18+
В Городе давным-давно не было морали и всего того, что мешает людям наслаждаться жизнью. Стерли с лица земли поборников-крикунов традиционных ценностей, угнетателей сексуальных меньшинств. Православную церковь объявили вне закона, а чудом уцелевших ненавистных «попов» выискивали и кровожадно линчевали прямо на улицах. Помимо того, на улицах можно было насиловать и грабить. Убивать – само собой. Только вот с трупами приходилось возиться. Впрочем, и здесь нашлись свои ценители. Словом, Город процветал и благоухал. Благоухал он особенно сильно, ибо испражняться на улицах теперь было разрешено. Словом, свобода. Причем, полная.
Николай сидел в пабе. Подавали там, к слову сказать, весьма недурственное и качественное пойло. Не алкоголь, сами понимаете. В моде был здоровый образ жизни, а потому люди повально пили человеческую кровь. Ой, вот только не надо морализировать, я вас умоляю! Да, кровь! Да, человеческую! Поговаривали даже, что в этом пабе можно было достать настоящий «первач», а не какую-нибудь кислую третью группу! Но это было исключительно для своих и, что называется, «из-под полы».
Итак, Николай убивал время, а его приятель, с которым он пришел, убивал понравившуюся ему девушку за барной стойкой. Девушка была толерантной, а потому не сопротивлялась. Лишь руки ее непроизвольно барахтались над плечами мучителя, пока он душил ее. Безусловно, она испытывала удовольствие, поскольку, по телевизору и особенно в интернете, всегда говорят, что «девушкам нравится, когда грубо». Когда акт наслаждения был завершен, два угрюмых охранника занялись еще теплым трупом. Тот, что справа, улыбался. Он был любитель мертвецки толерантных девушек. А что может быть толерантнее мертвого тела? Бережно взвалив покойницу на плечо, он осторожно понес добычу в отдельный кабинет. Морали уже не было, но отдельные кабинеты все еще были, поскольку остались любители уединиться. И к этому относились уважительно.
Приятель, наконец, повернулся к Николаю.
- Ну, вздрогнем! – удовлетворенно хмыкнул душитель, опрокидывая в свою глотку шот «красненькой».
Николай скучал. Он был педофил, а потому среди взрослого населения ему было скучно до чрезвычайности. Он тупо уставился в огромный экран над барной стойкой. Крутили «новый футбол». Позволю себе просветить дремучих невежд: новый – это когда стройные красавцы, не стесненные бременем одежды, бегают по полю в попытке отрезать голову вратарю. Когда вратаря обезглавливают, гол засчитывается и выставляется новый вратарь. Побеждают, соответственно, по количеству «голов». В прямом смысле…
- Мне пора, – небрежно бросил Николай и лениво направился к выходу. Мимоходом он заметил, как посетители паба «играют» с недавно задушенной девушкой. Играют увлеченно, по очереди.
На улице моросило. Вечерние сумерки обнажили мрак человеческого веселья. Город превратился в одну большую оргию. Вдруг внимание Николая привлекла маленькая девочка лет пяти, стоящая на перекрестке и беспомощно смотрящая на окружающих, которым явно было не до нее.
Николай поперхнулся собственной слюной. Как кот стал он осторожно приближаться к ребенку.
- Что ты здесь делаешь? – тихо спросил он, наклоняясь к малышке.
Девочка распахнула огромные голубые глаза, трогательно утерла носик грязным кулачком и всхлипнула:
- Потилялась!
- Тиии моя маленькая! – сочувственно пропел педофил и прижал к себе дрожащую малышку.
- Пойдем, я отведу тебя домой! – сказал он и снова сглотнул слюну предвкушения.
Впереди зиял темный провал в подворотню, и Николай уверенно вошел во мрак, увлекая за собой ребенка.
Пахло сыростью и смертью. Впереди был тупик. На глухой кирпичной стене висел тусклый фонарь, робко освещавший помойку. В горах мусора шуршали гигантские крысы, ибо защитники животных запретили зверскую травлю несчастных грызунов.
- Мне стласно, – прошептала девочка.
Николай молча сжал мягкую детскую ладошку. Малышка заплакала. Ее жалобный голосок взорвал тишину пустынной подворотни. Николай повернулся к маленькой спутнице. Его лицо перекосила хищная гримаса. Девочка смотрела на него в упор немигающими голубыми глазами. Вдруг она улыбнулась. В свете тусклого фонаря сверкнул ряд аккуратно заточенных зубов. Николай почувствовал жгучую боль – девочка неожиданно укусила его за палец. Воздух наполнился злобным шипением и полуголые, похожие на зверей, люди медленно стали окружать Николая. Их омерзительные рожи приближались.
«Каннибалы!» – мелькнуло в голове. Педофил попятился и уперся в твердую плохо оштукатуренную стену.
- Мяяяяясо! – захлебываясь слюной, осклабился старик с огромным изогнутым тесаком.
- Мяфко! Мяфко! – эхом прошепелявила стоящая рядом малышка и впилась заточенными зубками в ногу Николая. Взмахом руки он отбросил от себя маленькую каннибальшу, но взрослые особи навалились на него разом. Его раздели в считанные секунды, и он, совершенно голый, беспомощно барахтался в их кровожадных руках.
Николай очень хотел жить. Он рванул из последних сил и побежал в сторону проспекта. Стадо ринулось за ним. Бежали молча. Во тьме сверкали глаза, железные клыки и ножи. Николай понял, что его догоняют. Тяжелое дыхание любителей человечины почти обжигало его кожу. Проспект был совсем близко, ярко сверкали огни вечернего Города. Последний рывок и беглеца выбросило на плитку мостовой. Поодаль стояла полицейская патрульная машина, из которой к Николаю направились двое.
- К какой категории граждан принадлежите? – полицейский окинул взглядом совершенно нагого Николая и предположил: - Нудист?
- Пе…пи… педофил я, – плачущим голосом возразил Николай.
- Что случилось?
- Девочка… потерялась… я хотел… я девочку…а меня… меня съесть хотят! – сбивчиво залепетал педофил, сотрясаясь всем телом.
- И что? – полицейский равнодушно вскинул брови.
Николай с трудом поднял лицо, страдальчески взглянул на стража порядка и расплакался:
- Не хочууу….
- Нарушаем, гражданин педофил. Что же Вы? – строго, с укоризной покачал головой полицейский.
- Не хочу! Не хочу! Не хочу! – забился в истерике несчастный.
Полицейский, словно не слушая его, монотонно нудил заученную фразу:
- Согласно основному закону о толерантности, граждане обязаны проявлять терпимость в отношении прав, свобод и желаний других граждан, даже если это влечет пагубное воздействие на здоровье их самих, их близких и представляет угрозу для жизни. Стало быть, гражданин, если Вас желают съесть – проявите уважение. Примите свою участь.
Апофеозом монолога стало:
- Любишь убивать, люби и помирать!
Полицейский захохотал. Его дружно поддержала собравшаяся за это время толпа. Некоторые с любопытством снимали голого педофила на свои айфоны.
Напарник полицейского, до того стоявший совершенно молча, широко улыбнулся, обнажая железные клыки. Он весело подмигнул сослуживцу и направился к распластавшемуся на проспекте Николаю. Осторожно обошел его, ласково взял за лодыжки.
- Па…помогите… – едва слышно прошептал Николай, страшно выпучив глаза.
Но напарник уже медленно тащил его в подворотню.
- По.. могите! – в последний раз крикнул обезумевший от ужаса педофил.
Руки Николая еще какое-то время цеплялись за плитку проспекта, но затем, увлекаемые чьей-то злой волей, сползли в подворотню и исчезли во тьме.