ШМОН

               
               

               
                Посвящаю психиатру 
                Дмитрию Викторовичу Исаеву


                Ш   М   О   Н

                рассказ
               

                В несчастье ближнего есть что-то веселящее…
                ( кто-то ляпнул )

   

   Неизвестно,  каким образом существует агентство по передаче информации, в дурдоме, но что есть -  то есть. "Земля полнится слухами" - гласит народная мудрость, а уж, какими слухами полнится сие заведение, ни мудрому, ни простому обывателю не то что услышать, а и представить сложно, до невозможности. Понятие "слухи" в психиатрической больнице может иметь несколько граней, как впрочем, и всё происходящее в её стенах. Верить слухам, или не верить - каждый выбирает для себя сам, но находятся такие, которые не могут им не верить, или не отказываются верить им, напрочь. Отыскать первоисточник того или иного слуха - занятие такое же бесперспективное, как пытаться воскресить высохшую, три года назад, бабочку. И хотя, иголочка справляется с одной частью слухов, другие она порождает. Надо заметить, что в санаториях, этого типа, лечатся люди не только лишённые разума, но также и наделённые им безмерно. Будь у ученых прибор «умомер», нашлись бы индивидуумы, от которых он зашкаливал. Впрочем «дурометр» тоже зашкалил бы, влёгкую, ибо никакой шкалы не хватит для измерения результатов сдвига человеческой психики. Многие слухи рождаются, как раз, из-за, подобных сдвигов, а потому всегда приходится быть, что называется, на вассаре, то есть - настороже. Люди, которые подолгу находятся в таких больницах, имеют опыт различения истинных слухов, от ложных.

   В шесть утра, за первой кружкой чифиря, прошёл слух о грядущем, после обеда, шмоне. Проблема состояла в том, что шмонать будут не только санитары, а сам шеф, лично. Очевидность неизбежных потерь пугала. Четверо принудчиков гоняли по кругу кружку густого чая, концентрации в котором, хватило бы на кавалерийский эскадрон, и решали, куда заныкать запрет. Через час слухи подтвердились появившимися санитарами и санитарками, которые начали подготовку к серьёзному, для всех, событию. Началась генеральная уборка. Что значит провести подобное мероприятие, в психиатрической больнице знает, пожалуй, только тот, кто имел удовольствие видеть это зрелище, или участвовать в нём...

   Сходив, в столовую, на скудный завтрак и отравив желудок чем-то, что называется едой, первая группа, в 65 человек, выстраивается возле сестринского поста. Получив законную пайку того, что доктор прописал, пациенты начинают заниматься каждый своим делом, то есть чёрт знает чем…

   Стёпа Петрович, больной, с 35-летним стажем, не отличающий реальный мир от галлюцинаций, из-за постоянного их наслоения, по своему обыкновению, посылает какую-то, одному ему видимую на стене, суку на х..., размахивая при этом руками, будто отбиваясь от осиного роя. Вася Конокрад, получивший это погоняло за то, что крал лошадей (чтобы, затем, отпустить их), сидя на шконке, нервными рывками, пытается собрать сопротивляющийся кубик Рубика. Кстати сказать, кубик, кроме него, никто не видит. На четвёртой, от окна, койке, разложив на постели своё богатство, из четырёх штанов, Веня Смаков, в седьмой раз пересчитывает их, и никак не может вспомнить, где же восьмые бриджи, которые он, так удачно, выменял, у соседа, на подушку. Веня - умный, он знает, что подушку, со временем, отдадут владельцу, а предмет обмена останется у него. Но, штаны пропали, и от этого ему грустно…

   Смена постельного белья, сдвигание кроватей, открытие окон и появление инструментария для уборки происходит, одновременно, с описанным. Больные и совсем никакие, обитатели скорбной цитадели, начинают сваливать в кучи грязное бельё, разделяя его, по принадлежности. Но, поскольку тут немало тех, для которых разница простыни и наволочки недосягаема для понимания, возникают мелкие недоразумения. Так, Святой Моисей, вцепившись узловатыми пальцами в, многократно обмоченную им, простыню, не отдает её санитару, доказывая тому, с пеной на губах, что это и есть та самая плащаница, в которую, был завернут Спаситель. Но, поднабравшийся опыта, санитар говорит ему, что Спаситель завернут в другую плащаницу, из второй палаты (не веришь - пойди и посмотри). Добытая, с помощью гнусного обмана, простыня летит в общую кучу. Санитарки моют, окрашенные казённой краской, стены мыльными щетками, оттирая то, что можно и должно оттереться, по их мнению. Сдвигание кроватей, для освобождения места, происходит постоянно. Хозяева и санитары, то и дело, таскают железные койки из угла в угол, создавая пробки и заторы, из-за непонимания элементарных понятий - «лево» и «право». Некоторые отказываются покидать насиженные места, и их приходится двигать, с места на место, вместе с койками. Больной, прозванный «Кимберлитовая трубка», за то, что видит повсюду россыпи алмазов, незаметно подкравшись и улучив момент, технично крадет тряпку из ведра, отвлекшейся няни Зины, и, отжав, принимается жевать её, с явным удовольствием.
   - Трубка! - истошно вопит Зина, - ты что делаешь,  собака!? Брось эту дрянь!
Проходящий мимо больной, и несущий в руках картонный ящик с хозяйственным мылом и хлоркой, тут же исполняет последнюю команду. Похититель рабочего инвентаря Зины реагирует, на всё это, но по-своему. Поняв, что спалился, он решает спастись бегством, разумеется, не вынимая тряпки изо рта…
   - Сашка! - трубит Зина, на весь коридор, - отбери у Аскоменко тряпку, пока он её всю не сожрал. Вот, леший, а!..
Догнавший его санитар, вырывая из зубов тряпку, задает риторический, в этих стенах, вопрос:
   - Ты чё, кретин, совсем крыша съехала?
Отобрав тряпку и отпустив похитителю подзатыльник, он зачем-то её нюхает и говорит:
   - Фу, какая дрянь, и как он её жрёт?..

   Надо заметить, что няня Зина, отработавшая в психушке более пятнадцати лет, не расстаётся со строительной каской - её печальный опыт подсказывает, что стоит только снять каску - и она рискует быть ударенной по голове, в шестой раз. А ещё Зина привязывает свои тапочки к грязнущим ногам бинтами, боясь того, что эти тапочки, походя, украдут. Но, своё дело няня Зина знает, и работает на отлично.
Одновременно с наведением генеральной чистоты санитары обыскивают койки, места за батареями, ощупывают подушки. Всё, запрещенное инструкцией, изымается и уже не возвращается владельцам. Совершенно неожиданно для всех, в лице больного Трухина, в палату влетает стратегический бомбардировщик Б-52, ВВС США. С жутким рёвом и широко расставив руки-крылья, он делает первый круг, по периметру палаты, и заходит на второй. Чайханщик Касидзе, приняв на себя функции нашей ПВО, зенитной ракетой, из полуторалитровой баклажки с водой, сбивает вражеский самолёт прямым попаданием в фонарь кабины пилотов. Получив удар в голову, «самолёт» резко заваливается на одно крыло и уходит в глубокое пике. Крушение бомбардировщика сопровождается воплем и грохотом опрокинутого  ведра...

   Вся эта эпопея заканчивается только к обеду. После обеда (который отличается от завтрака только названием) и приёма очередной дозы лекарств, звучит громкая команда: «По койкам, всем занять свои места, прекратить движение!» Дураки и гении, философы и боги, а также нейтралитет всех мастей, занимают свои места на койках, в томительном ожидании обхода.
 
   И вот, в палате появляется заведующий отделением - Олег Григорьевич Борисенко, высокий молодой человек атлетического сложения (на кармане его халата бордовыми нитками  вышиты его инициалы - Б.О.Г.). За ним подтягивается его свита, и начинается следующий акт бесконечного спектакля. Поздоровавшись с больными и выйдя на середину палаты, он изрекает:
   - Начнем, пожалуй!
   Вычищенная и вымытая, до блеска, и обысканная санитарами палата готова к осмотру. Следующее слово доктора звучит для окружающих, что гром среди ясного неба:
    - Стекло! - говорит он, указав двумя пальцами правой руки и, подойдя к одной из коек, поднимает с пола сантиметровый треугольничек осколка зеркала.
    - Пожалуйста, режься, кто хочет, режь кого хочешь. Просто, здорово! - комментирует он свою первую находку, которую вкладывает в руку старшей медсестре. Та, приняв стекляшку, смотрит на неё так, словно это метеорит. Следующими оказались игральные карты, которые доктор извлекает из матраса любителя покатать.
   - Пожалуйста, картишки! У нас, здесь, не больница, у нас - казино. Делайте ваши ставки, господа шизофреники!
   Превратив карты в конфетти, заведующий подбрасывает кучу обрывков под потолок, откуда те дождем сыплются вниз. Санитары, проводившие шмон, округлив глаза, застывают с глупыми физиономиями. Совершенно неожиданно врач изменяет направление своего обхода. Развернувшись и смахнув со лба невидимую пылинку, он подходит к подоконнику и одним резким движением срывает с креплений деревянное ограждение радиатора отопления. Треск дерева, в сопровождении выброса пыли и мусора, распугивает беспечных обитателей щелей, которые опрометью разбегаются, во всех направлениях.
   - Ну, конечно же! - шеф продолжает чинить разнос подчиненным, - генеральных уборок у нас в больнице не бывает. Тараканов разводить гораздо проще!
Светлана Васильевна, сестра-хозяйка, пытаясь спасти положение, неуклюже выбрасывает вперед ногу и опускает на бежавшего, в её сторону, прусака. Характерный хруст возвещает о безвременном трагическом финале земного бытия несчастного насекомого.
   - Сто пятая, - тихо, сам себе, говорит доктор, вспомнив номер соответствующей статьи УК.
   - Чего?
   - Ничего. Надо травить, а не давить, - отвечает заведующий, извлекая из недр батареи отопления «коня». Приспособление, именуемое в местах лишения свободы «конем», несложно. Скрученная из разорванных простыней верёвка привязана к ручкам обычного пакета. Но, с помощью «коня» можно поднять в палату любой запрет, который он способен удержать. Размахивая им перед лицами, совсем уж пристыженных санитаров, доктор задаёт сложнейший, для них, вопрос:
   - Что это такое?!
Движение мозговых извилин тенью отражается на их лицах. Зная, что ответ ему не получить, доктор, не теряя драгоценного времени, открывает глаза медицинским вертухаям:
   - Это пакет с верёвкой. «Конь». И служебное его здесь назначение состоит в том, чтоб с его помощью, в обход вашего недремлющего ока, доставить сюда водку, наркотики, и те же карты, - выбивает доктор, из-под ног санитаров, последнюю опору. Жалкий вид опущенных голов, ничего кроме злорадства пациентов, или сочувствия коллег, у присутствующих не вызывает.
   - Али Аллах Сергеевич, выпишите мне, пожалуйста, жидкий циклодол*, мне бабушка Маруся сказала, что у вас в ящике есть! -  заговорил, появившийся в дверях, инопланетянин.
   - Сию минуту, - кивает врач  и, обращаясь, к кому-то, произносит, - жидкий циклодол, по две таблетки, с утра. Повернувшись к больному, добавляет, - Я всё назначил, ступай к себе... Да, передай бабушке Марусе, что это последний.
   - Спасибо, Сергей Али Аллахович, - благодарит тот доктора и идёт в свою палату. Ещё не доходя до неё, он уже, напрочь, забывает, где был, что хотел, и что ему сказали.
   Шеф, продолжая начатое, извлекает, откуда-то из-за батареи, очередное доказательство бездарно проведённого санитарами обыска. На сей раз свету Божьему предстает черного цвета контейнер, из-под фотопленки,  герметично закрытый белой крышечкой:
   - Чьё? - задает вопрос заведующий, держа контейнер над головой двумя пальцами (он совершенно точно знает хозяина  находки).
   «Моё», - мысленно отвечает один из больных.
   Вскрыв большим пальцем левой руки контейнер, доктор высыпает на ладонь содержимое ёмкости. Появившаяся кучка высушенной конопли доказывает, что план в больницу, всё-таки, заходит.
   - Хорошая! - с жалостью в голосе говорит доктор, понюхав находку. - Ну, да Бог с ней, - дует он на руку, подойдя к открытому окну. Анаша исчезает, словно её и не было. Доктор не курит траву, просто он, совершенно искренне, любит всё хорошее. Возможно, именно это и делает его отличным врачом.
Продолжая разводить мосты, доктор идёт к принудчикам. На подоконнике лежат книги, спичечный коробок с солью, и горка мелких монет.
    - Это сдача от водки, или на чай собираем? - спрашивает доктор у блатных, ни к кому, лично, не обращаясь. Одним движением он сгребает мелочь в руку и, подкинув в ладони, словно оценивая вес суммы, задает вопрос хозяину контейнера с анашой:
    - Чьё?
   Тот сидит на кровати, в позе лотоса, сложив руки в молитвенном соприкосновении пальцев. Своих сдавать не принято, но не ответить психиатру ещё хуже:
    - Семьдесят семь копеек мои, остальные общаковые, - идя на компромисс, отвечает он. Мелочь, со звоном, проходя решётки, вылетает в окно. Задетые пролетающими монетами нити паутины вздрагивают, побеспокоив старика Макса. Крестовик, по-своему, реагирует на сигнал. Он, со свойственной паукам прытью, меняет свое положение на 180° и висит теперь головой вниз, разглядывая  палату своими восемью глазами.

   Закончив с первой палатой, доктор, в сопровождении свиты, уходит осматривать санузел. Стоило лишь последнему, из персонала, выйти, как сидевший в позе лотоса больной вскакивает на ноги. Свято веря, что муха - это записывающие Божьи глаза и уши, он наработанным движением хватает ближайшую. Прошептав что-то в кулак, он влезает на подоконник и отдает муху Максу, веря, что паук считает записанную мухой информацию и, по цепи, передаст её богам, на службе у которых он состоит.
Идущие вслед за врачом искренне беспокоились из-за того, что шеф может ещё что-нибудь найти. И они не ошиблись... В туалетной подсобке для хозинвентаря, носящей здесь романтичное название «комната любви», проходит квадратная, в сечении, жестяная вентиляционная труба. И вот, встав на перевёрнутое ведро, доктор, не церемонясь, смахнул всё, что на ней было. Пять пустых водочных бутылок и, приспособленная для курения травы, баклажка полетели вниз. Чистый кафель невозмутимо принял на себя стеклотару, превратив их в крошево. Оставшиеся целыми горлышки, известные всем «розы», почему-то привлекают всеобщее внимание. И без того скудное воображение санитаров, опешивших в очередной раз, не даёт им возможности увидеть букет цветов из пяти осколков, появившихся в дверном проёме подсобки.
   - «А иных страхом спасайте»,- тихо проговаривает доктор библейскую цитату и, взяв два таких цветочка, подходит к санитарам.
   - Объяснить, как это можно применить!? - задает он вопрос, подняв осколки до уровня глаз. Свет лучиками заиграл на острых, хищного вида, гранях битого стекла и бликами ударил по зрачкам. Синхронно икнув и сглотнув спазм в горле, словно гуси, санитары изменились в лице, стали серыми, как стена.
   «Сейчас уделаются»,- мелькает в сознании врача мысль.
   - Вы уволены, оба! - говорит он, и выходит из туалета. В других палатах также обнаружены и изъяты запреты: чай, шприцы с иглами, ложка с заточенной ручкой, кипятильник, на проводах которого, как сказал заведующий, можно повеситься половине Китая. Завершился шмон находкой лезвия «Восход», изъятым с помощью магнита, из щели, между стеной и плинтусом, под одной из кроватей, обитатель которой сидит, и на вытянутых руках, держит лист бумаги, с жирно написанной фразой «Я НЕ МОЛЬ». Уволенные санитары удивлены тем, что шеф ничего не искал. Он просто подходил к определенному месту и извлекал искомое, словно заранее зная, что и где находится. Доказательством этого предположения может служить то, что закончив обыск, и проходя по коридору, доктор вдруг останавливается и, приложив пальцы ко лбу, замирает:
    - Тапочки вытащи, из правой кобуры**, и отдай их Пашкову, - говорит доктор санитару. Пояснив обладателю округлившихся, в очередной раз глаз, что такое кобура, и где она находится, доктор заканчивает своё пребывание в отделении фразой:
    - И после всего этого вы хотите убедить меня в том, что работаете на совесть? Прошу всех, ко мне в кабинет. Кроме вас, - сказал он двум санитарам, - мне вы уже не нужны!..
 
   Громкий лязг железной дверной решетки оповещает обитателям больницы, что можно встать со своих мест и заняться делами насущными, которых, надо сказать, за время проведения шмона, у всех накопилось немало...



*  - циклодол  – только таблетированный препарат.
** - кобура (жарг.) – тайник в стене.


                2002