Однако мы играли не только в «войнушку». Любили прятки, догонялки. Именно в играх, общаясь с ребятами, я столкнулся с совершенно новым для меня явлением, и связано оно с языком. Ничего похожего в Китае не было и в помине. То, что знакомые отца, приходившие в Пекине к нам в гости, говорили на правильном русском языке, неудивительно. Они были образованными людьми, обсуждали с отцом творчество русских классиков, делились впечатлениями о театральных постановках, рассуждали о переломных моментах нашей истории, говорили о политике или на геологические темы. Но дело в том, что и другие люди, которых я видел и слышал в Китае, тоже говорили правильно. И наш переводчик Сун Ван-чин говорил совершенно правильно, только с небольшим акцентом. Вообще же это только в Ростове я понял, что в Китае слышал абсолютно правильную русскую речь. Тогда я думал, что так говорят все, и не подозревал, что может быть иначе. Только однажды мы с сестрой придумали игру, в которой специально коверкали слова. Мы дурачились до тех пор, пока отец не остановил нас. Ему эта игра не понравилась, и он строго сказал нам: «Никогда больше не ломайте и не коверкайте язык». Как ни странно, до нас дошло сразу.
Но здесь, в Ростове, с языком творилось что-то невообразимое. Казалось, что люди подсмотрели и подслушали нашу с сестрой игру, и теперь специально коверкают слова. В то время я не знал, что Ростов входит в Южную диалектную зону, что южнорусский диалект, присущий этой зоне, имеет целый ряд фонетических, морфологических и лексико-семантических особенностей. Тогда я не знал всего этого. И все же я заметил, увидел, услышал особенности этого говора, которые, по правде говоря, меня удивили и покоробили. В Ростове я узнал много новых слов, которых раньше никогда не слышал.
Вот мы собираемся играть с ребятами в «войнушку», уже поделились на «наших» и «немцев», но в последнюю секунду появляется запоздавший и просит принять в игру. Мы молча переглядываемся, а Сережка Попов говорит: «НЕХАЙ за немцев будет». Запоздавший сначала радуется, а потом, что-то вспомнив, меняется в лице: «У меня ружья НЕМА! Дома забыл!» А вот мы играем в прятки. Тот, кто «водит», стоит, прижавшись носом к стене дома, ладони прислонил к вискам и щекам, чтобы его не заподозрили в подглядывании, и считает. Закончив счет, спрашивает: «Ну, шо? Все СХОРОНИЛИСЬ? Тогда иду». Почему «схоронились»? – недоумеваю я. Ведь хоронят тех, кто умер, а мы живые, мы просто играем. У нас во дворе жил свирепый, лохматый пес. Он охранял базу и сидел все время на цепи. Иногда он срывался с цепи и бросался на все живое. Мы его очень боялись. Однажды я вышел во двор и вдруг услышал истошный крик Сашки Аброскина: «ТИКАЙТЕ, пацаны! ТИКАЙТЕ!» Я заскочил в дом и захлопнул за собой дверь. Дальнейшее наблюдал в окошко из своего укрытия. Пес сбил с ног Сашку и стал грызть его ногу. У меня от страха внутри все похолодело. Сашка орал благим матом и отбивался, как мог. К счастью, вскоре подоспел сторож и отогнал пса. После этого Сашка целую неделю ходил с забинтованной ногой и сильно прихрамывал…
Однако продолжу о языке. Больше всего меня поразило то, как именно люди произносят обычные русские слова. Однажды мы пошли с матерью на базар. Там было многолюдно и шумно. Покупатели, толкаясь, двигались сплошным потоком. За прилавком стояли тетки и бабки, одетые в телогрейки, с платками на голове, и каждая на свой лад расхваливала свой товар, некоторые, впрочем, жаловались на покупателей: «Всё ходюТЬ, ходюТЬ, а ничего не беруТЬ!» На прилавках горкой лежали всевозможные соленья: красные и бурелые помидоры с маленькими кусочками чеснока и листьями вишни, пупырчатые огурцы с широкими листьями хрена и пахучим укропом, моченые яблоки, грибочки в ведрах, сочная квашеная капуста с морковкой и лавровым листом. Все это выглядело до того красиво и аппетитно, а специи, с которыми все это солилось, квасилось и мариновалось, разносили по рядам такой пряный дух, что я непрерывно глотал слюну. Хотелось отведать и того, и другого, и третьего.
И вдруг рядом со мной краснощекая толстая тетка громко закричала: «ОХурчики, оХурчики! Соленые оХурчики!» Букву «г» она произносила, как что-то среднее между «г» и «х». Я смотрел на тетку, широко раскрыв глаза. Мать тянула меня за руку и удивлялась: «И что ты там увидел?» А я, повернув голову в теткину сторону, с удивлением смотрел на нее и слушал снова и снова ее: «Соленые оХурчики». То, что произошло потом, окончательно сбило меня с толку. Проходивший рядом чернявый мужик с перекинутыми через плечо сапогами, зычным голосом неожиданно заорал: «А вот сапоХи! КУПЛЯЙ сапоХи!» Тут я совсем растерялся и спросил: «Мам, а почему они так говорят?» У матери был свой ответ: «Почему, почему… Торгаши! Спекулянты чертовы! Потому и говорят так!» Ее ответ меня не удовлетворил, я понял, что без отца тут не обойтись.
Вечером за ужином я задал отцу тот же самый вопрос, но мне предстояло объяснить, что именно меня поразило в речи торгашей. Я собрался с духом, настроился и, стараясь передать выражение лица, жесты, интонации и, самое главное, произношение той тетки, закричал: «ОХурчики, оХурчики! Соленые оХурчики!» Отец так и покатился со смеху. Он смеялся долго, а когда немного успокоился, сказал: «Ну и поросенок! Вот поросенок! А ну-ка, давай еще разок: как та тетка кричала?» Я опять настраиваюсь и задорно кричу на всю квартиру. Отец хохочет. В конце концов, мне удается кое-что прояснить насчет «охурчиков». «Понимаешь, – говорит отец, –тут в Ростове всякие южные говоры и наречия… Ничего с этим не поделаешь!»
продолжение: http://www.proza.ru/2015/12/13/2189