Степанида Прокловна Гнилова родилась в жалком занюханном тверском поселке у глубоко несчастных родителей. Нищета материальная и духовная – что может быть хуже и несчастливее?!
Степанида с малых лет слыла прыткой и бедовой шалуньей. То чей-нибудь сарай подожжет, то свежего навозу в соседский бидон с только что надоенным молоком набросает, а то и упаковку пургена отцу в бутыль самогона кинет. После злорадно наблюдает, как весёлое пламя пожирает неказистое соседское строение или как кто-то попьет порченого молочка: поначалу морщит нос, а минуту спустя уже блюёт, навозу наглотавшись. Сильнее всего ликовала лихая девка, когда отец, нажравшись сдобренного пургеном самогона, начинал поминутно бегать «до ветру». Тут Стеша, впадала в экстаз и пускалась плясать под любимую частушку: «Сел, поехал, засвистал, полны сани надристал!». При этом разнузданно взвизгивала и разухабисто гикала.
Еще сильнее Стеша Гнилова обожала комсомольскую работу, но не всю, а только особую её часть: доносить на всех без разбору, клеветать на добрых людей и очернять любого просто так – «из любви к искусству». Короче, Степанида от природы была редкой гадиной, змеюкой поганой. Таких кобр всегда немало рождалось на Руси – то ли из-за многовекового рабства, то ли по причине мужицкого невнимания или дурного климата. А при большевиках их развелось – страх и ужас, не сосчитать. Достаточно вспомнить хотя бы булгаковскую «Аннушку-чуму»…
Степанида столь преуспела на комсомольской работе гадости-подлости делать, что смогла даже в Ленинград «по лимиту» перебраться. Она продолжила свои увлекательные игры, когда устроилась разнорабочей и получила место в общаге флагмана резиновой промышленности завода «Красный треугольник».
Соседки по комнате сильно и часто плакали от гниловских проделок. Многие и сами-то были изрядными стервами, но Стеша оказалась сильнее всех. Поэтому, дабы избежать «социальных конфликтов и инцестов» - в смысле инцидентов, комсорг калошного цеха Кеша Мымриков выдвинул усердную комсомолку Гнилову на получение девятиметровой комнатёнки в смрадной коммуналке на 14 семей покосившегося дома рядышком с заводом.
Поначалу Степанида избрала целью своих «развлекух» самую тихую из жилиц - бухгалтершу Розу Зильберман, имевшую привычку пользоваться зубным порошком. И Стеша ночью намешала в картонную коробочку какой-то украденной на заводе химической дряни, от чего Розу увезли в больничку. Но этого лихой активистке показалось мало, и вскоре после возвращения сильно осунувшейся Розы домой Гнилова устроила свой излюбленный аттракцион – кинула еврейке в кастрюлю с куриным бульоном упаковку пургена. Вот потеха-то! Назавтра Зильберманиха дристала, как подорванная, и Скорая снова укатила ее в больничку.
Потом пошла череда Стешиных диверсий против всех соседей подряд, но всякий раз всё заканчивалось трюком с пургеном. Степанида даже сочинила «женскую» версию любимой частушки: «Стала ехать, засвистала, полны сани надристала». И сильно гордилась своим поэтическим талантом.
Так продолжалось долго, а потом Степанида Прокловна вышла на пенсию, и провожал ее весь калошный цех. Тут-то она разгулялась по-крупному: наварила огроменный котел киселя – «запивалочку к водке", накидала туда аж три упаковки пургена и стала ждать результатов. Назавтра рабочие калошного цеха задристали и попали в больничку в полном составе. При этом новоиспеченная пенсионерка саморазоблачилась. Поголовно все калошники и калошницы после больнички написали «телегу» в правоохранительные органы и указали на хулиганку Гнилову. Однако правоохранители рассудили по народной мудрости: «Не пойман – не вор». И Степанида вновь воцарилась в коммуналке.
Тем не менее, вскоре вступила в силу другая народная мудрость: «Сколько веревочке не виться, а конец найдется». Покосившийся дом пошел на расселение, и Сепаниде Прокловне дали отдельную квартиру-однушку на далекой ленинградской окраине. Вместо радости Стеша испытала стресс и глубочайшее разочарование. Она чуть не свихнулась от тоски по соседям и недобрым делам, а потом нашла-таки выход из отчаянного положения. Среди ночи тихонько вставала и, крадучись, не включая свет, пробиралась на кухню. Там снимала крышку с кастрюльки щей, с вечера собственноручно оставленной на плите. Озираясь и вздрагивая, бедовая старуха высыпала в щи упаковку пургена и с чувством исполненного долга возвращалась в постель. После этого сладкий сон наваливался на глубоко удовлетворенную пенсионерку, а на утро она приступала к завтраку. Съев щи, Гнилова вновь укладывалась в постель и ждала. Через пару часов в животе начинало громко булькать и сильно бурлить, а когда это безобразие достигало кульминации, пенсионерка бежала к унитазу. Её выворачивало наизнанку, и она то стонала, то напевала и мужицкий, и бабий вариант любимой частушки.