Холодная зима 1949 года
У кого-то из Великих я прочел такую фразу: способность человека забывать плохое и хорошее – единственная возможность продолжать жить.
Многое из прожитого нами, хранится в тайниках нашей памяти. Между тем я убежден, что если человеку было ЧТО забывать, у него наверняка есть ЧТО вспомнить.
Для меня и моих пятнадцатилетних сверстников, переживших военное лихолетье, война была суровой явью и трагической данностью. Мы не понаслышке знали об ужасах вражеских бомбёжек и пулемётных обстрелов фашистских стервятников с бреющих полетов. Мы видели смерть и увечья, разрушения и пожарища; и намного раньше простились с детством.
В первые, послевоенные годы стать комсомольцем было волнующим, почетным и знаковым событием в жизни каждого советского подростка. С наших уст не сходили имена Олега Кошевого и Зои Космодемьянской, мы восхищались, гордились ими и хотели быть похожими на них.
Мы читали и перечитывали книги Елены Ильиной «Четвертая высота» о мужественной комсомолке Гуле Королевой и Александра Фадеева «Молодая гвардия» о подвиге и героической гибели молодогвардейцев.
В те годы повсеместно: на радио, в сельских и городских клубах, в дворцах культуры и концертных залах звучали обжигающие строки из поэмы Маргариты Алигер «Зоя».
Тишина, ах, какая стоит тишина!
Даже шорохи ветра не часты и глухи.
Тихо так, будто в мире осталась одна
эта девочка в ватных штанах и треухе.
Значит, я ничего не боюсь и смогу
сделать всё, что приказано…
Завтра не близко.
Догорает костёр, разожженный в снегу.
и последний дымок его стелется низко.
Погоди чуточку, не потухай.
Мне с тобой веселей. Я согрелась немного.
Над Петрищевом – три огненных петуха.
Там, наверное, шум, суета и тревога.
Это я подожгла!
Это я!
Это я!
Все исполню, верна боевому приказу.
И сильнее противника воля моя,
и сама я невидима вражьему глазу.
Эти стихи волновали нас. Они поднимали в наших глазах подвиг юной девушки комсомолки Зои Космодемьянской, уничтожившей, в одиночку в селе Петрищево, на подступах к Москве, тревожной осенью 1941 года в тылу врага, вражеский склад с боеприпасами, конюшню и дома, в которых фашисты прятались от лютых российских морозов…
Я не случайно вспомнил имя Зои и стихи, посвященные ей. В далеком 1949 году, когда на бюро райкома комсомола, меня принимали в комсомол, мне задали вопрос: «Что я могу рассказать о подвиге Зои Космодемьянской?» И я не только рассказал все, что знал о ней, но еще прочел наизусть этот отрывок из поэмы.
В моей не плохой, но все-таки, померкшей с годами, памяти, вдруг всплыл эпизод, связанный с тем декабрьским днем, когда в райкоме ВЛКСМ мне вручили комсомольский билет. Кому-то он может показаться не очень значительным, но для меня, в моей долгой жизни, он остался заметной вехой…
Зима на стыке 1949 и 1950 годов в Крыму была на редкость суровой: в предгорьях
ртутный столбик опускался ниже 25 градусов мороза, а в степной части синоптики отмечали минус 31. Для Крыма это была более, чем аномальная погода, были случаи обморожения и, даже со смертельными исходами.
В это же время, как писали газеты, наблюдалась миграция серых волков из соседних херсонских степей в Крым через замерзший Сиваш. Голодные волки представляли большую угрозу не только жителям полуострова, но прежде всего колхозным животноводческим фермам. Насколько я помню, были организованы охотничьи отряды по отстрелу волков.
Из райкома комсомола я вышел в приподнятом настроении. День был ясный, безветренный и морозный, но я не чувствовал, обжигающего лицо, воздуха. Мне казалось, что меня согревает комсомольский билет, который лежал в потайном кармане внутри рубашки, с левой стороны, специально пришитом для этого знаменательного события бабушкой Розой.
Был полдень. Надо было подумать, как добраться домой в свое село, которое располагалось в 16 километрах от райцентра. Автобусного сообщения в то время ещё не было. Основным способом перемещения был попутный автомобильный или гужевой транспорт.
На колхозном рынке я купил в обувном ларьке для бабушки новые валенки- бурки, с галошами, самый распространенный в то время вид зимней обуви, наравне со стегаными ватниками, для верхней одежды.
В ларьках нашего и близлежащих колхозов, я узнал, что попутного транспорта не предвидится. В летний период я бы просто пошел пешком. В те годы мне и моим землякам это было не в диковинку. Спокойным шагом мы преодолевали это расстояние за четыре часа. Но в такой морозный день никто бы не решился, тем более в одиночку.
Пришлось идти на железнодорожный переезд, в надежде сесть на случайный попутный транспорт, а если не получится – вернуться в поселок и заночевать у знакомых.
Именно, так мне посоветовали мама и бабушка. Но мне так хотелось скорее попасть домой и поделиться своей радостью.
На переезде я оказался один. В такую холодную погоду люди не спешили без острой необходимости покидать свои дома. Примерно через час, когда я уже основательно продрог и хотел вернуться в поселок, подъехала грузовая автомашина американской марки «Студебеккер». Мы мальчишки тех лет, знали все виды американских машин:
«Студебеккеры», «Форды», «Виллисы». Помню, как колхозный шофер послевоенной советской «полуторки», который во время войны ездил на «Виллисе», сокрушался со слезами, что после войны пришлось вернуть американцам все их машины, которые они прямо в портах на своих сухогрузах пускали их под прессы. Этот «Студебеккер» чудом избежал пресса. За рулем сидел водитель в армейской шапке-ушанке, завязанной сверху, одетый в, повидавший виды, военный стеганый ватник, цвета хаки.
- Куда тебе надо, паренек?- спросил, водитель, открывая двери.
- В Листовое.
- Я еду в Кутур, за камнем-ракушечником. Могу подвести до «Кущей». Это же рядом с твоим Листовым, километра четыре, не больше. День морозный, но ясный, за час дойдешь.
Велико было искушение прокатиться в американском «Студебеккере» и я, не, раздумывая, согласился. Тем более дорогу из Кущей в Листовое я знал, как свои пять пальцев. Более полугода, пока у нас не открылась своя школа, я с друзьями ходил в её семилетку.
В кабине было очень тепло, в отличие от советских грузовых машин, она отапливалась. Я рассмотрел водителя. У него были привлекательные черты лица и добрая улыбка. На вид ему можно было дать от силы 25 лет, но когда он снял шапку, чтобы вытереть лоб, меня смутила седина на его висках. Почувствовав мой взгляд, он улыбнулся:
- Что же ты в такую погоду дома не сидишь? Сестренка моя, уже который день в школу не ходит, она закрыта.
- Нам сегодня вручали комсомольские билеты,- ответил я с гордостью.- Нельзя было не приехать.
- Это другое дело. Поздравляю! Ради этого надо было приехать. Комсомолец не должен бояться трудностей. Меня в комсомол принимали на фронте, под Кенигсбергом, слышал о таком городе? А после собрания сразу на боевое задание, я ведь сапером-минером был.
- Так вы воевали? Сколько же вам лет?
- Не говори мне Вы. Тебе сколько?
- Пятнадцать.
- А мне двадцать три.
- Когда же ты успел?
- Успел брат, целый год повоевать и, даже тяжелое ранение получить, всего за месяц до Победы.
- И, наверное, награды есть?
- Есть, дружок, есть.
- Он расстегнул ватник и на выцветшей гимнастерке, я увидел на груди справа орден Красной звезды, а слева медали За отвагу, за взятие Кенингсберга и Победу над Германией. Я посмотрел на него с таким нескрываемым восхищением. А в его глазах и в том, как он застегивал отворот ватника, не было и тени показной бравады, а скорее что-то чисто мальчишеское.
Машина, подпрыгивая на ухабах, медленно двигалась по изрядно разбитой, покрытой гололедом, дороге. За разговорами не заметили, как проехали 12 км пути до села Кущи.
- Вот и приехали,- сказал водитель, похлопав меня по плечу,- Дорогу в Листовое хорошо знаешь, не заблудишься. Постарайся до темноты добраться, все-таки зима.
Будь здоров, комсомолец! Удачи тебе. Как там, у Константина Симонова:
«Ничто нас в жизни не может вышибить из седла»… И по-доброму, громко рассмеялся.
Я поблагодарил его, крепко пожав его шершавую ладонь, Мне было очень приятно, что он назвал меня комсомольцем и напутствовал строками из любимого стихотворения
Симонова «Сын артиллериста». Прежде, чем машина тронулась, я, оглянувшись, по-дружески помахал ему вслед рукой.
Автомобильная трасса разделяет довольно крупное село Кущи на две половины. С северной стороны село примыкает к озеру. Сейчас оно замерзло, и местные ребята катаются по льду на коньках, на зависть своим сверстникам соседних деревень. Вдоль берега растут, притаившись от мороза, запорошенные снегом, камыши и плакучие ивы.
Село Кущи- центральная усадьба крупнейшего в Крыму овощеводческого совхоза «Озерный»
Знакомой проселочной дорогой мне предстояло пройти не менее двух километров до водонасосной станции, которая в поливной период качает воду из артезианских скважин. Сразу за станцией повернуть налево, и около километра идти вдоль единственной в этих местах широкой лесополосе до деревни Журавли. А оттуда, уже рукой подать, до моего родного села Листовое.
Была вторая половина дня. День по-прежнему был безветренным и ясным, но мороз крепчал. После теплой кабины «Стиудебеккера» это было особенно ощутимо. Я шел довольно быстрым шагом и постепенно согрелся. На голове у меня была солдатская шапка-ушанка, завязанная под подбородком. Одет я был в широкополую трофейную румынскую офицерскую шинель зеленоватого цвета, которую мне привез в подарок сразу после войны, мой дядя, мамин брат капитан Лев Березовский, служивший тогда в Румынии. Под шинелью на мне был пиджачок, перешитый из армейского кителя, с большими желтыми со звездами пуговицами. Ноги согревали шерстяные носки, связанных бабушкой,обутые в традиционные, по тем временам в деревнях, бурки с галошами. Руки согревали толстошерстные варежки.
Настроение у меня было приподнятое и, шагая, я совсем не чувствовал холода. Вот только морозный воздух обжигал лицо. Я все время думал о комсомольском билете, и мне казалось, что он прибавляет мне силы.
Неожиданно порывистый ветер взвихрил вокруг меня снежную поземку. Небо заволокла серая мгла, повалил хлопьями снег, и началась метель. Сквозь снежную круговерть плохо просматривалась дорога. Озираясь, я остановился. Наверное, я прошел не менее километра. Посмотрел назад, хотя и смутно, разглядел околицу села Кущи. У меня мелькнул мысль: "Вернуться!" Впереди ещё не менее трех километров, преодолевая снежную бурю, пути. Я снова вспомнил о своем комсомольском билете и подумал: « А как бы Зоя поступила? Когда она шла на задание, тоже были мороз и снег и на каждом шагу её поджидала опасность встречи с врагами».И я решил идти дальше.
Одев, на руки, купленные для бабушки бурки, я ими крест-накрест прикрыл от порывов ветра лицо, слепящего снегом глаза, и двинулся в сторону насосной станции, надеясь найти там укрытие. Ориентиром мне служили, проложенные вдоль дороги, до самой станции, большого диаметра, водопроводные трубы.
Этот километр пути до станции дался мне с большим трудом, но у меня не было страха и отчаяния. Когда появились очертания станции, я почти побежал к ней.
Но её железная дверь была надежно закрыта на большой висячий амбарный замок.
А впереди еще не менее двух километров пути... Я почувствовал неимоверную усталость, захотелось, хотя бы немного передохнуть Но я знал, что в сильный мороз, ни в ком случае нельзя садиться, особенно когда ты один.
Прислонившись спиной к стенке, и, проглотив несколько комочков снега, я решил постоять. Однако, усталость брала свое, ноги подкашивались, а глаза слипались. Не помню, как и когда, но я сел на один из, лежащих под стенкой станции, камень-ракушечник, и опустил голову. Во всем расслабленном теле, руках и ногах, я ощутил такую приятную теплую истому и плотно прикрыл глаза…
…………………………………………………………………………………………………
Сколько прошло времени, трудно сказать, часов у меня не было... Я внятно увидел, приближающиеся ко мне со всех сторон, огоньки, светящихся в темноте глаз.
Мелькнула догадка: «Волки!» И тут же услышал их вой и увидел оскал зубов.
Резко, вскочив на ноги, открыв глаза и, оглядевшись, я понял, что это был сон. Буря утихла, в чистом небе зажигались первые вечерние звезды и монотонно завывали провода.
И тут мне по - настоящему стало страшно. Если бы не, приснившийся сон, который мне прислало само провидение или мой ангел-хранитель, я бы, вероятней всего, замерз насмерть.
И потому день получения комсомольского билета стал для меня не только памятным, но и заметной вехой в моей жизни.