видом, но вопросов не задавал и позволил умыться. Рукомойник был на улице, напротив него осколок зеркала, в котором можно было увидеть последствия встречи в поле.
Всё что можно было замыть я замыл, но разорванную, окровавленную рубашку можно было поменять лишь дома.

№ 12 прибыл на остановку Аввакума в момент моего появления, раньше не мог, а! Хорошо, хоть в трамвае было мало людей и знакомых я не увидел!
Дома я, как мог, ещё привёл себя в порядок, одел плавки, другую рубашку – до пляжа было два шага, все так ходили и пошёл.
Представ пред светлые очи пляжных подруг жены, я был оттуда изгнан немедленно.

В сумерках, прячась от света фонарей добрался до причала и был встречен гомерическим хохотом рыбаков, которые меня, до этого, видели уже не раз, но сейчас, глядя на мою распухшую и перекошенную морду долго не могли остановиться.
Потребовали объяснений и услышав рассказ, усадили за общий стол и приняли как своего!

С тех пор стали они меня звать Дынькой!
Пока я приходил к Васе на причал, они кричали: о, Дынька пришёл!
А потом, когда уже в городе кто-то из них меня встречал, так меня и величали – Дынька!
Я давно забыл, как каждый из них выглядел, но они этот случай помнили