Глава 14. Ригрепшетушонка
Осенью 1967 года в район Советская гавань-сортировочная пришла новая напасть – лесной пожар.
Леса там редкие. Не то, что наши, Подмосковные. Так жиденькая бородёнка азиата не идёт ни в какое сравнение с окладистой бородищей сибиряка. Но всё-таки и они горели. Сушь, отсутствие дождей, сильные ветра, молния или возможное раздолбайство человека, и вот огонь пошёл гулять сам по себе.
В воздухе явно ощущался неприятный запах гари, а когда огонь стал приближаться к складу боеприпасов – уже «запахло жареным» армейскому начальству…
Несколько раз нас, солдатиков, вывозили на борьбу с огнём вокруг территории этого самого склада боеприпасов. Высокие, по местным понятиям, деревья были, слава Богу, в своё время вырублены, и верховой пал пройти не мог. Но уже на месте широкой полосы вырубки подрос кустарник, который теперь вяло чадил, поскольку был сырой и зелёный. Вооружившись подходящими еловыми лапами, мы сбивали пламя с кустов, затаптывая угли сапогами.
Склад отстояли. Пламя пошло в обход, а прошедший хороший ливень всё успокоил и прекратил.
И тут, среди офицерско-сверхсрочнического состава, возникло некоторое оживление. Как говориться: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Зима на носу, значит - не за горами отопительный сезон, а у каждого дома печки, и эти самые печки без топлива ну ни за что греть не хотят, хоть убей. Обычно с дровами всегда были проблемы, а тут столько деревьев после верхового пала стоят чёрными свечками без листвы и даже без сучьев. Всё равно уже пропали для своей растительной жизни. Всё равно теперь только гнить будут. Но ими, этими самыми останками деревьев, если вовремя подсуетиться, можно и обогреваться всю зиму.
Удумано – сделано. Получили где-то разрешение на вырубку и очистку горелого участка, грузовики организовали, добровольцев из солдат кликнули на это грязное дело.
Когда служишь уже третий год, хочется хоть какого-то разнообразия для давно опостылевшего занятия – тянуть свою солдатскую лямку… Понятно, что всё равно работать, но в совершенно других условиях. Дней десять вне казармы, в палатке, с костром и комарами, без всякого начальства. Оно и понятно, что начальству дрова нужны, а не романтика у костра, вместе с комарами. Которые просто озверели от неожиданно приваливших в места их обитания молодых, красивых и ядрёных солдатских тел.
И я первым сделал шаг вперёд из строя, когда понадобились добровольцы.
Набралось человек десять. Нам пообещали дать шестнадцатиместную палатку и сухой паёк на десять дней. А вот выделить повара из гарнизонной столовой не смогли. Очевидно, среди поваров добровольцев не оказалось.
- Кто умеет готовить? – осведомилось начальство.
В гробовой тишине десять пар глаз внимательно смотрели друг на друга и не находили ответа на такой простой вопрос. Пожрать-то мы все и всегда были не дураки, всегда рады. Но вот чтоб самому заняться стряпнёй… Никто готов не был. Я понял - романтическое приключение трещит по всем швам. Ещё немного, и оно растает, как мираж в пустыне. Надо было как-то спасать положение. Я глубоко вздохнул, внутренне сжался, как будто собирался нырнуть в ледяную воду, и неуверенно произнёс:
- Я немного умею…
Начальство очень обрадовалось. Я бы даже сказал, что оно - возликовало. Его мечта обогреваться зимой горелыми дровами стала претворяться в жизнь. Счастливое, оно тут же, не сходя с места, назначило меня старшим, велело слушаться меня и поволокло на продуктовую базу получать продукты на десять дней. Выделили положенное по нормам на десять человек и на десять дней: хлеб, разные крупы, макароны, рожки, соль, сахар, заварку, консервы, картошку, лук, специи. Офицеры и сверхсрочники нашей части, радуясь будущим дровам, добавили от себя несколько банок китайской мясной тушёнки и снабдили нас посудой, ложками, кружками для чая и ведром – носить воду для готовки из родника.
После обеда загрузили в бортовой кузов ЗИЛ-157 продукты, палатку, посуду, топоры и пилы, сели сами и выехали. Сначала проехали весь посёлок, а потом свернули на автомобильную дорогу из брёвен. Я такую дорогу увидел впервые. Это не была гать, которую выкладывают по болотистым местам сплошняком, располагая брёвна поперёк дороги. Эта дорога была поднята над землёй больше чем на полметра. На столбах с поперечинами. Брёвна лежали вдоль пути. Двумя полосами, по которым ехали правые и левые колёса. Я бы не сказал, что полосы были очень широкие, сантиметров по пятьдесят. Ощущение было, что мы просто заехали на ремонтную яму, только несколько километров длиной. В некоторых местах были сделаны разъезды. Видимо движение осуществлялось одновременно в обоих направлениях. Нам, правда, никто не встретился. Не видно было и попутных грузовиков. Работы по прокладке такой дороги были выполнены огромные. И сразу стало понятно, чем занимались «сидельцы» недалеко от нас расположенного дисциплинарного батальона. Дисбат – это солдатская тюрьма, в которой отбывается полученный в армии срок. При этом срок службы в армии не сокращается. Отсидел срок, полученный по приговору военного трибунала, в дисбате – дослужи оставшуюся службу солдатскую до конца.
Водитель вёл машину медленно, но уверенно, не боясь сорваться, видно проходил «трассу» не в первый раз. Добрались до места, выгрузились. Сразу начали нагружать машину лесом, в обратный путь. Грузовик уехал, а мы принялись обустраиваться.
Палатку решили не устанавливать, как положено, а соорудили большой шатёр вокруг крупного дерева. Пока одни делали шатёр, другие сбегали на родник, помыли начищенную картошку и принесли чистой воды. Костёр уже жарко пылал, и я сотворил самое первое блюдо. Сварил картошку, размял, вместе с водой в которой она варилась, и добавил банку китайской тушёнки. Тушёнка тех лет запросто могла лишить человека жизни. Очень легко можно было умереть, захлебнувшись собственной слюной. Не знаю, то ли тушёнка была такая, то ли в молодости жизненные ощущения были более яркие, только ужин проходил уже в темноте, нарушаемой лишь отблесками костра, в полном молчании, прерываемом сопением, чавканьем и скрежетом ложек по дну мисок. Сытые воины, как насосавшиеся клопы, медленно расползлись по углам шатра, а я ещё нагрел воды и вымыл всю посуду. Через полчаса в шатре раздавались громкие посапывания, кряхтения, всхрапывания и редкое пуканье…
Дневальных не ставили. Нас этой ночью можно было бы взять голыми руками.
Утром разбудило нас солнышко. Ночной мрак рассеялся, всё вокруг блестело от росы. Никто истошно не кричал:
- ПОДЪЁМ!!! Выходи строиться на физзарядку!
Но вставать всё равно надо было, поскольку завтрак никто не отменял. И это теперь была моя самая главная обязанность, кормить личный состав. Пока остальные тянулись, потягивались и почёсывались, принёс воды, развёл костёр, подвесил над огнём казан. В закипевшей воде утопил макароны, порезанную луковицу, несколько горошин перца, содержимое двух банок с рыбными консервами, немного соли и за пять минут до конца облагородил всё несколькими лавровыми листочками. У меня всегда получалось то, что я называю супец. Среднее по густоте между первым и вторым. Позавтракали, попили чаю.
Приехала под погрузку первым рейсом машина. За день надо было отправить три рейса. Лес вокруг места погрузки быстро пустел, приходилось забираться всё дальше и дальше. Нагруженная машина уезжала, а мы продолжали стаскивать к месту погрузки стволы издалека, чтоб не задерживаться долго на погрузке. Всё приготовив, остальные расползались на отдых, а мне опять приходилось кашеварить. На всё про всё у меня было только время, пока не вернётся к нам разгруженная машина. Заниматься одной готовкой, не помогая при погрузке, было как-то неудобно, вот и «пахал» за двоих. Мне иногда помогали с мытьём посуды, с чисткой картошки, но это бывало лишь эпизодически.
И вот наступил наш последний, десятый, день. Никто, Слава Богу, не получил никаких травм, и мне не пришлось часто распаковывать аптечку, припасённую на подобный случай. Если бы что-то случилось серьёзное, то обязанности медбрата пришлось бы исполнять опять же мне. А происшествия были так, лишь по мелочи. Перевязал сильно поцарапанную руку одному, туго забинтовал потянутое запястье другому, да двоим очистил глаза от попавшего мусора языком. Научился в своё время от бабушки. Быстро и совершенно безболезненно. Отправили две гружёные машины, третий рейс будет за нами. Приедут часа через два – два с половиной.
Готовлю последний раз еду. С тоской оглядываю оставшиеся продукты. Немного пшена, немного риса, немного гречки, луковица. Картошка кончилась, макароны тоже кончились, осталась, правда, последняя восьмисотграммовая банка тушёнки. Выбора никакого нет. Кипячу воду, засыпаю рис, немного погодя - гречку, ещё немного погодя - пшено. Мелко нарезанная луковица тоже уходит в это ассорти.
Когда всё нормально разваривается, добавляю тушёнку и последним - лавровый лист. За моими манипуляциями никто не следит. Собирают вещи, скручивают палатку, готовятся к отъезду…
- Господа! – громко объявляю я, - прошу к столу! Сегодня у нас шедевр кулинарной программы – ригрепшетушонка!
Восемь пар вытаращенных глаз, с удивлением и с подозрением, смотрят на меня. Во всех глазах вижу один и тот же не высказанный вопрос. Кто-то, самый смелый, решился, и озвучивает его:
- Это что же за хрень такая???
Объясняю. Поодиночке продуктов оставалось так мало, что ничего нельзя было из них приготовить. Свалил всё в кучу и приправил тушёнкой.
Бойцы, молча и настороженно, приступили к трапезе. После первой же ложки заулыбались, загомонили, удивляясь новому вкусу и радуясь его съедобности. Все были очень довольны. Вернувшись в казарму, они хвалились остальным:
- А мы там ели ригрепшетушёнку, вот такая вещь!!! - и демонстрировали поднятые вверх большие пальцы на обеих руках.
- А что это такое??? – приходили в изумление непосвящённые, делая большие глаза, высоко поднимая брови и приоткрывая рты.
- Надо было в добровольцы вовремя вызываться, тогда бы и узнали… - наставительно и явно сверху глядя на остальных, напускали тумана бывалые…
Теперь, спустя много лет, вспоминая эту историю, всегда улыбаюсь и немного грущу по тем канувшим в Лету дням своей молодости, оставшимся лишь в моей памяти…